Текст книги "Цыганские сказания (СИ)"

Автор книги: Лилит Мазикина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 19 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

– Кофе пьёшь? – то ли спрашивает, то ли констатирует свекровь, заглядывая на кухню.

На самом деле, свою порцию кофеина я уже получила, проглотив заранее положенную на тумбочку маленькую пилюлю (почему, съешь меня леший, никто не догадывался так делать до воцарения Ловаша?). Но ведь утренний кофе – это не только кофеин! Это джезва с узором из нежно-голубых незабудок по эмалевому краю. Любимая чашка, которую так приятно держать обеими руками. Запах. Вкус. Маслянистая нежность сливок. Поэтому я действительно пью кофе, проглядывая заодно новости через коммуникатор.

– Я сейчас уже закончу.

– Не торопись, пей, – тётя Дина присаживается напротив. Так двигаются, так сидят, так смотрят дворянки с ветхими гербами и байлаоры с мировым именем. Чтобы так же двигаться, сидеть и смотреть, я готова отдать очень многое – у меня нет и половины подобной элегантной точности. Невозможно поверить, что моя свекровь всю жизнь (так можно говорить о тридцатилетних женщинах?) была домохозяйкой.

Я возвращаюсь взглядом к экрану коммуникатора. Кроту видно, что свекровь собирается говорить. Но если на неё уставиться, не получит того удовольствия – завести разговор о важном между делом.

Тётя Дина некоторое время наблюдает за мной, а потом спрашивает:

– Решили что-то вчера с этим кино?

– Решили, – говорю я. – Не ходить.

Экран сообщает мне о гастролях французского абсурдистского театра в Новом Саде и одиночном пикете против власти кровососов в Магдебурге.

– И какие у вас планы на выходные?

– Кристо в кофейне. Я сейчас в гости поеду.

Ещё минуту назад я сама об этом не знала. Фраза вскакивает мне на язык, стоит мне представить ещё один душный сентябрьский день, проведённый в спальне с учебником в руках.

– В гости?

– Да. Хотите со мной?

– К императору?

– Император в Пруссии. К моей подруге Гоське, помните её?

– Во дворец? Я думаю, мне не стоит. Меня, может быть, вообще не пропустят, – острая, как серп, улыбка мимолётно сверкает на лице тёти Дины.

– Со мной – пропустят.

Свекровь колеблется, но недолго.

– Нет, не стоит. Лучше ты заранее спросишь начальника. Дворец за несколько дней никуда не убежит, верно? Я лучше во дворе посижу, хорошо там возле фонтана.

– Хозяйка – королева, – пожимаю я плечами. В этот момент телефон в прихожей разражается звонком. Я усмехаюсь, без труда угадывая, кто это и почему. Ладислав никогда не скрывал, что квартира стоит на прослушке. Звонок означал, что, ради разнообразия, мой утренний разговор прослушивал он сам – вполне возможно, тоже за чашечкой кофе.

– Мы, кажется, договаривались обходиться без неожиданностей, – без вступления заявляет Тот.

– Кино или Госька, – быстро говорю я. – Не верю, что вы не можете обеспечить машину и охрану до дворца. Вы это почти каждый день делаете. Но если ваш ответ – нет, я иду в кино. И мне плевать на ваших дуболомов. Чтобы меня остановить им придётся мне что-нибудь сломать, отвечаю. Интересно, как на это посмотрит господин император?

Свекровь, остановившись неподалёку, смотрит на меня с тревогой.

– У вас истерика, – сухо констатирует Тот.

– Вот именно. Так что аргументы не прокатят. Кино или Госька. Я жду не больше получаса.

Шеф ИСБ отключается без единого слова.

***

– С учителем немецкого?!

– Ну да, а что? Ты его видела? Он же вылитый херувимчик, только что не толстенький, – Госька крутит пальцем возле головы, изображая, видимо, золотистые кудряшки. – И в постели не спринтер, а марафонец.

– А Ловаш? – кусочек пирожного падает мне на рубашку, и я небрежно стряхиваю его в траву.

– Тоже марафонец. Что называется, старый конь борозды не испортит.

– Да я не о том. Он знает?

