Текст книги "Том 34. Вечерние рассказы"

Автор книги: Лидия Чарская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 11 страниц)

Но и здесь как будто было не по себе. Раздражал вид чужого неба, чужой природы, чужих деревьев и цветов… Потянуло на родину, к сыну, к домашнему очагу, в родной город. И я решила, что завтра же уеду из здешних прекрасных мест…

Босоножка Нинон

(Маленькая история)

В одной из комнат дорогой петербургской гостиницы, на кушетке, стоящей напротив камина, лежит, кутаясь в пушистый мех тибетской козы, молодая девушка. Яркое пламя камина освещает ее некрасивое маленькое смуглое лицо с большими, точно испуганными, черными глазами и капризными линиями рта.

Это прибывшая накануне в Петербург знаменитая Ninon – юная танцовщица-босоножка, о приезде которой столичные газеты оповестили торжественно своих читателей, как о знаменитости.

Действительно, Ninon уже успела приобрести заслуженную громкую известность своими оригинальными своеобразными танцами…

Приехала она в холодный Петербург прямо из Испании, где в это время уже зрели апельсины, миндаль и гранат, и из знойной южной весны попала в мокрую, дождливую, неприветливую петербургскую погоду. Немудрено, что она все зябнет, что ей холодно.

Приехала Ninon в обществе своей постоянной спутницы и учительницы танцев донны Анжелики по приглашению директора одного из петербургских театров, с тем чтобы выступить перед новою публикою.

Когда кто-нибудь спрашивает о происхождении Ninon донну Анжелику, последняя отвечает, что мать Ninon была француженка, отец-испанец.

Этому охотно верят. Смуглое личико с большими черными глазами само говорит за южное, нерусское происхождение девушки. Притом Ninon танцует с таким жаром, с таким воодушевлением, вносит столько огня в свое исполнение, что сразу точно чувствуется, что она южанка.

Так не танцуют на холодном севере. Недаром имя молоденькой босоножки-плясуньи уже успело облететь чуть ли не полмира. И несмотря на юный, очень юный возраст, Ninon уже пользовалась громкой известностью всюду, где интересовались танцами.

* * *

– Ты что же, долго намерена так валяться? А твои утренние упражнения? Или ты забыла о них? – раздается крикливый голос донны Анжелики.

Несмотря на свое испанское происхождение, донна Анжелика великолепно говорит по-русски.

Ninon устало поднимает на свою учительницу грустные глаза.

– Дайте мне полежать еще немного… Мне что-то нездоровится нынче. И потом, такая тоска! – говорит она тихим молящим голосом.

Но донна Анжелика резко поднимает Ninon с кушетки, схватив ее за руку.

– Вставай, вставай! Нечего нежничать. Пора на работу. Не забывай, ведь сегодня твой первый выход в России, в Петербурге… Ты должна понравиться публике, чтобы получить у здешнего директора ангажемент на несколько вечеров на будущий год… А русских труднее расшевелить, нежели испанцев, итальянцев и французов. Нужно исключительно хорошо плясать, чтобы понравиться им.

Донна Анжелика говорит всегда так, точно сердится. И глаза у нее притом округляются, как у птицы, лицо краснеет от волнения.

Ninon знает прекрасно, что директор театра, в котором она выступит в качестве танцовщицы, заплатил донне Анжелике большие деньги за все три выхода знаменитой босоножки, как величали ее расклеенные по городу трехаршинные афиши. Необходимо оправдать его доверие и покорить своим искусством холодную, избалованную петербургскую публику.

Ninon медленно направляется на середину комнаты, бросает меховую шаль на кушетку. Теперь она в одной коротенькой греческой тунике. Босые ножки ее тонут в пушистом ковре.

Донна Анжелика берет скрипку в руки и поднимает смычок.

– Внимание, Ninon, внимание!

Но Ninon не надо предупреждать: с первыми звуками музыки она вся преображается. Усталое личико оживляется сразу и вдохновенно поднимается кверху… Румянец опаляет худенькие смуглые щеки. Горят, как звезды, черные глаза…

Донна Анжелика хорошо играет на скрипке. Ее смуглая рука вооружена смычком и извлекает из инструмента то плачущие навзрыд, то радостно ликующие звуки. Ninon вся внимание, вся вдохновение и восторг… Она то птицей носится по комнате, едва касаясь босыми ножками ковра, то застывает в позе с красивым жестом закругленных над черной головкой рук, а только ноги ее, вернее ступни, выделывают на одном месте изумительное па…

В дверях комнаты показывается коридорная прислуга, горничные, лакеи… Затаив дыхание, они следят за пляской Ninon.

