Текст книги "Оранжевая история (СИ)"

Автор книги: Лиана Делиани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 6 страниц)

М-да, если я хотела сменить тему на более безопасную, то, определенно, ничего не вышло.

– Мам, ладно, давай не будем. И насчет Сиднея пока ничего не получится. У меня сейчас нет денег.

Мама погладила меня по щеке.

– Салли, девочка моя, я ничего не прошу. Ты и так делаешь слишком много. Из того, что ты нам давала, мне удалось кое-что сэкономить. Этого, конечно, не хватит, но я что-нибудь придумаю.

– Где деньги?

Мы обернулись и, в дверях увидели отца. Пока мы разговаривали с матерью, он успел переодеться – поверх футболки натянул наизнанку свою парадную рубашку.

– Дай мне деньги, я еду в Сидней, – пробурчал он, обращаясь к матери.

– Джейми, не выдумывай. Мы сейчас все вместе будем пить чай.

– Дай мне деньги! Куда ты их спрятала? – здоровой рукой он открыл один из шкафчиков и принялся вышвыривать оттуда все подряд в поисках тайника.

– Джейми, перестань, пожалуйста… – Не смей! – мы с мамой отреагировали одновременно.

– Где деньги, сука? Давай сюда, кому говорю! – медвежий рык прокатился по всей кухне, совсем как в худшие времена моей юности. И в довершение дежа-вю здоровой рукой он замахнулся на мать.

Я бросилась вперед, чтобы защитить ее, но не успела. От удара она отступила назад, мы столкнулись и полетели на пол. Точнее, я на пол, а она – на меня. Затылок пронзила тупая противная боль – головой я приложилась о ножку разделочного столика.

– Господи, господи… – услышала я сдавленный мамин голос.

– Мам, ты в порядке? – я осторожно повернула голову в ее сторону.

Мама медленно встала, держась за все, что можно. Ее глаза смотрели во двор.

– Господи, Джейми, нет, не надо, вернись! – закричала она.

Я поднялась на ноги и в раскрытую дверь увидела, как мой форд рывками движется по двору.

– Салли, сделай что-нибудь, останови его! – прохрипела мама посиневшими губами, хватаясь за сердце.

Я выбежала во двор, проклиная собственную глупость. Салли, идиотка, сколько можно повторять – не бросай ключи в машине, не бросай бумажник на сиденье!!! Дура! Дура! Дура!

Поднимая клубы пыли, форд зигзагами двигался по дороге, набирая скорость.

Я бегом вернулась в дом. Дотащила маму до дивана. Дала ей сердечное. Позвонила в 911, позвонила в полицию, позвонила Френни, позвонила Сьюзан.

В итоге, мы все оказались в больнице. Маму госпитализировали с сердечным приступом, отца полиция каким-то чудом задержала на дороге до того, как он во что-нибудь врезался и, естественно, тоже отвезли в больницу. Мне наложили на затылок пару швов и отпустили сутки спустя, запретив садиться за руль и велев вернуться в случае головокружения.

Сьюзан, которая примчалась к нам раньше, чем 911, вызвалась отвезти меня.

– Поехали ко мне, тебе сейчас надо отвлечься, – предложила она.

Миссис Филипс проявила вежливый интерес к состоянию моего здоровья, после чего мы со Сьюзан уединились на кухне за чаем. Но почти сразу же зазвонил мой мобильник.

– Как проводишь время без меня? – спросил Питер.

– Незабываемо, – ответила я, не покривив душой.

– М-да, я надеялся на несколько другой ответ, – озадаченно протянул он, заставив меня улыбнуться.

– И поделом тебе. Нечего быть таким самодовольным.

– Ну а теперь, когда ты поставила на место мое эго, можешь ответить что-нибудь приятное?

– Могу. Я очень рада твоему звонку. Как ты?

– Неплохо. Встретился со своими адвокатами, дал им пару советов.

– Боже! Представляю картину.

– Нам предстоит много работы, и я плачу им не за то, чтоб они расслаблялись. Без боя я не сдамся. Хочется хорошей настоящей драки.

– Мне нравится твое настроение.

– Могу поделиться, – радушно отозвался Питер.

– Нет уж, перед боем воины не должны растрачивать силы на женщин.

– Но они вправе получить награду после.

