Текст книги "Умница-головка"

Автор книги: Лидия Чарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава I
Новая жизнь, новые люди, новые обязанности

– У вас какое место? Третье? Пожалуйте сюда. А у вас первое? Сюда, пожалуйста. Господа, не все сразу. Пожалуйста, не все сразу!

Это говорит, обращаясь к публике, которая толпится у входа в кинематограф, маленькая барышня, проверяющая билеты, так называемая «билетерша».

Почти каждый день приходится ей повторять одно и то же, потому что публика в городе Петровске очень усердно посещает кинематограф «Звезда» господина Никуди – грека по происхождению.

Господин Никуди – не только владелец кинематографа: он сам сочиняет те пьесы, которые изображаются на экране и которые так нравятся публике, сам ставит их, т. е. показывает артистам, как и что они должны изображать, какие делать жесты и движения, сам выбирает место, где артисты должны разыгрывать его пьесы, наконец, сам, при помощи особого фотографического прибора, снимает разыгрываемые пьесы и делает ленты для кинематографа.

Жена владельца кинематографа и его три сына, 17, 16 и 14 лет, принимают участие в работе: они играют для кинематографа, изображая то разбойников, то колдунов, то воинов, то знатных людей, смотря по тому, что нужно для той или другой пьесы. А в антрактах в кинематографе «Звезда» поет маленькая, черноволосая и черноглазая девочка, поет под аккомпанемент на рояле одного из сыновей хозяина. И зрители с удивлением видят, что это та самая девочка, которая в разных пьесах выступает на экране. Но мало того: эта же девочка каждый раз, перед началом представления вместе с госпожой Никуди отбирает у публики билеты, показывает всем, где свободные места в зале, и следит за порядком.

Эта девочка – Марго.

Иван Демьянович Никуди не ошибся, когда настаивал, чтобы Марго поступила к нему служить и был очень счастлив, что ему удалось увезти ее из Финляндии. Чернокудрая француженка прекрасно справляется со всем: она и играет хорошо, и поет очень мило, и прекрасно исполняет обязанности «билетерши».

Вся семья Никуди очень полюбила Марго. Она точно принесла счастье семье Никуди, дела которого за последнее время значительно поправились. Ведь из-за Марго многие нарочно даже приходят в кинематограф «Звезда», чтобы послушать французские песенки, которые так прелестно поет Марго. Кроме того, Марго как нельзя лучше играет детей, которых господин Никуди выводит в своих пьесах.

– Молодец, куколка! Молодец, умница-головка! – произносит он часто, гладя по головке Марго, когда она, запыхавшаяся, довольная и оживленная, под гром аплодисментов сбегает с эстрады.

– Старайся, старайся, детка, к Новому году, если даст Бог, все так же хорошо будет идти, я тебе, умница моя, и жалованья прибавлю.

– Благодарю вас, – радостно шепчет Марго, – благодарю вас. Я буду стараться, чтобы вы были мной довольны.

– Ну, как тут не быть довольным, куколка? Сама с вершок, а таланта сундук огромный. Недаром же ты у нас – умница-головка, – повторяет Никуди. – А прибавки к жалованью жди и даже очень скоро.

Ах, эту прибавку Марго ожидала с таким нетерпением. Она решила копить деньги. Она знала из писем своего далекого друга, Поля, как нуждается бедный мальчик во всем со дня смерти его дедушки. Нет у него никого, кто бы ему помог, кто бы его чем-нибудь обрадовал, утешил. Так хоть она, Марго, сколько-нибудь поможет ему.

И девочка, отказывая себе во всем, откладывает для Поля деньги. Сама она проживает очень мало: живет она с семьей владельца кинематографа, занимая крошечный уголок в комнате его падчерицы Миры.

Есть еще одна маленькая жилица в этой комнате. Но эта жилица не выпускается из большой клетки, где целыми днями выкрикивает всякую чепуху.

Это Лоло – ученая сорока. Ее тоже показывают иногда в антрактах публике. И она порой смешит до слез посетителей кинематографа.

Глава II
Встреча

– Смотри, мамуля, кажется, это Марго! – раздается детский голосок за спиной юной билетерши «Звезды», когда она во время антракта усаживает новых посетителей в первом ряду.

