Текст книги "Кот, который свихнулся на бананах"

Автор книги: Лилиан Джексон Браун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

ДЕВЯТЬ

В четверг утром сиамцы уплетали роскошный завтрак из Луизиных мясных хлебцев, а Квиллер неохотно нарезал банан в миску с овсянкой, недоумевая, что такого завлекательного находил в ней мальчишкой. Он вырос на коробках с овсянкой и на этих коробках отшлифовал навык чтения. Ему ничего не стоило бегло прочесть слово «ингредиенты», тогда как его однолетки по складам составляли «кошку» и «собаку». Нынче, запасаясь продуктами в супермаркете Тудлов, он просто обомлел от обилия выбора – пока не наткнулся на знаменитый рекламный слоган «Эй, похрустим!». И хотя звуковые эффекты действовали на его немолодые уши менее интригующе, купил сразу две коробки. Вторую, запаковав в подарочную обертку, он отослал в редакцию Арчи Райкеру. Указывать имя отправителя он, разумеется, не стал.

Не прошло и нескольких минут, как зазвонил телефон – нетерпеливее, казалось, чем обычно, – и Квиллер любезно протянул в трубку:

– С до-обрым утром!

– Что с тобой происходит? – прозвучал раздражённый голос – Совсем спятил, хруст тебе в голову?

– Это просто напоминание, Арчи, о добрых старых временах.

– Ты ел эту пакость? Я эту пакость не ел! В моих коробках были билеты на бейсбол и открытки с видом Ниагарского водопада.

– Дорог не подарок, а внимание, – сладчайшим тоном произнёс Квиллер.

– Если тебе больше нечего делать, – прорычал Арчи в телефон, – так езжай сюда и помоги нам закончить верстку.

Он бросил трубку на рычаг, а Квиллер, довольный розыгрышем, принялся за утренние дела.

В этот день должно было состояться знакомство прессы с книжным магазином (ещё закрытым для широкой публики), и на открытие статуи Квиллер отправился с торчащей из жилетного кармана визиткой журналиста и в оранжевой бейсболке. К Уинстон-парку он шагал под отдалённый вой сирен: полицейский патруль эскортировал с аэродрома прессу из Центра.

Вокруг площадки, отведённой для фотографов и телевизионщиков, была натянута жёлтая лента. В центре возвышалась груда валунов, оставшихся, возможно, ещё от доисторического землетрясения и поросшая колючими кустами остролиста. На её вершине стоял куб из полированного гранита с высеченной на каждой из четырёх сторон надписью: «Уинстон-парк». Он служил пьедесталом высокому цилиндрическому объекту, который должен был предстать на всеобщее обозрение.

Хотя никаких публичных заявлений о предстоящем событии не делалось, за жёлтой лентой толпился народ. Толпе пришлось расступиться, пропуская школьный автобус, из которого выгрузилась команда в чёрных трико – школьная акробатическая группа плюс двое студентов с барабанами. Слух, что брезент со статуи будет снят подъёмным механизмом, оказался верным, только механизм был не из металла, а из людей. Одетые в чёрные трико фигуры выстроились перед грудой валунов и образовали пирамиду, на вершину которой поднялся ловкий юноша с гигантским спиннингом. Барабаны рассыпали медленную призывную дробь. Брезент пополз вверх, открывая неровно сложенную пачку книг, раза в три больше нормального размера. Барабанная дробь посыпалась быстрее. Появилось ещё несколько наваленных друг на друга книг, образующих пьедестал для скульптуры – бронзового кота, вдвое превышающего натуральную величину, сидевшего прямо – поза мыслителя! – а его пышный кошачий хвост спускался на штабель книг.

«Уинстон!» – взревела толпа, приветствуя скульптуру одобрительными возгласами и аплодисментами.

«Если бы это мог видеть Эддингтон Смит!» – подумал Квиллер.

Следующим, согласно программе, событием было перерезание ленточки, и он остался посмотреть – правда, только потому, что его присутствие на этой процедуре должно было порадовать Полли. Позже он подробно всё запишет в своём дневнике.