– Кажется, твое настроение потекло совсем в другое русло.

– Нет, но чтобы так не случилось, я отключаюсь.

– Ладно, пока.

– Пока.

Я положила мобильный на стол, поймав многозначительный взгляд Сьюзан.

– Итак?

– Что «итак»?

– Вы снова вместе с мистером законником?

– Да. Нет. Не знаю, – честно ответила я.

– Ладно, брось прикидываться. А то я не догадываюсь, почему, несмотря на весь этот кошмар, ты вся сияешь.

– Не поэтому. То есть не совсем поэтому.

– Тогда почему?

– В больнице подтвердили, но я и так знала… я беременна.

– Упс! – Сьюзан, улыбаясь, подняла брови. Но затем, вспомнив кое-что, добавила: – Надеюсь, ты ему сказала?

– Вообще-то, нет, – нехотя призналась я.

– Салли!!! Ты должна ему сказать.

– Я скажу. Но не сейчас.

– Начинается…

– Я скажу, честно. Но, во-первых, это не телефонный разговор, во-вторых, отцом может быть и Дэниэл, а в-третьих, еще слишком маленький срок…

– Сколько?

– Четыре недели.

– Ты все равно должна ему сказать. Поезжай в Сидней и скажи.

Я внимательно посмотрела ей в лоб.

– Ладно, я поняла, ты не можешь никуда ехать. Тогда пусть он приедет.

– Он тоже не может.

– Господи, вы оба меня достали, – Сьюзан закатила глаза к небу.

– Кто кого достал, еще вопрос, – выразила сомнение я.

– И вообще, причем тут этот урод? Дэниэл или как его там?

– Сью, ударилась головой я, а у тебя почему-то амнезия.

– У меня с головой, как раз, все в порядке. Сколько ты кувыркалась в постели с этим Дэниэлом?

– Две месяца. Почти.

– Вот именно, дорогая. Два месяца. И что? А теперь скажи мне, как быстро ты залетела в прошлый раз, после того как перестала принимать таблетки?

– Почти сразу.

– И ты мне еще что-то рассказываешь про Дэниэла? Больше чем уверена, у этого козла и в мыслях не было никаких детей. Так, потрахался на халяву.

– Сью, для меня не столь важно, чей ребенок, важнее, чтобы все прошло нормально.

– Ладно, я сделаю вид, что тебе поверила, но только потому, что ты ударилась головой.

Следующие две недели я провела между фермой, больницей и родительским коттеджем. Мне пришлось переехать к родителям, потому что отца выписали раньше, чем маму. Вел он себя теперь тихо как мышь, то ли от раскаяния, то ли от большого количества таблеток, которые ему выписали. Я была склонна больше верить второму варианту. В больнице мне предложили отправить его в социальный приют. Я отказалась, но в интернете посмотрела расценки более приличных социальных центров. Мне они были сейчас не по карману, однако проблему придется как-то решать, это очевидно. Больше я не оставлю маму с ним один на один. Ей было уже лучше, но я настояла, чтобы обследование было полным. Я приезжала к ней каждый день, утром и вечером. Днем работала на ферме. Отца приходилось либо возить с собой, либо оставлять дома. Чаще я брала его с собой, так и мне и ему было спокойнее. С мамой он объяснялся наедине, я вышла из палаты. Разумеется, она его простила. Со мной он практически не разговаривал, как и я с ним, ограничиваясь простым «иди кушать», «пора пить таблетки», «едем» и т. д. в том же духе.

И лишь однажды вечером, когда мы ужинали вдвоем, я вдруг увидела, что он плачет.

– Салли, дочка, не сдавай меня в приют, я там умру.

Несколько дней потом у меня было муторно на душе.

На ферму мы, наконец, наняли двух человек. Точнее, наняла Френни, а я лишь одобрила. Семейная пара родом из Мангалора – Санджай стал нашим водителем, Мадхури здорово облегчила работу на плантациях, а их трехлетний сынишка Арджун просто поднял всем настроение. Документы на сей раз тщательно проверили и оформили в полном объеме, в чем я не преминула отчитаться Питеру.