Девочка оборачивается, обводит глазами задние ряды и спешит к крайним креслам одного из них.

– Лариса Павловна! Нуся! Леня! Как это вы здесь очутились? – волнуясь, громко шепчет Марго.

– Как я рада тебя видеть! – вскакивает со своего места Нуся. Раздается звонкий поцелуй, обращающий на себя внимание публики.

– Вот не ожидала, дорогая Лариса Павловна. Кажется, точно все это во сне.

– Нет ничего удивительного в том, что мы находимся в Петровске, – пожимая руку девочки, тихо выговаривает Лариса Павловна. – Тут живет моя мама, и мы приехали сюда на праздники.

– А где же Коля, где…

Леня предупреждает вопрос:

– Папа на войне, он офицер. Коля хотел пойти добровольцем, но его, конечно, не пустили. Зато ему разрешили поступить в кадетский корпус. Ему непременно хочется быть офицером…

– А я хочу быть сестрой милосердия; только таких молоденьких не берут, – вставила Нуся.

– А месье Мишель? – спрашивает Марго.

– Он уехал во Францию, поступил санитаром в армию. Хотя он швейцарец, но любит Францию и хочет ей послужить. Будь он моложе, он поступил бы солдатом…

В это время Марго вспомнила, что антракт кончается, что надо потушить в зале электричество и задвинуть дверные портьеры.

– Пожалуйста, не уходите после представления, мы еще поговорим, а теперь меня ждут обязанности.

И, сказав это, Марго мило поклонилась и отошла от своих старых знакомых.

Целый час еще продолжалось представление. Лариса Павловна и ее дети, как и остальная публика, с большим интересом следили за всем, что происходило на экране. Когда началась пьеса «Гибель Миры», Леня и Нуся то и дело приподнимались со своих мест и, не веря глазам своим, восклицали:

– Да ведь это Марго! Неужели она играет для кинематографа? Мы совсем не знали, что она – артистка.

Но в особый восторг пришли они, когда во время следующего антракта Марго запела на эстраде одну за другой разные французские песенки.

– Прелесть как поет! Чудный голосок! – шепотом выражала свое удовольствие Лариса Павловна.

Наконец, представление окончилось. Марго пригласила своих старых знакомых в комнату, смежную со зрительным залом, служившую хозяевам для отдыха, и здесь пошли разговоры, расспросы.

Баратовы узнали подробно про новую жизнь девочки, а последняя осведомилась обо всем, что произошло за все время в покинутой ею семье.

Лариса Павловна познакомилась с хозяевами кинематографа и очень смеялась над тем, что хозяина считали в Финляндии колдуном, между тем как он только сочинял и разыгрывал пьесы для своей «Звезды».

Поздно в тот вечер расстались Баратовы со своей прежней юной знакомой, около трех месяцев назад столь неожиданно исчезнувшей из дома, там, в глуши Финляндии.

Глава III
Сережина новость

Весело шумит самовар на круглом столе. Приятно потрескивают в печке дрова. Вкусно пахнет нарезанное ломтиками холодное, оставшееся с обеда, жаркое. Целой горкой лежат на тарелке яйца, масленка полна масла, и огромный кусок сыра распространяет кругом возбуждающий аппетит запах.

Все приготовлено к ужину, все ждет семью Никуди, которая должна скоро вернуться домой.

Уже двенадцатый час ночи, кинематограф «Звезда» сейчас закроется, и хозяин, его жена, падчерица, сыновья и Марго не замедлят явиться, усталые и голодные.

Действительно, не прошло и десяти минут, как за столом уже сидела вся семья, утоляла свой голод и делилась впечатлениями прошедшего трудового дня.

Один только Сережа вяло кушал и мало разговаривал. Он развернул перед собой газету, которую не успел еще прочесть, и жадно впился в нее глазами.

– Ты бы лучше ел, а газету прочтешь потом, – заметил своему сыну Никуди.

Сережа, однако, продолжал шуршать газетой и, на минуту оторвавшись от нее, посмотрел на отца и промолвил:

– Хочется знать, что делается там, где и я скоро буду.

– Как? – удивились все сидящие за столом.

– А просто, – ответил Сережа, – я собираюсь добровольцем на войну.