– Неужели он надеялся, что я буду жить монашкой только потому, что господин император всё ещё изволит присылать мне подарки? Моя спальня не видела его уже полгода. Мне кажется, это более чем прозрачный намёк на конец отношений. Я бы спросила напрямую, но он убегает сразу после приветствия. Хм-м-м, ребята? Вы чего?

Я не вижу, кому она говорит, потому что у меня от неловкого движения улетает теперь уже ложка, и я наклоняюсь, нашаривая её под столиком.

– Госпожа гвардии голова, госпожа Якубович, просим немедленно встать и с ребёнком на руках проследовать в детскую.

Голос моего мужа здесь и сейчас – последнее, что я ожидала услышать. Разве он не должен шататься с молодыми цыганами по городу?

– Кристо?

Госька, бледнея, подхватывает Шаньи и прижимает к себе. Мне же хочется объяснений.

– Следуйте, – голос у мужа совсем чужой. Мне становится страшно. Нащупывая на поясе нож и прижимаясь к Гоське, я иду, со всех сторон окружённая гвардейцами, к детскому крылу.

У крыльца один из гвардейцев делает знак остановиться, осторожно заходит внутрь и, видимо, осматривает помещение. Когда он появляется и кивает, мы двигаемся дальше. Шаньи вертит беленькой головой, открыв от удивления рот. В детской темно – все окна зашторены. Я делаю движение, чтобы включить свет, но Кристо перехватывает мою руку. Мы с Госькой и маленьким принцем оказываемся зажаты гвардейцами в один из углов комнаты. Нам говорят сесть на корточки. Садимся.

Тишина натянута, как крыша у цыганской палатки. Я выдерживаю не более десяти минут.

– Кристо, что происходит?

– Все разговоры потом, – глядя в сторону, отвечает муж. Я вскакиваю на ноги:

– Вот и нет. Господин гвардии капитан, я приказываю вам объяснить ситуацию и отчитаться в своих действиях!

– Есть, госпожа гвардии голова, – Кристо с неудовольствием косится на «волков». – В данный момент отрядом гвардии рядовых и сержантов под моим руководством по вашему приказанию проводятся учения по действиям императорской гвардии в случае одной из гипотетических ситуаций, угрожающих опасностью для жизни или здоровья сына Его Императорского Величества.

Теперь я припоминаю, что по приезде во дворец ко мне кинулся мой секретарь, господин Балог: «Ах, госпожа гвардии голова, раз уж вы оказались сегодня здесь...» Я подписала протянутое им не глядя. Как всё, присылаемое Тотом.

– Отлично. Выполняйте согласно инструкции, – бурчу я, садясь обратно рядом с Госькой.

– Ты бы хоть предупредила, – шёпотом упрекает она.

– Весь смысл, знаешь ли, в неожиданности происходящего, – огрызаюсь я, чувствуя, как щёки горят от унижения.

За окном раздаются выстрелы. Госька поспешно закрывает Шаньи ушки, но он уже успел испугаться и хнычет.

– Это игра, маленький, это игра, дяди играют, – повторяет Госька, испепеляя меня взглядом. Она забыла убрать руки мальчика, так что утешений он не слышит.

Мы сидим почти четыре часа. Малыш капризничает от духоты; у меня в животе бурчит, и я с сожалением вспоминаю об оставленном под яблоней маленьком столике под белой скатёркой, с высоким медным кофейником и россыпью сластей на чеканном подносе. Его легко мог бы унести и один «волк». Кристо переговаривается с кем-то по рации. Время от времени снова слышна пальба.

Когда толпа гвардейцев наконец покидает детское крыло, оказывается, что маленького князя Галицкого пора укладывать спать. Госька так рассержена, что не поворачивает головы, когда я прощаюсь; встрёпанные, стриженые чёрные волосы нависают на её щёки, скрывая от меня лицо.

– Ты нашла способ нескучно провести субботу, – бормочет Кристо, пока мы идём на выход. – Будь уверена, весь цыганский Будапешт будет обсуждать сегодня нашу с тобой ссору.

– Ссору?

– Я сижу с ребятами в кофейне и смотрю футбол, как вдруг, откуда ни возьмись, получаю приказ провести экстренный сбор и учения. За твоей подписью. В субботу. Будь уверена, все решат, что ты за что-то мне мстила.

Я не решаюсь поглядеть ему в лицо.

– Ты на меня сердишься?

– Нет. Я же знаю, кто на самом деле спускает приказы.