Из-за начала процесса, мы теперь перезванивались очень редко. Он не имел права в разговоре разглашать какие-либо подробности разбирательства, но голос у него был сосредоточенный, уверенный, и я верила, что он сумеет отделаться минимальными последствиями. По телевизору и в интернете я отслеживала все новости об этом процессе, какие могла найти, и пару раз видела, как Питер дает интервью журналистам, безупречно одетый, вызывающе красивый и вежливо-спокойный на грани наглости. Насколько я могла понять, он отрицал какое-либо свое участие в изготовлении фальшивок, в то время, как его бывшие клиенты, пытаясь спихнуть часть вины на него, утверждали обратное. Это было его слово против их слова. Весь вопрос заключался в том, кому поверят.

Я старалась не думать о худшем. О том, что будет, если Питер проиграет процесс, или о том, что впервые была так близка к тому, чтобы потерять маму. Источником оптимизма для меня была маленькая жизнь у меня внутри. Все будет хорошо, твердила я себе. Все будет хорошо.

В день, когда маму выписали, я устроила небольшой праздник. Когда гости ушли, мама подозвала меня к себе.

– Салли, я все вижу. Не держи на него зла. Прости. Ты должна понимать, что, точно так же, как не функционирует половина тела, отключена и половина мозга.

– Что-то я не могу найти большой разницы в его поведении до того как половина мозга отключилась и после.

– Салли, перестань. Знаешь, что я подумала? Давай, съездим в Сидней на выходные, устроим семейный праздник. Отец обрадуется, да и нам с тобой тоже сейчас нужны положительные эмоции.

– Хорошо, – кивнула я, сдаваясь.

Эта поездка превратилась в идею-фикс. Отец собрал свои вещи и всю неделю, как маленький ребенок, спрашивал, какой сегодня день и когда мы едем. Мама созвонилась со своими сиднейскими подругами и уже предвкушала встречу. Одна я никому не звонила и не суетилась, но это не значило, что у меня нет своих планов.

Мы выехали в пятницу вечером, и на дорогу ушло около восьми часов – почти вдвое больше, чем когда мы в последний раз ездили с Питером. Но, во-первых, отца от скорости укачивает, а, во-вторых, мой старичок-форд не сравнить с бролиновским порше по многим параметрам, включая скорость. Тем не менее, мы добрались до Сиднея в субботу рано утром, без происшествий, и сразу сняли трехместный номер в отеле.

Пара часов уходит на то, чтобы произвести над отцом необходимые процедуры, привести себя в порядок, позавтракать и проследить, чтобы родители приняли свои таблетки, после чего мы снова садимся в форд и двигаемся в направлении старого района, где раньше жили.

– Господи, как я скучала по Сиднею! – мечтательно произносит мама, выглядывая в окно. В эту минуту я действительно чувствую себя эгоисткой.

Но очень скоро меня тоже захватывает ощущение праздника: солнечный, яркий день, подзабытые лица соседей, знакомые улочки и вывески. Ближе к вечеру, убедившись, что оставляю родителей под надежной опекой маминой подруги Роуз и ее стодвадцатикилограммового мужа, я возвращаюсь в отель.

Естественно, я собираюсь увидеться с Питером. Мне хочется устроить ему сюрприз, поэтому я надеваю черное платье-сарафан с кружевами, которое он мне купил, босоножки на шпильке, делаю макияж, и по дороге даже заезжаю в салон красоты, чтобы сделать укладку. Я оглядываю себя в зеркале салона, и мне очень нравится то, что я вижу. Конечно, в своем нынешнем состоянии я не могу и не буду рисковать, занимаясь сексом, поэтому с моей стороны жестоко так дразнить Питера, но, с другой стороны, мне нужно чувствовать себя уверенной и привлекательной, если я собираюсь говорить с ним о беременности. Кстати, а я собираюсь, спрашиваю я сама себя. Да. Нет. Не знаю. Будет видно по ситуации, в конце концов, решаю я, двигаясь по Сиднею в другой конец города. Мы можем просто погулять или сходить в ресторан – не важно, я по нему соскучилась, и, главное, что вечер мы проведем вместе.

Я нервно звоню в дверь, запоздало понимая, что оборотная сторона сюрприза заключается в том, что ничего не подозревающего хозяина может не оказаться дома. Дверь открывается, но я вижу перед собой не Питера, а потрясающую, роскошную блондинку в вечернем серебристом платье.

