Текст книги "Без чувств (СИ)"

Автор книги: Лилия Донская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

С утра я чувствовала себя уставшей. Но делать нечего, нужно вставать и собираться на учебу. Родители еще спали. А в ванной уже горел свет. Значит, Стас уже не спит. Логично, ведь ему на работу надо ехать. Пока ванная была занята, я отправилась в кухню. Поставила чайник, достала из холодильника еду, разогрела. Шум воды стих, я услышала шаги. Посмотрела на дверь в тот момент, как Стас зашел. Посмотрела и отвернулась.

– Доброе утро, – сказал он. Я почувствовала, что теперь он был спокоен и готов говорить. Обернулась и кивнула ему. – Плохо спала? – я снова кивнула. – Сходи в ванную, душ прими. А потом поговорим.

Я без слов вышла из кухни и направилась в ванную, но душ принимать не стала, лишь умылась. Посмотрела на себя в зеркало. Да, видно, что я плохо спала. Бледная такая. Придется ярче накраситься, чтобы скрыть бледность. Но это потом, сейчас меня ждет разговор.

– Ты уже? – Стас кормил кота. Закончив, он повернулся ко мне. А я стояла у двери, прижавшись к стене. – Хм, я все еще очень недоволен. Но если ты мне объяснишь, я постараюсь тебя понять.

– А что тут объяснять? Я просто испугалась, – выдавила я из себя. – Я никогда не приводила домой парня со словами “Мама-папа, знакомьтесь. Его зовут так-то, и мы встречаемся”. Поэтому я даже не знаю, как им сказать, – я чувствовала слабость в теле. И как нервы постепенно напрягаются. – Мы вместе всего месяц. Это ведь маленький срок… А еще как это выглядит – я живу с мужчиной, но мы встречаемся всего месяц? Мама этого не поймет. А папа тебя поломает и скажет, что так и было.

– Он не показался мне таким суровым. А если им объяснить, какие у нас отношения?

– Я тебе только что сказала, что даже признаться не могу, а ты предлагаешь что-то объяснять, – я подняла на него глаза. Они заболели. Скоро я заплачу. К горлу медленно подбирался комок.

– Но ведь изначально мы были просто соседями. Что такого в том, что я разрешил пожить у себя? – он будто издевается надо мной. Сейчас я больше не переживала из-за него и родителей. Я просто устала за вчерашний день и ночь. Мне хотелось спрятаться, но вместо этого я должна решить, как выйти из сложившейся ситуации. Но рассказать я не могу. Повторяю сама себе в сотый раз, что я должна это сделать, но я не могу. Я боюсь. – Честно, я пока не вижу повода молчать.

– Ты не выражаешь эмоций. Они вчера весь день думали, что ты недоволен. Что они приехали и потеснили тебя.

– Так и надо было сказать – “Я боюсь им говорить, потому что ты ненормальный”. Причем тут все остальное?

– Да при всем! – я уже не выдержала и воскликнула. По лицу покатились слезы. – Я должна представить своим родителям своего первого молодого человека, у которого живу, хотя мы вместе всего месяц. И который выглядит так, будто готов всех послать ко всем чертям. Это все не причем?! – закончив, я всхлипнула и опустила глаза. Нижняя губа задрожала, я закусила ее.

– Почему ты плачешь? – даже на интуитивном уровне я не смогла уловить хоть бы нотку сострадания в его словах. От этого я только сильнее прикусила губу, чтобы сдержать очередной всхлип.

– Потому что я весь день вчера переживала. Потому что ты уехал рано утром, а вернулся очень поздно. Потому что ты не хотел со мной говорить. Ты закрыл передо мной дверь, и я полночи пролежала с мыслями, как мне стыдно за то, что я такая.

– Ну, у всех может быть плохой день. Ты же срываешься на меня, когда я чем-то тебя обижаю.

– Да лучше срываться, чем так поступать! Ты просто игнорировал меня, – и вновь я чувствую себя истеричкой, от чего начинаю плакать еще сильнее.