Господин голова имперской службы безопасности, внук императора Венской Империи Ладислав Тот отвешивает нам фамильярный поклон, проходя мимо. Пола шёлкового чёрного плаща, который он имеет привычку носить – летом и зимой – нараспашку, задевает мою руку скользко и невесомо. Словно насекомое ночью.

***

Говорят, что в Рожняве жили два старика-цыгана. Всю жизнь отработали на местной фабричке серебряных подстаканников. Сели раз водку пить. Выпили пятьдесят, выпили сто, а потом один цыган другого спрашивает:

– Цыган ли ты, друг мой Николка?

– Конечно, я цыган, – сказал друг Николка и истово побожился.

– И я цыган, – сказал первый старик.

А раз оба цыгане, надо сделать что-нибудь цыганское.

Они доехали до пригородов и украли себе коней.

Пастушок, на глазах которого происходила кража, прибежал в полицию, и стариков взяли быстро. Они недалеко на конях ускакали, встали табором в рожнявском парке, стали пить водку и жарить кебаб, невзирая на развешанные в парке запретительные объявления.

В участке оба очень каялись; пастушок засмущался их старости и забрал заявление.

Прошёл месяц. Встретились два старых друга и выпили водки. После грамм ста или, например, двухсот один старик спросил другого:

– Цыган ли ты, друг мой Николка?

Чтобы не повторяться, они доехали на электричке до конноспортивной базы, где занималась группа девочек-подростков под предводительством девушки-инструктора. Там цыгане украли себе коней на глазах изумлённой публики: ловкость рук и никакого мошенства. Отойдя от изумления, инструктор бросилась в полицию.

Стариков нашли быстро, по не остывшим, немного неуместным в современном городе следам. Они встали табором в рожнявском парке, жарили там кебаб и пили водку. Невзирая на объявления.

В участке оба очень смущались и даже пустили слезу. Девушка забрала заявление.

Прошёл ещё месяц, а может, и два. Старики встретились и выпили водки.

На этот раз они увели коней у конного патруля рожнявской полиции.

Глава II. «Сегодня счастья нет, завтра найдётся». Цыганская народная поговорка

 
Roma uklisto je baval,
grasni parnensa balensa.
 

В приёмную я влетаю мокрая, как мышь: от детского крыла, где мирно засыпал Шаньи, к своему кабинету я буквально бежала, не обращая внимания на взгляды гвардейцев, чинуш и прислуги. Мне важно было успеть. А что делать, если озарение меня настигло именно сейчас, а не нормальным рабочим утром?!

Господин Балог, худой венгр средних лет, в удивлении поднимает на меня глаза: он как раз закрывал кейс, малюсенький аккуратный чемоданчик, с которым каждое утро приходит на работу и каждый вечер уходит домой. Что в этом кейсе – загадка загадок.

– Ко мне на стол… – я перевожу дух; секретарь моргает. – Ко мне на стол список подписанных мною приказов за последнюю неделю, по заголовкам, и копию инструкции к субботним учениям, быстро.

Венгр выглядит так, словно с ним заговорила люстра. Все полчаса, в течение которых я меряю кабинет шагами вдоль, поперёк и по диагонали, я гадаю, послушался ли он или уже где-то на пути домой; но высунуть голову посмотреть не решаюсь, чтобы не утратить авторитет.

Авторитет, да. Смешно.

Господин Балог кладёт на мой стол аккуратную, довольно пухлую стопку листов.

– Выйдите, но пока не уходите, – хмуро велю я.

– Да, госпожа гвардии голова.

Приказы-приказики. Так, эти – утверждения учебных планов для гвардейцев. Их, оказывается, тоже чему-то учат. Ну да, рукопашному бою как минимум... по крайней мере, мужчин и парней. Два ходатайства о предоставлении жилья за казённый счёт – они были отклонены или удовлетворены? Не помню совершенно. Ага, приказ о проведении учений, план на ближайшие три месяца (Тот не терял времени на выходных) и инструкции по их проведению. Быстро просмотрев бумаги, я разыскиваю в ящиках не по моей комплекции массивного стола чистый лист и ручку.

– Лиляна?

Кристо, как всегда, заходит без стука. Секретарь никогда мне о нём не докладывает.

– Привет.

– Э… привет. Можешь уделить мне пару минут? – муж озадаченно взирает на кипу бумаг у меня на столе.