Цены в театре слишком высоки для бедных людей, а посмотреть знаменитую маленькую плясунью так хочется!..

Но вот оборвалась струна на скрипке. Донна Анжелика опускает смычок. Ninon замирает в последней позе танца, снова поднимает и набрасывает на себя мех и уютно устраивается на кушетке. Ей хочется отдохнуть до вторых упражнений, которые будет проходить с нею через полчаса ее учительница и госпожа.

И, пользуясь минутой отдыха, Ninon с усталым видом закрывает глаза.

* * *

– Кто вы?

– Испанка.

– Где вы родились?

– В Гренаде.

– Сколько вам лет?

– Шестнадцать.

– Которые из ваших танцев вы любите танцевать больше других?

– "Танец жизни".

Вертлявый господин в пенсне спешно набрасывает ответы Ninon в своей записной книжке, те самые ответы, которые ей раз и навсегда продиктовала ее учительница.

А на уста так и просятся иные… Но сохрани Бог, их нельзя говорить.

Уже вечер. Скоро надо ехать в театр. Нарядная комната гостиницы ярко освещена электрическими лампочками. Донна Анжелика при помощи горничной укладывает за ширмой театральный костюм Ninon.

Вот раздается ее резкий голос:

– Pardon, monsieur, не задерживайте Ninon. Нам надо ехать.

Вертлявый господин – репортер столичной газеты. Завтра он напечатает в ней статью о пляске Ninon, поместит ее портрет, который ему вручила донна Анжелика, перескажет весь свой разговор с Ninon.

Он быстро откланивается и уходит. Ему хочется попасть в театр вовремя, чтобы не опоздать к началу танцев.

Ninon, почти совсем готовая к отъезду, стоит посреди комнаты. На ней синий хорошо сшитый костюм и большая, затонувшая в страусовых перьях, шляпа. Из-под полей шляпы устало смотрит маленькое, худенькое личико танцовщицы и ее большие испуганно-грустные глаза.

– Мне нездоровится что-то, донна Анжелика… Ах, как хотелось бы сейчас прилечь и хорошенько отдохнуть… Я, вероятно, простудилась… меня лихорадит, – говорит Ninon печальным, упавшим до шепота голосом.

Донна Анжелика, взволнованная, красная, топает в бешенстве ногами и кричит:

– Отдохнуть! Прилечь! Ты с ума сошла! Сейчас же выкинь эту дурь из головы… Сию же минуту!.. И едем… Матреша! Матреша! Подайте барышне шубу и мех!

И сама, не дождавшись горничной, закутывает в теплую, на козьем меху, шубку, в белый капор и белый мех.

Среди белого меха выглядит так оригинально черная головка Ninon. Еще смуглее кажется худенькое лицо, еще чернее испуганные глазки.

Ninon медленно молча спускается по лестнице со своей учительницей вниз к подъезду. На улице их ждет мотор. Донна Анжелника, Ninon и горничная садятся.

Через минуты три быстрой езды они входят в театральный подъезд.

* * *

Перед зеркалом в театральной уборной сидит Ninon. Она почта готова. Парикмахеру остается лишь завить несколько черных локонов, красиво сбегающих ей на плечи и грудь. Они, как рамкой, окружили ее худенькое смуглое личико. На черной головке – жемчужная повязка.

Воздушная розовая туника окружает маленькую фигурку танцовщицы, словно облаком цвета утренней зари.

Крошечные ножки босы…

Донна Анжелика внимательным взглядом окидывает хрупкую, изящную фигурку и, удовлетворенная вполне видом Ninon, спешит из уборной в кабинет директора. За нею уходит и парикмахер. Горничная Матреша помогает докончить туалет Ninon.

Тук-тук-тук… – стучится кто-то в двери.

– Войдите!

Просовывается чья-то рука. В руке большой сноп лилово-синих ирисов.

– Для госпожи Ninon, – раздается голос за дверью.

– Ах! – худенькое смуглое личико Ninon вспыхивает от счастья.

Она привыкла к цветочным и ценным подношениям. Она избалована ими. Но в этот раз она особенно счастлива, решив, что неведомые почитатели или почитательницы ее таланта, о котором они узнали из европейских газет, шлют ей свой привет, чтобы ободрить ее, танцующую еще впервые в России.

– О, как это трогательно и мило с их стороны!

Ирисы – любимые цветы Ninon… Они напоминают ей многое… И вот как раз лиловые ирисы несут ей в дар от неведомых друзей…

Ninon приказывает горничной подать ей букет, погружает в него вспыхнувшее личико и, заметив в глубине букета записку, быстрым движением руки схватывает ее.