– Ладно тебе, – он ведь даже не пытается меня успокоить. Я отвернулась и закрыла глаза. Что за человек. Вообще не хочет меня понять. Спустя пару мгновений я ощутила его присутствие рядом с собой. Еще через секунду он аккуратно обнял меня и погладил по спине. Я уткнулась лицом в его плечо и дала волю слезам. В один миг мне стало легче. Он меня понял. – Эй, ну ты чего? – теперь я слышала ту заботу, что мне была так нужна. Я обхватила его спину руками и прижалась, что было сил. – Ребра только не ломай, пожалуйста, – это он сказал с усмешкой, поцеловал в висок. Я ничего не стала ему отвечать. А он продолжал гладить меня. – Хорошо, ничего им не скажем. Буду соседом, который готов послать всех куда подальше.

– Тебе нужно было, чтобы я заплакала, чтоб согласиться?

– Пожалуйста, опять ты хочешь на мне сорваться, – после этих слов я постаралась высвободиться, но ничего у меня не вышло. – Куда? А обниматься? Вчера-то меня никто не трогал, так что даже ломка началась. Все-таки, приучила меня.

– Чувствую себя такой глупой… – я стала успокаиваться, понимая, что беда миновала.

– Не такая уж ты и глупая. Просто в следующий раз заранее подумаешь обо всем, чтобы такого больше не было. А насчет того, что я недовольный постоянно – я пытаюсь, но ты же знаешь… – и он замолчал.

– Знаю, – я отстранилась и посмотрела ему в лицо. Слезы уже высохли. – Я все прекрасно знаю. И пока родители тут – буду защищать тебя, как смогу. Будешь все время уставшим для них, – я улыбнулась. Стас тоже мог бы улыбнуться. Он внимательно смотрел на меня. – Обещаю, что как соберусь с мыслями – все им расскажу, – Стас кивнул мне на это.

Мы продолжали стоять у самой двери, обнимаясь. Я потянулась к Стасу и поцеловала его. Кто бы мог подумать, месяц назад я бы не осмелилась даже предположить, что я сама могу его поцеловать. Видимо, я приучила его обниматься, а он меня – быть решительней. Поцелуем мы закрепили наше перемирие. И целоваться с утра куда приятнее, чем выяснять отношения и ссориться. Я пришла к этой мысли, когда Стас сильнее притянул меня к себе, но додумать ее до конца не успела – уже через секунду он, почему-то, отстранился от меня, а когда я открыла глаза – стоял у стола с чашкой в руке.

– Ты чего? – я не поняла его поведение. Он посмотрел на меня и кивнул на дверь. За ней слышались шаги. Вот оно что. – Пойду собираться. Отвезешь меня? – он опять кивнул.

В отличие от вчерашнего дня, сегодня мое настроение было отличным. Стас отвез меня на пары, и на прощание мы еще раз поцеловались, раз уж нам не дали закончить дома. В течение дня я ощущала его присутствие рядом, особенно когда мы периодически перебрасывались короткими сообщениями. Все как всегда, будто и не было этого ужасного дня, который мы пережили.

========== Глава 15 (2) ==========

На третий день пребывания моих родителей в Новосибирске мы поняли всю прелесть сложившейся ситуации – весь день почти не общаясь, в присутствии моих мамы и папы делая вид, что объединяют нас только кухня, ванная комната и кот, на следующее утро мы восполняли все потери, все несказанные слова, неподаренные объятия и поцелуи. Была в этом всем нотка запретности и таинственности. Наш большой-пребольшой секрет, который мог бы выдать лишь Великан, если бы он умел говорить.

Мне почти удалось убедить родителей, что Стас хорошо к ним относится, и что он на самом деле не выказывает никакого недовольства. Он просто спокойный, занятой, все время думающий о делах. И немного уставший от этих дел. Поэтому он и ведет себя так. Родители сдались и поверили мне. По вечерам мы вчетвером собирались вместе и разговаривали. Во время таких разговоров Стас старался быть дружелюбнее и эмоциональнее, я отвлекала на себя внимание родителей, если видела в них хоть долю сомнения, что с “моим соседом” что-то не так, а мама с папой старались вести светскую беседу, в которой можно было лучше узнать хозяина квартиры. После первой беседы папа сказал мне, что Стас хорошо подкован с медицинской точки зрения (конечно, он же учился в медицинском), но слишком закрыт. Во второй раз уже мама пришла к выводу, что он и в целом очень неплохо эрудирован, но также очень скрытен. В третий раз уже оба сказали мне, что по прошествии нескольких дней он мог бы стать немного раскованнее. Я на это лишь говорила, что он в меру раскован, но постоянные мысли о работе не дают ему это показать.

