Текст книги "Дикий цветок"

Автор книги: Лейла Мичем

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 41 страниц) [доступный отрывок для чтения: 15 страниц]

Глава 29

Сайлас отложил гроссбух в сторону. С тех пор как караван отправился в путь, у него почти не оставалось свободного времени для регистрации счетов. Сначала он намеревался вести деловую документацию в тиши своего конестоги поздно вечером, отходя ко сну, но потом выяснилось, что стоит Сайласу усесться за гроссбух, как кто-то, кому срочно нужна его помощь, уже маячит за пологом фургона.

Он налил себе бренди в стакан и откинулся назад, с удовольствием смакуя напиток. До сих пор расходы были даже ниже запланированных. Жертвовать в пути необходимыми припасами тоже не пришлось. Территорию расселения индейцев крик они миновали. Сожаления вызывали непредвиденные расходы на патроны и конские путы на случай нападения индейцев, ведь животные, чего доброго, могут разбежаться. Впрочем, позже, уже в Техасе, у них будет достаточно поводов возблагодарить небо за эти покупки. Сбережения на его банковском счету, состоящие из денег, уплаченных в качестве компенсации за сгоревшие конестоги, тратить надо с большой осмотрительностью. Карсону Виндхему не надо знать о существовании у него сэкономленных средств. Если уж придется, то он лучше подгонит отчетность о своих расходах под суммы, выдаваемые тестем. Сайлас не считал такой подход к делу жульничеством. Его бережливость пойдет Карсону Виндхему на пользу, так как Сайлас твердо решил вернуть каждый цент из тех денег, которые тесть согласился ему дать за то, чтобы сбагрить с рук свою дочь.

Сайлас пока не знал, как это ему удастся, но решил начать с продажи своего конестоги в Новом Орлеане. Дальше он поедет в одном фургоне с Джереми. В голове молодого человека уже зарождались кое-какие планы касательно экономии, немного тут, кое-что там… Он будет откладывать и копить деньги, а платежи Карсона использует на обустройство Сомерсета. Большой хозяйский дом подождет до тех пор, пока он не сможет оплатить его постройку из собственного кармана. А вот своими землями, их процветанием он не имеет права жертвовать ни ради Джессики, ни ради своей гордости, ни ради чего бы то ни было еще. А кроме того, существовали слова матери, которые Сайласу так и не удалось выбросить из головы. Если ты заключишь этот брак вследствие соображений, о которых ты нам только что сообщил, земля твоя в Техасе будет проклята.

Ерунда. Проклятий вообще не существует на свете, а если бы и существовали, то, избавив Джессику от более печальной участи, он уже защитил себя от любых проклятий. Он будет откладывать часть получаемой от продажи хлопка прибыли, купит меньше рабов и земли, чем намеревался в самом начале, ради того, чтобы через пять лет, как он надеялся, иметь возможность выписать своему «благодетелю» чек на ту же сумму, за которую он продал свою душу. К чеку будет прилагаться дочь Виндхема. Джессика получит полную свободу. Она будет еще молода и сможет поехать на Север к тете, которая вполне снисходительно смотрит на аболиционистские причуды племянницы. Это самое меньшее, что Сайлас может для нее сделать.

Конечно же, осуществление всех его планов зависит от благополучного прибытия в Техас и гладкого начала.

Когда Джессика получит свободу, то сможет всерьез подумать о том, чтобы выйти замуж за Джереми. Заметно, как он ею очарован.

– За все время я не услышал от нее ни единой жалобы, ни единого каприза, Сайлас, – недавно сказал ему друг.

– У тебя куда больше шансов услышать от нее жалобу, чем у меня, Джереми.

– Только потому, что ты ее избегаешь. Джессика с тебя глаз не сводит. Если бы ты время от времени смотрел в ее сторону, то и сам бы это понял.

– Я бы смотрел, если бы не опасался, что она плюнет мне в глаза, – криво усмехнувшись, ответил Сайлас.

