Текст книги "Месть. Идеальный сценарий (СИ)"

Автор книги: Лея Вестова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

Глава 9

Дмитрий был в ярости. Но это была не та горячая, крикливая ярость, что сжигает дотла в одно мгновение. Это была холодная, концентрированная ярость профессионала, которого унизили на его же территории. После нашего возвращения из сквера атмосфера в конспиративной квартире стала плотной, как ртуть. Воздух можно было резать ножом. Стена, выросшая между нами во время моей истерики, никуда не делась. Она стала невидимой, но от этого не менее реальной. Мы избегали смотреть друг на друга, наши разговоры свелись к коротким, функциональным фразам: «Тебе что-нибудь нужно?», «Я заказал еду, принесут через час», «Запри дверь».

Я чувствовала себя виноватой за свой срыв, за несправедливые обвинения. Но страх, липкий и всепроникающий, парализовал мою волю, не давая найти правильные слова для извинения. А он… он был погружен в свою холодную ярость. Он часами сидел за ноутбуком, его лицо, освещенное безжизненным светом экрана, напоминало каменную маску. Желваки на скулах перекатывались, а пальцы с силой впивались в мышь. Он не просто работал. Он вел войну. Он пытался понять, как они это сделали. Как нашли нас? Как обошли все его системы безопасности? Проникновение в квартиру было не просто акцией устрашения. Это была демонстрация силы, наглое, издевательское послание лично ему: «Мы знаем о тебе все. Мы знаем о ней все. Вы в ловушке, и стены этой ловушки – это твой профессионализм, твоя самоуверенность, твое прошлое».

Он понял, что против него играют не просто нанятые бандиты или продажные юристы. Против него играют люди с практически неограниченными ресурсами. Люди, у которых есть доступ к закрытым государственным базам данных, к биллингам мобильных операторов, к информации, которую могут достать только спецслужбы. Его обычные методы – анализ, наблюдение, сбор информации из открытых источников – больше не работали. Они были бесполезны против врага, который видел всю доску, в то время как Дмитрий мог разглядеть лишь пару клеток вокруг себя.

И тогда он принял решение. Решение, которое, как я поняла позже, далось ему нелегко. Он решил спуститься в ад. В тот самый личный ад, из которого когда-то с таким трудом выбрался.

Я услышала этой ночью. Я не спала, лежа в своей комнате и прислушиваясь к каждому шороху в квартире. Он думал, что я сплю. Я услышала, как он вышел на кухню и тихо набрал номер на своем «чистом» телефоне. Его голос, обычно спокойный и ровный, изменился. Он стал ниже, жестче, в нем появились интонации, которых я никогда не слышала раньше. Это был голос человека, привыкшего говорить на другом языке – языке улиц, долгов, опасностей и старых счетов.

– Сергеич, привет. Это Волков… Да, я. Живой, не дождетесь… Слушай, у меня к тебе разговор есть. Серьезный… Нет, не по телефону. Помнишь наш должок по Питеру? Тот самый, с контейнерами… Вот, пришло время его вернуть. Мне нужна «пробивка» по-тихому. Очень по-тихому. И пара ушей в одном ведомстве… Да, именно там. Цена вопроса не имеет значения.

Я лежала, затаив дыхание. Я не знала, кто такой этот Сергеич, и что за история с контейнерами в Питере, но от одного тона Дмитрия по спине пробегал холодок. Это был не разговор детектива с информатором. Это был разговор с человеком из того мира, где услуги оплачиваются не только деньгами, но и чем-то гораздо более опасным.

Через полчаса был еще один звонок.

– Леха, здравствуй. Не удивляйся… Да, столько лет прошло… Слушай, нужна твоя помощь. Твои ребята еще занимаются «наружкой»? Мне нужен один объект. Полный контроль, двадцать четыре на семь. Адреса, контакты, передвижения… Все. Чисто и незаметно, как в старые добрые… Да, я знаю, что ты завязал. Я тоже завязал. Но иногда жизнь заставляет развязывать. Заплачу тройной тариф. Налом.

Он погружался в это болото все глубже, прямо у меня на глазах. Он будил призраков своего прошлого, реанимировал старые, опасные связи, рискуя всем ради меня. И от этого осознания мое чувство вины становилось невыносимым. Моя война, моя месть, моя борьба за справедливость развращали и затягивали в грязь единственного человека, который пытался мне помочь.