Раз родители верили в то, что я им говорю, я почти успокоилась и даже подумывала о том, чтобы рассказать им правду. Точнее, ту часть правды, где мы со Стасом встречаемся. О его проблемах им не нужно знать, мы сами справимся. Я уже была уверена в правильности своего решения, но одна фраза мамы выбила меня из колеи.

– У Станислава проблема с выражением эмоций? – серьезно спросила она у меня в один из наших вечерних разговоров, когда Стас ушел ответить на телефонный звонок. Я замерла, глядя на маму.

– С чего ты взяла? – осторожно спросила я. Глянула на папу. Он тоже был серьезен.

– Я звонила домой и говорила с Олей. Спросила ее про этого парня. И она сказала, что с ним все в порядке, но он не умеет показывать свои чувства. Так это правда? – мы попались. Я не знала, что сказать. Отпираться было бесполезно.

– Да, – я опустила глаза и закусила губу. Что делать? Как внезапно она меня спросила. Ладно, все равно. Они уже узнали. Теперь нужно сказать им, что мне это ни капли не мешает. – Но в этом нет ничего страшного, – я посмотрела на маму.

– Да? Оля сказала, что у нее было первое впечатление, словно он ее выставить готов, – да кто ж ее просил говорить это?!

– И что? На самом деле ведь это не так, – я слегка повысила голос от волнения. Глубоко вздохнула, чтобы успокоиться.

– Алён, это ведь нехорошо, – произнес папа. Он говорил со мной спокойно, видел, что я начала нервничать. Я сжала подол платья и начала перебирать ткань, не зная, что сказать. – Ты же понимаешь это?

– Почему нехорошо? – выдавила я из себя. Папа выпрямился и кашлянул.

– Это психическое отклонение, – я приоткрыла рот от такого заявления. Сжала между пальцев ткань. Посмотрела на маму, она кивнула в подтверждение папиных слов. – Вы еще такое не проходили?

– Чего? Отклонение? Шутишь? – мне хотелось закричать. Все мышцы в моем теле напряглись. Это немыслимо! Как они могут так говорить?! – Какое еще отклонение?! – я вновь повысила голос.

– При котором реакции человека либо заторможены, либо совсем отсутствуют. В данном случае, второй вариант больше подходит, – снова заговорила мама. Она тоже выпрямилась и сложила руки в замок на своих коленях. Они оба выглядели до того спокойными и уверенными в своей правоте, что я еще больше взвилась.

– И как оно называется?!

– Синдром Аспергера.

– Что за синдром такой? Я впервые о нем слышу.

– Эта болезнь еще не до конца изучена. Ее даже не выделяют, как отдельный вид, – непреклонное спокойствие родителей меня отрезвило, я решила послушать их доводы.

– И в чем его суть? – но я не хотела их слушать. Мне была неприятна мысль, что Стаса кто-то считает ненормальным. Я обхватила руками колени и слегка качнулась.

– Это один из видов нарушения развития. Он не сильно опасный для самого человека и окружающих, но тем не менее.

– Как называется, скажи еще раз?

– Синдром Аспергера. – повторил папа.

– Вы имели дело с аутистами? – как гром среди ясного неба раздался голос Стаса. Мы одновременно вздрогнули. Он прошел в гостиную и сел напротив меня. Увидел мою потерянность. – Что-то произошло? – я не знала, стоит ли ему говорить. Но врать я не могла.

– Мама узнала о твоей проблеме. О выражении чувств, – сказав это, я стала наблюдать за реакцией Стаса. Он долго смотрел на меня, его выражение лица не изменилось. Затем он перевел взгляд на мою маму.

– Я не аутист, – проговорил он.

– Никто не говорит об аутизме, – папа вступился за маму. – Это…

– Это форма аутизма, я знаю. Аутическая психопатия. Так вот, у меня ее нет. И дело не в том, что я не признаю своей болезни. У меня ее просто нет, – к моему удивлению Стас отвечал спокойно, хоть и перебил моего отца.

