Текст книги "Лариса"

Автор книги: Лидия Арабей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

4

Лариса смотрит на большое здание, которое высится перед нею громадной глыбой. Вдруг здание начинает шевелиться, у него вырастают башни, вытягивается крыша. «Да это же костел!» – догадывается Лариска.

Вот окно – большая черная дыра. Ларисе хочется залезть через эту дыру в костел, посмотреть, что там, внутри. Она хватается за карниз, подтягивается. Оказывается, Лариска совсем легкая, как пушинка, взлетела на руках и очутилась в костеле. Но вокруг ничего не видно, какой-то черный туман заволакивает все. Лариса собирается идти дальше, в самую глубь строения, но вспоминает, что там, на кладбище, остался Сережка. Она хочет подбежать к окну, чтобы взглянуть, где он там, что делает, но не может сдвинуться с места. Хочет позвать его, но нет голоса. И вдруг стены костела расступаются, и тогда она видит внизу, между крестами и деревьями, Сережу. Сзади к Сереже подкрадывается страшный человек и хочет его схватить. Лариска снова пытается побежать, чтобы спасти Сережу, но снова ее ноги, словно прикованные, не могут сдвинуться с места.

Страшный дядька заметил ее в окне и поднял камешек. Поднял и швырнул его в Лариску. Камешек попал в щеку, но не ударил больно, а только шлепнулся, оставив мокрый след. Потом он снова поднял камешек и снова бросил. И снова Лариса почувствовала прикосновение холодного и мокрого. Она подняла руку к щеке и открыла глаза.

Вокруг была темнота, и девочка не сразу вспомнила – где она и что с ней. Пощупала щеку – щека на самом деле была мокрая. И только тут она проснулась окончательно. Проснулась и сразу услышала над головою шум и стук. На щеку снова упала холодная капля. «Да это дождь, – поняла наконец девочка, – а крыша в сарае течет».

– Мама, – тихо позвала Лариса, притрагиваясь к спине матери. – Дождь идет и на меня капает…

Мать сразу вскочила, ощупью нашла выключатель, зажгла электричество, которое отчим провел в сарайчик. Зажмурилась от яркого света, ударившего по глазам. Зажмурилась и Лариса, которую свет тоже ослепил.

Они спали втроем на одной кровати – мать, Лариса и Сережка.

Леня спал в своей кроватке отдельно. Отец устроился на новую работу и уехал в командировку. Артель, в которой он теперь работал, занималась тем, что проводила электричество в колхозах.

Запахивая на груди кофту, в которой спала, потому что было холодно, мать, все еще щурясь, оглядывала их жилье. Над кроватью, как раз там, где спала Лариска, с крыши раз за разом капало. Капало и там, где стояла Ленина кроватка.

По крыше забарабанило сильнее, и капли стали падать чаще.

– Надо что-то подставить, – озабоченно сказала мать, слезая с кровати и заглядывая в шкафчик. – Подставь, доченька, туда, где капает, – протянула она Ларисе зеленую мисочку.

На Ленину кровать она поставила тарелку, прямо на одеяло, которым был укрыт мальчик.

– И когда только тот дом достроят, – сонным голосом проговорила Лариска.

Мать рассказывала им, детям, что в горсовете им обещали квартиру. Сказали, что дадут в новых домах, которые строятся на окраине города. Это почти за тем домом, где жили они когда-то вдвоем с мамой. Но пока еще те дома не готовы и надо ждать окончания строительства.

– Уже скоро, доченька, – шепотом говорила мать. – Я ходила смотреть, уже и печи поставили, и крышу накрыли.

– Скорей бы, – вздохнула Лариса, плотнее закутываясь в одеяло. Ей очень хотелось спать. Глаза сами собою закрывались. Но лечь было негде, – на том месте, где она лежала раньше, стояла миска, в которую равномерно, через каждую минуту, падала большая капля. Она падала свысока, ударяясь звонко, далеко разбрасывая брызги.

5

Осень набирала силу – срывала листья с деревьев, сыпала и сыпала дождем. В сарайчике было сыро и холодно. Леня заболел, по всему его тельцу пошли чирьи, он плакал, покормить его и переодеть мать ходила к тете Соне, но к соседке недавно приехала из деревни сестра и теперь у них самих было тесно.