Не сводит с него глаз… Джереми теряет свою хваленую проницательность, если думает, что эта маленькая холодная аболиционистка чувствует к нему нечто отличное от ненависти.

– Она ведет дневник. Ты знаешь? Женщины все вверяют своим дневникам. Почему бы тебе туда не заглянуть? Может, узнаешь что-нибудь интересное.

– Я боюсь узнать, что она там пишет.

– Почитай дневник, Сайлас.

Впрочем, несмотря на безразличие и холодность Джессики, Сайлас по-своему ею восхищался. Его жена хотела принимать участие в жизни каравана и нашла свою нишу. По вечерам Джессика читала детям книжки его сына. Сначала только Джошуа сидел подле нее у костра и слушал. Потом к ним присоединились другие дети. Джессика заставила мужа поволноваться, когда, взмахнув рукой, пригласила присоединиться к ее вечерним чтениям негритят (как и следовало ожидать). После этого, конечно же, появились недовольные.

– Вам следует попросить вашу жену читать книги только детям белых, – обратилась к Сайласу жена одного плантатора.

– А почему бы вам самой не сказать ей об этом?

Никто так и не осмелился подойти к властной молодой особе, освещенной языками костра, и вечерние чтения для детей белых и рабов продолжались.

Вид Джессики, сидящей на козлах и вносящей записи в свой дневник, привел к тому, что к ней начали обращаться с просьбами неграмотные. Теребя свои шляпы в руках, они подходили и кротко просили написать за них письмо домой. Частенько днем, реже вечером Сайлас наблюдал возле нее смиренного просителя, который, нагнувшись над ее переносным письменным столиком, диктовал письмо. Заболевший ребенок получал от нее твердую конфету, попкорн, орешки и сушеные фрукты, которые мать всучила ей в дорогу. Однажды Сайлас подслушал, как Джессика говорит Типпи: «Не будем есть сладости. Оставим их детям».

Когда караван вступил на территорию обитания индейцев крик, Джессика и Типпи, желая умерить тревогу тех, кто собирался у лагерных костров, научили молоденьких девушек плести красивые венки из лиловой вистерии, багряника и белого дерна, в изобилии растущих в лесу. А еще вполне бескорыстно Джессика с готовностью жертвовала тонкую ткань своих платьев на перевязочный материал всякий раз, когда кто-нибудь в караване получал травму. Настал день, неизбежный в их положении, когда Сайласу пришлось попросить свою жену оставить один из сундуков с ее гардеробом на обочине дороги.

– Ничего страшного, – сказала на это Джессика. – Он уже почти пуст.

Опасности, лишения и невзгоды она переносила с мужеством и самоотречением, напоминая в этом Летти. Но больше всего ему импонировало то, как Джессика ведет себя с Джошуа. Сын считал ее кем-то вроде своего товарища по играм. Время от времени Сайлас замечал, как Джошуа с гордым видом расхаживает по лагерю, держа Джессику за руку и как бы говоря: «Она моя». Джессика избавляла сына от тоски по дому и Летти, унимала его страхи и защищала от опасностей. При этом обходилось без повелительности, свойственной большинству мачех. Джессика держала себя с его сыном по-дружески.

Когда Сайлас предупредил ее о том, чтобы Джессика не вела при мальчике свою аболиционистскую пропаганду, та ответила:

– Обещаю не говорить ни слова при ребенке, мистер Толивер, но сама буду вести себя так, как считаю нужным.

Наблюдая за тем, как изо дня в день растет дружба между ней и Джошуа, Сайлас по прошествии двух месяцев убедился, что между ним самим и Джессикой пропасть только углубилась. Теперь он понимал, что замечательная молодая особа, являющаяся его супругой только по договору, не желает в реальности иметь с ним ничего общего. План расплатиться с Карсоном Виндхемом и предоставить жене полную свободу созрел у Сайласа постепенно. Он заключил письменный договор и обязан следовать если не его духу, то букве. Если он вернет Карсону все, что должен ему, то сможет развестись с Джессикой. После этого она будет вольна жить своей собственной жизнью, искать свой путь, и отец не сможет ей в этом помешать.

