Текст книги "Без чувств (СИ)"

Автор книги: Лилия Донская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 15 страниц)

– Алёна хотела пошутить, а я оттолкнул ее. Все. Садись завтракать,– Стас тоже показал, что ему не хочется это обсуждать.

Оля явно обиделась на нас, что мы так ей ответили и сами теперь оба недовольные и угрюмые. Без разговоров принялись за завтрак. Есть мне совершенно не хотелось после разговора, но я попыталась всунуть себя хоть немного еды, чтобы на парах не умереть с голоду. Оля уже сегодня должна была уехать, у нее был поезд через три с половиной часа, но я вряд ли смогу ее проводить. Или, может, пары пропустить?

– Хм… Тебя нужно провожать? – негромко спросила я. Оля лишь отрицательно кивнула головой. Обижена. – А я хочу тебя проводить. Кто знает, когда мы еще увидимся, – теперь она согласно кивнула, а затем глянула на меня и улыбнулась. Уже не обижается.

Я украдкой глянула на Стаса. Он не обращал на нас никакого внимания. Словно нас нет. Как же он меня сейчас раздражал. Видеть его не хотелось. Весь день проведу где-нибудь, только не здесь. И вечером постараюсь с ним не встречаться, чтобы успокоиться и обдумать все, если за день не остыну.

У Стаса зазвонил телефон. Он достал его и, посмотрев на дисплей, ответил на звонок.

– Слушаю, – проговорил он. Перестал есть. Смотрел напротив себя невидящим взглядом. О чем-то задумался. Сам себе закивал. – Хорошо, понял. Даю три часа отгула, – и почти сразу же положил трубку, продолжил есть.

– Что-то случилось? – Оля теперь даже разговорчивее меня стала.

– У подчиненного родственник умер. Попросил отгул.

– И ты дал отгул на три часа? – я не выдержала и фыркнула. Нет, он меня поражает. И дико злит своим поведением.

– Ну да. А что? – ты серьезно не понимаешь, в чем дело? И нечего на меня так смотреть!

– А что? У него родственник умер! За три часа он только в себя прийти успеет, – процедила я. Какой же ты отвратительный. Бесчувственный. Или я просто злюсь за вчерашнее? Какая разница, главное, что я зла на него.

– Я тебя не понимаю, – ответил он. Сквозь пелену злости я все же заметила, что Стас был в смятении. Правда, не понимает?

– Ну… – мой пыл поугас, я закусила губу и стала думать, как бы подобрать слова, чтобы объяснить ему, в чем дело. Стас внимательно смотрел и ждал. Оля смотрела на нас и не соображала, в чем дело. – Ты помнишь, как хоронили твоих родителей?

– Нет.

– Ты ж уже был в довольно сознательном возрасте, должен помнить.

– Я в больнице был.

– В больнице? – такого я не ожидала. – Что ты там делал?

– После аварии я несколько дней не приходил в себя.

– Что? – я оторопела от услышанного. Оля тоже, она даже перестала есть и во все глаза смотрела на Стаса. – Подожди, после какой аварии?

– В которой погибла моя мама. Я тебе говорил, – как и тогда он был спокоен. Он смирился с этим. А вот я не могла этого понять. Было так не по себе от услышанного.

– То есть… ты тоже был там? – он кивнул. Я опустила глаза и обхватила себя за плечи. Мне было нечего сказать. Как-то сразу забылся его подчиненный, которому он дал три часа отгула.

– Я очнулся через четыре дня, пролежал потом в больнице еще неделю. Когда я вышел – оба уже были похоронены. Все сделали без меня, я ничего не видел. А что, вся эта подготовка такая долгая?

– Мм… Да… Она… она длится по-разному. От нескольких дней и дольше… я сама не знаю точно… – я запиналась и путалась в словах. Стало стыдно за свое поведение, что я злилась.

– Двух недель будет достаточно? – спросил он. Я кивнула. Кивнув самому себе, Стас снова взял телефон и позвонил. – Я передумал. Даю вам отпуск на две недели. За счет компании. Можете в бухгалтерию подойти, я предупрежу. И если вдруг что-то будет нужно – звоните, помогу, – и вновь положил трубку. Посмотрел на нас с Олей и встал из-за стола. – Я пошел собираться. Уберите со стола.