Как-то вечером они зашли к тете Зине и дяде Коле. Там, как всегда, было чисто, красиво и тихо. Тетка засуетилась, собираясь накрыть на стол, но мать поблагодарила и отказалась. Глядя на нее, отказалась и Лариска, только Сережка за обе щеки уписывал булку с маслом, запивая ее киселем.

– Довел тебя твой муженек, – ворчала тетя Зина, с укором поглядывая на мать, державшую на руках сонного Леника. – Надо было тебе такое замужество. Жила бы себе вдвоем с Лариской…

– Что теперь говорить, – отвечала мать, – что сделано, то сделано.

Они посидели еще немного, потом стали собираться домой.

– Вставай, сынок, – будила мать Сережку, уснувшего на диване. Сережка открыл глаза, сморщился.

– Не хочу, – захныкал он.

– Вставай, вставай, пора домой, мы и так тут целый вечер надоедаем.

– Что ты, Марусенька, – явно из вежливости возразила тетя Зина. – Ничего вы нам не надоедаете, побудьте еще, посидите.

Но мать силком поднимала Сережку.

– Не хочу, – ныл тот, – дома холодно, а тут тепло.

Тогда мать положила на диван завернутого в одеяло Леника и стала одевать Сережку.

Тетя Зина тем временем отперла шкаф. Лариса всегда удивлялась, зачем тетка все в своей квартире запирает. И шкаф, и буфет, и все ящики у нее постоянно на замке. Если требуется что-то достать, она берет связку ключей, находит нужный, отпирает, берет что надо и снова запирает. Интересно, от кого она запирает? У них дома, например, никто ничего не замыкал.

Тетя Зина порылась в шкафу, вытащила старое линялое платье, старую рубашку дяди Коли с оторванным воротником, какие-то еще обноски. Завернула все это в белую тряпку.

– Возьми, Марусенька, – протянула сверток матери, – может, перешьешь что детям.

Лариса увидела, как мать покраснела.

– Спасибо, Зиночка, – сказала она. – Может, вам самим еще пригодится.

– Где там пригодится, – махнула рукой тетя Зина. – У меня же некому перешивать.

Она смотрела на Леника, которого мать держала на руках завернутым в одеяло.

– Так вот на свете не по-людски устроено, – с обидой на кого-то говорила она. – Кому дети не нужны, у того их много, а кто бы мог их растить, тому бог не дает… Бери, бери, – почти силой втолкнула она в руки матери сверток.

На улице было темно и холодно. Лариска вся съежилась в своем легоньком пальтишке, взяла за руку Сережку. Рука у брата была мягкая, теплая, он еще как следует не проснулся.

– Не могла сказать, чтобы мы у них пока пожили, – оглянулись на теткины окна Лариса.

– Видишь ли, доченька, – ответила мать. – Кому охота такую ораву в дом пускать.

– Тетя Соня так пускала, хоть у них всего одна комнатка, а у этих целая квартира… И еще тряпок надавала… Не буду я ее платье носить, – сказала Лариска. – И вообще больше к ним не пойду.

6

После того как еще одну ночь Лариска с матерью не спали, подставляя под струи воды то горшки, то миски, мать отважилась. Одела детей, взяла на руки завернутого в одеяло Леника.

– Пойдем, детки, туда, где обещали нам квартиру, – сказала она, – пусть себе и недостроенный дом, но хоть на голову не будет литься.

И они пошли. Лариска с Сережей впереди, мама с Леником на руках – за ними.

На самой окраине города, там, где когда-то был луг, по которому бегали они с Олей, строили дома. Новенькие, двухэтажные, все один к одному, они высились красивым городком возле дряхлых деревянных домишек, которые жались друг к дружке неподалеку от строительства.

Некоторые из новых домов были почти готовы, другие построены наполовину. Из одной трубы тонкой струйкой поднимался в небо белый дымок. К этому дому они и пошли.