– Сейчас пойдём, честно.

– Нет, я хотел попросить тебя подписать это… заодно уж.

Кристо кладёт передо мной исчерканный ручкой листок с аккуратной подписью в конце. Его подписью.

– Что это? – я морщусь, вчитываясь в рукописный готический шрифт, которым грешат большинство выпускников прусских школ. – Новая форма? Она выдаётся раз в три года, твоя ещё в отличном состоянии.

– На размер больше, – кратко поясняет муж. – Из этой я уже вырос. Сегодня заметил.

– Из этой... что?

Я непроизвольно окидываю глазами воротник и манжеты его куртки. Действительно, такое впечатление, что рукав коротковат. Но ведь раньше всё было нормально...

– Вырос, – Кристо растерянно мигает. – Что?

– Ну... у всех моих знакомых мужья... не растут.

– Наверное, они старше меня, – Кристо мимолётно, на долю секунды, вздёргивает белёсые брови, как всегда делает, когда приходит в игривое настроение. – Мне двадцать…

– Уже месяц как двадцать один.

– … в моём возрасте многие продолжают расти.

– Ох, святая ж мать, – я снова перечитываю заявление, словно в нём могут появиться какие-то новые строки.

– Когда твой брат вернулся из армии, он ведь тоже вырос, да?

– Да, но это был... брат. А ты муж!

– Смотри на это позитивно. Пока у твоих знакомых мужья раздаются в талии, я раздаюсь в плечах. Это смотрится гораздо привлекательней.

– Ох, ёж ежович. Ты что, будешь... высокий и... плечистый? Я... это немного... мне надо привыкнуть к этой мысли.

– Да не буду я плечистым. Отец у меня был худощавый и примерно такого роста, как я сейчас. Ну, может, вырасту ещё на цоль или полтора.

– Ох, запропала я... А грудь у него, часом не волосатая была? – мне внезапно вспоминается ещё одно изменение, замеченное недавно во внешности супруга.

– Ну... изрядно.

– Ох, беда пришла…

– Лиляна, ну прекрати! Я себя начинаю мутантом чувствовать.

– А я – педофилкой. Ты с ума сошёл, на ночь глядя мне такие вещи говорить?

– Госпожа гвардии голова, подпишите мне заявление, пожалуйста. У меня рабочий день закончен, мне надо жену в ресторан сводить.

– Ресторан? Ты серьёзно? Но у нас ведь не годовщина, нет? Нет?!

– Нет, годовщина только через месяц. А сегодня ресторан.

Я дописываю ещё две строчки на своём листке, так торопливо, что почерк еле читаем; потом «подмахиваю» заявление Кристо и вызываю секретаря.

– Господин Балог, подготовьте мой указ о внесении изменений в утверждённые инструкции по проведению учений и сами инструкции с внесёнными изменениями.

– Но господин Тот... – лепечет венгр, нервно передёргивая плечами.

– Господин Тот может мне высказать своё согласие или несогласие лично, а вы обязаны выполнять мои требования, разве не так?

Не заметить полусекундную заминку перед ответом невозможно. За эти полсекунды у меня, наверное, становится совершенно зверское выражение лица.

– Так. Слушаюсь, госпожа гвардии голова.

Когда за Балогом закрывается дверь, Кристо спрашивает:

– И что там теперь будет? Нам придётся тебя нести в паланкине? – его брови снова подскакивают на долю секунды.

– Нет. Для начала, вы больше не будете тратить времени на выговаривание полных официальных обращений. Ещё вы будете в два слова объяснять нам ситуацию... буквально. Два кодовых слова, и мы с Госькой и горничной уже знаем, что происходит. Ну и по мелочи.

– Мелочи, обычно, самое интересное. Можно подробнее?

– При эвакуации Шаньи и учениях с ним гвардейцы должны убедиться, что у них или нас есть с собой вода, чтобы поить ребёнка. Это же элементарно – когда ребёнок встревожен, его проще успокоить, если есть возможность напоить. Если ребёнок долго сидит, не имея возможности попить, он начинает раздражаться и капризничать. Если предполагается выход за пределы детского крыла, кроме воды должны быть взяты специальные крекеры. Я думаю, тут всё ясно.

– Ясно. Звучит дельно.