– Я могу вам чем-нибудь помочь? – недоуменно осведомляется она, изящным движением пальцев откидывая с лица белокурую волну волос. У нее точеное, кукольное личико с неуловимым переливчатым макияжем в тон платью, и я начинаю себя ощущать если не полной дурой, то огородным пугалом точно.

– Питер дома? – спрашиваю я на автопилоте.

– Он в ванной, – отвечает она, окидывая меня с головы до ног внимательным, чисто женским взглядом.

Пожалуй, больше спрашивать не о чем, но несколько мгновений я еще стою на пороге, пытаясь осознать очевидное. Потом поворачиваюсь и осторожно спускаюсь вниз на четыре ступеньки, отделяющие дорожку от крыльца.

– Ему что-нибудь передать? – вежливым голосом интересуется блондинка.

– Нет, ничего, – отвечаю я, отступая к своему форду.

Уже за поворотом я осознаю, что, кажется, забыла, как дышать, а еще через пару метров понимаю, что не в состоянии вести машину. Вместо дорожных знаков перед моими глазами мелькают лица всех тех уродов, что ломали мою жизнь, унижали меня, причиняли мне боль – Артур, Колин, Майкл, Стивен, Эдди, Дэниэл, Питер… Питер. Я с трудом припарковываюсь у тротуара, и несколько минут сижу, стиснув руль, закрыв глаза и шумно вдыхая воздух.

Мне становится чуть легче, и я откидываюсь на спинку сиденья. Я кладу руку на живот и, ласково поглаживая, говорю:

– Все хорошо, мой маленький, все хорошо. Просто твой папа – очень большая сволочь, и, похоже, он все-таки разбил маме сердце.

Итак, я – Салли Пипс, тридцати четырех лет, которой через тридцать недель предстоит стать матерью-одиночкой, и которая с радостью и нетерпением ожидает этого счастливого момента.

Что касается человека по имени Питер Бролин, то его номер я сначала внесла в черный список, а потом удалила из телефона. Жаль, что также легко я не могу удалить его из своей памяти! Ведь, что бы я ни делала, он маячит в моем мозгу как тень отца Гамлета.

Я стала лучше понимать Керолайн Бролин и ее нескрываемое удовлетворение от перспективы увидеть Питера с простреленной головой. Если у меня это желание возникло после того, как я увидела серебристую киску, то каково ей, повидавшей весь зоопарк!

Мне не было бы так больно, если бы я была к этому готова, как раньше. Но, после возвращения из Сиднея с Питером, после месяца, проведенного на ферме, я вообразила, что наши отношения – нечто большее, нежели просто секс. Я ошиблась. Меня использовали как шофера, как женщину, как жилетку, как кухарку, массажистку, психоаналитика и даже как гостиницу. И продолжали бы использовать еще какое-то время, не окажись я не в том месте и не в то время две недели назад.

Иногда я ловила себя на том, что почти сожалею о случившемся. Мелкие и бессмысленные глупости, вроде удаления его номера из телефона, ничего не изменят – мне все равно придется каждый месяц переводить деньги на его счет, оплачивая кредит, наверняка придется встречаться с ним, я по-прежнему люблю его, а он меня – по-прежнему нет, так что изменилось? Почему бы не оставить все как было, принимая его нечастые визиты как случайные подарки судьбы? Я сама виновата в том, что все усложняю.

Но, постепенно, до меня дошло, что если я это сделаю, если я так поступлю, я стану копией моей матери, без каких-либо надежд на излечение. Я не хочу прощать, как она, терпеть, как она, я не буду так зависеть от мужчины, как она. Нет, нет, и еще раз нет! Больше ни один мужик не испортит мне жизнь. Нам жизнь. Скоро, очень скоро, на свет появится человек, который будет меня любить по-настоящему, и которому я отдам всю свою любовь.

А Питер Бролин пусть остается где-то там, позади, со своими кисками. Я тоже его использовала, и, по большому счету, получила больше, чем отдала. Теперь моя задача – сохранить, сберечь, выносить.

В эти дни я много времени проводила с малышом Арджуном, и Мадхури проявляла понимание и чуткость, позволяя мне это. Вслух никто ничего не говорил, но все старались как-нибудь меня поддержать. Даже Сьюзан, обычно защищавшая Питера, в этот раз безоговорочно приняла мою сторону. Заехал Ник, привез одежду для беременных своей жены и младенческие вещи годовалого сынишки.