В квартире около печи-голландки сидели двое рабочих. Один – с пушистыми рыжеватыми усами, второй – молодой, безусый, в шапке-ушанке, сдвинутой на самый затылок. Они курили и подбрасывали в печку обрезки досок, сваленные тут же на полу.

– Добрый день, – поздоровалась мать с рабочими.

– Здравствуйте, – ответили те.

– Мне… мне обещали здесь квартиру, – несмело сказала мать. – Так вот… пришли посмотреть…

– Смотрите, смотрите, – приветливо сказал усатый и улыбнулся, подмигивая Сережке, который уставился на его усы.

Мать робко прошлась по квартире.

Это была хорошая квартира из двух комнат. Первая, в которой топилась печка, и вторая за ней, поменьше. Из одной комнаты в другую вела дверь, но самой двери пока не было, был только проем для нее.

– Савка, Иван! – позвал откуда-то женский голос.

– Чего тебе? – откликнулся молодой, в шапке-ушанке.

– Идите сюда, хватит у печки греться. Работкой погрейтесь! – звала женщина.

– А я вот сейчас возле тебя погреюсь, – крутанул свой рыжий ус тот, что недавно улыбался Сережке.

Рабочие ушли.

Мать оглянулась. В углу квартиры, на белом, еще некрашеном полу, лежали толстые доски.

– Лариска, – позвала мать. – Идите, детки, сюда, – направилась она к доскам. – Держи, доченька, Леню, – подала она Ларисе ребенка. – Если станет плакать, вот тут, в пеленочке, бутылка с молоком, – она вынула из пеленки и показала Ларисе бутылку с желтой соской на горлышке. – А ты, Сережка, сиди тихонечко, – приказала мать. – Я сейчас принесу постель и что-нибудь поесть… Видишь, как здесь хорошо… Печка топится…

Сережка и Лариса согласно кивали. Мать поцеловала их и побежала. Лариса с Леней на руках и с Сережкой рядышком остались сидеть на досках.

Шло время. Леня проснулся, но не заплакал. Он смотрел, тараща глазенки, на Лариску, она стала забавлять его – щелкала языком, делала пальцами «козу». Леня улыбался, показывая беззубые десны.

Сережка бродил по квартире, собирал щепки.

В дверях появилась тетенька в рабочей спецовке, в косынке, повязанной до бровей, потом ушла. Лариска слышала, как гулко отдавались ее шаги – сначала где-то рядом, потом заглохли, потом послышались снова – над головой.

Мать что-то долго не возвращалась. «Еще бы, – думала Лариска. – Это ведь далеко… Пока туда да обратно!»

Вдруг послышался голос матери.

– Пустите, там у меня дети, – говорила мать.

– Ты что, женщина, с ума стронулась, – слышался мужской голос. – Что это тебе в голову взбрело… Кто это позволит тебе тут поселиться? Дом же еще недостроен!

– Если б у меня было где жить, не шла бы сюда, – взволнованно объясняла мать, – а мне тут, в этом доме, председатель горсовета обещал квартиру… Я не самовольно… Он обещал.

– Ничего не знаю и знать не желаю, – гудел мужской голос. – Забирай свои манатки и катись отсюда!

– Как же я пойду, там мои дети, – повторяла мать.

С большим узлом за плечами она ворвалась в квартиру. Платок у нее сбился, светлые волосы растрепались, подбежала к детям, бросила возле них узел, схватила у Ларисы Леника. Вслед за нею вошел тот самый рабочий, с пушистыми рыжими усами. Недавно такой добрый, ласковый, он был разгневан.

– Что это вы себе думаете! – строго выговаривал он. – Разве так делают? Я пойду позову прораба!

Резко повернулся и, стуча сапогами, ушел.

За дверью квартиры стали собираться рабочие, некоторые посмеивались, некоторые сочувственно вздыхали.

Через несколько минут вернулся усатый, за ним, в распахнутой кожаной куртке и в кепке с пуговицей наверху, вошел высокий молодой мужчина.

– Что здесь происходит? – строго спросил он, едва переступив порог. Брови у него были нахмурены, лоб пересекала строгая складка.

– Вот, – показал рукой усатый. – Самовольно. Я не пускал, так силой прорвалась. Вещи притащила.