– Проблемы с выражением эмоций не появляются просто так, – и папа тоже говорил тихим голосом, без неприязни или чего-то еще. Будто мы продолжали светскую беседу. Но я все еще сидела в напряжении, не выпускала из пальцев подол. Мама нервно повела головой. Ей тоже не нравилось происходящее.

– Мое состояние – совокупность из моего характера, среды обитания, в которой я рос, и детских комплексов, не более.

– Уверены? Я бы советовал провериться.

– Я не стану проверяться.

– Ваше дело. Но теперь я считаю, что обязан увести свою семью из этого дома.

– Что? – я не на шутку испугалась. Во все глаза посмотрела на папу, затем на маму, а потом уже на Стаса. Он увидел мой взгляд и вновь обратился к папе.

– Почему? Я выгляжу опасным? Я уже сделал что-то, что могло бы навредить кому-то из вашей семьи?

– Нет, но это вопрос времени, – папа начал выходить из себя. Он повёл плечами, чтобы хоть немного успокоиться. – Я не хочу ждать, когда моя дочь в слезах позвонит мне и скажет, что вы причинили ей вред.

– Меньше всего я хочу причинить ей вред. Она остается, – Стас продолжал говорить со всей непринужденностью, на какую был способен. И папу это выводило из себя все больше и больше.

– Не тебе решать, – он перешел на ты. Ситуация обостряется. Я уже почувствовала в воздухе металл.

– Я уже так решил, – и Стас начал злиться.

– Ты не имеешь права! – процедил папа, сжимая кулаки и испепеляя его взглядом.

– А ты не имеешь права называть меня больным психопатом в моем доме.

– Ах, ты… – папа был готов накинуться на Стаса. Он рывком встал, и я подскочила за ним.

– Нет, погоди! Стой! – я ухватила папу за руку и постаралась усадить назад.

– Саш, успокойся, – поддержала меня мама. Она с другой стороны пыталась усадить его. Стас тоже встал, чем еще больше накалил атмосферу в комнате.

– И ты сядь, пожалуйста! – попросила я его. Он меня услышал. Осталось успокоить папу. Кое-как мы с мамой смогли его усадить назад. Но он все также сжимал кулаки и злобно смотрел на Стаса, на что он никак не отвечал. По-крайней мере, так могло показаться. Но я знала, что его это задело. – Давайте поговорим. По какой причине вы так решили? – я старалась сохранить остатки разума и не поддаться страху. Вновь схватилась за платье, едва села на своё место. С куском ткани в руке было спокойнее.

– У людей с этим синдромом проблемы в общении с другими людьми, – начала мама, которая, как и я, была напугана. – они замкнуты, необщительны. Они зациклены на каком-то одном вопросе и могут долго его обсуждать, при этом не замечая, что собеседнику это неинтересно. У них специфичные интересы, очень однобокие. Речь однообразная, мышление шаблонное. Физически такие люди неуклюжи, даже очень. И в некоторых случаях им абсолютно чужды любые чувства. Радость, грусть, страх, гнев. Они ничего не испытывают, не знают, что такое сострадание. Это то, что я помню. Сильно не углублялась в психиатрию никогда.