– Все тебе. Принимай эстафету! Завтра еще завезу коляску, – улыбнулся он, точными бросками перебрасывая пакеты в мои руки.

Я могла выйти за него, подумала я, провожая взглядом синий пикап. Но боги пожалели его и послали на мою голову Питера, чтобы я не смогла испортить жизнь Нику.

Возможно, далеко не все мужики – уроды, возможно, это со мной что-то не так, это я патологически притягиваю отбросы противоположного пола.

Если у меня будет сын, я, пожалуй, назову его Ником, в честь самого порядочного парня из всех, что я встречала.

Никому не дано избегать действительности так долго, как хотелось бы. Уже на следующее утро на плантации меня догоняет запыхавшаяся Мадхури.

– Френни послала предупредить. Приехал этот… твой.

Черт! Несколько дней назад я перевела ему очередной платеж по кредиту, так что с Френ ему долго болтать не о чем. Значит, отправится общаться со мной. Я окидываю себя взглядом: грязные резиновые сапоги, джинсы, майка и бесформенная рубашка унисекс. Срок еще небольшой, и живот под этой рубашкой выделяется не больше обычного. Волосы заколоты наспех сломанной апельсиновой веткой. То, что нужно, большего он и не заслуживает.

Я еле успеваю принять занятый и невозмутимый вид, как Питер появляется из-за деревьев.

– Привет.

– Привет.

Он молчит, явно ожидая более эмоционального продолжения.

Все мое внимание поглощено мини-опрыскивателем, который я держу в руках. Питер, конечно, не похож на жука, но, может, стоит попробовать?

– А поцеловать?

– Мы, кажется, договорились, что проценты по кредиту ты получаешь деньгами, – я уворачиваюсь от его губ и набираю в опрыскиватель раствор для полива.

– У тебя что-то с телефоном? Я больше недели не могу дозвониться.

– Да, – опрыскиватель с шумом выбрасывает струю на апельсиновые ветки.

– Что «да»?

– Да, у меня что-то с телефоном, – говорю я, не отрываясь от работы.

– Пипс, в чем дело? Какая муха тебя укусила?

– Не знаю, она не представилась, а я не спросила, – я пожимаю плечами. – На вид лет двадцать пять, рост метр восемьдесят или около того, блондинка, ноги от ушей, третий размер бюста.

– Откуда такие сведения?

– С очень близкого расстояния. Видела твою муху своими глазами. Правда, подумала, что она – киска, – я мило улыбаюсь и снова принимаюсь за опрыскивание.

– Ты видела ее со мной?

– Нет.

– Тогда в чем дело? – в его голосе слышится облегчение. Это было бы смешно, не будь так больно.

– Я видела ее в твоем доме. Ты принимал ванну, так что я не стала тебя беспокоить – вдруг там с тобой был морской котик.

– И вместо того, чтобы удовлетворить свое любопытство, ты сбегаешь и неделями не отвечаешь на звонки, – насмешливо произносит он тоном оскорбленной невинности.

– Хорошо, можно я сейчас удовлетворю свое любопытство, раз уж ты здесь?

– Пожалуйста.

– Ты с ней спал?

– Да.

Вот так. Интересно, а какой ответ я надеялась услышать?

– Уходи.

– Я мог бы соврать, но сказал тебе правду.

– Ты молодец. Спасибо. А теперь уходи.

– Пипс, выслушай до конца…

– Я не хочу ничего слушать. Избавь меня от продолжения, Питер. Я тебе ни жена и ни любовница, так что мне не обязательно знать всю правду.

– Черт возьми, у тебя тоже был этот Дэниэл или Нил, как его там, но я же не делаю из этого трагедии.

– У меня с ним были отношения, когда мы расстались!

– А когда я, по-твоему, с ней спал?!

– Две недели назад!!! Вчера! Когда угодно!

Мне стоит большого труда взять себя в руки.

– Извини, Питер, тебе не нужно оправдываться. Ты не виноват в том, что я отношусь к тебе намного серьезнее, чем ты ко мне. Дело во мне. Просто я больше так не могу.

– Не можешь как? – в его голосе слышится шипение парового котла, готового к взрыву.

Но мне уже все равно. Мою крышу сносит.