Несколько дней прошли в гнетущем, напряженном молчании. Дмитрий почти не разговаривал со мной, полностью уйдя в работу. Он ждал. Ждал, когда его призраки из прошлого принесут ему информацию.

А враги нанесли свой удар. И этот удар был нацелен не на меня. Он был нацелен в самое сердце моего защитника. В его прошлое.

Это случилось утром. Дмитрий сидел за ноутбуком, когда его телефон коротко пиликнул – пришло сообщение. Он открыл ссылку. Я, стоявшая в дверях кухни с чашкой остывшего кофе, увидела, как его лицо изменилось. Оно не стало злым или испуганным. Оно стало пустым. Абсолютно пустым. Словно из него разом ушла вся жизнь. Не говоря ни слова, он развернул ко мне экран ноутбука.

Это был один из самых популярных и грязных новостных телеграм-каналов, известный своими «сливами» и заказными статьями. Заголовок был набран крупными, кричащими буквами: «ОБОРОТЕНЬ В ПОГОНАХ: ВСЯ ПРАВДА О СКАНДАЛЬНОМ „ДЕЛЕ ВОЛКОВА“».

Это была статья-бомба. Профессионально написанная, полная полуправды и откровенной лжи, но от этого не менее убедительная. В ней рассказывалось о «скандально известном бывшем следователе Дмитрии Волкове», которого якобы с позором «выгнали» из органов несколько лет назад. Автор статьи утверждал, что в распоряжении редакции оказались «новые шокирующие обстоятельства» его самого громкого дела – дела о коррупции высокопоставленного чиновника из министерства строительства.

«Ключевой свидетель обвинения по тому делу, бизнесмен N, давно проживающий в Испании», – говорилось в статье, – внезапно решил прервать многолетнее молчание. В эксклюзивном интервью нашему изданию он признался, что следователь Волков оказывал на него беспрецедентное психологическое давление и, по сути, заставил дать ложные показания против «невиновного» чиновника, сфабриковав большую часть улик. «Он угрожал моему бизнесу, моей семье, – цитировал канал слова свидетеля. – У меня не было выбора. Я оговорил честного человека. Все эти годы я жил с этим грузом на душе».

Я читала этот текст, и меня начинало тошнить. Это была идеальная информационная атака. Рассчитанная, выверенная, безжалостная.

А за ней последовала и юридическая. Не успела я дочитать статью до конца, как у Дмитрия зазвонил телефон. Он посмотрел на номер, и его губы скривились в горькой усмешке.

– Следственный комитет, – коротко бросил он и ответил на звонок. – Волков слушает… Да, я… Понимаю… Когда? Через два часа. Буду.

Он положил трубку.

– Меня вызывают на допрос. В качестве подозреваемого.

Он ушел через час. Спокойно, собранно, без лишних слов. Только в дверях на секунду обернулся и сказал:

– Запрись на все замки. Никому не открывай. Я позвоню.

Время его отсутствия было пыткой. Я сидела в пустой квартире и сходила с ума от неизвестности. Я представляла себе холодные кабинеты, безразличные лица следователей, унизительные вопросы. Я прокручивала в голове его ночные разговоры и понимала, что враги ударили на опережение. Они узнали, что он начал копать, и решили нейтрализовать его, ударив по самому уязвимому месту.

Он вернулся поздним вечером. Я услышала, как он открывает дверь своим ключом, и бросилась в коридор. Одного взгляда на него было достаточно, чтобы понять – случилось худшее.

Он был совершенно опустошен. Не физически – морально. Так выглядит солдат, вернувшийся с проигранной войны. Плечи опущены, взгляд потухший, в движениях – свинцовая усталость. Он прошел на кухню, не глядя на меня, достал из своего портфеля бутылку виски, которую, видимо, купил по дороге, и плеснул себе на два пальца в стакан. Выпил залпом, как воду.

– Мне предъявили обвинение, – сказал он глухим, безжизненным голосом. – Превышение должностных полномочий и фальсификация доказательств. Взяли подписку о невыезде.

Он налил себе еще.

– Счета агентства и все личные счета заморожены до выяснения обстоятельств. Лицензию приостановили. Я теперь официально – никто. Просто гражданин Волков, находящийся под следствием.

Он горько усмехнулся, и в этой усмешке было столько боли, что у меня сжалось сердце.