Мужчина в кожаной куртке смотрел на мать, дожидаясь, что она скажет. Мать покрепче прижала к себе Леника, шагнула ближе к мужчине.

– Е-если бы было где жить… не стала бы я… – рвущимся от волнения голосом повторила она то, что недавно сказала усатому.

– А где же вы до этого жили?

– Где жила? Вот! – выдохнула мать и стала торопливо распеленывать Леника. – Гляньте, ребенок весь в чирьях! На голову льется, – говорила она, в нетерпении дергая пеленки.

– Что вы делаете, – кинулся к ней прораб. – Не разворачивайте ребенка, здесь же сквозняки!

– Сквозняки! Да у вас тут рай, а не сквозняки! Печка топится. А мне председатель горсовета сам обещал, – запинаясь, говорила мать. – Я не самовольно…

– А муж ваш где? – спросил прораб.

– Муж? – поникла мать. – Нет у меня мужа, – глухо ответила она.

Лариска, с тревогой и волнением следившая за каждым движением матери, смотрела на нее теперь с удивлением. «Что это мама говорит?» – подумала она.

Мужчина в кожанке внимательно смотрел на мать, перевел взгляд на Сережку, взглянул и на Лариску.

– Вот что, – поворачиваясь к рабочим, приказал он. – Сейчас же заделать фанерой, – показал на незастекленные окна. – Навесить двери, – оглянулся на проем, ведший во вторую комнату. – Провести свет. Пока хотя бы временный. Женщину не трогать, – строго сказал он усатому. – Устройте все так, чтобы можно было переночевать, а с завтрашнего утра беритесь за эту квартиру. Чтобы через два дня была готова!

Сказав все это, прораб повернулся, рабочие в дверях расступились, давая ему дорогу. Мать растерянно смотрела ему вслед. Даже не успела сказать спасибо.

Рабочие засуетились, забегали. Тот самый усач тащил уже откуда-то лист фанеры, лицо у него снова было доброе, он снова улыбался из-под пушистых усов. Пришел и молодой, в шапке-ушанке. Принес и повесил на гвоздь, вбитый в стенку, шнур с электропатроном. Потом ввернул лампочку.

– На триста свечей… меньше не нашел, – вроде виновато улыбнулся он матери. – Но ничего. Светлее будет.

Мать с детьми сидела в углу на досках и растерянно смотрела, как старались для нее рабочие. Откуда-то они притащили даже большие козлы с прикрепленными к ним досками.

– Вместо кровати пока будут. Все-таки лучше, чем на полу, – объяснили они.

– Спасибо, спасибо вам, – говорила мать.

– Живите на здоровье да деток растите, – сказал усатый.

После того как прораб распорядился, чтобы их не трогали, усатый, кажется, старался больше всех. Приветливо улыбался уже не одному Сережке, но и матери, и Ларисе, словно хотел загладить свою недавнюю грубость, объяснить: «Мне что… Мне ничего… Я и сам бы вас пустил, да не я тут начальник».

Часа через два все было готово – окна плотно заделаны, горело электричество, топилась печка, в комнате собиралось приятное тепло.

Мать сняла платок. Раздела Сережку. Разостлала на козлах одеяло, распеленала Леника. Малыш, давно не знавший такой роскоши, потягивался. Мать, совсем измученная волнениями дня, ослабевшая, сидела возле ребенка.

– Мама, – робко подошла к ней Лариса и тронула за плечо. – А почему ты сказала, что у тебя нет… мужа?

Мать удивленно взглянула на дочку. Немного помолчала, словно о чем-то думая.

– А мы не пустим его сюда… Не нужен он нам… Без него обойдемся, – как совсем взрослой, все понимающей, ответила она дочери.

– Правда? – переспросила Лариса, не скрывая радости. – Правда, мамочка? – допытывалась она, дергая мать за юбку. – Вот хорошо… Ты не бойся, я тебе все-все буду помогать… Все, что ты только скажешь… А когда вырасту, работать пойду и все деньги буду тебе отдавать…

– Вот и хорошо, – погладила ее мать по голове. – Ты у меня помощница. На одну тебя вся моя надежда.