– Так. Как сейчас. Как было всегда. Так, что я люблю тебя, а ты мной пользуешься, когда захочется!

– Я тобой пользуюсь?! Кто ты такая, чтобы я тобой пользовался? Чего ради я должен тратить пять часов на дорогу сюда и пять часов на дорогу обратно? Чтобы тобой попользоваться? Да если уж на то пошло, я могу найти, кем попользоваться и в Сиднее, и уверяю тебя, это будут девушки покруче, помоложе и покрасивее.

Я даю ему пощечину, но это его не останавливает.

– Чего ради, по-твоему, я звоню тебе эти две недели? Если я все это время кувыркаюсь в постели с двумя красотками, зачем я тебе звоню? И какого черта я прилетаю сюда в разгар процесса, по итогам которого меня могут засадить на три года, только потому, что ты не отвечаешь на звонки? Ответь мне, Пипс, какого черта я все это делаю?

– Н..н-не… не знаю, – заикаюсь я.

– Не знаешь? Я тоже не знаю! Не знаю, как меня угораздило влюбиться в самую большую дуру во всей Австралии.

В этот момент я вдруг оседаю на землю и начинаю реветь. Безудержно, по-настоящему, в голос, навзрыд, с всхлипами и соплями, как никогда не ревела с раннего детства. Мне стыдно, но я не могу остановиться.

Питер изумленно смотрит сверху вниз на меня. Потом опускается на землю рядом, обнимает и начинает успокаивать, словно ребенка.

– Ш-ш-ш! Не надо плакать, пожалуйста! – он прижимается щекой к моей мокрой щеке, рукой гладя растрепавшиеся волосы. – Прости, – я чувствую, как его губы целуют меня куда-то в висок, – Похоже, я тоже тот еще кретин, – он принимается потихоньку раскачиваться вместе со мной, в безуспешной попытке меня унять. – Я люблю тебя, Салли Пипс.

Я начинаю рыдать еще сильнее, судорожно вжимаясь руками и лбом в его рубашку. Он терпеливо гладит меня по спине, по плечам, по голове, шепча что-то нежное и почти бессвязное. От долгих слез мне становится нечем дышать, я задыхаюсь, судорожно ловя воздух ртом.

– Ну, успокойся, – он поворачивает мое горящее мокрое лицо к себе. – Черт! Ни платка, ни салфетки… – помедлив, осторожными движениями, он снимает с меня рубашку и полой принимается вытирать слезы на щеках. Потом пальцами поверх ткани, сжимает мне нос. – Давай, будь хорошей девочкой! – я послушно сморкаюсь. И тут же слезы вновь потоком начинают литься из глаз. Мне стыдно, и я закрываю лицо дрожащими ладонями. Он отдирает мои ледяные руки от лица, с испугом спрашивая: – Салли, что с тобой? Тебе плохо?

Не прекращая реветь, я пытаюсь подобрать с его колен мою рубашку – мне снова нечем дышать.

Видимо, он пугается не на шутку, потому что вдруг подхватывает меня на руки и быстрым шагом несет к ферме.

Когда Питер вносит меня в нашу конторку, плечом открыв двери, Санджай и Френни на мгновение удивленно застывают. Потом Санджай смущенно кашляя, отступает за порог, а Питер осторожно опускает меня в кресло.

– Ей надо выпить воды, – говорит Френни.

Рыдания прекратились, но теперь меня сотрясает мелкая дрожь, так что зубы стучат о стакан, который Питер подносит к моему лицу. С трудом я делаю несколько глотков, но большая часть жидкости стекает мне на грудь. С чисто женской деликатностью Френни оттесняет Питера и холодной влажной салфеткой протирает мне лицо, шею, грудь.

– Ну вот, дорогая. Легче, правда?

Я киваю и следом издаю неожиданный, жалкий звук – у меня начинается икота.

– Что с ней? – с беспокойством спрашивает Питер. – Может, надо вызвать доктора?

– Не стоит. Это просто истерика. С беременными такое бывает, – невозмутимо отвечает Френни.

Я зажмуриваюсь и задерживаю дыхание. В офисе воцаряется мертвая тишина.

– Я думала, вы знаете, – наконец произносит Френни.

– Спасибо. Теперь знаю, – раздается подозрительно спокойный голос Питера.