Он был, как обычно, дружелюбен, но мне все равно было очень неловко из-за того, что случилось. Даже аппетит пропал. И силы куда-то делись. Я сидела за столом, опустив голову и не в силах ее поднять. Но когда подняла – поняла, что зря это сделала. От Олиного взгляда мне стало только хуже. Она была так растеряна от всего, что произошло, что мне, привыкшей к Стасу, показалось, что все произошедшее выглядит, как катастрофа. А что, если это так? Не хочу думать об этом. Чтобы отогнать плохие мысли и взбодриться, я начала убирать со стола. Оля тоже пошла собираться и складывать свои вещи.

Я слышала, как Стас говорил со своим бухгалтером. И слышала, как он ушел, перед этим попрощавшись с Олей. Мы с Олей молчали, не было никакого настроения болтать. В тишине мы собирались. Я решила, что прогуляю пары и поеду провожать сестру. Учеба никуда не денется, нагоню. Да и как-то не хочется сегодня никуда идти, никого видеть после чудесного разговора за завтраком. Как-то хочется загладить свою вину перед Стасом. Вот опять – сначала сама на него злюсь, потом сама пытаюсь извиниться. Сколько раз я уже так сделала? Сколько это будет продолжаться?

Мы не говорили, пока ехали на вокзал. И только там, сидя в зале ожидания, все-таки начали разговор.

– Нет, он классный. Только попрощались мы как-то не очень. И да – видно, что он к тебе как-то особенно относится. Хотя сразу так и не скажешь, – негромко произнесла Оля. Посмотрела на меня и слегка улыбнулась. Я только устало хмыкнула, все еще думая о том, что произошло за завтраком.

– Чувствую себя сумасшедшей истеричкой рядом с ним. И вечно обижаюсь на него. И злюсь. Смешно и грустно от этого.

– Так что было вчера?

– Мы шутили, я хотела его слегка толкнуть. Вот так, – и я аккуратно пихнула Олю в плечо. Та кивнула. – А он так резко и внезапно оттолкнул мою руку, я испугалась. И было больно.

– Зачем он это сделал?

– Не знаю. Сейчас мне кажется, что он сам не понял, что произошло. Спрошу у него сегодня. И с его мамой как-то неудобно вышло… – я прикусила губу, задумавшись. Нет, ну хватит! Сестра уедет и запомнит меня унылой? Нет, нет и нет. Я улыбнулась. – Вот так я и живу – вечно что-то делаю, а потом думаю, надо это было или нет, – и рассмеялась. Оля рассмеялась в ответ.

Я проводила сестру и поехала назад. Сейчас уже не нужно было изображать улыбку, я была хмурой и подавленной. Все как-то запутано и печально. Снова влезла в тему его родителей, почти что накричала на него, даже не узнав, что к чему. Неправильно это, нужно уже смирять себя, а то взрываюсь по каждому поводу.

Великан встретил меня у двери. Мяукнув, он стал тереться об мои ноги, пока я раздевалась. Хоть у кого-то все хорошо, это радует. Я взяла этого подлизу на руки и пошла с ним по коридору, разговаривая с ним и гладя его. Возле входа в зал я остановилась – Стас был дома? Он не поехал на работу, что ли? Я не поверила своим глазам и пару раз моргнула. Но Стас все еще был в зале. Он сидел на диване в полной тишине, склонившись вперед и оперевшись на колени. Я не видела, что он делал. Посмотрев на Великана, будто спросив у него совета, я решилась и вошла в комнату.

– Ты дома? – очень умный вопрос, но да ладно. Стас медленно обернулся, кивнул, глянув на меня, и снова отвернулся. Я обошла диван и подошла к парню вплотную. В руках он держал несколько фотографий. Рядом лежали еще фотографии и раскрытый альбом. – Что ты делаешь? – спросила я, примерно догадываясь, что это были за фото. Стас молчал. – Кто на них изображен?

– Мои родители, – он больше не смотрел на меня. Разглядывал людей на этих глянцевых карточках. Мои предположения подтвердились. Внезапно я осознала, как мне важно узнать, что он чувствует и думает, когда вспоминает о родителях.

– Покажешь? – я все еще стояла, не решаясь сесть. Стас кивнул и указал на диван. И только тогда я позволила себе сесть и положить кота на колени. Придвинулась ближе.