С церемонии передачи скульптуры городу Квиллер удалился так же, как и прибыл на неё; – пешком, помахав глазевшим на него автомобилистам и лично прощавшимся с ним пешеходам.

Войдя во двор амбара, он помахал двум сиамцам, ждавшим его у кухонного окна, – уши торчком, хвост вопросительным знаком. Судя по наблюдениям Квиллера, эта живая картинка означала не столько нежную встречу, сколько напоминание о том, что полуденная трапеза на десять минут запоздала. Так что он с ходу, даже не повесив на место бейсболку и ключи от машины, наполнил две плошки хрустящими шариками, запрятав на дно каждой из них по кусочку сыра, как призы в коробке с крекерами.

Только затем он, захватив брикет мороженого, поднялся на второй балкон, в свой кабинет, где принялся за пятничную колонку «Из-под пера Квилла».

Уже вечерело, когда позвонила Лайза Комптон.

– Квилл! Великолепная новость. Центр Эддингтона Смита получает свой телефон! До сих пор мы пользовались отводом из магазина, но Бёрджесс Кэмпбелл заявил, что это не дело. Он взял на себя помесячную оплату. И в телефонную книгу ЦЭС тоже включают. Карандаш у тебя под рукой? Я продиктую номер.

– Кто кропает материал о ЦЭС для «Всячины»? -поинтересовался Квиллер.

– Роджер сделал снимки, а текст пишет Джилл. Роджер замечательно снял Данди: он разглядывает книгу Эрнеста Хемингуэя, что стоит пять тысяч долларов.

– Ты уже дала ваш номер Джилл?

– Когда они с Роджером были здесь, мы его ещё не знали, – сказала Лайза.

– Так позвони ей и сообщи. Кстати, скажи Джилл: если она захочет связаться с ЦЭС, а трубку возьмёт кот, пусть наберёт единицу и оставит сообщение на автоответчике.

– О, Квилл, – рассмеялась Лайза. – Это тоже напечатают?

– Твоё дело подать идею – читатели любят шутку, – наставительно произнёс Квиллер. – Как прошла съёмка?

– Данди им очень понравился! Он такой открытый. В заметке Дуайта он фигурирует как «официальный библиокот», и ещё там сказано, что Центр Эддингтона Смита продаёт книги по цене от двух долларов до пяти тысяч. Естественно, фотографы захотели посмотреть, что это за книга, которая стоит пять тысяч долларов. Олден Уэйд вызвался нам помочь, и мы сделали его ответственным за буфет с редкими книгами. Он повесил себе ключи на шею, как какой-нибудь хранитель винных погребов, и не спускал глаз с каждой книги, которую выдавал.

– Не забудь, что я просил оставить за мной книгу Доктора Зюсса, – напомнил Квиллер.

Следующий звонок был от Уэзерби Гуда: он хотел по пути на радиостанцию заскочить в амбар.

Когда он приехал, Квиллер не преминул спросить:

– Найдётся минутка для возлияний?

– М-м-м… ну если только для глоточка.

Они расположились за баром в компании двух обаятельных сиамцев, которые явно благоволили человеку погоды.

– Как тебе шумиха вокруг статуи? – спросил Квиллер.

–Устроили зачем-то настоящее шоу. А сама скульптура – шикарная идея. Я хочу помянуть Уинстона в моём вечернем прогнозе.

– А знаешь ли, Джо, он ведь живёт и здравствует. Всё ещё обитает у Бетьюнов на Приятной улице. Как ты хочешь его помянуть?

– На мотив нашей студенческой песни пропеть: «Дорогой наш Уинстон! Дорогой наш Уинстон!» Не забудь включить радио в одиннадцать.

– Уж твою передачу, Джо, я ни за что не пропущу, – заверил Квиллер, а затем спросил: – Ты всё ещё ездишь на уикенды в Хорсрэдиш? – По непонятным причинам метеоролог проводил подозрительно много времени в родном городке.