На белом картоне карточки всего одна фраза: "Прелестной Ninon от украинок".

Ninon бледнеет… Потом вспыхивает снова… Сердце бьется в ее груди шибко-шибко… И, снова бледнея, она быстро подносит букет к губам и целует лиловые цветочки…

"Украинки! О, милое, милое слово!" – шепчет она чуть слышно и, заботливо поставив цветы в воду, принесенную ей Матрешей, спешит на сцену.

* * *

У кулисы Ninon приветствуют директор и артисты того театра, в котором она выступает. Ей расточают похвалы и тонкую лесть.

Она почти не слышит того, что ей говорят. Не чувствуя под собою ног, выходит она на сцену.

В занавесе, отделяющем от сцены зрительный зал, есть крошечное отверстие для глаза. Ninon быстро приникает к нему и смотрит, смотрит. Сколько публики! Сколько блеска! Какая нарядная толпа!..

Но глаз Ninon скользит мимо богатых и блестящих костюмов. Вещее сердце шепчет, что «те» "украинки" с их скромным букетом лиловых ирисов ничего общего не имеют с богатой публикой партера и лож бенуара… И глаза Ninon поднимаются выше, в верхние ярусы, в более дешевые места театра. Там, в одной из лож четвертого яруса, набралось чуть ли не с десяток девушек очень юного возраста. Это, должно быть, гимназистки, молоденькие курсистки. Все они, наверное, петербургские жительницы. От их взволнованных, оживленных лиц так и дышит чисто южным оживлением. Здоровый румянец играет на их щеках. Блестят глаза, сверкают белые зубы… Это они… это – провинциалки-украинки, приславшие ей цветы. Сердце Ninon подсказывает ей это.

– О, милые личики! Дорогие мои, для вас одних буду плясать сегодня! – шепчет она про себя.

С грустной улыбкой быстро отходит она от занавеса, заслышав призывный звонок.

* * *

О, как сладко, как упоительно-прекрасна эта музыка! Как нежно поют скрипки, как певуче рыдает виолончель! Точно вдали звучит, присоединяясь к ним, красивая флейта… Задавленно-тихи, но чарующе-мелодичны плывут плачущие аккорды…

Под эту музыку медленно выходит из-за кулис на сцену Ninon, сбросив с босых маленьких ножек туфли.

Она будет танцевать сейчас свой любимый "Танец жизни".

Она будет танцевать с особенным огнем нынче, она чувствует это. Лиловые ирисы, оставшиеся в уборной, вдохновили ее.

Она идет… Флейты, арфа, виолончель и скрипки поют ей навстречу. И душа ее тоже поет, душа маленькой Ninon.

Она медленно поднимает руки и начинает танец, в то время как перед нею проплывает целая вереница картин…

Синее-синее небо… Небо Украины, самим Богом благословенные края… Знойное солнце и целая роща белых пушистых облаков…

Ковыль тихо шепчет в степи что-то.

Сказку ли, правду ли – не знает никто… Безбрежная степь убегает далеко… На горизонте сочетаются две краски – краски синего неба и зеленой степи…

Там, в степи, живет маленькая девочка, Настя. Маленькая Настя – сирота. Живет она на хуторе у своего дальнего родственника и опекуна.

Отца она не помнит, а мать смутно; но знает хорошо зеленую степь с ее цветами, дикими цветами лиловые ирисов, гвоздики и тмина…

Она любит завивать венки из этих цветов… Особенно любит лиловые ирисы… Завьет венок, наденет его на голову и пляшет, как русалка…

Опекун и его дети смеются над нею, но Настя не унывает. Разве можно не плясать, когда кто-то и что-то толкает ее кружиться!..

Хутор опекуна находится под Полтавой, в самом сердце Малороссии. В Полтаве есть пансион для благородных девиц. Туда отдают Настю. Учится она неважно, зато на уроках танцев поражает и учителя, и начальницу, и весь пансион. Все удивляются ее своеобразной дикой грации, изяществу во всех ее движениях… Утром и вечером в дортуар она сзывает подруг и пляшет перед ними. Они восхищаются, приходят в восторг…

Против окон дортуара большой дом, наполненный жильцами. В одном окне этого дома часто появляется смуглая дама и в бинокль смотрит на Настю, когда она танцует перед подругами. Говорят, что это испанка. Другие уверяют, что цыганка, третьи – что итальянка. Одно несомненно – она скрипачка, объезжающая со своей скрипкой Россию.

Однажды, совсем неожиданно, она очутилась в приемной комнате пансиона и вызвала Настю.