Спать они легли все вчетвером на широких козлах. И хотя было не очень удобно, но спали крепко.

Назавтра рабочие и в самом деле дружно взялись за квартиру. Принесли и навесили двери, стали стеклить окна. Работая, разговаривали с детьми, к матери обращались с сочувствием, были очень почтительны и все старались чем-нибудь услужить – принести обрезков для печки, сбегать за водой.

Через несколько дней на строительство приехал председатель горсовета Сухоручкин. Ему рассказали про женщину с детьми, которая пришла с вещами и не захотела уходить. Председатель подтвердил, что женщине действительно выделена здесь квартира, приказал не трогать ее и быстрее достраивать дом.

Скоро квартира была почти готова, оставалось только оклеить стены обоями. Во всем доме тоже шли спешные работы. Было намечено заселить его к ноябрьским праздникам.

Мать понемногу переносила на новую квартиру вещи, а когда дом был совсем готов, наняла подводу и перевезла мебель.

Ноябрьские праздники встречали в новой просторной квартире. Леня поправился, чирья у него сошли, только на ручках и ножках видны были синие пятнышки. Сережка, который в сарайчике намучился от тесноты, теперь носился по всей квартире как угорелый.

Мать радовалась, все время украшала, прибирала новое жилье.

– Как хорошо у нас! – хлопала в ладоши Лариса. Она с радостью помогала матери убирать – мыла полы, поливала вазоны, вытирала каждый листочек.

Цветок «огонек», когда-то сломанный пьяным отчимом, и в самом деле не погиб, наоборот, разросся еще пышнее. Лариса пересадила его в новый просторный горшок, обернула белой, вырезанной по краям зубчиками, бумагой. Вазон с алыми цветками стоял на подоконнике в новой квартире, и было от него еще уютнее.

Лариса чувствовала себя счастливой. Ей так нравилось жить в этой новой красивой квартире, жить без отчима, с мамой, Сережкой и Леником.

Но однажды, проснувшись рано, услышала в спальне знакомый голос. Насторожилась.

Отчим прошел через столовую, где на диванчике спала Лариса. За ним шла мать. На лице у нее была улыбка, глаза светились радостью.

Отчим одевался в прихожей, о чем-то разговаривая с матерью. И мать засмеялась – звонко, весело.

Стукнула дверь – отчим, наверно, вышел на улицу. Мать вернулась в комнату. Заметив, что Лариска не спит и смотрит на нее удивленно, смутилась, перестала улыбаться.

– Он так просил, – стала оправдываться перед Лариской, – так просил… И клялся, что пить больше не будет… И ведь он отец… Леника, Сережки…

Горько и тревожно сделалось Ларисе, но и другое чувство шевельнулось в сердце девочки. Совсем недавно она видела мать веселой, а теперь вот – растерянная, виноватая. Разве от нее, от Ларисы, зависит – станет мать снова веселая или опечалится… А Лариска так любила, когда мать улыбалась.

– Да, хорошо, – сказала она, чтобы показать матери, что ни в чем ее не винит.

А мать стояла, опустив руки. Солнце хлынуло в широкие окна, залило всю комнату золотистым светом. И очень не вязалась с этим солнечным утром мамина растерянная, виноватая улыбка.

Часть третья
В ДОРОГУ

1

Лариса стояла перед зеркалом и внимательно себя разглядывала. Сегодня она казалась себе не такой, как всегда. Может быть, дело в прозрачной косынке? Как только накинула Лариса эту косынку на плечи – сразу стала другая – красивая и почти взрослая.

В дверь постучали. Девочка отскочила от зеркала. В комнату заглянуло веселое личико.

– Оленька! – обрадовалась Лариса подруге. – Вот хорошо, что ты пришла. А я одна дома. Ну, проходи, проходи.

– У меня задачка по физике никак не получается, – пожаловалась Оленька, хотя ее лицо и в эту минуту не утратило своего радостного выражения. – Я думала, мы вместе решим, но если ты уже решила, дай мне глянуть… Какая у тебя косыночка красивая! – тараторила Оленька.