– Хорошо, начнем по порядку, – уже без злости проговорил Стас, когда мама закончила. Он склонился вперед и облокотился руками на свои колени. Стал неторопливо ими размахивать. – Проблемы в общении, возможно есть. Но это потому, что я стараюсь свести его в нужное мне русло. На работе я не собираюсь обсуждать погоду, потому что эти обсуждения никак не помогут мне при заключении договоров или проверке отчетностей. Я не замкнут, я избирателен в выборе людей. Далее, – он говорил очень медленно, с расстановкой, давая понять смысл каждого предложения. – Мы три дня с вами мило общались, – он посмотрел на маму. Подумав, она неуверенно кивнула. – Вот. Я не превращал все в монолог. Я отдавал себе отчет в том, что может быть интересным, а что нет. Я не менял темы, если не было необходимости, а это еще один из симптомов. Мои интересы похожи на интересы любого другого человека. И они могут меняться. Речь моя разнообразна, у меня нормальный словарный запас. Неизменной остается лишь интонация, но это другой вопрос. Если бы мое мышление было шаблонным, то я бы вчера не высказывал свою точку зрения о том, что Фрейд, возможно, где-то ошибался, и что учение Юнга также имеет право жить, и что то же самое можно сказать с точностью до наоборот – Юнг в своих размышлениях не всегда был прав. И я это аргументировал, кстати. Вы даже согласились в некоторых вопросах. Хм, физическое состояние… Я занимаюсь карате с 8 лет. И я владею своим телом на все сто процентов. Даже сейчас, когда я делаю движения руками, – он обратил внимание на свои руки, которыми все еще продолжал жестикулировать. – Это не нервные сокращения. Не циклические повторения, какие происходят у аутистов. Им я отдаю отчет также, как и своим словам, – он резко остановился и повернул руки ладонями вверх. – Видите? Никаких отклонений. Насчет чувств. Я их испытываю. Я знаю и что такое страх, и гнев, и радость. Вопрос в другом – я их не показываю. Но это не значит, что их нет. Мы не видим мозг друг у друга, но это же не значит, что наши головы пусты?

– Ты не переубедишь меня, – процедил папа.

– Так почему я их не показываю? – Стас будто специально проигнорировал моего отца. Он говорил только с мамой, которая очень внимательно его слушала. – Повторяю – характер, среда обитания, детские неразрешенные проблемы. Я флегматик. Меня очень сложно вывести из себя. И я предпочитаю думать мозгами, а не чувствами. Хотя есть исключения, – на этих словах я закусила губу, чтобы подавить улыбку. – Я рос с дядей-военным. Методы воспитания у него были соответствующие. Я мог несколько часов стоять на гречке, меня наказывали армейским ремнем с огромной бляшкой. И при этом мне запрещали жаловаться или как-то показывать, что мне больно. Мужчина же должен быть сдержанным. Отсюда же и неразрешенные проблемы и комплексы. Часть проблем уже получилось решить благодаря вашей дочери, – он глянул на меня. – За что я ей благодарен, – снова посмотрел на маму. – Вы все еще считаете, что у меня синдром Аспергера? – повисло молчание. Мама повернулась к папе, ожидая, что он скажет. Он посмотрел на нее в ответ. Такой же разозленный.

– Хочешь мне сейчас тут по Фрейду рассказать? Все проблемы из детства? – с вызовом начал он.

– Саш…

– Да чушь это все, Кать! Таких людей надо проверять постоянно. Они нестабильны. И могут сделать, что угодно. Сегодня он говорит тебе о том, какая ты чудесная, а завтра с ножом за тобой будет бегать, – мама неприязненно скривилась, я в очередной раз поразилась своему отцу, Стас без эмоций слушал его. – Вот, ему даже сейчас плевать, – папа резко ткнул в него рукой и тут же опустил. – И я бы не стал вот так на слово верить. Откуда мы можем достоверно знать, что он что-то может испытывать? Страх? Гнев? Вряд ли. Про любовь я вообще молчу.

– Ну хватит! – я не выдержала. Это уже чересчур. – Пап, как ты себя ведешь? Вот, что на самом деле нехорошо! Это же просто… Да у меня слов нет! У него есть чувства! И я знаю это!

– Откуда? Он тебе сказал? – с сарказмом продолжал он. Я была поражена. Я никогда не видела папу таким.

– Я сама это вижу. Раньше не видела, а теперь вижу. У него на самом деле полный набор проблем, которые ему жизни не дают!

– Ты-то тут причём? Зачем в это влезла? Оставили одну на пару лет, называется.

– Потому что мне небезразлично его состояние. Он мне не чужой, – в порыве произнесла я, не задумываясь.

– Это почему? – папа забыл о злобе и сарказме. С недоверием он посмотрел на меня, сощурившись. Теперь и наши отношения уже скрывать бессмысленно, хуже быть не может.

– Потому что я его люблю, – выпалила я. Мама резко вздохнула, прикрыв рот рукой, папины глаза в раз расширились. Что ж, пути назад нет. – А он любит меня. Мы вместе. И я никогда не снимала у него комнату. Он не взял с меня ни копейки. Просто помог мне, когда ту квартиру затопило. И сделал это потому, что уже тогда меня любил.