– Они использовали мои же методы против меня. Нашли слабое звено – того свидетеля. Надавили, заплатили, пообещали защиту. Классика. Тот чиновник, которого я посадил, год назад вышел по УДО. Тихий, незаметный, но с огромными деньгами и связями. И с огромной жаждой мести. А Слава с покровителями просто дали ему зеленый свет и ресурсы. Они разбудили его призрака, чтобы он сожрал меня.

Он тяжело опустился на стул и, наконец, посмотрел на меня. В его глазах не было стали, не было уверенности. В них было то, чего я никогда не видела раньше. Поражение.

– Кира, – сказал он тихо, но отчетливо. – Я больше не могу тебе помогать. Я стал обузой. Якорем. Любое доказательство, которое я найду, теперь будет считаться в суде сомнительным, добытым лицом под следствием с целью оказать давление на твоих оппонентов. Они превратят меня из твоего защитника в твоего подельника. Они скажут, что ты наняла преступника, чтобы сфабриковать дело против своего мужа. Тебе нужно найти другого человека. Немедленно. Я подставил тебя.

– Никогда, – твердо сказала я. Страх за себя испарился, уступив место яростной, отчаянной преданности. Я подошла к нему, взяла стакан из его дрожащей руки и поставила на стол. – Слышишь? Никогда. Мы будем бороться. Вместе. За тебя и за меня.

Он поднял на меня свой потухший взгляд, и я увидела в нем бездну отчаяния. Он не верил мне. Он считал себя проигравшим. Мой единственный защитник, мой несокрушимый рыцарь, мой последний оплот надежности сам оказался под ударом. И теперь уже ему, а не мне, грозила тюрьма. Роли поменялись. И я поняла, что теперь моя очередь быть сильной. За нас обоих.

Глава 10

Ситуация стала критической. Воздух в нашей конспиративной квартире, и без того спертый и тяжелый, превратился в яд. Он был пропитан отчаянием Дмитрия, его глухим, молчаливым поражением, которое было страшнее любых криков и обвинений. Он больше не сидел за ноутбуком, пытаясь найти лазейки. Он просто сидел. Иногда часами смотрел в стену, иногда методично, до блеска, чистил свой пистолет, который лежал в сейфе – привычка из прошлой, силовой жизни, механическое действие, успокаивающее нервы. Он почти не ел, почти не спал. Он превратился в тень самого себя, в живое воплощение вины и бессилия.

А враги, почувствовав кровь, усилили давление. Капкан, в котором мы оказались, сжимался с каждым днем. Теперь их главным оружием был не мой позор. Их главным оружием была свобода Дмитрия.

Звонки от Юрия Семеновича стали почти ежедневными. Его тон изменился. Исчезла приторная сладость, уступив место холодной, триумфальной наглости.

– Кирочка, дорогая, ну что же ты так долго думаешь? – говорил он мне по «грязному» телефону, и я знала, что Дмитрий в соседней комнате слышит каждое слово. – Время уходит. У твоего друга-детектива дела совсем плохи. Очень плохи. Статья серьезная, доказательства «железные». Следователь настроен решительно. Боюсь, без помощи очень влиятельных людей ему не обойтись.

Он делал паузу, давая яду впитаться.

– Но ты же понимаешь, Кира, мир не без добрых людей. Вячеслав Андреевич, несмотря на твой ужасный поступок, все еще испытывает к тебе… теплые чувства. Он готов поговорить с кем надо. Один звонок – и обвинения против господина Волкова могут… испариться. Растаять, как дым. Всего один звонок. В обмен на одну твою подпись под бумагами. Подумай о нем, Кирочка. Ты же не хочешь, чтобы человек, который пытался тебе помочь, сел в тюрьму на долгие годы из-за тебя? Это будет исключительно на твоей совести.

Каждое его слово было как удар хлыстом. Они били по самому больному, по моему чувству вины, которое и без того разрослось до чудовищных размеров. Я была причиной его крушения. Моя война, моя месть разрушали его жизнь. Я смотрела на осунувшееся, серое лицо Дмитрия и понимала, что не могу этого допустить. Не могу позволить ему заплатить своей свободой за мою борьбу.