– Шутник! – промолвил на это полусердито, полунасмешливо отец и стал наливать себе второй стакан чаю.

– Папа, – горячо воскликнул Сережа, – я нисколько не шучу! Все – стар и млад – стремятся на войну, каждый хочет чем-либо помочь родине, находящейся в опасности. Почему же мне сидеть дома? Я уже не маленький.

– Не маленький, но все же еще мальчик. Где тебе воевать…

– Нет, папа, ты отпустишь меня. Немало сыновей уходит теперь на поля битв. Наше дело от моего ухода не пострадает. Играть на рояле во время представлений, может быть, сможет мама. Или пригласите тапера… Теперь дела нашего кинематографа идут так хорошо, что мы можем позволить себе такую роскошь, как приглашение на небольшое жалованье служащего.

– Не в этом дело, Сергей, – грустно отвечал Иван Демьянович. – Мне просто жутко отпустить тебя под пули и бомбы…

– Папа, папа, не надо говорить этого… Наши солдаты уже пять месяцев находятся в такой опасности, так неужели же я, такой сильный, крепкий юноша, буду издали любоваться их геройскими поступками. Нет, если бы я был один, если бы я рос в семье единственным сыном, то, конечно, я и говорить не стал бы: остался бы дома. Но у меня есть братья: Алексей и Иван, они останутся у тебя, и маленькая Мира с ними. А меня отпусти, отец. Мама, дорогая, попросите за меня отца!

Заявление Сережи, как снег на голову, упало на Ивана Демьяновича. Правда, юноша за последнее время часто говорил домашним о своем желании поступить добровольцем в действующую армию.

Но, занятый своими делами, Иван Демьянович как-то мало обращал внимания и пропускал эти разговоры мимо ушей. И теперь Сережина новость совсем поразила, ошеломила бедного отца.

Но Нина Артамоновна открыто взяла сторону пасынка.

– Молодец, Сережа, хвалю за желание принести родине пользу. Не будь у меня вот этой стрекозы, – кивнула она в сторону Миры, – так и я бы, не рассуждая, пошла в сестры милосердия или просто на мелкую работу: письма писать раненым солдатикам, или…

– Это и я могла бы, мамочка, – вырвалось неожиданно у Миры.

– А мы, что же? О нас забыли? Мы тоже хотим! – подхватили Алексей и Иван.

– Ну, вы пока что дома сидите, – обычным своим серьезным и суровым голосом произнес отец. – Вы еще молоды и в воины пока не годитесь… Да и дело пойдет прахом, если я вас распущу всех. А ты, Сергей, с Богом! Сам понимаю, что тянет тебя туда… Тебе уже скоро восемнадцать лет. Ну, Господь с тобой, ты только пиши почаще… Слышишь?..

– Конечно, папа, конечно! Не беспокойтесь за меня! – радостно воскликнул юноша, подошел к Ивану Демьяновичу и обнял его.

– Когда? – отрывисто спросил отец.

– На этих днях, папа, примкну к выписавшимся из госпиталя солдатам, которые возвращаются в свою часть, и вместе с ними отправлюсь на войну…

Глава IV
Новый план

Ночь… Тихо и мирно спит утомившаяся за день семья хозяина кинематографа. Из соседней комнаты слышится богатырский храп Никуди и его сыновей. Чуть похрапывает на своей кровати Мира. Ее мать только что легла. Она долго перед сном молилась за отправляющегося на войну Сережу. Но, несмотря на это, ей долго не удавалось уснуть: она все думала о том, что ожидает юношу и как будет всем тяжело без него.

Но не одной Нине Артамоновне не спалось в эту ночь.

Марго также лежала с широко раскрытыми глазами и смотрела то на образ, озаренный мигающим огоньком лампады, то на розовые обои и незатейливую обстановку комнаты.