Стас протянул мне одну из фотографий. Я аккуратно взяла ее и начала разглядывать. На ней была изображена семья из трех человек – отец, мать и мальчик шести лет. Они были на природе, скорее всего, выехали на шашлыки или что-то тому подобное. Хоть мужчина и был в обычной, «гражданской» одежде, по его выправке и выражению лица было видно, что он военный. Он не был злым или суровым, но в его взгляде и мимике прослеживалась степенность и мудрость, какой обладают только люди, прошедшие через что-то страшное. Он был высокий и статный. Отчасти, Стас пошел в отца телосложением. От матери же ему достался цвет волос и некоторые черты лица. Она была чуть ниже своего мужа, в теле и с приличными формами. Но меня не столько привлекли отец с матерью, сколько их ребенок, который улыбался во всю свою детскую улыбку, держа в руках большого щенка. Животное было явно слишком большим и тяжелым, но мальчик старался удержать его, как бы тот не скатывался из его объятий и не падал. Это выглядело так смешно и мило, что я невольно улыбнулась. Вся семья выглядела такой счастливой.

– Ты был очаровательным ребенком. Это ваша собака?

– Дядина. Мы у него на даче были. Отмечали его день рождения.

– А сколько тебе лет тут?

– Пять или шесть. А вот тут мы с отцом ходили на парад, – и Стас протянул мне другую фотографию. На ней он сидел на папиных плечах и махал георгиевской лентой. – Тут мне точно четыре с половиной. Может, чуть больше. Я не особо помню, что там было, но мне говорили, что я был в восторге.

– Да, ты очень эмоционален на фотографиях, – я не переставала улыбаться. Так здорово смотреть чьи-то детские фотографии и умиляться. Стас не ответил. Я посмотрела на него. – Не пошутишь по этому поводу?

– Мне не смешно. Если бы мои родители были живы – я бы всегда был таким. Люди бы не бегали от меня. Подчиненные не считали бы извергом. Ты бы не боялась, – улыбка сошла с моего лица. Он переживает. И я вместе с ним. – Как думаешь, если бы они были живы – все было бы по-другому? – Стас все также смотрел на фото, перебирал их в руках.

– Скорее всего, да. Но у истории нет сослагательного наклонения, так что не стоит об этом думать, – проговорив это, я замолчала. Я не знала, что сказать, хотя мне безумно хотелось поддержать его. Мы молчали несколько минут, прежде чем Стас заговорил.

– Мама в последние дни была такой рассеянной. Все забывала, вечно переспрашивала. В себя ушла. Не знала, как сказать мне, что отец погиб. Ну и не знала, что дальше делать и как жить. А я был маленьким, мало что понимал. Думал тогда лишь о друзьях, которые у меня еще тогда были, и о каратэ.

– Что такого, тебе ведь было восемь лет. Восемь же? – он только кивнул. – Вот, для ребенка это нормально. – я попыталась ободрить его.

– В тот день я был на тренировке. Меня тренер тогда очень хвалил, говорил, что я делаю просто колоссальные успехи. Но почему-то он не сказал этого моей маме, когда она за мной приехала. И я ей сам начал рассказывать, когда мы уже ехали в машине, но она не слушала меня, думала о своем, – негромко рассказывал Стас. Посмотрев на меня, он отвел взгляд в бок и продолжил. – Я обиделся на нее. Смотрел на нее с заднего сидения, как она ведет машину. Она была наискосок от меня. Помню, как сейчас. Последнее, что я помню из того дня. Она нервничала, руки у нее подрагивали на руле. Видимо, ей было очень тяжело смириться, что отца больше нет. А дальше… Послышался громкий стук. Мама закричала. Меня кинуло вперед, затем назад, я очень больно ударился спиной и головой, не соображал, что происходит. Машину заносило, меня оглушил скрежет шин об асфальт, свист, звук удара да и вообще все, что тогда там было. От боли я ничего не видел, я лишь слышал все эти страшные звуки, они были громче с каждой секундой. Машину затрясло, меня кидало в разные стороны, и постоянно ударялся, не мог ни за что ухватиться, чтоб хоть как-то удержаться и полностью не разбиться. Но я сделал только хуже себе – в итоге я сломал руку. И боль уже была такой ужасной, что и я закричал вместе с мамой. От травматического шока я начал терять сознание. Помню лишь, что нас снова очень сильно опрокинуло, я открыл глаза и увидел, как мама падает на меня. Ее глаза были полны ужаса. Она схватила меня и крепко сжала. Рука заболела еще сильнее, я вскрикнул и потерял сознание. Наверно, там такой хаос творился, а я ничего не смог понять.