В отчаянии, когда кажется, что все ходы просчитаны и ведут к неминуемому поражению, рождаются самые безумные решения. Мой мозг, лихорадочно искавший выход, наткнулся на единственную оставшуюся на доске фигуру, которую еще можно было попытаться сдвинуть. Антон Зайцев. Актер. Пешка, с которой все началось. Он был их первородным грехом, их слабым звеном. Если я смогу заставить его говорить, если у меня будет его признание на диктофоне – у нас появится шанс. Шанс перевернуть игру.

Я должна была сама поговорить с ним. Убедить. Заплатить. Запугать. Все что угодно, лишь бы получить его голос, его слова, его правду.

Я знала, что Дмитрий будет категорически против. Это было безрассудно, опасно и абсолютно непрофессионально. Он бы никогда не позволил мне пойти на такой риск. Поэтому я решила действовать за его спиной. Это было еще одно предательство с моей стороны – предательство его доверия, его методов, но я оправдывала себя тем, что делаю это ради него. Ради его спасения.

Но как найти человека, который профессионально залег на дно? У меня не было ресурсов Дмитрия. Но у меня были деньги из отцовского сейфа и память. Память о разговорах отца, о тех временах, когда проблемы решались не только в судах. Я вспомнила одно имя, которое отец упоминал с брезгливым уважением. Некий «Петрович», человек со скользкой репутацией, бывший оперативник, ставший «решалой» – специалистом по деликатным поручениям, информатором, который мог достать что угодно и кого угодно за правильную цену. Отец как-то воспользовался его услугами для проверки одного нечистого на руку подрядчика и потом сказал мне: «Никогда не связывайся с такими людьми, Кира. Затягивает, как болото».

Теперь я сама была готова шагнуть в это болото.

Я нашла номер «Петровича» через старые отцовские записные книжки. Встречу он назначил в бильярдной на окраине города – прокуренном, полуподвальном помещении, где время, казалось, остановилось в девяностых. Он оказался полным, обрюзгшим мужчиной с бегающими глазками и влажной ладонью. Он знал, кто я. И он наслаждался моим унижением, моей нуждой в его грязных услугах.

– Гордеева-младшая, – протянул он, оценивающе оглядывая меня. – Слышал, у тебя проблемы. Большие проблемы.

– Мне нужно найти одного человека, – сказала я. – Актер, Антон Зайцев. Вот его фотография.

Он мельком взглянул на снимок, который я скачала из интернета.

– Зайцев… Слышал про такого. Парень сильно нашумел и исчез. Испугался. И правильно сделал. Информация по нему будет стоить дорого. Очень дорого.

Я молча достала из сумки толстый конверт с деньгами. Он пересчитал купюры, не скрывая жадной улыбки.

– Хорошая девочка. Понимающая, – он спрятал деньги во внутренний карман. – Дай мне сутки. Если он в этом городе, я его найду.

На следующий день он позвонил и назвал адрес. Дешевая гостиница «Восход» в Люберцах. И добавил с ухмылкой:

– Только будь осторожна, девочка. Парень напуган до смерти. И не просто так. Люди, с которыми ты связалась, шутить не любят. Совсем.

Я готовилась к этой поездке, как к боевой операции. Надела самую неприметную одежду, какая у меня была – черную толстовку с капюшоном, потертые джинсы, старые кроссовки. Убрала волосы в тугой хвост, смыла остатки макияжа. Я смотрела на себя в зеркало и не узнавала. Исчезла Кира Гордеева, хозяйка бизнес-империи. Осталась только безымянная тень, готовая на все.

Я дождалась, пока Дмитрий уйдет на очередной допрос, и вызвала такси. Поездка в Люберцы была как путешествие в другой мир. Блеск и роскошь центра Москвы сменились унылыми панельными многоэтажками, разбитыми дорогами и серыми, безрадостными промзонами. Такси высадило меня у обшарпанного трехэтажного здания с гордой, но облупившейся вывеской «ГОСТИНИЦА ВОСХОД». Одна из букв не горела, и над входом зловеще мерцало «ГОСТИ ЦА».

Воздух здесь был другим. Он пах безнадежностью. В холле стоял тяжелый запах перегара, хлорки и старой, мокрой ткани. За стойкой сидела уставшая женщина с мертвыми глазами, которая даже не подняла головы, когда я вошла. Я прошла по тусклому коридору, покрытому затертым линолеумом. Лампочки под потолком горели вполнакала, отбрасывая на стены дрожащие, уродливые тени. Я нашла его номер. 307.