Перед отходом ко сну Сайлас решил выкурить сигару. Теперь, когда они покинули кишащие опасностями территории, он спал в своем фургоне вместе с Джошуа. Не желая тревожить спящего мальчика, Сайлас нагнулся к костру, собираясь раскурить манильскую сигару, когда его взгляд поймал фигуру, удаляющуюся по направлению к речке. Это была женщина, одетая в развевающееся на ветру платье. Что-то было накинуто ей на плечи. По копне разметавшихся волос Сайлас узнал ее. Джессика! Ради всего святого! Ей же ясно сказали, чтобы ночью она не выходила за пределы лагеря! Чертова маленькая упрямица! Она что, забыла о хищниках, змеях и ядовитом плюще? По периметру лагеря стояли часовые, но Сайлас положил сигару в карман, взял в руку пистолет и пошел вслед за ней.

Джессика вырвалась далеко вперед, но шла она очень осторожно. В руке его жена несла свечу, которая, впрочем, была здесь излишней. Хватило бы и лунного света. Куда она идет и зачем? Она идет к реке и, кажется, знает дорогу. Вечером, когда караван остановился на привал, Сайлас видел, как его жена осматривает местность вокруг лагеря. Когда фигура исчезла в зарослях деревьев, мужчина ускорил шаг. Кричать ей он не стал, боясь того, что часовой может сначала выстрелить, а потом уж разбираться, в кого стрелял. Сайлас застал девушку стоящей на берегу реки. Он замер, когда понял, зачем она сюда пришла. Джессика стояла к нему спиной, поэтому Сайлас не смог дать ей знать о своем присутствии прежде, чем ее платье сползло с плеч и упало к щиколоткам. Уже голая, она подобрала его и положила на камень рядом с полотенцем, а потом задула свечу. С легким плеском девушка погрузилась в воду.

Сайлас, пораженный красотой ее тела в серебристом свете луны и осознающий, что в глубинах реки могут таиться опасности, нервно повернулся, заслышав треск позади. Это был один из часовых.

– А, это вы мистер Толивер! Что-то не так? Мне показалось, что я услышал подозрительный звук.

– Ничего страшного, Джонсон. Это я вышел пройтись. Не могу заснуть. Решил проверить подпругу седла, а теперь вот гуляю… Возвращайтесь-ка лучше на пост.

– Красивая ночь.

– Да.

– Желаю вам нагулять крепкий сон.

– Спокойной ночи, Джонсон.

Их голоса, должно быть, долетели до уха Джессики. Когда Сайлас вышел на берег реки, из воды выглядывала одна лишь рыжая голова.

– Джессика! – прошипел он.

Сайлас не осмеливался повышать голос, боясь привлечь внимание часового.

– Вылезайте из реки, прежде чем вас ужалит ядовитая змея!

Мокрая голова приподнялась.

– Уходите. Я… я голая, – сказала она.

Течение здесь было довольно быстрым. Серебристые руки девушки мелькали в воде, поддерживая ее на плаву.

– Ерунда! Мне все равно, голая вы или нет! Вылезайте на берег! – хриплым голосом прошептал он.

Злясь на глупость девушки, Сайлас схватил ее платье и полотенце.

– Я отвернусь и дам вам пять секунд. Если за это время вы не выберетесь на берег, то я пойду и сам вытащу вас из воды. Понятно?

Джессика не ответила. Послышался плеск воды. Спустя несколько секунд вещи вырвали из его рук. Мужчина слышал, как тяжело девушка дышит, быстро обтирая себя полотенцем.

– Я всего лишь хотела искупаться, – сказала Джессика. – Я уже давно не принимала ванны, а сегодня выдался такой жаркий денек. Я вся вспотела. Что, в Луизиане всегда так жарко в мае?

Сайлас повернулся в ее сторону. С ее длинных, мокрых волос капала вода. Ткань платья прилипла к телу, подчеркивая красоту грудей и стройность талии. Мужчина невольно почувствовал вожделение.