– Теперь уже нет. Всё на свете меняется!

– А ты случайно не знаешь, что там толкуют по поводу автокатастрофы с Ронни?

– Знаю. Люди потрясены и негодуют на сплетников, распустивших гадкие слухи. Мол, будто всему виной наркотики и пьянка! Его родители совершенно раздавлены! А я в ярости! Не может этого быть! Враки!

– Таково заключение медицинской экспертизы, Джо.

– Послушай! Я вырос вместе с Ронни, и он всегда был помешан на здоровом образе жизни: только здоровая пища, витамины, ничего крепче пива. Никогда не поверю, что эти локмастерские пижоны посадили его на наркотики. Олден Уэйд навестил родителей Ронни – выразил им сочувствие. Он этим слухам тоже не верит… Тебе известно, что Олден тоже из Хорсрэдиша?

– Все вы таланты… – начал Квиллер.

– Именно, – перебил его Уэзерби, – наверное, там какая-то особенная вода. Но мы все меняем имена, когда выходим в большой мир. Тебе известно, что Олден был просто Джорджем? Он считает, что Джордж – хорошее имя для заштатного политического лидера, а для актера нужно имя более звучное, сексапильное – вроде Оливера, Олдоса, Оливье. И он официально поменял своё имя на Олден Уэйд. И с тех пор весь женский пол от него без ума.

– А как же ты, Джо? – спросил Квиллер. – Ты своё имя на Уэзерби Гуд тоже официально поменял?

– Да нет. Прозвище это. Только для метеоролога оно не в пример лучше, чем Джо Банкер.

– Йау! – раздался звучный комментарий Коко.

Уэзерби вскочил.

– Засиделся я… Мне же на радио… Что там на полу?

– Осторожно! – И Квиллер подобрал кусочек кожуры. – Коко коллекционирует кожуру от бананов. А У Гольф Стрима тоже есть хобби?

Церемонию, сопровождавшую открытие статуи, Квиллер запечатлел – пока она ещё была свежа в памяти, – на страницах своего дневника:

Вторник, 25 сентября

Не могу не согласиться с Амандой Гудвинтер: давно пора придумать что-то поинтереснее! Когда судно впервые выходит в море, о борт разбивают бутылку шампанского. Когда мэрия принимает готовое здание, на его фасад натягивают ленточку, и её перерезает официальное лицо или его пятилетняя дочь в платьице с воланами.

Так или иначе, нужен новый ритуал – что-то среднее между бутылкой шампанского и пятью ярдами ленты. Нужен разумный компромисс! Так или иначе!

После незабываемого открытия монумента в Уинстон-парке телевизионные камеры занялись книжным магазином. Его стеклянные двери и витрины пересекли пять ярдов ленты. Дуайт Соммерс, размахивая огромными ножницами, выстраивал в ряд ответственных лиц. Полли и Барт, представлявшие Фонд К., выглядели по-деловому элегантно. Бёрджесс Кэмпбелл, член совета ЦЭС, производил неизгладимое впечатление своим шотландским одеянием: килт, гольфы, накинутый через плечо плед и залихватски сдвинутая набекрень шапка-пирожок шотландского горца. И конечно же, рядом с ним его пёс-поводырь Александр. Все вместе они составляли красочную картину, требующую, чтобы её запечатлели для потомков.

Но где же два высокопоставленных члена городской администрации? Внезапно подкатил полицейский пикап, и из него вылезли оба представителя муниципалитета. Её честь мэр города в спортивном кепи, надвинутом на растрепанную седую гриву, выглядела так, будто долго сгребала с газонов вокруг мэрии палую листву. А председатель городского совета – вес его триста фунтов – был втиснут в засаленный комбинезон рабочего-механика.

Дуайт проводил их до дверей магазина и протянул ножницы.

– Только не я! – прорыгала Аманда. – Ни за что!

– Не моё это дело резать ленточки, – проворчал Скотт Типпел.