– Это ужасно… – у меня не было слов. Я была поражена и напугана не меньше Стаса. Я даже представить не могла, как можно пережить такое. Да если бы у меня так случилось… Меня передернуло. Даже думать не хочу. Я не нашлась, что сказать, поэтому молчала.

– Я испугался, когда пришел в себя и понял, что я в больнице. Рука сломана, множественные ушибы, сотрясение. Я несколько дней был без сознания, потерялся во времени. Стал звать маму. Мне сказали, что она не может прийти, – тут у меня застрял комок в горле, а к глазам подобрались слезы. Что чувствовал маленький напуганный ребенок, зовя маму? И как ему сказать, что оба его родителя мертвы? Я закусила губу и отвернулась, чтобы Стас не видел моего состояния. – Еще пару дней я так пролежал, ничего не зная. А потом пришел дядя. Он и сказал все. Я был растерян. Стало страшно. Я не хотел верить. У меня даже какая-то паника началась. Стал звать маму, рыдал. Откровенно рыдал, потому что… Хм… – он остановился, пытаясь подобрать слова.

– Итак понятно, почему, не надо объяснять.

– Я был на их могилах, когда меня выписали. В тот же день мы поехали. Только там я понял, что к чему. Но не мог смириться.

– Ты узнал, почему это произошло?

– Мама не посмотрела по сторонам на перекрестке, а справа на всей скорости несся грузовик. И рядом было полно машин. Вот и собрали мы пробку, когда грузовик врезался в нас. А мама накрыла меня собой, чтобы я не погиб. Это все, что я знаю о том происшествии.

– И как ты смирился?

– Я пришел в себя спустя год. Пока рука заживала, я не мог заниматься, не мог себя отвлечь борьбой. После выздоровления уже сам не хотел заниматься какое-то время. А потом опять пошел. И тогда жить стало легче.

– А твой дядя?

– Что он? Говорил, что я не должен распускать сопли. Подавлял во мне всякие попытки показать, что я чувствую. По сути, ты первая, кому я это рассказал.

– Ты так долго хранил это в себе? Как же ты еще не сошел с ума?

– Я не знаю. А разве мое нынешнее состояние – не безумство? Все было бы иначе, будь они живы. Абсолютно все. Я был бы обычным. Жизнь моя шла бы по-другому, – я слышала в его голосе досаду и тоску. И что я могла на это сказать? Ничего. Посидев пару минут в тишине, разглядывая фотографии, Стас неожиданно встал и вышел из зала. Я осталась одна с котом на коленях и в окружении фотографий. Пойти за ним? Остаться тут? Мне кажется, я должна как-то поддержать его.

Положив кота на диван, я встала и тоже вышла в коридор. Где он? Я прошла по коридору в поисках парня. Он оказался на кухне. Стоял и смотрел в окно, оперевшись на подоконник руками. Пару мгновений я думала, что же мне сделать, чтобы помочь. И я придумала. Больше не теряя ни секунды, я быстро подошла к Стасу (чтобы мой запал не испарился) и обняла его, уткнувшись лбом в спину. Как я и предполагала, это продлилось не больше секунды – Стас резко развернулся и оттолкнул меня. Но в этот раз мне уже не было больно или страшно – я, кажется, поняла, почему он так себя ведет.

– Что ты делаешь? – на лице его проскользнул испуг. Голос немного дрогнул.

– Я обняла тебя. Я ничего не могу сделать или сказать, чтобы поддержать тебя. Поэтому я решила, что нужно тебя обнять. Почему ты боишься объятий? – я смотрела на растерянного парня и понимала, что хочу снова обнять его. Хочу прижаться к нему и гладить. И дело было не только в том, чтобы успокоить его. Он молчал, в упор глядя на меня и думая, что ответить.