– Вы понятия не имеете о том, какие ядовитые твари обитают в реке, на берегу, в лесу! Больше никогда, повторяю, никогда не нарушайте правил безопасности, которые я устанавливаю! Вы меня поняли?

Джессика принялась вытирать мокрые волосы.

– Прошу прощения за то, что так халатно отнеслась к сохранности вашей инвестиции, мистер Толивер, но теперь я и сама вижу, что пошла на неоправданный риск. Днем речка выглядела такой спокойной и кристально чистой, что я не смогла устоять перед искушением. Обещаю, что в дальнейшем этого не сделаю.

– И вы думаете, что меня волнует моя инвестиция, как вы выразились?

Мужчина сделал шаг вперед. Глаза Джессики расширились. Ее губы округлились, образовав маленькое, удивленное «о». Она стала похожа на обворожительную речную нимфу, застигнутую врасплох злобным чудовищем. Девушка отступила.

– А что… я ошибаюсь, мистер Толивер?

Ему хотелось схватить и потрясти ее. Ему хотелось ее поцеловать. Сайлас приоткрыл рот, желая объясниться, но передумал.

– Думайте, что вам угодно, мисс Виндхем. А теперь ступайте к лагерю, пока нас обоих не пристрелили.

Глава 30

10 мая 1836 года

«Ерунда. Так он выразился о том, насколько ему все равно, обнажена я или одета. Была ли я уже в воде, когда он меня увидел? Не могу описать, что я чувствовала, когда, подняв голову, увидела его стоящим на берегу. В лунном свете Сайлас показался мне еще красивее, чем раньше, вот только лицо его искажала ярость. Я ощутила… снова ощутила… Смешно представить себе это сейчас, но на долю секунды мне захотелось, чтобы Сайлас спустился вниз и присоединился ко мне в воде. За что мне такое наказание? Почему я испытываю плотское вожделение по отношению к мужчине, который никогда меня не полюбит? Во-первых, я похожа на серенькую воробьиху по сравнению с красивой и утонченной женщиной, в которую он до сих пор влюблен. Во-вторых, если бы мое ледяное, недружелюбное обхождение с ним было сырым мясом, оно не привлекло бы к себе даже мухи, не то что тигра.

И разве может мужчина желать женщину, которая предпочла бы ему мула?

Рабовладельцы до сих пор смотрят на меня косо. Сайлас и Джереми, впрочем, совсем не похожи на остальных. Если уж белые люди держат негров в рабстве, то пусть лучше это будут такие справедливые рабовладельцы, как они. Я буду молиться об этом Господу. Они заботятся о потребностях и удобствах своих рабов. Из всего каравана они единственные, кто обеспечил своих негров палатками на ночь. Я узнала несколько негритянских семейств, прежде принадлежавших моему отцу. Их он послал Сайласу, выполняя пункт заключенного между ними договора. Мой муж их не знает, поэтому на ночь заковывает в кандалы, но негры из Квинскрауна ходят на свободе, а их детей, если они страдают буллезным дерматозом ступней, он позволяет возить в своем фургоне. Эти поступки много чего говорят о человеке, за которого я вышла замуж. Неудивительно, что я изменила свое первоначальное мнение о нем.

Обратно в лагерь мы возвращались в полном молчании. Сайлас шел позади меня, словно боялся, что я сбегу с тропинки в лес.

Он проводил меня к моему фургону, где сухо произнес:

«Спокойной ночи, мисс Виндхем. Постарайтесь не попадать в беду до утра, если сможете».

Я ответила:

«Конечно же смогу, мистер Толивер. Уверяю вас».

Типпи одарила меня многозначительным взглядом. Накануне она отговаривала меня идти на реку. Я улеглась спать, но долго не могла заснуть. Сквозь небольшое отверстие в брезентовой стене конестоги я видела, как Сайлас приладил москитную сетку над Джошуа, а потом со стаканом бренди и манильской сигарой в руках отошел к костру. Мне захотелось пойти к нему и спросить, что он имел в виду, когда с таким возмущением ответил на мою колкость касательно защиты им своих инвестиций.