– Серьезно? – проговорил Стас. Он смотрел на меня с удивлением, которое даже родители теперь могли увидеть. – Алёна, как работает твоя логика? В аэропорту, где все было нормально, ты не хотела говорить, а теперь, когда тут скандал, ты рассказала?

– Я защищаю тебя. И вообще, вот, посмотрите, разве он сейчас не показывает, как удивлён моим поступком? – ситуация просто дошла до абсурда. Я уже не знала, что делать и как реагировать на то, что будет происходить дальше. Почувствовала себя опустошенной. Не было ни страшно, ни тревожно. Я даже отпустила свою юбку.

Папа тоже не знал, что делать. Поэтому он встал и вышел из зала. Мама последовала за ним. Мы остались вдвоем. Я опустила голову и закрыла лицо руками. Не так я себе представляла знакомство. Совсем не так.

Шорохи рядом, тихие движения, и я уже сижу, уткнувшись лицом Стасу в грудь. Его волшебные прикосновения, от которых мне становится спокойней, и голос, нашептывающий, что все будет хорошо.

– Я вообще не понял, что произошло, если честно. Из ниоткуда ссора, – так он меня успокаивал. – А вообще, они очень даже логично решили, что у меня психопатия. Симптом-то похож.

– Но у тебя ее нет. И всего один симптом, и то неверный. Они накинулись на тебя. А от папы я вообще не ожидала… – я размерено дышала, закрыв глаза. Плакать я не буду. Незачем.

– Что плохого в том, что он хочет тебя защитить? Он рассердился, поэтому так себя вел. Да еще и я его раздражал своим спокойствием. Это ж так бесит, когда ты человека на эмоции вывести пытаешься, а ему хоть бы что.

– Но не оскорблять же?

– Так он же факты говорил.

– Тебе не обидно? – я подняла на него взгляд.

– Меня назвали аутистом. Как думаешь, мне обидно? – он хмыкнул, глядя на меня. Я кивнула. – Ну вот. Надеюсь, что я доказал им обратное. И ты подтвердила. А теперь ложись спать. Сейчас уже ничего не решится. И не переживай. Тем более смотри, – он кивнул на пол. – к тебе твой друг идет, – и правда, к нам деловой походкой шел Великан. Я улыбнулась и подозвала кота к себе. Он запрыгнул ко мне на колени и свернулся клубком. Руки сами принялись чесать шерсть. – Уже лучше. Я пойду, спокойной ночи.

К счастью, ночь была на самом деле спокойной. Родители из спальни не вышли, кот ни разу ничем не возмутился, мне не снились кошмары, в которых вечерние разборки могли бы продолжиться. Когда я проснулась, все уже были на ногах. И никакой возможности побыть вдвоем. Даже эту маленькую радость забрали. Папа молчал и пристально следил за всеми нашими передвижениями. И не дай Бог мы где-нибудь со Стасом пересечемся и задержимся – он сразу же шел проверять, в чем дело. Мама тоже с неловкостью наблюдала за нами. Но больше за Стасом, чем за мной. Скорее всего, и сам разговор, и услышанные откровения были для неё серьёзным потрясением, поэтому она сейчас так себя вела. Мне было неуютно от пристального надзора, Стас не подавал виду, что его что-то не устраивает. Вместе нам уйти не разрешили. Папа специально задержал меня на двадцать минут, и никакие доводы, что я опоздаю, он не слушал. Как в тюрьме какой-то нахожусь. Хорошо, хоть телефон не отобрал и за ручку на пары не стал отводить. Уже на паре я написала Стасу, чтобы узнать его мнение. В сообщении он посмеялся над происходящим, а потом сказал, что нужно как-то задобрить его за оставшиеся три дня. Сказал, что постарается с ним поговорить. И добавил, чтобы я не переживала. Я так и сделала – постаралась не думать обо всем этом и не накручивать себя раньше времени. Обратно я ехала в сомнениях, но старалась верить в лучшее. Все успокоится, уладится. Мы найдём общий язык, придем к компромиссу. Нужно только держать себя в руках и не провоцировать родителей на новую ссору. Тогда все разрешится. К моему удивлению и радости, когда я приехала, папа попросил прощения. Сказал, что вел себя ужасно, что не смог совладать с собой. И что произошло это от того, что он сильно меня любит и волнуется. Уверена, что к этому приложила руку мама – разговаривая со мной, он поглядывал на нее, а она согласно кивала и сдержанно улыбалась. Папа обещал извиниться перед Стасом и поговорить с ним. Но при этом он добавил, что если мы на самом деле вместе – наше сожительство недопустимо. Родителям итак не очень понравилось, что я живу у взрослого мужчины, а уж если мы с ним в отношениях – “до беды недалеко”. Так сказала мама. Я просто соглашалась с ними, радуясь, что все оказалось куда проще, чем я думала. Написала про это Стасу. Он порадовался вместе со мной. Приедет сегодня пораньше, чтобы поскорее все разрешить. Тем более, сегодня пятница, можно сократить рабочий день.