– Мама придавила меня тогда. Было больно, – негромко произнес он. – Потом перелом, болезненные капельницы с их иголками, прикосновения врачей. Они не делали мне больно, но у меня все тело было в ушибах, я не мог терпеть никаких касаний. Мой дядя меня физически наказывал. И о том, чтобы хоть по плечу дружески похлопать своего племянника, он не думал. Это не значит, что он не любил меня, но подобных вещей он не терпел. Из боевых искусств я знаю, что прикосновения приносят боль. А я, как любой другой человек, не хочу ее испытывать, – он смотрел на меня, не отрываясь. Нервно сглотнул. Да, эти воспоминания пробуждают в нем эмоции, очень сильные, он показывает их мне. Сейчас я вижу легкую истерию в его глазах. Скулы заходили по лицу. Даже губы подрагивают. Как же мне помочь?

– Я упала на тебя в Заельцовском бору, помнишь? Поэтому ты меня оттолкнул? Вспомнил, как это сделала твоя мама? – Стас лишь кивнул. Нужно снова попытаться. – Но ведь прикосновения не всегда болезненны. Я могу тебе показать, – я вновь стала приближаться.

Стас инерционно сделал шаг назад и вжался в подоконник. Я на мгновение остановилась, а затем подошла к нему вплотную. От близости ему было явно не по себе, я почувствовала, как Стас вздрогнул. Дрожь окатила и меня, но я быстро с ней справилась, выпустив ее из себя с тяжелым выдохом. Мы стояли очень близко. Смотрели друг другу в глаза. Он взглядом умолял меня не делать этого. А я пыталась успокоить его и ободрить. И вот, этот волнительный момент настал. Осторожно и без резких движений, я потянулась к Стасу и обхватила его за шею. Усилием воли он не стал меня отталкивать. Я почувствовала, как сократились мышцы на его руках в желании схватить меня и оттянуть куда-нибудь подальше, чтобы я не представляла угрозы. Но он не сделал этого. И тогда я сильнее обхватила его шею и крепче обняла. Прижалась всем телом и уткнулась лицом в его шею. Стас еле заметно дрожал. Я слышала, как колотится его сердце. И дыхание было сбивчивым и частым. Почему он так боится? Я ведь не сделаю ничего плохого. Я дышала глубоко и размеренно, не шевелилась, чтобы он привык и понял, что все хорошо. И все же, почему? Неужели, за всей этой серьезностью и непроницаемостью все еще прячется тот маленький мальчик восьми лет, который только узнал о смерти родителей и которому так больно? Он все еще помнит те мучительные уколы, ноющую боль по всему телу от ушибов, наказания дяди? Столько лет прошло, а он помнит? Как это ужасно. Ему ведь так тяжело нести этот груз на себе. И если бы я могла хоть как-то помочь. Стас продолжал нервно подрагивать, а мое сердце в это время сжималось от боли при каждой волне дрожи. Что мне сделать? Как его спасти от собственных оков? И нет, это не звучит слишком пафосно, это были самые настоящие оковы, которые на него надели еще в детстве, и которые он до сих пор несет на себе. Его дыхание не восстанавливалось, было все таким же частым и отрывистым. Прошу тебя, Стас, перестань бояться. Я осторожно погладила его шею, надеясь, что это поможет. Он судорожно вздохнул в испуге. И я испугалась от неожиданности.

– Прости… – прошептала я.

– Остановись, пожалуйста, – с мольбой прошептал он в ответ. Шумно выдохнул и сглотнул.

Я не могла больше мучить парня, поэтому осторожно убрала руки с его шеи, а затем сделала шаг назад, отстранилась. Стас облегченно вздохнул и уже через мгновение обошел меня и вышел из кухни. Я даже не успела посмотреть на него, чтобы понять, в каком состоянии он был. Пронесся мимо меня, я только и почувствовала движение воздуха, как меня обдало им. Сердце все еще сжималось и болело, к глазам подобрались слезы, но я постаралась их сдержать, закусив посильнее губу.

Хлопнула дверь. Стас закрылся у себя. А я все также стояла в кухне у окна, не шевелясь. Он ведь не обиделся? Я не сделала ничего плохого? Я лишь хочу помочь. Снова хлопнула дверь, быстрые шаги. Теперь возня. Опомнившись, я быстро вышла в коридор – Стас торопливо одевался. На тумбочке стояла его спортивная сумка.