И вы думаете, что меня волнует моя инвестиция, как вы выразились?

Он почти кричал на меня. В его устах слово инвестиция прозвучало с особым сарказмом. Так получалось, что с моей стороны было просто глупо думать, будто бы лишь забота об инвестициях заставила Сайласа пойти вслед за мной. Но с какой стати ему беспокоиться о моем благополучии? Я до сих пор вспоминаю тот огонек, который зародился в моем сердце, но мое высокомерное замечание: «А что… я ошибаюсь, мистер Толивер?» – убило в Сайласе желание пускаться в дальнейшие объяснения.

Думайте, что вам угодно, мисс Виндхем.

Что ж, мистер Толивер. У меня есть кое-какие соображения на ваш счет. Мне льстит мысль, что вы не считаете меня совсем уж некрасивой и испытываете ко мне какие-то чувства. Мне приятна мысль, что вы в достаточной мере прозорливы, чтобы понять: моя холодность – всего лишь ширма, за которой я скрываю мои растущие к вам чувства. Но нет же! Я почти уверена в том, что, узнай правду, вы в деликатной форме отвергнете мои притязания, поэтому я, не желая уронить свое достоинство, не предоставлю вам такой возможности. Будь вы настолько прозорливы, как Джереми, например, вы бы лучше разбирались в мотивах поступков людей, но, к сожалению, вы не чувствительнее деревянной колоды.

Ну вот! Надеюсь, я в достаточно доступной манере объяснила, что думаю, мистер Толивер? Через неделю, когда мы доберемся до Нового Орлеана, вы, я не сомневаюсь, будете рады избавиться от меня и надолго обо мне позабыть».

Глава 31

До Нового Орлеана оставалось всего лишь пять миль, когда кричащий ястреб, появившись из ниоткуда, упал на выносную лошадь в упряжке фургона Джессики. Конестогу швырнуло в сторону, нарушая порядок следования каравана. Джаспер просто не смог справиться с четырьмя запаниковавшими животными. Джессику сбросило с козел. Даже со своего поста во главе каравана Сайлас услышал истошный вопль Джошуа: «Джессика!» Развернув мерина, каравановожатый поскакал к фургону жены. Джессика лежала без чувств на земле. Сайлас схватил выносную под уздцы и успокоил, а затем, спрыгнув с мерина, подбежал к Джессике. Типпи высунула голову из фургона. Джаспер и Джошуа, оба плачущие, соскочили с козел.

– Извините! Извините, мистер Сайлас! – причитал Джаспер.

– Оставайся с лошадьми! Джошуа – с тобой! – приказал Сайлас.

– Папа! Папа! Вылечи Джессику! – хныкал Джошуа.

– Вылечу, сынок. Оставайся с Джаспером.

Джессика лежала на боку. Глаза закрыты. Шляпка сбилась набок. Подол ситцевого платья задрался выше колен. Перевернув девушку на спину, Сайлас увидел глубокую рану на лбу, из которой лилась кровь. При падении Джессика ударилась головой о большой острый камень на дороге. По телу мужчины пробежал озноб, словно он очутился в холодный день под сенью большого дерева. Она дышала, но на рану надо было наложить швы или прижечь, иначе могла начаться гангрена. К нему подбежала Типпи.

– Нам нужны полотенца, Типпи.

– Сейчас, мистер Сайлас.

Со сжимающимся сердцем Сайлас развязал ленты на шляпке Джессики, осторожно снял ее и прижал к ране. Затем он одернул подол ее платья. Господь Вседержитель! И что эта девчонка делает здесь в выцветшей ситцевой шляпке и грязных башмаках? О чем ее отец думал, отправляя свою дочь с караваном? О чем он думал, соглашаясь на это?

Джессика открыла глаза.

– Не шевелитесь, – мягким голосом произнес он.

– Что случилось?

– Вы упали.