Я открываю глаза, чтобы увидеть выражение его лица, однако в эту минуту он наклоняется и снова берет меня на руки.

– Я… ик… – оттого, что я задерживала дыхание, звук икоты получается только громче, – …могу идти сама.

Он молчит, и мы движемся в направлении моей комнаты.

– Мне нужно с тобой поговорить, – не унимаюсь я.

– Да, нужно, – он вносит меня в комнату и сажает на постель. Снимает с меня сапоги. – Но только после того, как ты успокоишься.

– Я уже… – на сей раз мне удается преодолеть икоту.

– И после того, как успокоюсь я, – говорит он, мягко нажимая мне на плечи, заставляя откинуться на подушку. Потом обходит кровать и задергивает штору на окне.

Я чувствую, как прогибается матрас под его тяжестью, как его тело прижимается к моей спине и ногам. Одной рукой он обнимает меня под грудью, еще теснее прижимая к себе.

– Питер…

– Все, тихо. Просто помолчи.

Несколько минут тишину нарушают только звуки моей икоты, а затем я проваливаюсь в мягкий обволакивающий покой.

Сознание пробуждается постепенно. Сначала я чувствую руку Питера поперек моего тела, потом приоткрываю глаза и вижу, что опираясь головой на другую руку, он задумчиво смотрит на меня. Между бровей у него образовалась глубокая складка, и мне хочется разгладить ее. Я понимаю, что делаю это, уже когда мои пальцы касаются его лба.

– Потрясающе, ты всегда пахнешь апельсинами, – он подносит мою ладонь к губам и целует в самую серединку. Потом опускает мою руку.

– Ну что, поговорим?

– Поговорим.

Он садится на кровати и помогает мне приподнять подушку, чтобы я могла опереться спиной.

– Пипс, я не думал, что ты воспринимаешь все это так. Обычно женщины безошибочно умеют оценить степень мужской заинтересованности, – он усмехается краем рта. – Но не ты. Тебе нужно написать на лбу большими буквами. Я люблю тебя. И хотя, я знаю, ты считаешь, все юристы постоянно лгут, в этом ты можешь мне поверить. Ну, сама подумай, какой корыстный интерес у меня сейчас может быть?

Я прячу улыбку, но краем глаза замечаю, что он тоже улыбается.

– Наверное, я должен был сказать тебе это раньше, – продолжает он уже серьезно, – но я не мог, пока сам не принял мои чувства к тебе как свершившийся факт. Знаешь, это пугает – такая сильная зависимость от другого человека, от женщины. Я пробовал ее разорвать – не раз и не с одной девушкой. И снова приезжал к тебе, в расчете, что когда-нибудь мне это надоест. А потом ты исчезла на три месяца, и пережить их оказалось сложнее, чем я думал. Это напугало меня, и когда я вернулся в Сидней после нашей ссоры, я подумал – пора с этим кончать. Сначала было легко, я был очень зол на тебя, потом утвердили мое назначение, и мне казалось, что все отлично, я справляюсь. А когда стало хреново, я вдруг поехал пьяный на пляж – до сих пор удивляюсь, как по дороге не свернул себе шею… Но самое странное в том, что ты оказалась рядом – и выяснилось, что все не так плохо, что я могу смотреть на это другими глазами. Причина в тебе, я понял это тем вечером, когда мы гуляли по Сиднею, помнишь? – он смотрит на меня, и я киваю.

– Что касается Виктории, то мы с ней встречались время от времени, но я не ожидал, что она явится домой, потому что, во-первых, Керолайн… в общем, она решила, что раз Керолайн переехала, мы можем встречаться у меня, а во-вторых, я не дал ей понять, что наши отношения окончены, потому что последний раз виделся с ней еще до того, как мы с тобой помирились. Я не знаю, что она наговорила тебе, но когда она приехала, я только что вернулся с пробежки. Она рассчитывала на совместный вечер, но когда поняла, что ничего не получится, попросила отвезти ее. Я принял душ, переоделся, отвез ее домой и больше не видел, по крайней мере, до этой минуты. За что мне хочется ее убить – так это за то, что она ни словом не обмолвилась о твоем визите.

Он немного помолчал, словно взвешивая свои слова. Потом добавил:

– Кажется, это все по первому пункту. Если у тебя есть вопросы, спрашивай.