– Ой, – вскочила Лариса, – у меня же на кухне суп варится. Возьми сама тетрадку по физике в портфеле, – крикнула она, выбегая из комнаты.

Когда Лариса вернулась, Оля кончала списывать задачу.

– А ваши все куда девались? – спросила она, промокая чернила промокашкой.

– Мама с Иркой в консультации. Сережка еще в школе, а Леня на улице бегает, – ответила Лариса.

– Хорошо вам, – вздохнула, закрывая тетрадку и поднимаясь, Оля. – У вас столько детей. А мне так хотелось бы иметь братика или сестричку. Я бы их так любила!

– А, какое там хорошо, – махнула рукой Лариса. – Мне так они уже надоели! Один подрастет, другой родится…

Оля стояла у зеркала, переплетала косу. Уложила ее на голове венком, повернулась к Ларисе, спросила:

– Красиво мне так?

Лариска посмотрела на подругу.

– Краси-и-во, – сказала она, любуясь Оленькой.

Обняла ее за плечи. Теперь девочки вдвоем смотрели в зеркало.

– Вот ты какая – высокая, полная, – позавидовала Лариса. – Совсем как взрослая, а я какая-то зеленая, худая. Я бы хотела быть такой, как ты.

– Ты тоже красивая, – повернулась к ней Оля. – У тебя, знаешь, глаза красивые… И губы ничего… Нос, правда, немного картошечкой…

– Да вот маленькая я… Видишь, по плечо тебе.

– Может, ты еще немного подрастешь… А помнишь, – отвернувшись от зеркала, обняла Оля Ларису. – Помнишь, как мы с тобой, совсем малявками, по лугу носились?

– Еще бы не помнить, – ответила Лариса.

– Вот хорошо, что мы в одной школе учимся, – говорила Оля.

– Просто повезло, что поселок на нашем лугу построили. А так, может, давно и забыли бы друг дружку.

– Может, – согласилась Оля. Потом, помолчав, призналась. – Вот ты говоришь, что завидуешь мне, а я тебе завидую! Ты так хорошо учишься, все тебе легко. А я – как дурочка какая-то, – Оля звонко засмеялась, – больше тройки у физички не выпрошу.

– Ну, не такая уж ты дурочка, – успокоила подругу Лариса. – По географии и по истории у тебя тоже пятерки.

Девочки, обнявшись, сидели на диване. Лариса – темноволосая, темноглазая, с короткой косой и небольшой челкой, прикрывавшей высокий, слегка выпуклый лоб. Лицо Ларисы одухотворенное, ясное и вместе с тем очень серьезное. Рядом с нею – Оля – воплощение открытости, доброты и неудержимой радости. Казалось, все, что попадает на глаза этой девушке, доставляет ей огромное удовольствие.

У Оли тоже была коса, но светлая, волосы на висках и лбу кучерявились, на румяных щеках, стоило ей улыбнуться, появлялись симпатичные ямочки. Выглядела Оля намного старше подруги, и это заставляло Ларису страдать. Кому не хочется поскорее стряхнуть с себя детство, стать взрослым, самостоятельным человеком.

– Еще два года и – прощай, школа, – весело говорила Оля. – А дальше – институт. Я поеду в гидрографический, в Ленинград. Там у меня двоюродный брат учится. Пишет, что так интересно… А ты куда? Еще не придумала?

Лариса ничего не ответила. Встала с дивана, прошлась по комнате.

В эту минуту стукнула дверь в прихожей и в комнату вошла мать с маленькой на руках. Лицо у матери было бледное, косичка в которую стала заплетать волосы, растрепалась.

– Ох и устали мы, – вздохнула она, кладя ребенка на диване. На ходу раздеваясь, пошла в другую комнату, а Лариса принялась развертывать малышку.

– Какая она у вас толстенькая, смешная, – радовалась Оля.

Лариса принесла рубашечку, пеленки, стала переодевать девочку. Та весело поглядывала синими глазками, смеялась, показывая два крошечных острых зубика.

На ходу приглаживая волосы, из спальни вышла мать.

– На целый килограмм прибыла, – кивнула она на малышку. – А поесть ты сготовила? – озабоченно спросила старшую дочь.