– Стас? – негромко позвала я, не смея подойти. Он не обратил внимания. – Эй? – позвала я чуть громче.

– Я в спортзал. Буду вечером, – сухо сказал он мне, застегивая куртку.

– Ты злишься на меня?

– Я говорил тебе, что границы моей интимной зоны нарушать нельзя. До вечера, – взяв сумку, он вышел, больше ничего мне не сказав.

Я осталась одна посреди коридора в пустой квартире. Почему между нами постоянно происходит что-то неприятное? И почему я все время чувствую себя виноватой?

На руках все еще чувствовалось тепло от его кожи. Я посмотрела на свои ладони, потрогала их пальцами. Причинить боль объятиями я никак не могла. Значит, проблема лишь в его голове. И нужно с ней бороться. Как говорят, клин клином вышибают? А боязнь клоунов лечится клоунами? Так, может, и мне так попробовать? Пускай не сразу, но постепенно же Стас сможет привыкнуть. И станет нормальным. Ну… Почти нормальным. Я вряд ли смогу научить его проявлять эмоции. Но и это придет к нему со временем. А пока остается лишь думать, как ускорить этот процесс. И как сделать так, чтобы Стас согласился на это. Если он так пугается и злится, вряд ли я смогу безнаказанно ходить за ним и лезть обниматься, когда мне вздумается… Пожалуй, займусь обдумыванием стратегии, пока моя «жертва» снимает стресс после «нападения».

========== Глава 11 ==========

Мы не разговариваем целую неделю. Нет, не поругались. Стас всего лишь игнорирует меня. Как по-детски. Значит, и я буду вести себя также. Мне не за что извиняться и просить прощения. И ничего доказывать я ему не собираюсь, раз ему так нравится обижаться.

Особого дискомфорта от игры в молчанку не чувствовалось – мы или целый день не виделись, или же без слов понимали, что к чему. Таким образом, мы по очереди готовили еду, а в выходные даже умудрились убрать в квартире. Но при этом все также не разговаривая. И по этой причине нам пришлось прекратить наши занятия – чтобы объяснить мне тему, Стасу придется говорить, а он этого так не хочет.

Я рассказала о случившемся Оле. Она от души посмеялась над происходящим, но ничего дельного не посоветовала. Осталась нейтральной, сказала, что ничью сторону принимать не будет. Предательница, могла бы подыграть.

Если первые дни меня сложившаяся ситуация задевала, то сейчас я уже привыкла к происходящему. Понадобится что-нибудь – скажет. А мне итак хорошо, общество Великана меня вполне устраивает. Как раз в его обществе я и сидела вечером шестнадцатого числа, когда Стас, придя домой, в первый раз заговорил со мной.

– У тебя есть планы на сегодня? – с порога спросил он, войдя в мою комнату. Я так отвыкла от его голоса, что сначала около пяти секунд смотрела на Стаса и пыталась понять, что произошло.

– Э… Нет, – я ответила ему с недоверием, потому что вообще была удивлена. С чего бы это он начал со мной разговаривать, а тут он еще и про мои планы спрашивает. Нужно узнать, в чем дело. – А что?

– Ты ж хотела в оперный сходить. Сегодня премьера. Я взял билеты.

– Ты не мог раньше предупредить?

– Я взял их полчаса назад. Через час нужно выехать, так что поторопись, – сказал это так, будто я ему обязана чем-то. Уже собрался выйти.

– В смысле, поторопись? Я за это время даже не придумаю, что надеть.

– У тебя гардероб из одних платьев состоит, выбери что-нибудь, – он ушел.

Я громко вздохнула, закатив глаза. Здорово он придумал, конечно. Хотя бы позвонить мог, когда за билетами ехал. Что ж, придется быстро что-то придумывать. Зато побываю в театре, как я и хотела. Почесав растянувшегося на кровати кота, я направилась к шкафу и, открыв его, начала перебирать вешалки с одеждой. Это не подходит, это не нравится, в этом я на парах сегодня была. Стандартная проблема любой девушки – гардероб полон, а надеть нечего. Легко ему было сказать «У тебя гардероб из одних платьев состоит», попробовал бы выбрать, да еще за такой короткий срок. Вновь тяжело вздохнув, я во второй раз стала просматривать свои вещи. Опять не то. И это тоже. А это вообще пора выкинуть. Почему нужное платье не может само выскочить из шкафа? А мне же еще нужно волосы в порядок привести, накраситься. Ладно, чего долго мучиться. Надену вот это, черное. Не сказала бы, чтоб прям нарядное, для похода в театр, но тоже пойдет. Все равно времени выбирать уже нет.