***

Наш служебный автомобиль останавливается перед рестораном; подсвеченная вывеска сообщает, что заведение именуется «Фаршанг».

– Это что, ресторан венгерской кухни? – мы выходим, и я оглядываюсь, непроизвольно пытаясь найти ребят Тота. Они, однако же, как всегда, незаметны.

– Ну да. Ты ведь любишь венгерскую кухню… да?

– У нас в столовой всё время подают одну только венгерскую кухню. Я её каждый день ем.

Кристо выглядит немного обескураженным.

– Я могу позвонить Тоту и отвезти тебя в какой-нибудь другой ресторан. В немецкий. В сербский. В турецкий или французский. Назови любой.

Ну да, и полчаса или час торчать в машине, ожидая, пока ИСБ срочно обеспечивает безопасность по маршруту и в том, втором ресторане. Или, что вероятней – и хуже, сразу выслушать совет Тота не выделываться и не отнимать почём зря ресурсы службы. С невысказанной угрозой новых сюрпризов.

– Нет, этот ресторан годится. В конце концов, он… ресторан. Уже хорошо.

Кристо с облегчением улыбается и берёт меня за руку.

Зал разделён деревянными перегородками на кабинеты. Все посетители, которых я замечаю – молодые крепкие ребята. Только официант оказывается пожилым евреем меланхоличной наружности, и мне это кажется неожиданно смешно.

– Скажите, – обращаюсь я к нему, даже не пытаясь открыть меню. – У вас подают какие-нибудь невенгерские блюда?

– «Фаршанг» – лучший в городе ресторан венгерской кухни, – немного надменно сообщает мужчина.

– Это я поняла. Я спросила, нет ли у вас каких-нибудь ещё блюд?

– Можем пожарить яичницу, – предложение исполнено нескрываемого презрения к моему варварскому вкусу.

Нет, это точно-точно не человек Тота. Я усмехаюсь и открываю, наконец, меню.

– Будьте добры, мне порцию фасолевого супа, мясо в вине и… чай. Чайник. Сразу.

К чаю меня пристрастила свекровь. До замужества я признавала только кофе, и только со сливками и сахаром.

Муж заказывает пиво и яичницу на шкварках.

После того, как официант удаляется, поставив пиво перед Кристо и чай передо мной, я спрашиваю прямо:

– Что случилось?

– Я всё скажу. Спешить некуда, подождём хоть заказ. К чему на пустой желудок разговоры разговаривать? Да что ты так испугалась, Лилян! Ты чего? С тобой что, раньше только о чём-нибудь страшном говорили? – Кристо на секунду приподнимает белёсые брови, однако веселье у него выглядит на этот раз вымученным.

– Не то, чтобы... Только часто с важных разговоров наедине начиналась всякая белиберда. Помню, например, поговорила я с одним венгерским вампиром… – я нервно кручу в пальцах чайную ложечку, украшенную ни много, ни мало профильным портретом короля Матьяша Корвина.

– Нет. Никаких приключений, правда, – Кристо поднимает раскрытую ладонь, не то защищаясь от обвинения, не то попросту отметая мои тревоги. – Я чисто о семейных вопросах.

– В ресторане?

– Ну, да. Ты же хотела сходить куда-то, ты сама меня просила.

– Да. Спасибо. Но, знаешь… лучше выкладывай все свои семейные вопросы сразу, а то я навоображаю Бог знает что.

Вот теперь он улыбается, и по-настоящему:

– Может быть, я именно этого и жду. Чтобы ты напредставляла ужасов, а потом на любую новость вздохнула с облегчением.

– Тогда тем более пора выкладывать. Уже вздохну.

Кристо ставит кружку на стол и принимается сосредоточенно глядеть в пиво, чуть надув губы.

Мне это не нравится. Очень не нравится. Я знаю этот вид на макушку и это выражение лица – по Праге и Ковно.

Наконец, он собирается с духом.

– Лиляна, Люция когда-нибудь говорила тебе…

– Мы с ней родственницы?! – ложечка словно сама по себе выскакивает из моей руки и звякает об пол. Полтора года назад я обнаружила у себя такое количество родственников в разных частях Империи и соседней Польской Республики, что они мне теперь будут мерещиться в каждом курсанте и каждой цветочнице, мелькнувшей за окном служебного автомобиля.