Она вспоминала весь разговор, происшедший за чаем, вспоминала неожиданное заявление Сережи о своем желании, о своем решении пойти на войну. Ей казалось, что она все еще видит лицо Сережи, его сверкающие глаза, его полную уверенности улыбку. «Счастливец! – думала Марго. – Он может идти сражаться за свою родину, он уже взрослый. А я – еще маленькая бессильная девочка. Что я могу делать? Чем я лучше Лолошки, которая умеет лишь выкрикивать заученные слова. Враг напал не только на Россию, но и на мою родину – Францию. Конечно, туда, на родину, мне теперь не попасть, но и в России нашлась бы для меня работа. Везде открываются лазареты, в них много больных, изувеченных, раненых солдатиков. Их лечат доктора, за ними ухаживают сестры милосердия, но все-таки лишний человек в лазарете не помешает. И я могла бы приносить некоторую пользу бедным воинам, писать для них письма на родину, подавать воды напиться, почитать книгу. Да, я уеду куда-нибудь, поступлю в лазарет, начну там работать… Но примут ли меня? Я ведь ростом такая маленькая. На вид мне никто больше 10–11 лет не даст…»

Так думала Марго, метаясь в постели, переворачиваясь с боку на бок и напрасно стараясь уснуть.

«Да, да! – наконец, решила она мысленно. – Я уеду отсюда поближе к войне, в какой-нибудь город, где много лазаретов, и постараюсь поступить в один из них работать».

Решив это, девочка стала обдумывать, как уйти от Никуди. Сказать ему – бесполезно. Он высмеет ее, скажет, что такой крошке не место на войне. Разве уйти, ничего не сказав, никого не предупредив? Да, так она и сделает, уйдет завтра или послезавтра прямо из кинематографа на вокзал. Деньги на билет у нее есть, на еду тоже, есть больше даже, чем надо. Она вспоминает, что у нее есть простенькое серое платьице, холстинковое, в полоску, и белый фартучек. Это вполне подходящий костюм для лазаретной сиделки.

Итак, значит решено. Завтра она пропоет в последний раз в кинематографе свои песенки, переоденется и… на вокзал.

«Боже, помоги мне! Святая Матерь, сохрани меня», – шепчут губки девочки, и она молится долго и усердно, пока сон не смыкает ей глаз.

Глава V
Последние песенки

Через несколько дней, рано утром, вся семья провожала на вокзал Сережу. Он был бодр, доволен и всячески старался развеселить своего угрюмого отца. Обнимая всех по очереди, юный солдатик просил не беспокоиться о нем и не тревожиться, если от него долго не будет писем.

Наконец раздался третий звонок и поезд медленно тронулся.

– Пиши, береги себя! – в последний раз крикнул Никуди сыну. В ответ Сережа махнул провожающим фуражкой.

– Счастливец этот Сережа, – шептались с завистью Леша и Ваня, возвращаясь с вокзала домой. – Если бы нас пустили!..

А Марго в это время, тоже возвращаясь с вокзала, думала: «Сегодня вечером и я уеду отсюда. Но меня никто не будет провожать, никто не будет благословлять меня…»

Наступил вечер. Началось представление в кинематографе «Звезда».

– О чем ты задумалась? Скоро тебе выходить петь, – шепчет Марго Мира.

Марго точно просыпается, проводит рукой по лицу.

– Да, да, я иду, Мира, – говорит она, но сама думает: «В последний раз пою сегодня, а ночью я буду уже далеко отсюда…»

Девочка поправляет волосы и уверенно входит на эстраду.

– Браво, Марго, браво! – приветствует свою юную любимицу публика.

Ее знают все частые посетители кинематографа, знают и любят за приветливое, доброе личико, и за звонкий, нежный голосок, которым она распевает свои песенки.

Сегодня Марго особенно хорошо поет, и ее слушают с большим вниманием.

Град аплодисментов покрывает это пение.

– Браво, Марго! – кричат снова взрослые и дети.

Девочка низко приседает, кланяется, посылает воздушные поцелуи. Потом она быстро скрывается с эстрады. Представление еще не окончено, но Марго идет домой. Падает снег, и дует сильный ветер. Вот Марго уже у себя в комнате. Она бросается к комоду, вынимает из ящика свое серое холстинковое платье и белый передник, берет две смены белья и чулки, завязывает все это в крошечный пакетик и быстро-быстро бежит вон из комнаты. Вдруг громкий пронзительный крик останавливает ее за порогом. Это кричит Лоло.

«С ней можно попрощаться, она меня не выдаст», – думает Марго и идет к сороке.

