Текст книги "Месть. Идеальный сценарий (СИ)"
Автор книги: Лея Вестова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Месть. Идеальный сценарий
Лея Вестова
Глава 1
Боль пронзила виски еще до того, как я смогла заставить себя открыть глаза. Голова словно раскалывалась пополам, во рту была такая сухость, будто я всю ночь бродила по пустыне. Солнечный свет пробивался сквозь неплотно сдвинутые бархатные шторы, и даже этот слабый луч заставлял меня морщиться от боли.
Я попыталась вспомнить вчерашний вечер. Корпоратив в «Метрополе» – это помню отчетливо. Хрустальные люстры отражались в полированном мраморе, звенели бокалы, лица коллег светились от успеха. Мы праздновали крупнейшую сделку в истории компании. Помню, как Вячеслав стоял рядом со мной, его рука лежала на моей талии, а в глазах плясали победные искорки. Помню бокал шампанского в моих руках – всего один, может, два глотка…
А дальше – ничего. Абсолютная пустота, как будто кто-то взял и стер кусок моей жизни.
Но тело помнило. Каждая клетка ныла от похмелья, какого я не испытывала никогда в жизни. От двух глотков шампанского? Это было абсурдно. Я никогда не была любительницей выпить, да и организм у меня крепкий.
Собрав всю волю в кулак, я медленно села на кровати. Комната тут же закружилась в безумном танце, стены поплыли, и я зажмурилась, цепляясь за простыню. Подождала, пока приступ головокружения отступит.
Дверь открылась так тихо, что я услышала только едва различимый скрип петель.
На пороге стояли Вячеслав и моя мачеха Элеонора. Вместе. В такой ранний час их присутствие здесь выглядело необычно. Они не входили в комнату, а замерли в дверном проеме – две темные фигуры на фоне ярко освещенного коридора. На их лицах застыло одинаковое выражение – словно отрепетированная заранее тревога.
– Кирочка? – мягкий, бархатистый голос Элеоноры заполнил пространство комнаты. – Ты наконец проснулась, слава богу. Мы так волновались за тебя.
– Ты не отвечала на звонки всю ночь, – добавил Слава непривычно ровным, почти официальным тоном. – Мы хотели убедиться, что после вчерашнего… инцидента… ты пришла в себя.
Вчерашнего инцидента? Какого инцидента? Я смотрела на них, чувствуя, как внутри растет холодная паника. В памяти не было абсолютно ничего, что можно было бы назвать инцидентом.
Поправляя сползшее одеяло, я машинально повернула голову – и заметила, как их взгляды синхронно переместились на вторую половину кровати. Я проследила за их взглядами и почувствовала, как сердце на мгновение останавилось.
Рядом со мной, под тем же одеялом, спал мужчина. Совершенно чужой. Незнакомый.
Воздух застрял в горле. Я не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть. Из груди вырвался только хриплый, задушенный стон. Мир сузился до размера этой невозможной, кошмарной картины: наша супружеская кровать, я в шелковой ночной сорочке и рядом – незнакомец.
Тишина стала такой плотной, что в ушах зазвенело. Лицо Вячеслава медленно превращалось в каменную маску, на которой проступало ледяное, презрительное недоверие. А Элеонора театрально прижала ладонь к губам, изображая ужас.
Представление началось.
Вячеслав пересек комнату медленными, отмеренными шагами – движениями хищника, загоняющего жертву в угол. Остановился у изножья кровати, скрестил руки на груди. Его голос прозвучал как удар кнута:
– Кто это?
Я открывала рот, но не могла произнести ни звука. Мозг отказывался принимать происходящее, отталкивал реальность, как тошнотворное лекарство.
– Я спрашиваю в последний раз – КТО ЭТО⁈ – он сорвался на крик, и я инстинктивно вжалась в изголовье кровати, как перепуганный ребенок.
Резким, жестким движением он сдернул одеяло, полностью обнажив спящего мужчину и меня в тонкой шелковой сорочке. Незнакомец недовольно промычал что-то во сне и перевернулся на спину. Самое обычное лицо – лет тридцати, темная щетина, растрепанные каштановые волосы. Никого, кого я когда-либо видела в своей жизни.
Элеонора мгновенно бросилась ко мне, накинула на плечи мой шелковый халат своими удивительно холодными руками.
– Тише, Слава, не кричи на нее! – ее голос дрожал от якобы искреннего ужаса. – Разве ты не видишь, что она сама не своя? Посмотри на нее!
Она присела рядом со мной на край кровати и обняла за плечи. От ее прикосновения по коже пробежал неприятный холодок.
– Кирочка, дорогая моя, – зашептала она мне на ухо, и от этого интимного шепота стало еще страшнее. – Попробуй объяснить нам, что здесь происходит? Кто этот человек? Как он здесь оказался?