Я не скрывала своей радости, когда Стас пришел домой. Он укоризненно на меня глянул, чтобы я не радовалась раньше времени и не выдавала себя так явно. Вчетвером мы сели ужинать, обсуждая прошедший день, но ни слова не говорили о ссоре. Видимо, папа предполагал, что они поговорят с глазу на глаз, без лишних свидетелей. Что ж, такой вариант меня тоже устраивает. Все равно потом все узнаю.

Мы закончили ужинать, и я на несколько минут вышла из кухни – услышала, что в сумке зазвонил телефон. Звонил одногруппник, спрашивал про контрольную на следующей неделе. Я все ему рассказала, попрощалась с ним и положила трубку. Все это заняло не больше трех минут. Ведь это не так много? Что может случиться за три минуты без меня? И все же случилось – я услышала папин громкий вздох, крик своей мамы и звуки бьющегося стекла. Сердце замерло. Что произошло? Я побежала на шум. Остановилась в дверях и оглядела кухню – папа стоял, обхватив себя за руку и злобно шипя на Стаса, мама зажала рот рукой и полными страха глазами смотрела то на папу, то на Стаса, прижавшегося к подоконнику и не сводящего глаз с отца. На полу лежали осколки тарелки.

– Что произошло? – выдохнула я. Папа выдал тираду из нецензурных слов, от чего мне стало лишь страшнее, но никак не понятней, что произошло.

– Я не хотел. Это случайно, – проговорил в ответ Стас, сглотнув.

– Об этом я и говорил! Он псих! – рявкнул папа, повернувшись к нам с мамой и продолжая держать себя за запястье.

– В чем дело?! – воскликнула я.

– Катя, собирай вещи. И ты тоже! – он шикнул на меня. Повернулся к Стасу. – Я этого так не оставлю, – процедил он.

– Повторяю, это случайность, – ответил тот, делая паузу после каждого слова.

– Мне плевать, – сказав это, папа быстрыми шагами вышел из кухни, через пару секунд хлопнул дверью в спальню. Я с мольбой посмотрела на Стаса.

– Я убирал со стола, он подошел сзади и положил руку на плечо. Я не ожидал. И стал защищаться, – виновато проговорил он. Я все поняла.

– Господи… – я потерла рукой лицо. Как мне все это надоело. – Ты вывихнул ему руку?

– Лишь запястье. И то, несильно. Через полчаса пройдёт, вывиха нет, – продолжал Стас. Я молча посмотрела на маму. Она закивала. Снова перевела взгляд на Стаса. – Я не хотел. Это вышло само по себе. Ты же знаешь.

– Я-то знаю, а ему как это объяснить? – с досадой проговорила я. Что ж за напасть такая? Еще и папа закричал из спальни, звал маму. Я закрыла лицо руками, чтобы сдержать слезы.

– Как-нибудь… Я пойду, – я услышала шаги, затем почувствовала руки на своих плечах. – Не волнуйся, – сказал он тихо. – я постараюсь объяснить.

Стоило Стасу выйти – я закрыла дверь в кухню. Не хочу ничего слышать. Пусть сами все решают. А у меня нет сил это слушать. Я села за стол и, облокотившись на него, подперла лоб руками. Ну за что мне это? Каждый день что-нибудь новое приключается. И чувство, что это никогда не кончится. Я закрыла глаза и постаралась успокоиться. Специально дышала медленно и размерено, хотя внутри у меня все колотилось. Мама села рядом.