Рядом с ворохом полотенец в руках присела Типпи. В ее огромных глазах было смятение.

– О, Джессика, – простонала негритянка.

– Со мной все хорошо, Типпи.

– Давайте лучше удостоверимся, – сказал Сайлас.

Мужчина слышал, как рыдает его сын.

– Типпи, я займусь миссис Джессикой, а ты пока пойди и успокой моего сына.

– Прошу вас, мистер Сайлас, позвольте мне остаться с нею.

Джессика пожала негритянке руку.

– Делай так, как он сказал, Типпи. Джошуа надо успокоить.

Сайлас прижимал полотенце к ране на ее голове, стараясь остановить кровотечение, и в то же время ощупывал руки и плечи девушки в поисках перелома. Затем он принялся щупать лодыжки и колени.

– Что-нибудь болит? Сломано?

– Нет. Я чувствую тошноту, и у меня болит голова.

– Вы сильно ушиблись, когда падали. У вас рассечена кожа на голове. Пошевелите-ка руками и ногами.

Джессика послушно приподняла и подтянула к груди одну ногу, затем другую, взмахнула обеими руками.

– Видите? Со мной все в порядке, – заплетающимся языком промолвила она.

У Сайласа на сей счет были большие сомнения.

Прискакал Джереми с бинтами и мазью. Кучер фургона, следовавшего за конестогой Джессики, принес деревянное ведро с дождевой водой из бочонка, приделанного сзади к ее фургону.

Сайлас слышал, как Типпи успокаивает Джошуа, пока он сам и Джереми возились с раной Джессики. Она лежала бледная и ко всему равнодушная, а друзья обсуждали, что делать дальше. Когда смыли кровь, оказалось, что рана не настолько страшная, как Сайлас опасался. Осколков костей в ране не видно, но ее все равно следует немедленно обработать, иначе не избежать заражения. Следует ли везти Джессику в фургоне в Новый Орлеан, или лучше будет доставить врача сюда? Мужчины согласились, что тряска в фургоне не пойдет раненой на пользу. К тому же в поисках врача в большом незнакомом городе будет потеряно много времени.

– Я бы посоветовал прибегнуть к помощи Томагавка, – предложил Джереми. – Его соплеменники столетиями лечат подобного рода ранения.

Индеец из племени крик стоял невдалеке. Его обычно бесстрастное лицо подернулось тенью тревоги. Вежливость и обходительность Джессики завоевали расположение индейца.

– Надо принести листья алое. Они растут тут поблизости.

– Посмотрим, что ты сможешь сделать, – сказал Джереми, но Томагавк уже исчез в лесу.

Караван остановился. От повозки к повозке передавалась весть о несчастье, постигшем Джессику. Ее щедрость и любовь к детям растопили некоторые из холодных сердец ее недоброжелателей. Люди вылезали из повозок и взволнованно смотрели в сторону ее конестоги. Никто, впрочем, не спешил на помощь. В долгом пути произошло достаточно несчастных случаев, чтобы люди усвоили: лучше всего не мешаться под ногами, а оставаться со своими семьями и животными.

Вскоре появился Томагавк Лейси, неся сорванное им растение, усыпанное толстыми темно-зелеными листьями. Сайлас и Джереми посторонились. Индеец опустился на колени подле раненой девушки. Она находилась на грани беспамятства, но, когда Томагавк начал разбинтовывать ей голову, встревожилась.

– Я помогу вам, миссис Джессика.

– Спасибо, мистер Лейси.

Индеец отрезал несколько напоминающих кактусы листьев. На месте срезов выделилась прозрачная жидкость, которой он начал капать Джессике на рану.

– Рассечено вверх и вниз, – произнес Томагавк, махнув рукой вертикально в направлении Сайласа и Джереми. – Не прямо поперек, – индеец рубанул рукой воздух горизонтально. – Хорошо. Кожу можно стянуть обратно. Заживет.

Джереми принялся рвать полотенце на полосы.

– Рану надо промыть водой, которую… из-под огня…

– Кипяченой водой? – уточнил Сайлас.