Тогда, ни минуты не раздумывая, вперед выступил адвокат и своим по-судейски безапелляционным голосом заявил:

– Согласно традиции, в знак благорасположения к новому торговому предприятию, которое принесёт пользу всему нашему округу, ленточку перерезают гражданские власти Пикакса.

Ну и ловкач этот Барт! Как элегантно он разрешил этот спор! Полли облегчённо вздохнула. Пёс Александр взвизгнул.

А Скотт Типпел сказал:

– О'кей. Давайте сюда ваши дурацкие кусачки, и я разрежу вашу идиотскую ленточку.

Не знаю, попала ли эта фраза в диктофоны журналистов, но прогремела она – благодаря включенным микрофонам – на весь парк.

ДЕСЯТЬ

Для сиамцев это был день как день, для остального цивилизованного населения Мускаунти – напряжённая пауза между пресс-конференцией для СМИ и официальным открытием книжного магазина. Досрочно закончив материал для «Всячины», Квиллер потратил большую часть утра, расчёсывая сиамцам шерсть, развлекая их шумной игрой в «цап-за-галстук» и читая им вслух классическую литературу. Выбирать книгу для чтения и сбрасывать её со стеллажа входило в обязанности Коко, а в обязанности Квиллера входило поймать её, не дав шлепнуться на пол.

По сугубо личным причинам Коко выказывал интерес к Бальзаку (в английском переводе), Эмили Дикинсон и Зейну Грею77
  Американский писатель Зейн Грей (1872-1939) – популярный автор авантюрных вестернов, один из отцов-основателей этого жанра.


[Закрыть]. Теперь он переключился на Шекспира. У Квиллера было подаренное Полли полное собрание пьес великого драматурга с комментариями, каждая пьеса в отдельном томе, весьма удобном для сбрасывания. На этой неделе выбор Коко пал на «Отелло» и «Гамлета».

Прочитав с выражением сцену встречи Гамлета с призраком отца, Квиллер объявил: «Продолжение следует. – И добавил: – Сейчас придёт миссис Фулгров».

Миссис Фулгров – энергичная, толковая домохозяйка – приходила в амбар, по её собственному выражению, «навести красоту» в промежутках между посещениями молодцев из службы быта, оснащённых по последнему слову техники. На то время, пока она мыла и чистила, Квиллер старался улизнуть; по возвращении его ожидал лёгкий аромат воска и острый запах домашнего средства для чистки металла – смесь уксуса с солью, – напоминавший о заправке для салата.

Для полного букета, думал он, тут недостает слабого амбре чеснока, но так и не решился поделиться этим эксцентричным соображением с исключительно серьёзной по части домоводства миссис Фулгров.

На этот раз он оставил ей записку о странном запахе на первом балконе, наказал сиамцам не путаться у неё под ногами и отбыл в редакцию.

Для колонки «Из-под пера Квилла» всегда оставляли место на второй полосе, и Квиллер всегда сдавал её в последний момент – главным образом, чтобы посердить своего приятеля Джуниора Гудвинтера, вечно юного выпускающего редактора. После обмена колкостями Гудвинтер показал ему вёрстку фоторепортажа о книжном магазине.

Делая снимки с высокой стремянки, фотограф запечатлел бронзового Уинстона, поместив его в нижнем левом углу, а новое здание книжного магазина в глубине. Для контраста тут же красовалась копия извлеченного из архива изображения книжной лавки 1850-х – той, что сгорела. И ещё там был крупный план циновки у дверей вестибюля со строгим требованием:

НЕ ВЫПУСКАЙТЕ КОТА НА УЛИЦУ!

В глубине виднелась внутренняя стеклянная дверь и глазевший сквозь неё Данди. На другом снимке библиокот обнюхивал «Смерть после полудня» Эрнеста Хемингуэя, оцененную в пять тысяч долларов.

Затем Джуниор бегло просмотрел материл, принесённый Квиллером, и вызвал по телефону рассыльного.