Подойдя к двери, я на секунду замерла. Сердце колотилось где-то в горле. Руки стали ледяными. Я сделала глубокий вдох, пытаясь унять дрожь, и постучала.

За дверью было тихо. Я постучала снова, настойчивее. Послышалось шарканье, потом щелчок замка. Дверь приоткрылась на несколько сантиметров. В щели показалось заспанное, опухшее лицо. Зайцев. Он был еще хуже, чем я могла себе представить. Недельная щетина, красные, воспаленные глаза, нездоровая желтизна кожи.

Он смотрел на меня несколько секунд пустым, неузнающим взглядом. А потом его зрачки расширились от ужаса. Он узнал. И в этом узнавании была вся палитра животного страха. Он попытался захлопнуть дверь, но я была готова к этому. Я резко просунула ногу в проем, не давая ему закрыться.

– Нам нужно поговорить, – твердо сказала я, проталкиваясь внутрь.

– Убирайтесь! – прохрипел он, отступая вглубь комнаты. – Я ничего не знаю! Я вас не видел! Пожалуйста, уходите!

Комната была под стать коридору. Продавленная кровать с грязным бельем, стол, заставленный пустыми бутылками и остатками еды. В воздухе висел удушливый смрад.

– Я заплачу вам, – сказала я, игнорируя его мольбы. Я достала из рюкзака второй конверт с деньгами. Последнее, что у меня было. Я демонстративно положила его на стол. – Вдвое больше, чем они. Втрое. Просто расскажите все на диктофон.

Я незаметно включила маленький диктофон в кармане толстовки.

– Я гарантирую вам защиту. Мы сможем уехать из страны. Я куплю вам билет куда угодно. Новый паспорт, новая жизнь.

Он посмотрел на деньги, потом на меня. И в его глазах, полных страха, промелькнуло что-то еще. Какая-то отчаянная, горькая жалость. Жалость ко мне.

– Вы… вы ничего не понимаете… – зашептал он, озираясь на дверь, словно ждал, что она сейчас слетит с петель. – Вы думаете, это деньги решают? Эти деньги… это просто бумажки! Они вас не спасут. И меня тоже.

Он подошел ко мне вплотную, его трясло.

– Вы думаете, это ваш муж такой страшный? – его шепот был едва слышен. – Слава – он просто марионетка, жадный дурак. За ним стоят… звери. Вы слышите? Не люди. Звери. Они не в суде разбираются. Они в лесу закапывают. У них везде свои глаза, свои уши. Они найдут нас на другом конце света, в любой дыре!

Он схватил меня за плечи.

– Они уже знают, что ваш детектив копает. Думаете, его проблемы с законом – это случайность? Это они ему «привет» передали! Предупреждение! А следующий «привет» будет последним! И для него, и для меня, и для вас!

Его лицо было в нескольких сантиметрах от моего. Я видела в его глазах отражение своего собственного ужаса.

– Убирайтесь! – он почти плакал. – Умоляю вас, уходите, пока они не узнали, что вы здесь! Бегите! Бегите из города, из страны! Спасайте свою жизнь!

Он с силой, которой я от него не ожидала, вытолкнул меня в коридор и захлопнул дверь. Я услышала, как с той стороны один за другим поворачиваются замки, как двигается тяжелая задвижка. Он забаррикадировался в своей норе, в своем маленьком, вонючем аду.

Я осталась стоять в тусклом, грязном коридоре. Диктофон в кармане был бесполезен. Деньги на столе были бесполезны. Мой отчаянный план провалился.

Но я не просто не получила доказательств. Я получила нечто гораздо худшее. Я получила подтверждение. Подтверждение того, что я имею дело не с мошенниками, а с безжалостными убийцами. С системой, у которой длинные руки и нет никаких моральных ограничений.

Я медленно побрела по коридору к выходу. Ноги были ватными. Мир сузился до одной мысли: Дмитрий в опасности. В смертельной опасности. И я сама только что, возможно, подписала ему смертный приговор, приведя за собой «хвост».

Выйдя на улицу, я вдохнула холодный, сырой воздух. Он не принес облегчения. Я посмотрела на серые, унылые здания вокруг. И почувствовала это с оглушительной ясностью. Я была абсолютно одна. Одна против стаи волков, и у меня не было ничего, кроме голых рук.