– Бедная Лолоша, бедная ты моя птиченька, – с жалостью в голосе проговорила Марго, лаская черно-белые перышки сороки, слетевшей к ней на стол. – Бедная Лолоша хочет кушать? Постой, я покормлю тебя сейчас в последний раз, – и девочка, отложив узелок в сторону и сбросив шубку, бежит за свежей водой для забытой птицы. Потом она вынимает из мешка крошки и сыплет в клетку.

– Прощай, Лолоша, не забывай меня! Может быть, я не скоро вернусь, а, может, и не вернусь совсем, – говорит Марго тихим печальным голосом.

Но Лоло уже не обращает внимания не девочку, а стучит клювом по Дну клетки, жадно проглатывая одну крошку за другой.

Глава VI
В поезде

«Боже мой, только бы не опоздать! Только бы не опоздать!» – думала Марго. Когда она, наконец, вбежала в зал третьего класса, стрелка часов показывала без десяти минут одиннадцать. А в одиннадцать ровно уходит поезд. Слава Богу! Еще есть время, и она успеет взять себе билет. Она подходит к кассе, выкладывает деньги и получает его через маленькое окошечко. Получив, Марго прижимает билет к сердцу, как какое-то сокровище, и бежит на платформу.

В вагоне, куда попала Марго, набралось столько народу, что было негде присесть. Девочка обрадовалась, когда ей удалось найти удобное местечко, чтобы стоять. Она очутилась между какой-то женщиной и худеньким мальчиком.

Мальчик оглядывал всех находившихся в вагоне испуганными, робкими глазами и старался быть как можно менее заметным.

– Вы куда едете? – робко осведомилась у Марго женщина.

– В Варшаву, – отвечала девочка.

– Конечно, с родными?

– Нет, одна…

– Одна? Такая крошка?

«Ну вот! Опять крошка! – думала с досадой Марго. – Если все будут обращать внимание на мой рост, это не принесет мне ничего хорошего».

– А вы, значит, едете в Варшаву? – полюбопытствовал вдруг худенький мальчик – сосед Марго.

В эту минуту раздался свисток кондуктора, и поезд тронулся. Мальчик сразу повеселел.

– Слава Богу! Слава Богу! – зашептал он еле внятно. Но Марго услыхала его шепот.

– Детки, вы что ж это, стоя поедете? Ножонки затекут, – сказал вдруг какой-то пассажир. – Садитесь вот к окошечку… Места всем хватит.

– Благодарю, – ответил худенький мальчик, – мне и тут хорошо.

И он, к крайнему удивлению Марго, отступил в темный угол и стал так, что свет фонаря не падал ему на лицо.

«Странный мальчик», – подумала Марго и принялась рассматривать со стороны своего спутника, его неспокойное лицо и бегающие, испуганные глаза.

Одет он был в теплое хорошее пальто и барашковую шапку. Видно было, что он сын зажиточных родителей. На вид он казался лет двенадцати-тринадцати.

Марго очень заинтересовалась поведением мальчика, который все еще оглядывался и тревожно озирался во все стороны.

– Разве у вас нет билета? – спросила его Марго. – Что вы так боитесь?

– О, нет, билет у меня есть, а я боюсь совсем другого… Я вам расскажу потом все, когда все эти люди улягутся спать. А пока могу вам только сообщить, что зовут меня Шурой, и что мне от роду целых двенадцать лет. А вам сколько?

– Мне тоже двенадцать. А зовут меня Марго, то есть Маргаритой.

– Вы не русская?

– Нет, француженка, но уже живу давно в России.

– Французы – молодцы, храбрецы! – неожиданно восклицает мальчик.

– А русские-то какие герои! – восторженно подхватывает Марго. Оба они уселись рядом на освободившейся скамейке и между ними началась беседа о русских героях.

За беседой незаметно проходило время. Все уже улеглись спать и кое-где уже слышался могучий храп пассажиров, устроившихся на ночь.

– Ну, вот, теперь уже ничего не страшно… – тихо произнес Шура.

– А чего вы боялись? – удивленно спросила Марго.

– Вы никому не скажете? Даете мне честное слово!

– Никому не скажу. Честное слово, – горячо отозвалась Марго.

– Видите ли… я… доброволец… Еду на войну… но таких юных добровольцев задерживают и возвращают домой. Этого-то я и боюсь…

Продолжая болтать, дети постепенно задремали под стук колес мчавшегося в ночной темноте поезда.