Долго-долго шепчутся они о чем-то… Незнакомая смуглая дама льстиво намекает Насте, что у нее талант, крупный талант, сулит ей блестящую карьеру, утверждает, что она могла бы стать знаменитою танцовщицей, что надо лишь год-два, а то даже и несколько месяцев поучиться в школе танцев за границею и что она, смуглая дама, готова в этом помочь Насте… Незнакомка уходит. А через неделю-другую Настя исчезает из пансиона. Одновременно ее новая знакомая-скрипачка исчезла тоже.

Опекун не очень встревожен исчезновением своей воспитанницы. У него своя семья на плечах, а Настя доставляла ему немало хлопот…

Через полгода в театральной школе в Турине появляется маленькая танцовщица под именем Ninon, полуфранцуженка, полу-испанка.

Донна Анжелика недолго держит в школе Настю – Ninon. Девочка делает поразительные успехи. В четырнадцать лет она уже готовая танцовщица, и донна Анжелика везет свою воспитанницу в первое артистическое путешествие по Европе и заставляет плясать за деньги в виде босоножки.

Слава Ninon растет не по дням, а по часам.

В короткое время она знаменитость, о ней печатают статьи в газетах. Ее портреты продаются в магазинах больших европейских городов.

Ninon довольна. Она тщеславна. Да кроме того, она любит свое искусство.

Но в последнее время она утомлена, устала…

Или петербургский климат тому виной?

Ей хочется отдохнуть, забыться… Хочется хоть на время спрятаться от людей.

И еще – хочется бежать от ненавистной донны Анжелики, которая так бессердечно и безжалостно относится к молодой своей воспитаннице и так ловко присваивает себе все деньги, какие платят за дебюты Ninon…

Сегодня, однако, Ninon точно опять в ударе, точно опять желает щегольнуть и похвалиться своим талантом, как тогда, давно в Полтаве…

Лиловые ирисы, полученные так неожиданно, живо напоминают ей синее небо, золотые поля и зеленые степи ее родины, ее милой родины.

* * *

Музыка по-прежнему льется сильной волной… Дрожит мелодия вдалеке…

Ninon стремительно носится теперь из одного конца сцены в другой… Нет больше усталости, медлительности в ее движениях. Она вся вихрь, вся – огонь.

Горят ее глаза!.. Пылает смуглое личико… Губы расплываются в улыбке… Черные локоны вьются по плечам… Она вся сейчас – олицетворение счастья, радости, жизни.

Она точно видит перед собою свою золотом облитую Украину, видит синее небо, слышит вечную сказку ковыля… Ей кажется, будто лиловые цветы ириса внизу, побег пернатых облаков там, наверху, среди синего бархатного поля…

Ликует ее душа… Радуется сердце…

И она танцует как никогда…

Донна Анжелика, директор театра и толпа артистов стоят за кулисами и бесшумно аплодируют ей. Она их не видит… Она ничего не видит… Нарядная публика в зале не существует для нее. Одни только скромно одетые девушки там, в высокой ложе четвертого яруса, ей видны. Для них она пляшет… Они украинки, дети ее далекой чудесной родины. Для них она и танцует, забыв весь мир…

* * *

Оркестр смокает. Ninon обрывает танец… Гром аплодисментов оглушает ее.

Крики «браво» и «бис» чередуются. Восклицания восторга стоном стоят в зрительном зале. В партере и ложах неистово аплодируют нарядные дамы и блестящие кавалеры.

Но Ninon равнодушна к ним… Низко кланяется она по направлению ложи, где сидят украинки, и с очаровательной улыбкой в ответ на их исступленные крики восторга посылает им воздушный поцелуй…

* * *

Ночь… Тишина… В комнате гостиницы, улыбаясь радостною улыбкою, спит донна Анжелика. Ей снятся приятные сны: Ninon имела огромный успех в этот вечер; ангажемент на будущее время обеспечен. Эта смуглая девочка сможет быть ей полезной. Донна Анжелика довольна ею.

А сама смуглая девочка не спит. Она сидит у постели, погруженная в грустные мысли, потом опускает голову на кровать и плачет.

Весь ее подъем исчез… Лиловые ирисы завяли быстро. А с ними завяли и сегодняшние лучшие грезы о родине, о милой Украине, где ей не быть уже никогда-никогда!..

Скупые слезы вытекают из черных глаз и мочат подушку. Ninon плачет… Плачет, сама не зная о чем. В душе у нее живет теперь только одно желание – забыться… отдохнуть… быть самой обыкновенной маленькой девушкой, без этой славы, блеска, успеха и суеты.

Она устала. Устала от этого мишурного блеска. И сердце бедной девочки щемит бесконечная тоска…