– Здрасьте, мистер К.! Ваша книга у меня с собой! – приветствовал Квиллера Кеннет.

– Конференц-зал свободен. Подождите меня там. Минуты три спустя Квиллер надписывал книгу и, выводя несколько соответствующих случаю строк, как всегда, сопроводил автограф словами:

– Надеюсь, книга вам понравится.

– Я уже дважды её прочёл! И узнал кучу интересного! – заявил Кеннет. – Если я хоть чём-то могу быть вам полезен, мистер К., так у меня все уикенды свободные, и платить мне не надо. Сбегать, куда вам требуется, или такое прочее.

– Не дело профессионалу бегать «за так». Выбросьте эту глупость из головы, – ответил Квиллер. – Да я пока и не нуждался в таких услугах. Впрочем… дайте мне ваш домашний телефон.

Далее Квиллер стал думать, куда бы податься, чтобы не вертеться у миссис Фулгров под ногами. Для начала он решил податься в закусочную «У Луизы» и получить там ланч. Он сказал Луизе:

– Я слышал, вы имели бешеный успех у киношников из Центра.

– Славные мальчики. Нахохоталась с ними всласть. Фото с меня сделали.

– Как раз сейчас вас в полном объёме показывают во всех телевизорах от побережья до побережья.

– Не знаю, как там насчёт моих объёмов… я так понимаю, что они целились мне в лицо.

От Луизы Квиллер направился в публичную библиотеку – убить часок, осваивая лорда Байрона (любимого поэта Вайолет) и Тассо, итальянского поэта в честь которого она назвала своего сторожевого пса! Переполненный сведениями, даже такими, какие ему не требовались, он вернулся в амбар с тайной надеждой, что миссис Фулгров решила загадку дурного запаха. Он нашёл от неё записку, написанную чётким почерком, без ошибок, но с использованием одного странного оборота, который ставил его в тупик. И говорила она так же. Он называл эту её привычку «почемучкостью».

Дорогой мистер К.,

Я нашла в одном из ваших ботинок банановую кожуру, почему вам надо запирать дверь от стенного шкафа. Оба ботинка я вынесла в сарай проветриться, почему вам надо оставить их там до утра.

Миссис Фулгров

Всё оставшееся до ужина с Вайолет время Квиллер тщательно обдумывал свой туалет. Он уже давно утратил интерес к гламуру; однако, появляясь в обществе с Полли, стал смотреть на эти вещи другими глазами. Теперь в его гардеробе висели блейзеры разных цветов, модные рубашки и галстуки и один-два костюма. Прежде чем пойти в кафе или ресторан, они с Полли обменивались вопросом: «Что наденешь?» В результате не было случая, чтобы ансамбль и цветовая гамма одного диссонировали с внешним видом другого, и их друзья говорили: «Вы вдвоём всегда замечательно выглядите».

В пятницу вечером он, для верности, надел блейзер из верблюжьей шерсти, светло-коричневую рубашку, коричневые брюки и однотонный галстук. Это был удачный выбор, так как Вайолет явилась в строгом костюме из блестящей лиловой саржи. Без шляпы. Полли, когда они ужинали в ресторане, всегда была в шляпе.

Именно Вайолет решила, что – поскольку она в этот день как раз помогает Лайзе в ЦЭС, – будет вполне пристойно, если она приедет в город на машине с Олденом. Квиллер захватит её в книжном магазине, а потом, после ужина, доставит домой в Хиббард-Хауз, а заодно бросит взгляд на знаменитое строение и завяжет знакомство с некоторыми его обитателями. Они все читают его колонку и жаждут лично встретиться с мистером К.

Когда в половине шестого он прибыл в книжный магазин, там стоял дым коромыслом: сотрудники не щадя сил готовились к завтрашнему открытию.

– Вы оба выглядите лучше некуда! – единогласно решили «зелёные халаты».

А Полли – подчёркнуто вежливым тоном – сказала:

– Желаю вам приятного ужина.