– Нет, при чём тут… Лиляна, ну, дай рассказать нормально! Не перебивай, пожалуйста, – Кристо поднимает на меня глаза.

– Извини. Конечно.

– Ага. Так вот, ты знала, что у Люции есть дочь?

– Нет. В хатке у неё детей никаких не было, и сама она мне не рассказывала ничего.

– Ну так вот, у неё осталась дочь. Девочка с семи лет жила у родственников в Суботице, к Люции приезжала на каникулы.

– И что?

– То, что она – также «волчица», и сейчас ей четырнадцать лет. И император желает, чтобы мы взяли её на выучку.

У меня голова идёт кругом от таких новостей.

– Почему мы? Нет, это невозможно. Это слишком большая ответственность. Девочка наверняка не прошла через смерть…

– Ещё нет.

– … и потом, мы убили её мать, только представь, как она нас ненавидит. Я молчу о том, что мы оба целый день на службе, и нам едва за двадцать, мы ещё слишком молоды, чтобы влиять на подростка! Ну, и вообще, к чему ей выучка? Сейчас никто не охотится, чему мы будем её учить?

– Сейчас одно, завтра другое, никто не может знать точно. А «волчонок» должен быть натаскан, это обычай.

– Ну, хорошо. Пусть её натаскивают. Но у неё же наверняка есть какие-то родственники-«волки», почему не передать девчонку им?

– Собственно… потому, что я и есть её родственник-«волк».

– Ты?

– Она дочь сына сестры матери моей матери.

Я провожу короткие вычисления в уме:

– Твоя троюродная сестра?

– Да.

Чудесно. Когда родственники не всплывают у меня, они появляются и множатся у моего мужа.

– О… но… всё равно. Пусть тогда отдадут её не родственникам. Я не думаю, что…

– Я уже дал согласие.

Конечно, Кристо произносит это, снова уставившись в кружку. Лицо у него при этом непреклонней некуда. Очевидно, у меня два варианта действий – сдаться после бессмысленного и бесплодного спора или сразу.

– Ну… ясно. Ладно. Хорошо. И… как её зовут?

– Ринка. Катарина Рац.

– Её отец не родственник Аладару Рацу?

– Дальний.

– О Боже. Надеюсь, она не так любит стучать на цимбалах, – нервно шучу я.

– У нас дома всё равно нет цимбал.

– Да. Конечно. Точно, – мне приходит в голову ещё одно соображение. – А это не противоречит требованиям безопасности? Дочь предводительницы мятежников в одной квартире с хранительницей смерти императора! Я думала, Тот скорее трупом ляжет, чем допустит подобное.

– Ну, шеф ИСБ действительно несколько напряжён, но, кажется, считает, что всё под контролем. В конце концов... это же воля Ловаша Батори.

О, да. Магия крови. Что бы Ладислав ни думал об иных идеях своего деда, верность впечатана в вампира самой кровью инициатора.

И эти люди запрещают мне ходить в кино! О, Боже мой.

– Тогда надо будет заказать ещё одну кровать или хотя бы раскладушку. Или матрас. И ещё… Что у нас сейчас с финансами?

– Попей ещё чаю, – предлагает Кристо. Я послушно отхлёбываю из своей чашки. Да, совершенно ни к чему так хлопотать перед мужем – только зря его беспокоить. Надо просто решить эти проблемы потом, и всё. Как-нибудь да устроится. Опять же, тётя Дина нам будет помогать. Я всё же не выдерживаю и говорю:

– Надо сказать твоей маме, что если она обнаружит девочку в момент самоубийства…

– Она знает. Она мне помогала проходить через смерть.

– Ага. Ладно. Всё, пью чай.

В нашем закутке возникает официант с моим супом и яичницей Кристо. Я выжидаю, пока он отойдёт, и спрашиваю как можно спокойней:

– И когда она приедет?

– Во вторник утром. Её привезёт Ференц Берчени. Тот вампир, у которого мы танцевали.

– Но ведь вторник завтра.

– Да.

Я стараюсь сосредоточиться на супе. Еда обычно сильно поднимает мне настроение, а суп действительно хорош. Не иначе, как Кристо специально разведал этот ресторанчик. Спать, если что, девочка некоторое время может и на матрасе на полу, она же цыганка. Денег мы с мужем зарабатываем достаточно, даже более чем – никак не могу привыкнуть, что нам хватает на любую покупку, кроме, может быть, какой-нибудь яхты. В конце концов это просто ребёнок, а я с детьми вроде бы хорошо справляюсь. Так что всё ерунда. Вкусный суп. Очень вкусный суп. Замечательный такой супец, наворачивай да урчи фасолькой.