Со скоростью света я собиралась, одновременно делая сразу несколько дел, но все равно я не успела в срок – мне понадобилось еще лишних десять минут. Сделав последние штрихи в макияже, я выскочила в коридор и торопливо пошла по квартире в поисках парня, чтоб сказать, что готова ехать. Он был в зале, смотрел телевизор.

– Я готова, поехали, – быстро проговорила я, поправляя платье.

– Да, сейчас. Новости досмотрю только, – он даже не повернулся, а голос был спокойным и размеренным, будто он никуда не торопится. Мягко говоря, я удивилась такому поведению.

– В смысле? Сам же сказал, что у меня час, а уже лишних десять минут прошло, – я стояла в проходе, не заходила в комнату.

– Да, я в курсе. У нас еще есть полчаса до выхода, я просто поторопил тебя, – ответил Стас. Я застыла на месте от этих слов. Поторопил меня? Он издевается, правда. Я уже была готова высказать ему все, что я думаю о нем, но Стас опередил меня, повернувшись ко мне. – Ты прекрасно выглядишь, – он полностью оглядел меня и кивнул, как бы подтверждая свои слова. Это меня обезоружило. Я сжала губы и отвела взгляд, стараясь сдержать свое недовольство. Он это заметил. – Не злись, тебе не идет сердиться, – я не нашлась, что ответить на это, решила перевести тему.

– Ты снова со мной говоришь?

– Да. Мне нужно было время, чтобы смириться с неизбежным.

– Неизбежным?

– Ты ж все равно будешь трогать меня, как бы я ни просил обратного. Ведь так? – Стас опять отвернулся к телевизору, абсолютно не ожидая моего ответа. – Ну а так я дал себе немного времени, чтоб принять этот факт, – нет, он просто невыносим.

– Ты очень расстроишься, если я скажу, что ты меня достал своим поведением?

– Нет. Я знаю, что я – не сахар. Но могу это компенсировать – если уж тебе так хочется уничтожить меня своими объятиями, то, так и быть, я постараюсь не сопротивляться. Да ты садись, они еще минут пятнадцать идти будут.

– Почему же сразу уничтожить? – вся моя злость сошла на нет, а на лицо наползла улыбка. Не могу я больше на него обижаться. Я обошла диван, села рядом с парнем и стала внимательно на него смотреть.

– Потому что для меня это подобно смерти. Мой личный круг ада, – он не отрывался от телевизора, не смотрел на меня.

– Откуда ж тогда такая жертвенность? – а я теперь не могла прекратить улыбаться. Зачем он так драматизирует?

– Ну, ты же что-то придумала. Интересно, что из этого выйдет. Жертва ради науки.

– Тогда я готова хоть сейчас. Ради науки-то, – Стас медленно повернулся ко мне.

– Эй, пожалей меня хоть чуть-чуть. Я же считаюсь с твоим мнением, – и опять уставился в экран.

– Зануда, – я лишь хмыкнула, но больше не стала развивать тему.

Эти пятнадцать минут были самыми долгими в моей жизни. По телевизору показывали новости экономики, в которой я мало что понимаю. Но Стас, видимо, понимает, раз смотрит. Я молча разглядывала подол своего платья и терпеливо ждала, когда мы уже поедем. Теперь, когда я осознала, куда мы собираемся, я предвкушала этот культурный поход. Там ведь красиво? И я не буду выглядеть нелепо? И вообще, мне понравится? Буду надеяться, что да.