Глава VII
Приехали

Еще день и ночь Марго и Шура были в дороге. Только на вторые сутки они приехали в город, где думали остановиться.

На душе у детей становилось все тяжелее и тяжелее. «Что-то будет дальше?» – вот какая мысль тревожила Шуру и его спутницу.

– Придется долго промаяться, пока удастся попасть в полк, – бледный от волнения, говорил мальчик-доброволец. – Да удастся ли вообще!..

– И мне трудно будет пристроиться при лазарете, – отвечала Марго.

В это время поезд остановился у вокзала. Пассажиры засуетились и, толпясь, начали выходить из вагона.

Дети остановились на платформе и стали обдумывать, куда пойти.

– Вот что надо делать теперь… – начал было Шура, но не договорил. Высокий господин и жандарм неожиданно загородили дорогу детям.

– По приметам этот мальчик тот самый, которого мы ищем, – шепнул господин жандарму. – Его надо задержать. Ты Александр Незлобии, двенадцати лет?

Шура сразу струсил. Он хотел ответить что-то, но не мог. В глазах у него появились слезы.

Вокруг них уже собиралась публика. Раздавались то сочувственные, то насмешливые восклицания.

– Какой клоп, а тоже на войну собрался!

– Ничего, что маленький, а видать – удаленький.

– Вот наказал бы я такого!

– А, по-моему, наказывать не за что, – проговорила высокая худая женщина, с косынкой сестры милосердия на голове и с красным крестом на груди. – Тут не наказывать надо, а хорошенько втолковать детям, что им рано думать о боях и сражениях, что прежде всего необходимо…

Но сестре не дали договорить. Поднялись крики: «Раненых привезли! Раненых!»

Толпа шарахнулась в сторону прибывшего санитарного поезда.

Теперь около Шуры и Марго остались только строгий господин, жандарм и еще несколько человек из толпы, желавших узнать, чем кончится этот случай.

– А это что за девочка? – неожиданно заметил все тот же строгий господин, кинув взгляд на Марго, робко притаившуюся в сторонке.

– Может и она на войну собралась! – пошутил кто-то из зрителей.

– Прикажете взять и девочку? – спросил у господина жандарм.

– Бери и девочку; там разберемся.

Марго так и замерла при этих словах.

«Теперь все пропало! Теперь все кончено! Отправят меня обратно, как отправят Шуру, как отправили уже многих юных беглецов и беглянок», – подумала Марго и вся затряслась.

Шура в то же время стоял, растерянный и смущенный, с опущенными глазами, с бледным лицом, по которому медленно стекали слезы. Он уже раскаивался в том, что, не подумав, ушел на войну, где нужны взрослые сильные люди, а не мальчики.

Прошло несколько мгновений. Жандарм подошел к Марго, взял ее за руку и спросил:

– А вы откуда, маленькая барышня?

Марго не знала, что сказать. Но на помощь явилась сестра милосердия.

– Не трогайте этого ребенка. Вы видите, как девочка взволнована? Если она, действительно, убежала от родных, то я даю вам слово, что сегодня же вечером, когда эта девочка отдохнет у меня хорошенько, доставлю ее вам. А пока, вот вам…

И, говоря это, сестра вынула из ручной сумки свою визитную карточку, на которой значилось ее имя и фамилия, и передала ее жандарму.

Тот взглянул на карточку, прочел фамилию и почтительно поклонился сестре.

– Слушаю, ваше сиятельство. А этого мальчика, не взыщите, приходится взять и немедленно же отправить в Петроград. К нам пришли уже три телеграммы оттуда, от родных, о немедленном его задержании. Тут есть его приметы: это непременно Александр Незлобии.

Шура вздрогнул и взглянул на Марго.

Марго подняла глаза на Шуру.

И, прежде чем следовать за уводившей ее сестрой милосердия, девочка подбежала к Шуре, обняла его и шепнула:

– Ничего, ничего, бодритесь Шура! Зато вы увидите ваших папу и маму, которые уже истосковались по вам.

Пока мальчик собирался с силами ответить ей что-то, Марго уже была далеко от него, уводимая сестрой милосердия.