По дороге в ресторан Квиллер спросил Вайолет, успела ли она уже побывать в «Старой мельнице» после возвращения в Мускаунти. Нет, она там вообще не бывала. Тогда он развлёк её рассказом о владелице ресторана Лиз Харт и метрдотеле Дереке Каттлбринке, который играл леди Брэкнелл в недавней постановке.

– Вы так увлекательно рассказываете! – улыбнулась Вайолет. – Уверена, вы напишете о Хиббард-Хаузе захватывающую книгу! От которой нельзя будет оторваться!

Дерек при встрече продемонстрировал профессиональную выдержку, не преминув, однако, бросить вопрошающий взгляд на Квиллера и многозначительный – на его шестидесятилетнюю спутницу.

Когда выбранные ими блюда были поданы, Квиллер спросил свою даму:

– А что сегодня вечером едят на ужин в Хиббард-Хаузе?

– Если кто-нибудь ходил на рыбалку, повар приготовит его улов, но в морозильнике всегда есть запас креветок или омар.

Квиллер умело направлял застольную беседу и, коснувшись домашних дел, поболтав о том о сём и обсудив, что им заказать ещё, сказал:

– Вайолет, мне не терпится услышать историю вашей семьи. Не лишайте меня этого удовольствия! Вы обещали всё-всё мне рассказать! Я захватил с собою диктофон; он у меня в кармане.

И вот что было позже с него переписано:

Мой прадед, Сайрус, приехал в эти края, когда те ещё хранили свою первозданную дикость, а сам он был молод и полон энергии. Он не имел ничего за душой, кроме навыков лесоруба, зато у него был дар предпринимательства. В итоге он стал владельцем всех лесопильных заводов во всех городках по всему побережью – в устьях рек и речушек, куда из леса сплавляли бревна. Как многие из тех, кто в прошлом сам выбился в люди, он отличался эксцентричностью. Так и не научился читать и писать. Но дом себе решил построить необыкновенный – чтобы был не похож ни на один другой не только в нашем крае, но и на всём белом свете! Если другие успешные предприниматели строили особняки из кирпича или камня, Сайрус построил свой исключительно из дерева – огромный, оригинальный, но ненадежный. В эру свечей и каминов ему, без сомнения, суждено было сгореть! Но он пережил три поколения Хиббардов.

Мой дед, Джеффри, обучался в частной школе и жил жизнью сельского джентльмена. Мой отец, Джесмор, получил образование в Гарварде и жил жизнью джентльмена и учёного. Но все они жили в этом бревенчатом доме, который, казалось, обречён был сгореть! Я выросла в нём – и вернулась в него после многих лет преподавательской карьеры.

Вайолет жестом попросила выключить диктофон и сказала:

– Могу я задать вам бестактный вопрос?

– Если вас не пугает такой же бестактный ответ.

– Вы были женаты?

– Да, один раз. Недолго. Ну а с подробностями придётся подождать до посмертной публикации моих мемуаров. А вы… вы были замужем?

– Почти… В самом начале моей карьеры я преподавала в Американском университете в Италии и чуть было не стала женой итальянского художника, но отец вызвал меня домой: умирала моя мать. Обратно я уже не вернулась. Никогда. Все остальные годы я учительствовала в Америке.

– А что побудило вас так рано оставить преподавание?

Она ответила не сразу.

– Умирал мой отец, – сказала она после паузы. – Он взял с меня слово, что я буду жить в Хиббард-Хаузе, сохраняя верность тому, что он считал священной обязанностью. Я последняя из рода Хиббардов.

– Теперь понятно, почему вы хотите, чтобы о Хиббард-Хаузе была написана книга. Я готов за неё взяться. Я договорюсь с Джоном Бушлендом, чтобы он позвонил вам и условился насчёт фотографий, А изданием займется Фонд К.

После этого торжественного обещания за столом на минуту-другую воцарилось молчание.

– Я знаю, – прервал его Квиллер, – со слов Олдена, что вы назвали вашего пса Тассо. В память о днях, проведённых в Италии?