– Суп, наверно, уже готов, – двинулась Лариса на кухню.

Оля стала собираться домой.

– Приходи сегодня вечером к нам, – шепнула подруге в коридоре. – Я пластинок новых купила. Такая музыка хорошая!

– Не знаю, – пожала плечами Лариса. – Если будет время…

– Приходи, приходи обязательно, – еще раз шепнула Оля.

Когда Лариса вернулась в комнату, маленькая Ирочка – новая забота, новые радости не только мамины, но и Ларисины, – уже лежала в люльке с пустышкой во рту. Мать сидела за столом. В руках у нее был зеленый кошелечек, а возле, на скатерти, рассыпанная мелочь.

– Вот, – повернулась она к Лариске. – Все, что осталось до получки.

Лариса ничего не ответила, взяла с этажерки книгу, села на диван.

– Снова надо будет занимать… Может, ты, Лариска, сходишь к Оле, попросишь у тети Вали. Скажешь, в получку отдадим. Отец говорил, что эта получка у него хорошая будет, тогда все долги отдадим.

В глазах у Ларисы вспыхнули недобрые огоньки.

– Держи карман шире, – резко сказала она.

– Он ведь обещал…

– Удивляюсь тебе, мама, – пожала плечами Лариска. – Ну, как ты можешь ему верить? Всю жизнь он тебе обещает, что принесет хорошую получку, всю жизнь пропивает, а ты все веришь и веришь. Всю жизнь он тебе обещает, что бросит пить, и не бросает. А ты все веришь.

– Ну, а вдруг на этот раз…

– Слушать тошно, – бросила Лариска и снова уткнулась в книгу.

– Ну, ладно, а ты все-таки сходи к тете Вале, попроси рублей двадцать.

– И не подумаю, – буркнула Лариса. – Стыдно людям в глаза глядеть.

– Стыдно, стыдно, а что же делать?

Нос у матери покраснел, на глазах заблестели слезы.

– Этого еще не хватало! – разозлилась Лариса. – Вечно она плачет!

– Как ты с матерью говоришь! – крикнула мать и снова всхлипнула. – Грубиянка!

– Я не грубиянка! – вспыхнула Лариса. – Только терпеть не могу, что ты вечно плачешь.

– Что же мне делать, если я такая глупая, – смахивая слезы с лица, обиженно сказала мать. – Вы все такие умные, одна я дура.

– Никто этого не говорил, – огрызнулась Лариса.

Мать встала и пошла в спальню, вытирая глаза.

И в самом деле, в последнее время она очень часто плакала. Чуть что не так – сразу в слезы. Стоило даже Сережке или Леньке хоть самую малость ослушаться, как сразу начинались слезы. Ларису это очень раздражало, но вместе с тем и жалко становилось мать. И все же не могла сдержать резких слов, если видела, что мать снова начинает сморкаться в платочек.

В комнату, весь нараспашку, с оторванной лямкой коротких штанишек, вкатился Леня. В руках он держал какую-то железяку.

– Есть хочу! – еще с порога заявил он.

Мать вышла из спальни. Глаза у нее были красные, но уже сухие.

– А чумазый, боже мой! – всплеснула она руками. – А что это за железяку ты приволок?

– Это я самокат делать буду, – уставившись на мать голубыми отцовскими глазами, объяснял Леня. – Такой, как у Игоря. Мне Сережка поможет. Только раньше дайте мне поесть.

– Пойдем хоть отмою тебя, мурзилка, – улыбнулась мать.

Через несколько минут Леня, умытый, с приглаженной светлой челкой, сидел за столом и что было сил дул в ложку, полную горячего супа.

Мать налила себе и Ларисе.

– Бросай книжку, иди к столу, – позвала она дочку.

Лариса, выдерживая характер, почитала еще с минуту, потом отложила книгу, пошла к столу.

– Сегодня вечером буду у Оли, попрошу у тети Вали денег, – сказала она, склоняясь над тарелкой.

– Попроси, доченька… – Нос у матери снова покраснел. Лариска заметила, но на этот раз сдержалась, ничего не сказала.