Наконец, чудо свершилось, новости закончились, и мы могли ехать. Теперь уже я подгоняла Стаса, а он будто специально медлил. Лишь бы поиздеваться, честное слово. В машине мы с ним обсуждали последние новости, которые произошли у каждого за эту молчаливую неделю. Стас сейчас ведет переговоры с новым поставщиком – старый стал «требовать непонятное», и Стас решил с ним попрощаться. Одна точка несет убытки. Пару дней назад приходили из налоговой службы, рядовая проверка документов. А еще отпущенный на две недели отгула сотрудник всем об этом рассказал (как он это сделал, если прошла всего неделя), и теперь к Стасу стали снисходительнее относиться. А у меня был тест по анатомии, коллоквиум по латыни и куча скучных лекций. А, и еще мне предложили написать исследовательскую работу. Стас сказал, что стоит согласиться – узнаю много полезного и интересного, налажу контакт с преподавателем, получу какой-нибудь бонус. Ну, и научусь «лить воду», что будет очень полезно для будущих курсовых и дипломной.

Мы подъехали к театру за полчаса до начала представления. Было так волнительно идти по дорожке к входу, подниматься по каменным ступеням, заходить внутрь этого величественного сооружения. Одно дело проходить мимо, другое – находиться внутри и чувствовать себя сопричастной с искусством. Уже на входе меня с головы до ног окутала атмосфера торжественности и праздничности. Даже дыхание слегка перехватило. Как же здесь красиво! Я думала, что в интерьере будет много мрачных и грузных элементов – каких-нибудь тяжелых гардин, какие часто можно увидеть в фильмах о войне за независимость в Америке, или огромных статуй тоже неизвестно какой эпохи. Но нет, все было с одной стороны, очень торжественно, а с другой – как-то по-домашнему, приветливо. Я читала, что недавно здесь был ремонт, видела фото этих морковных стен, но я не думала, что будет так чудесно! Все такое аккуратное, возвышенное, тонкое. Не знаю, как это описать, чтоб все свои чувства передать. И везде так и чувствуется театральный дух, культура. Даже люди здесь все такие одухотворенные. Боже, как же я рада, что попала сюда.

У меня пропал дар речи, когда мы вошли в сам зал. Даже слов нет, чтобы описать его. Так величественно. Так торжественно. Аж дух перехватило. Я на мгновение остановилась в проходе, пораженная красотой зала. Набрав в легкие побольше воздуха, я пошла дальше, разглядывая все вокруг. Стас понял, что под ноги я смотреть не собираюсь, поэтому без слов взял меня под руку и повел по залу к нашим местам. А я смотрела на расписанный золотом белый потолок, статуи, которые возвышались над залом на своих постаментах, богато отделанные ложи. В очередной раз поняла, как я рада здесь оказаться.

Наши места были в партере. Стас довел меня до нужного ряда и пропустил вперед. Сев, я продолжила свои наблюдения. Рассмотрела сцену, как могла, оценила оркестровую яму. Затем, полная восторга, я посмотрела на Стаса. Он был в хорошем настроении, может даже, сейчас он мог бы посмеяться. Посмеяться над моим поведением. Я поняла это и лишь хохотнула, глядя на парня.

– Что?

– Столько радости от похода в театр я ни у кого не видел, – он постарался улыбнуться. Конечно, ничего не вышло, но и эта попытка меня ободрила, я сама улыбнулась.

– Да ты видел этот театр? Тут же так здорово!

– Наверно, я привык уже, – он только пожал плечами. – Красиво, да. Но твоего воодушевления не могу разделить.

– Ну и ладно, буду одна восхищаться, – я тоже пожала плечами.

Вплоть до начала выступления, а также и до его конца мы больше не говорили. Я была слишком увлечена просмотром балета, чтобы думать о чем-то еще, тем более, говорить. Я внимала каждой ноте так хорошо известного мне произведения Чайковского. В детстве я смотрела мультфильмы, записи с этой музыкой. А теперь я вижу это вживую, своими глазами. Это так необычно. Волшебно. Восхитительно. Будто я попала в сказку. Я следила за всеми действиями выступающих, старалась ничего не упустить. Такие правильные движения. Так хорошо отточены, до мелочей. Нет ничего лишнего и ненужного. Все настолько правдиво сыграно, что я сама прониклась в эту историю и переживала за судьбу несчастного Щелкунчика больше, чем за свою собственную жизнь, когда сидящий рядом человек обманом заманил меня к себе. Я потеряла счет времени, будто оно остановилось, исчезло. Сейчас была только я и то действо, что происходило на сцене.