Томагавк согласно кивнул головой.

– Если не… не…

Он не смог вспомнить английского слова.

– Если не будет заражения, – помог ему Джереми.

Индеец вновь кивнул.

– Если не будет заражения, она поправится, – сказал он.

Палец индейца скользнул вдоль его виска.

– Шрам… может.

– Большое спасибо, – поблагодарил Сайлас, очень надеясь, что Томагавк не ошибается и лечить заражение обычным способом не придется.

Его едва не стошнило, когда перед мысленным взором предстали картины одна другой отвратительнее: раскаленный утюг, прикасающийся к ране Джессики… игла с продетым в нее кетгутом, вонзающаяся в ее нежную плоть… Принесли кипяченую воду. Томагавк промыл рану, приложил свежее алое и крепко-накрепко, чтобы плоть лучше срасталась, обмотал голову Джессики лоскутами полотенца.

Сайлас и Джереми совещались, что же делать дальше. В конце концов Толивер, бережно поддерживая голову Джессики, покоящуюся на его плече, передал жену из рук в руки Джереми, стоящему в конестоге. После этого и сам Сайлас быстро забрался в фургон. Вместе они уложили Джессику на ее соломенный тюфяк.

– Я останусь с ней, – заявил Сайлас. – Если у нее начнется жар, надо будет послать за врачом. Скажи Типпи, чтобы присматривала за Джошуа. Пусть едут в моем фургоне.

– Типпи может не согласиться. Она захочет остаться со своей хозяйкой.

– А я хочу остаться со своей женой, – заявил Сайлас тоном, не предусматривающим возражений.

– Я распоряжусь разбивать лагерь на ночь, – сказал Джереми. – Надо будет принести настойку опия. У твоей жены будет ужасно болеть голова.

Джессика приоткрыла глаза и увидела Сайласа, натягивающего над ней москитную сетку.

– Я буду жить? – спросила она.

Мужчине показалось, что в вопросе девушки прозвучали почти веселые нотки. Опустившись на корточки, он убрал пряди волос, упавшие на повязку.

– Да, – ответил Сайлас. – Ваша голова оказалась слишком крепкой для того камня.

Лицо девушки озарила легкая улыбка.

– Тем хуже для вас, – произнесла Джессика.

– Тем хуже для камня.

Джереми вернулся с настойкой опия и местным фермером, который выехал встречать караван с плодами собственного труда на продажу. Джереми сказал, что Сайласу следует его выслушать. Друг ответил, что это подождет – надо дать Джессике ложку красновато-коричневой, очень горькой на вкус жидкости, которую использовали в качестве болеутоляющего.

Девушка застонала, когда Сайлас поднял ей голову. Ложка замерла у ее рта.

– Что это?

– От этого вам полегчает. Откройте рот.

Приняв лекарство, Джессика скривилась. Сайлас быстренько напоил жену водой из ковша, чтобы перебить мерзкий вкус во рту.

– Где Типпи? – поинтересовалась она.

– С моим сыном.

– А почему вы не с ним?

– Потому что я с вами.

Веки девушки сонно опустились.

– Хорошо, – пробормотала она.

Фермер сообщил новости, заставившие покраснеть от стыда кое-каких недоброжелателей Томагавка Лейси, которые то и дело бурчали и злословили у него за спиной. Пока караван двигался по землям Джорджии и Алабамы, к вящему недовольству многих переселенцев, индеец уводил их подальше от немногих обитаемых городков и поселений на севере, следуя через густые леса, болота и заросшие берега, по труднопроходимым, но куда более безопасным тропам, тянущимся вдоль южных границ штатов. Некоторые только тем и занимались, что ворчали по поводу выбора Томагавка. Один переселенец лишился на крутом склоне фургона и обвинил в своей беде индейца. Незадачливый хозяин повозки принялся угрожать Томагавку стальным острием пики, но вмешался Джереми. Обезоружив мужчину, он заявил, что в случившемся виновата лень последнего. Надо было придумать что-нибудь, дабы притормозить движение фургона.