Глава 11

Я вернулась в конспиративную квартиру полностью разбитой. Дорога из люберецкого ада обратно в мою стерильную тюрьму прошла как в бреду. Огни ночного города сливались в смазанные, безразличные полосы, таксист что-то говорил о политике, но его слова не долетали до моего сознания, отскакивая от глухой стены шока. Я была пустой оболочкой, выжженной дотла ужасом, который я увидела в глазах Антона Зайцева. «Звери». Это слово пульсировало в висках, отбивая погребальный ритм. «Они в лесу закапывают».

Войдя в квартиру, я закрыла за собой дверь на все замки и медленно сползла по ней на пол. Тишина. Абсолютная, мертвая тишина, которая больше не казалась спасительной. Теперь она была зловещей. Она была наполнена невысказанными угрозами и эхом слов запуганного актера. Чувство безысходности было почти физическим. Оно давило на грудь, мешая дышать, сковывало конечности ледяным холодом. Мой отчаянный, безумный план не просто провалился. Он обернулся катастрофой. Я не только не получила доказательств, я получила нечто гораздо худшее – подтверждение того, что Дмитрий был прав с самого начала. Мы имели дело не с аферистами. Мы имели дело с чудовищами, для которых человеческая жизнь не стоила ничего.

Я сидела в темноте коридора, обхватив колени руками, и меня трясло. Не от холода. От осознания того, что я, возможно, только что подписала смертный приговор и себе, и Дмитрию. Мой визит к Зайцеву не мог остаться незамеченным. «Звери» наверняка уже знали о нем. И теперь они будут действовать. Быстро и безжалостно.

Собрав последние остатки воли, я достала «чистый» телефон и позвонила Дмитрию. Нужно было признаться. Нужно было предупредить.

Он ответил после первого же гудка, словно ждал.

– Кира? Что случилось?

Мой голос был хриплым шепотом. Я рассказала ему все. Про «Петровича», про поездку, про грязный отель, про панический ужас Зайцева. Я не упустила ни одной детали, включая его безумные, полные ужаса предостережения. Я говорила и плакала – тихими, горькими слезами поражения и вины. Я призналась, что действовала за его спиной, потому что не могла больше смотреть, как его уничтожают из-за меня.

Он не ругал меня. Он не упрекал в безрассудстве. Он молча слушал, и в его молчании было столько невысказанной боли, столько понимания и поддержки, что от этого становилось только хуже. Его молчание было страшнее любых обвинений. Оно означало, что он понимает мотивы моего безумства. Оно означало, что он и сам чувствует себя загнанным в угол.

– Запри дверь на все замки. И никуда не выходи, – только и сказал он, когда я закончила. – Я что-нибудь придумаю.

Но мы оба понимали, что это ложь. Мы оба понимали, что зашли в тупик. Все фигуры на доске были съедены. Нам объявили шах и мат.

Я сидела в темноте, обхватив колени, и впервые за все это время по-настоящему думала о капитуляции. Не как о тактическом ходе, а как о единственном выходе. Я позвоню Юрию Семеновичу утром. Я скажу ему, что подпишу все. Все, что они хотят. В обмен на жизнь. В обмен на свободу Дмитрия. Пусть забирают компанию, деньги, дом. Пусть забирают все. Я просто хочу, чтобы этот кошмар закончился.

Именно в этот момент, когда я была готова окончательно сдаться, «чистый» телефон, который я все еще сжимала в руке после разговора с Дмитрием, коротко завибрировал. Не звонок. Сообщение.

Я замерла, сердце пропустило удар. Этот номер знал только Дмитрий. Кровь застыла в жилах. Я открыла сообщение от неизвестного номера. Экран тускло осветил мое лицо в темноте. На нем было всего несколько слов:

«Жди звонка на этот номер в 10 вечера. Не говори детективу».

Это была ловушка. Мой разум кричал об этом. Очевидная, примитивная, наглая ловушка. Они хотели выманить меня, поговорить, узнать, что я знаю, а потом… потом сделать то, что не получилось на шоссе.

Я сидела в темноте, глядя на экран телефона. До десяти вечера оставалось два часа. Два часа на принятие самого важного решения в моей жизни. Сказать Дмитрию? Он немедленно запретит мне отвечать. Он попытается отследить звонок, устроит засаду. И если это был не блеф, если на том конце действительно кто-то хотел передать мне информацию, этот шанс будет упущен навсегда.