Я покачала головой.

– Теперь моя очередь. По второму пункту. Питер, я честно хотела тебе сказать. Еще в Сиднее, пока не увидела эту твою… Викторию. Ох, нет… Я вру. Я не была уверена, что скажу тебе вот так, сразу. Дело в том, что, теоретически, это может быть ребенок Дэниэла. Я встречалась с ним потому, что хотела ребенка. Я рожу его, чей бы он ни был, это мое решение. Ты ничего не обязан делать, просто ты сказал, что имеешь право знать, и поэтому… я собиралась тебе сказать.

Мы оба надолго замолкаем. Потом Питер говорит:

– Можно, я попрошу тебя об одолжении? Когда ребенок родится, ты позволишь мне сделать анализ ДНК?

– Да, конечно.

– Сколько уже?

Моя рука непроизвольно ложится на живот.

– Десять недель.

– В первый раз, у тебя ведь что-то пошло не так, да? Это может повториться?

– Надеюсь, что нет. Но я должна быть очень осторожной. И я этого очень боюсь.

Какое-то время мы оба молчим. Питер берет меня за руку, переплетая мои пальцы со своими в крепком пожатии.

– По третьему пункту. Пипс, чей бы это ни был ребенок, и чем бы это все не закончилось для тебя и для меня, я хочу, чтобы мы были вместе. Знаю, я – не подарок, да и ты – та еще штучка, – усмехается он, подняв на меня глаза, – но, похоже, вместе нам лучше, чем порознь.

У меня на глаза наворачиваются слезы.

– Эй, только не вздумай опять плакать, – полуиспуганно-полушутливо произносит Питер.

– Я никогда не надеялась услышать от тебя что-то подобное, – чтобы взять себя в руки, я пытаюсь улыбнуться. – Помнишь, когда мы встретились, ты смотрел на меня, как на какое-то противное насекомое?

– Неправда. Просто меня взбесило то, что ты творила с машиной, – улыбается Питер в ответ.

– Но если бы кто-нибудь тогда сказал тебе, что мы будем вместе, ты бы хохотал до упаду.

– Да уж, ты не принадлежала к типу женщин, который мне нравится. Но не знаю, мне кажется, чем-то ты меня зацепила уже тогда.

– Ну да, щеткой.

– А вот щетку я тебе до сих пор не простил. Ты хоть понимаешь, чего могла меня лишить? И чего могла сама лишиться? – лукаво сощурив глаза, спрашивает он.

Я фыркаю от смеха, Питер, смеясь, подается вперед, и через секунду наши смеющиеся губы встречаются. Очень быстро поцелуй из игривого переходит в глубокий, зажигающий кровь. Рука Питера ложится мне на грудь, заставляя меня податься ей навстречу, но мгновение спустя я отчаянно выдыхаю:

– Питер, ох… мне нельзя.

– Черт, извини, – виновато произносит он, отстраняясь. – Прости, я совсем забыл.

И тут мне приходит в голову одна мысль.

– Ничего страшного, милый. Это не значит, что тебе нельзя, – игриво говорю я, опуская руку на пояс его брюк. – Ты ведь у нас не беременный…

Два дня спустя раздается звонок:

– С тобой говорит безработный, но свободный человек, лишенный на ближайшие пять лет права заниматься юридической практикой. Что скажешь, Пипс, ты меня примешь?

– Конечно, приму. Приезжай.

Полгода спустя…

Я открываю глаза. Тело невесомое и странно полое внутри. Я его почти не чувствую. Вокруг, кажется, тоже что-то изменилось. Я осматриваюсь, пытаясь понять. Стены и потолок те же, та же больничная кровать, те же датчики на руках. Обстановка вполне привычная – в этой сиднейской клинике я лежу уже целый месяц – последний месяц моей беременности. И тут я понимаю, в чем дело. Я вижу свои ноги. Мне ничего не мешает. Живота нет.

Я чуть-чуть поворачиваю голову, и в поле моего зрения попадает Питер. Он стоит, глубоко засунув руки в карманы брюк, и внимательно смотрит на детскую кроватку у завешенного окна. Что-то внутри нее поглощает все его внимание.

Я пытаюсь заговорить, но это неожиданно оказывается не так просто. Губы распухли, уголки рта болезненно реагируют на попытку произнести хоть слово.