Ропот недовольных усилился, когда они узнали, что армия Санта-Анны больше не представляет для них угрозы. Мексиканцы потерпели поражение в столкновении с войсками Сэма Хьюстона у местечка Сан-Хасинто. Санта-Анна попал в плен. Узнав об этом, некоторые переселенцы принялись спрашивать, зачем им делать крюк в направлении Нового Орлеана и переправляться через реку Сабин, если можно ехать в Техас напрямую.

Джереми заявил, что всякий желающий может покинуть их и следовать дальше на свой страх и риск первоначальным маршрутом. Несколько семейств так и сделали. Они уверяли, что индейцы крик напасть на них не осмелятся, а в городке Роанок, в штате Джорджия, у них есть родня, которую переселенцы обещали навестить по пути. Сейчас от фермера Сайлас узнал, что в конце весны на Роанок напали индейцы. Городок сожжен до основания. Большинство белых его жителей перебиты. В округе Чеймберс, штат Алабама, тоже, как оказалось, неспокойно. А ведь многие в караване собирались пополнить свои запасы и отправить родным с оказией письма из этого округа. Только благодаря разумному совету Томагавка караван из Виллоу-Гроув не пал жертвой индейцев крик.

Последующие новости оказались еще более тревожными и внушающими страх. В начале месяца команчи напали на поселение в восточной части Техаса. Они живьем сожгли поселенцев в их домах, изнасиловали нескольких женщин, замучили до смерти местного патриарха Джона Паркера и похитили его девятилетнюю внучку Синтию-Анну.

– Всеблагой Господь! – воскликнул Сайлас, представляя кричащего Джошуа, перекинутого через спину быстрого мустанга индейского воина, и рыжий скальп Джессики, прицепленный к копью того же команчи. – Именно туда мы и направляемся.

– Тем больше у тебя причин оставить Джесс и Джошуа в Новом Орлеане, – сказал на это Джереми.

Когда Сайлас вернулся к ее фургону, Джессика уже спала. Он присел возле нее и время от времени щупал девушке пульс, прикладывал руку к ее лбу, желая убедиться, что он не горячий, и прислушивался к ее дыханию, боясь пропустить момент, если оно станет учащенным. Проведя около часа в весьма неудобном положении, мужчина наконец расслабился, вытянул ноги и прислонился спиной к борту фургона. Он слышал, как переселенцы снаружи разбивают лагерь. Мэдди принесла ему ужин. Типпи привела Джошуа. Сайлас позволил им взглянуть на спящую Джессику, а потом отправил обоих спать.

Совсем стемнело. Сайлас зажег лампу и решил подложить себе под спину отделанную бахромой бархатную подушечку Джессики. Это была одна из двух подушек, служивших его жене напоминанием о роскоши, оставленной позади. Сайлас примостил ее позади себя, облокотился и почувствовал что-то твердое. Оказалось, что один из швов распорот и внутрь сунута книга. Испытывая сильнейшее любопытство, мужчина извлек ее из тайника. Это была обтянутая красной кожей толстая тетрадь, в которую, как он множество раз замечал, Джессика что-то записывала в течение долгих, навевающих скуку часов дневного перехода. Сайлас бережно держал ее в руках с таким видом, словно нашел Святой Грааль. Ему вспомнились слова Джереми: Женщины все вверяют своим дневникам. Почему бы тебе туда не заглянуть? Может, узнаешь что-нибудь интересное.

Сайлас взглянул на Джессику. Жена мирно посапывала во сне. Ровное дыхание. Кожа над повязкой казалась прохладной на ощупь. Мужчина поправил москитную сетку, подушку под спиной и сел, сложив руки на груди. Красный сафьян тетради светился рубиновым светом и был в пределах его досягаемости. Сайлас время от времени отгонял и прихлопывал на себе назойливых насекомых, прислушивался к звукам, заполнявшим тишину ночи. Наконец, уступив искушению, он бросил взгляд на прикрытые веки жены и потянулся к ее дневнику.