Ну почему хотя бы раз не узнать о чём-то вовремя, поцелуй меня леший?

***

Танцы – единственное, что ещё помогает. Поэтому я заперлась в своей спальне и включила соло на тарамбуках – громко, на пределе появления боли в барабанных перепонках. Танго было бы лучше, но Кристо – как всегда в субботу – в кофейне. Мне стоило остановить его утром. Именно сегодня он мне нужен, но я, чуть ли не в первый раз, проспала его уход.

У меня была мерзкая, мерзкая, мерзкая неделька. И всё, что я могу по этому поводу сделать – втоптать её в ковёр на полу своей спальни, стряхнуть её с себя в бесконечных верчениях вместе с каплями пота.

Чёрт бы побрал обычай «волков» отдавать детей родственникам. Если бы Люции пришлось заниматься своим ребёнком, а не натаской чужого подростка, ей было бы не до мятежей. Она не пыталась бы убить меня, чтобы снять чары неуязвимости с императора. Ей не отсёк бы голову мой муж. На меня не свалилась бы сиротка Катарина.

Когда девчонка объявилась на пороге квартиры в сопровождении восторженного и оптимистичного – как всегда – Ференца, всё, на что я настраивала себя весь вечер и всю ночь накануне, просто вышибло из головы. Меньше всего сиротка была похожа на сиротку и больше всего – на трудного подростка. Ничего маленького, худенького, бледного и кроткого. Катарина Рац оказалась спортивного сложения девицей ростом с моего мужа и весьма агрессивным выражением лица. Форма, похоже, дорогой частной школы трещала у сиротки в плечах и на груди. Сверкающие зелёные глаза отлично гармонировали с цветом волос. В том смысле, что волосы у девицы тоже были пронзительно-зелёные, насыщенного цвета хорошего тёмного изумруда. Она собирала их в два хвостика; из-за того, что волосы мелко вились, казалось, что к голове приклеено два шарика сладкой ваты. Зелёной. Очень зелёной.

Как можно было добиться такого цвета – загадка. Волосы у «волков» из-за специфической структуры не прокрашиваются. Да и краску такую поискать – не в каждом столичном магазине продают.

– Привет, дорогие мои. Всегда говорил, что из вас получится красивая пара! – радостно прощебетал протиснувшийся мимо сиротки Ференц. Он благоразумно тянется с поцелуем ко мне одной: Кристо терпеть не может господина Беренчи.

– Доброе утро, – сдержанно говорю я. – Как там Дружочек?

– Здесь, с нами, – лаконично отвечает вампир. Из-за плеча Катарины появляется рука, приветливо взмахивающая в мою сторону широченным чёрным беретом. Компаньонку Ференца всегда было трудно назвать говорливым человеком. Да и человеком вообще; в голову, скорее, приходило слово «эльф». К сожалению, эльфов, совсем как мавок, не существует.

– Нас ждёт Ладислав, поэтому мы сразу во дворец. Документики, – Ференц всучивает Кристо пухлую канцелярскую папку, матерчатую, с похожими на шнурки от кед завязками. – Приятно было увидеться. Пока. Пока. Лиляна...

Он снова чмокает меня холодными губами в район виска и скрывается за сироткой. Я слышу, как они с Дружочком удаляются к лифту.

Девица Рац разглядывает меня откровенно враждебно. Смуглое скуластое лицо выглядит по-кошачьи хищным: вот-вот сиротка зашипит, обнажая клыки. Кристо решительно берёт у неё из руки не слишком-то объёмистый чемодан:

– Нам с Лиляной сейчас на работу, так что тебе всё покажет тётя. Пойдём, я покажу тебе вашу с ней спальню. Потом ма... тётя тебе покажет, как заказать покупки в интернете, ну, какие надо тебе. Вещи там, полотенца. Я оплачу.

О, она заказала. Она заказала. Когда мы вернулись, сиротка расхаживала по дому в джинсах, состоящих из дыр и булавок, оранжевой майке и жилете, больше похожем на лишённый рукавов пиджак – из пройм торчали длинные белые лохмы ниток.