А если не говорить? Если ответить на звонок в одиночку? Это было безумием. Самоубийством.

Но что мне было терять? Я и так была на грани капитуляции. Моя жизнь, какой я ее знала, была разрушена. Свобода человека, ставшего мне дороже всех на свете, висела на волоске. Я была в самом низу, на самом дне. А когда ты на дне, единственный путь – наверх. Или хотя бы в сторону. Любое действие казалось лучше парализующего бездействия.

Ровно в десять вечера, ни минутой раньше, ни минутой позже, «чистый» телефон в моей руке завибрировал и издал пронзительную, уродливую трель. Я сидела в полной темноте. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его слышно в соседней квартире. Я нажала на зеленую кнопку.

– Слушаю.

Голос на том конце был искажен до неузнаваемости. Механический, лишенный интонаций, скрежещущий, как будто говорил робот. Но под этим электронным шумом, в самой манере строить фразы, в едва уловимой, ядовитой сладости, скрытой за скрежетом, я узнала ее. Элеонора.

– Здравствуй, Кирочка, – прошипел динамик. – Я знала, что ты ответишь. Отчаяние – прекрасный мотиватор.

– Что тебе нужно? – выдавила я.

– Мне? Мне нужна гарантия, что я останусь в живых. А тебе, моя дорогая, нужно то же самое. И еще – спасение для твоего красавца-детектива. Полагаю, сейчас ты в отчаянии. И у меня есть для тебя предложение.

– Я не хочу с тобой разговаривать.

– Придется, – в механическом голосе проскользнула сталь. – Придется, если хочешь спасти его шкуру и свою собственную. Пойми, девочка, Слава сошел с ума. После той аварии, после того, как твой детектив начал слишком усердно копать, он стал параноиком. Он не доверяет никому. Даже мне. Он смотрит на меня и видит… свидетеля. Опасного свидетеля. Он сделает меня крайней, Кира. Он повесит на меня все. Он сотрет меня в порошок и не поморщится.

Я молчала, не веря своим ушам. Она играла роль жертвы. Она, паучиха, притворялась мухой, запутавшейся в паутине.

– Я сама его боюсь, – продолжала она, и в ее искаженном голосе прозвучали почти убедительные нотки страха. – Но я знаю все его ходы. Я знаю каждую его тайну. Я знаю, кто его главный покровитель. Тот, кто отдал приказ разобраться с твоим отцом. Тот, кто сейчас топит твоего Волкова. Слава без него – ноль, просто жадный исполнитель. Я передам тебе сокрушительный компромат на них обоих. На Славу и на его кукловода. Я отдам тебе их на блюдечке с голубой каемочкой.

Это была наживка. И наживка была слишком хороша, чтобы быть правдой.

– Что ты хочешь взамен? – холодно спросила я.

– Немного, – ответил голос, и в нем прозвучала деловитость. – Полная неприкосновенность для меня по всем эпизодам. Официальный статус свидетеля. И, скажем, двадцать процентов от активов компании после твоей победы. За моральный ущерб. И за риск. Предательство, милая, стоит дорого.

Я чуть не рассмеялась. Горьким, безумным смехом. Моральный ущерб. Она, соучастница убийства моего отца, хладнокровная интриганка, разрушившая мою жизнь, требовала плату за предательство своего подельника и называла это «моральным ущербом». Чудовищность этого предложения была за гранью моего понимания.

– Подумай, Кира, – голос стал жестче. – Это твой единственный шанс. Ваша игра проиграна. Твой детектив – почти труп в юридическом смысле. Ты – следующая, уже в смысле физическом. Я предлагаю тебе не просто выход. Я предлагаю тебе месть. Настоящую, полную, сокрушительную. Жду ответа завтра в это же время.

Связь прервалась. Телефон в моей руке замолчал. Я сидела в кромешной тьме, сжимая аппарат, ставший моим единственным и самым опасным шансом.

Мне предлагали сделку с совестью. Продать душу дьяволу, чтобы уничтожить другого дьявола. Заключить союз с женщиной, которую я ненавидела и презирала больше всего на свете. Это было отвратительно. Это было мерзко. Это было немыслимо.

Но она была права. Это мог быть мой единственный шанс.