– А вы знакомы с Тассо? – оживилась она.

– Только через поэму Байрона.

– Обожаю Байрона! Он несказанно романтичен!

– Для меня он длинноват. Я устаю от крупной формы. Меня хватает на сонет – четырнадцать строк.

– И вы пробовали себя на этом поприще, Квилл?

– Нет, сонетов я не писал. Но считаю себя знатоком этой поэтической формы. С моей точки зрения, хороший сонет должен не только описывать чувства или провозглашать какую-то философскую мысль – словам должно быть комфортно во рту при чтении вслух. Согласные и гласные должны сочетаться друг с другом. Не называю имен, судите сами, вот строка: «Нет зрелища пленительней! И в ком…»88
  Начало «Сонета, написанного на Вестминстерском мосту 3 сентября 1802 года» английского поэта У. Вордсворта (1770-1850). Перевод Д. Мина.


[Закрыть] А теперь сравните её с этим сплошным свистом: «И всё готов простить своей судьбе!»99
  Последняя строчка тридцатого сонета У. Шекспира. Перевод С. Маршака.


[Закрыть] Ведь и не выговоришь не сплюнув. По правде сказать, когда я прочёл эту строку моему коту, он зашипел – совсем так, как при виде змеи в саду… Но я отвлёкся. Мы говорили о Хиббард-Хаузе. У вас случайно нет при себе снимка вашего дома? Я никогда его не видел.

– У меня с собой любительская фотография.

Пошарив в сумочке, Вайолет извлекла из неё фото, при взгляде на которое у Квиллера потемнело в глазах. Он не раз слышал, как Хиббард-Хауз называли памятником архитектуры, уникальным, оригинальным или просто огромным. Ни один человек не сказал о нём: красивое или прекрасное здание. Теперь он знал почему. Прославленный Хиббард-Хауз был уродством из уродств.

– Я не слишком разбираюсь в архитектурных стилях, – тактично начал он. – Вы, наверно, знаете, что представляет собой Хиббард-Хауз?

– Мой дед, Джеффри, называл это эклектикой.

– А кто его проектировал?

– Его никто не проектировал, просто построили – и всё. Сайрус купил в Миддл-Хаммоке тридцать акров земли и нанял плотничью артель. Осмотрели участок. Посередине возвышался холм. И Сайрус пожелал, чтобы дом построили на нём – большой, квадратный, трёхэтажный, с пирамидальной крышей и смотровой башней, подымающейся от конька, и чтобы на крыше было несколько кирпичных труб, и по нескольку веранд на двух верхних и нижнем этаже, и огромный парадный вход с четырьмя колоннами, а на третьем этаже – бальный зал.

– Понятно, – сказал Квиллер, теребя усы. – Что закажем на десерт? Рекомендую сливовый штрудель.

В Хиббард-Хауз вела грунтовая, не освещаемая ночью дорога, тянущаяся по пересечённой местности, и когда он внезапно возник на своём холме, залитый светом прожекторов, то показался Квиллеру чем-то неземным.

– Вы не хотите зайти в мой пансион и познакомиться с его обитателями – теми, кто ещё не спит? – предложила Вайолет.

Уезжая, она оставила указание, чтобы дом был освещён сверху донизу, и теперь пригласила Квиллера пройтись по нему.

Что ж, зрелище было впечатляющее – словно вы попали в волшебную сказку!

– Восхитительно! – воскликнул Квиллер.

Без сомнения, всё было заранее режиссировано, скорее всего, Олденом, который играл Шопена в музыкальной комнате. Кто-то из жильцов читал в библиотеке. В гостиной кончали партию в бридж, и одна из играющих – ветеринар, специалист по кошкам, – помахала Квиллеру рукой. Двое молодых людей как раз подымались по лестнице с нижнего этажа, где стояли столы для пинг-понга. Вайолет представила их Квиллеру: «Наши охотники на уток!» Молодые люди пригласили его поохотиться с ними на уток – как-нибудь в воскресенье.