– Алён, он опасен, – тихо сказала она. И какое тут спокойствие? Я опять начала плакать. Сколько уже можно.

– Чем? Чем он опасен? Он не делал ничего плохого! – всхлипнула я, глядя на маму. Она смотрела на меня с пониманием. “Любовь зла, доченька. Полюбишь и психопата, вывернувшего твоему отцу руку”. – Мам, он же сказал, что не хотел этого. Он… Он… У него все эти действия до автоматизма выработаны, он же занимается боевыми искусствами. И ему не нравится, когда его трогают. Это еще одна проблема, с которой он борется. Скажи, ты бы не испугалась, подойди к тебе так сзади?

– Испугалась. Но тем не менее…

– Что? – я перебила ее. Она молчала. – Он и пальцем меня не тронул, – тут я вспомнила, как он оттолкнул меня в мой день рождения. Но это совсем другое, это тоже случайность. – Он никого не обидит. Мам, он подобрал котенка на улице и принес его домой, выхаживал его, чтобы тот не умер. Такой человек не может быть опасным! Да это я опасная по сравнению с ним! Но не он. Он… Он… Да, он не такой как другие люди. Но это же не значит, что он плохой, мам?

– Твое поведение понятно, но… Хм… Он меня пугает. И папу. Поэтому он так себя ведет. А раз нам страшно – представь, как мы боимся за тебя? – она взяла меня за руку, сжала ее в своей руке. Взгляд ее был печальным.

– Я представляю… Но вы ведь даже не хотите его узнать…

– Я хочу. Очень. Расскажи мне о нём. Почему ты его полюбила?

Продолжая негромко всхлипывать, я стала рассказывать маме обо всем, что со мной произошло. Конечно, о некоторых вещах я умолчала, кое-что приукрасила, но суть никак не изменилась – за все время нашего общения Стас был внимателен ко мне, отзывчив и терпелив. Я рассказала, как он возит меня на пары, что он занимается со мной латынью и анатомией, хотя у него полно своих дел. Он успокаивает меня, когда мне плохо и грустно, поддерживает в том, что я делаю. Он беспокоится, поела ли я, тепло ли мне и смогла ли хорошо поспать. Он не хочет, чтобы я болела. И сейчас я вспомнила Новый год. Этот чудесный день и ночь, когда все было таким волнительным и трепетным. А потом на ум пришло воспоминание о елке, как мы ее наряжали. А затем и о его детстве. О детстве, которого, по сути, не было. Слезы почти высохли на моих щеках, но они вновь выступили, стоило мне вспомнить о его несчастном детстве. Я рассказывала об этом всем маме, при этом постоянно повторяя “Теперь ты понимаешь? Понимаешь?”. Она внимательно слушала меня, гладила мою руку, улыбалась, если улыбалась я, и плакала, когда я начинала всхлипывать.

От слёз и нервов заболела голова. Еще и волосы были стянуты. Свободной рукой я сняла заколку и помотала головой, распустив волосы. Положила заколку на стол.

– Это что, заколка такая? – мама отпустила мою руку и взяла ее. Стала вертеть и рассматривать. Глянула на меня, я кивнула. – Где такую красоту взяла?

– Стас подарил на Новый год.

– Серьезно? Вот это да… Дорогая, наверно?

– Не знаю, он не говорил.

– Красивая… И… Это какая-то последовательность? – мама провела пальцем по изогнутой линии камней. Я улыбнулась.

– Да. Это солнечный луч. Это я, – она непонимающе улыбнулась. – Он сказал, что с моим появлением его жизнь стала светлее. Как от солнца.

– Хм… Звучит пошло… – мама тихо рассмеялась. И я посмеялась с ней.

– Я ему так и сказала. Он согласился. Ну? – я стала ждать, что скажет мама после моего рассказа. Она закачала головой, продолжая вертеть в руках заколку.

– Ох, не знаю… Надо ждать, когда они поговорят. Тогда все будет ясно. Но… Я боюсь за тебя, доченька. Да, он не сделал ничего плохого, но мало ли? – я уже не стала ничего отвечать. Бессмыс-лен-но.