Весь следующий час мы с девицей Рац провели в гостиной, таращась друг на друга, пока схваченный и оттащенный свекровью на кухню Кристо кричал, кажется, на весь дом:

– Да это же безумие какое-то! Что о нас, о ней будут цыгане говорить?

– Что она шалава, им сказать не с чего, а остальное переживём как-нибудь, – свекровь, как всегда, отрешённо спокойна. Однако её резковатый, медный голос слышно даже без перехода на крик.

– Да её же за наркоманку держать будут!

– Нет, сын, не будут. Чтобы быть наркоманкой, мало красить волосы в зелёный цвет и одеваться, как пугало, надо ещё колоться дурью. А такое всегда по лицу видно. Ринка – здоровая, румяная девочка, никто не скажет, что с ней плохо.

– Здоровая... кобыла, – чуть не рычит муж. Я его, кажется, впервые в жизни в такой ярости вижу… слышу, то есть, и радуюсь, что эта ярость направлена не на меня и к тому же сдерживается статусом тёти Дины: не пристало сыну кричать на мать. Он никак не может остановиться и повторяет по кругу:

– Как можно было такое купить? Как можно это носить? Что скажут цыгане?

В какой-то момент я понимаю, что ждать конца нет смысла, и время идёт вперёд, а не назад: уже скоро полночь, а кровать-кабинет (на втором этаже постель, на первом – стол, скамейка и небольшой гардероб) лежит в спальне тёти Дины благополучно доставленная, но всё ещё несобранная.

Я сползаю с кресла и принимаюсь разбирать угол свекровкиной комнаты. Бюро – вон туда, высокий столик с маленькой столешницей – сюда, к опустевшему креслу (на этот столик тётя Дина кладёт всякие нитки-иголки, когда рукодельничает, так что в любом случае надо к одному из кресел). Половичок пока переложить, потом постелим возле сироткиной кровати. Подмести: метёлка с совком в коридоре. Сиротка наблюдает за мной, встав в дверном проёме и не предпринимая ни намёка на попытку предложить помощь. Так, теперь сама кровать. Я открываю коробку и беру инструкцию по сборке. Оригинальное решение, ни одного болта, словно в шведском конструкторе: крючки, выступы, пазы. С этим нетрудно справиться. Только вот высокая спинка – я уже тащу её из коробки – неудобно тяжёлая, из железных трубок. Ну что ж, значит, кровать устойчивей будет.

– Не удивлюсь, если ты напала на мою мать, когда она спала. С твоей скоростью и сообразительностью у тебя не было другого шанса убить её, – подаёт голос сиротка. Я чуть не роняю из рук спинку, но вовремя перехватываю её. – И руки у неё из нужного места росли, в отличие от некоторых.

Она не знает, что это её брат убил Люцию.

Она не знает!

Значит, по крайней мере один из нас имеет шанс наладить с ней отношения. Хотя… зелёные шары на голове для Кристо примерно такое же препятствие, как убийство матери для Катарины. Я не удерживаюсь от вздоха: всё как-то чертовски сложно.

У меня уже получается установить решётку кровати между спинками, когда на громыхание в комнату заглядывает свекровь и аж вскрикивает:

– С ума сошла, ты как рожать потом будешь?!

Ну, не сказать, чтобы у меня действительно от всей этой возни с железками стало хватать внизу живота или спина болеть, но цель у крика, видимо, совсем другая, и тётя Дина её достигла: в комнате мгновенно материализуется Кристо.

– Лиляна!

– А? – кротко отзываюсь я, пошатывая конструкцию для проверки.

– Отойди. Принеси мне ящик с инструментами.

– Да тут болтов нет.

– Тогда просто отойди. Чаю попей. Накорми ребёнка.

С мрачным видом Кристо берёт инструкцию и разглядывает. Надо бы запомнить этот способ отвлекать мужа от споров на слишком уж острые темы. Я нарочито потираю поясницу и вздыхаю. Он становится ещё мрачнее и тянет из коробки раму для занавески. Ну... полчаса-час покоя у нас есть. Я ухожу на кухню, включать чайник. «Ребёнок» не заставляет себя ждать; отвернувшись от кухонного стола, я обнаруживаю её развалившейся на моём любимом стуле.