– Мы с ружьём друг друга не выносим, – отказался он. – Но утки и среда их обитания мне интересны – тема для «Пера Квилла».

– У нас в офисе есть об этом книга – вы можете взять её почитать. Мы её для вас раскопаем.

А Олден всё играл и играл Шопена. «Одно слово -актёр!» – подумал Квиллер.

Тут им навстречу вышел высокий, подтянутый мужчина со снежно-белой шевелюрой. Его звали Джад Амхёрст, он был инженером, теперь на пенсии.

– Наш ангел-хранитель, – сказала, представляя его, Вайолет. – Оберегает нас от многих бед. И одарила его благодарным взглядом.

– А кто наш гость, я знаю! – воскликнул Амхёрст. – Я один из его горячих поклонников. И даже выиграл на одном из его конкурсов жёлтый карандаш!

Мужчины пожали друг другу руки.

– Вот вам ещё один!

И Квиллер выудил из внутреннего кармана пиджака толстый деревянный карандаш с золотой надписью «Перо Квилла» – он всегда носил их при себе.

– Вот когда мои дружки-приятели в баре ахнут! – воскликнул Джад.

– Он ничего крепче «Скуунка» не пьёт, – сказала Вайолет, игриво ткнув Джад а локтем.

– Так вы тоже поклонник этого напитка? – улыбнулся Квиллер.

Они снова стали трясти друг другу руки, на этот раз изображая пожатие, известное исключительно «сккункерам».

Квиллер нашёл, что отставного инженера можно отнести к «своим». Так же, очевидно, считала и Вайолет. Она заметила, что он знавал её отца и, пожалуй, мог бы рассказать что-нибудь полезное для книги.

Квиллер сказал Вайолет, что им нужно ещё раз вместе поужинать, чтобы поговорить о Вордсворте и Чехове.

После ужина с наследницей Хиббардов Квиллер записал в своём дневнике:

Пятница, 26 сентября

С какой стати я дал согласие написать книгу об этом монстре? Дом не только карикатурен снаружи – всё это ужасное смешение стилей! – но его ещё будет трудно фотографировать внутри! Какого я дал маху! Поглядев на потемневшие панели и тяжеловесную мебель, я сделал слабую попытку отложить сей проект, но дорогой леди, видимо, невтерпёж. Уж не думает ли она – после стольких лет! – что дом вот-вот сгорит?

Она ужасно боится, как я понял, как бы эта архитектурная фантазия Хиббардов не попала в руки дельцов, которые снесут её, а на её месте построят коттеджи и торговый центр. Публикация книги даст дому статус национального достояния, и администрация округа, возможно, в законном порядке запретит коммерческое использование этого участка. Но НАЦИОНАЛЬНОЕ ДОСТОЯНИЕ?

Во всяком случае, я обещал послать фотографовASAP и прочесть целый сундук документов, который она мне передала. Они восходят примерно к 1925 году. Может быть, Кеннет получит-таки от меня поручение, и раньше, чем мы оба предполагали.

Позднее вечером позвонила Мойра Мак-Дайармид.

– О, Квилл! Сегодня по телевизору мы видели Данди! Он великолепен, наш Данди!

– Он главный козырь книжного магазина, – сказал Квиллер. – Не знаю, увеличит ли он продажи, но спрос на котов апельсиновой масти несомненно возрастёт. Могу чем-то быть полезен?

– Наша Кэти только что прилетела из Центра на свадьбу своей ближайшей подруги. Завтра она будет подружкой невесты. Кэти спит и видит, как бы ей взглянуть на Данди в новых интерьерах. Ведь это она готовила его к общественной карьере! Но вечером в воскресенье ей нужно улетать обратно: школа!.. Вот мы и хотели узнать, не мог бы ты, пользуясь твоими связями, помочь нам попасть в магазине чёрного хода в воскресенье днём?

– У меня свой ключ. Нет проблем. Назначай время! – ответил Квиллер.