Незнакомец проснулся от громких голосов. Сел на кровати, растерянно озираясь по сторонам. В его взгляде, перебегавшем от разъяренного Вячеслава ко мне, была только паника и полное непонимание ситуации. Никакого узнавания, никакой близости – ничего.
– Где я? – пробормотал он хриплым спросонья голосом. – Что происходит?
– Убирайся отсюда! – прорычал Слава, указывая на дверь. – Чтобы духу твоего здесь больше не было! Живо!
Мужчина все понял без дополнительных объяснений. Он соскочил с кровати и принялся торопливо собирать разбросанную по полу одежду – джинсы, белую рубашку, носки. Не глядя в мою сторону ни разу, он за считанные секунды оделся и практически выбежал из комнаты, проскользнув мимо грозно нависшего над ним Вячеслава.
Я осталась одна со своими судьями.
Тяжелая, давящая тишина заполнила пространство. Вячеслав стоял посреди комнаты со скрещенными на груди руками и смотрел на меня взглядом полного, ледяного презрения. А на его губах играла странная, торжествующая улыбка.
– Ну что, – произнес он голосом, спокойным до ужаса. – Довольна результатом? Добилась того, чего хотела?
– Я… я не знаю… – пролепетала я, чувствуя, как слова застревают в пересохшем горле. – Ничего не помню… совсем ничего…
– Не помнишь? – он усмехнулся, но в этой усмешке не было ни капли тепла. – Как удобно. Забыла все, что тебе неудобно помнить. А я прекрасно помню твою вчерашнюю истерику на глазах у всех наших партнеров и коллег. Помню, как ты обвиняла меня в невнимании, в черствости. Как кричала, что тебе все надоело и ты хочешь «настоящей, живой жизни». Все это слышали, Кира. Десятки людей стали свидетелями твоего спектакля.
Я отчаянно пыталась найти в замутненной памяти хоть крохи того, о чем он говорил. Но там была только пустота – черная, абсолютная пустота.
– Потом ты демонстративно уехала с вечеринки, – продолжал он размеренно чеканить каждое слово. – Хлопнула дверью на глазах у всех. Я переночевал у Виктора, чтобы не усугублять скандал. Думал, к утру ты остынешь, сможем спокойно поговорить. Приехал мириться, а нашел… это. В нашей кровати. В нашем доме.
Элеонора горестно, с придыханием вздохнула:
– Ох, Кирочка, деточка моя… Как ты могла так опозорить память родного отца? Он бы не пережил такого удара. Ведь компания была делом всей его жизни, его детищем…
Их слаженный дуэт постепенно добивал меня. Затуманенный мозг не мог сопротивляться, не находил аргументов. Они возводили вокруг меня стену из обвинений, «неопровержимых фактов» и свидетельских показаний. А у меня не было ни единого камня, чтобы швырнуть в ответ. Только жалкое, никому не нужное «я не помню».
Я сидела на краю оскверненной кровати в халате и чувствовала, как рушится весь мой мир. Стены идеально выстроенной жизни, счастливого брака, обеспеченного будущего превращались в пыль у меня на глазах.
Вячеслав и Элеонора смотрели на меня – один со странным холодным удовлетворением, другая с фальшивым, показушным сочувствием. Они были единым целым, идеально отлаженным механизмом уничтожения. Двумя частями одного хорошо продуманного плана.
Сквозь туман боли, панику и отчаяние во мне медленно зарождалась одна мысль. Холодная, как осколок льда. Страшнее всего, что я услышала за это ужасное утро.
Слишком идеально все получилось. Слишком вовремя они здесь оказались. Слишком слаженно действовали, будто по написанному сценарию.
Это была подстава. Тщательно спланированная, виртуозно исполненная подстава.
И я попалась в нее, как наивный ребенок в сказке про пряничный домик.
Глава 2
Входная дверь захлопнулась с таким резким звуком, что я вздрогнула.
Вячеслав тут же перестал изображать возмущенного супруга. Маска праведного гнева спала с его лица, обнажив истинную суть – холодного, расчетливого дельца. Он неспешно прошел к креслу у окна и уселся в него, небрежно закинув ногу на ногу. В его позе читалась полная уверенность человека, который держит на руках козырные карты. Он больше не был оскорбленным мужем – он превратился в бизнесмена, пришедшего заключить самую выгодную сделку в своей жизни.
– Итак, – начал он тем же невозмутимым тоном, от которого у меня по коже побежали мурашки. – Полагаю, дальнейшие эмоции здесь неуместны. Ситуация предельно ясна и не требует дополнительных разъяснений. Ты нарушила ключевое условие нашего соглашения. Помнишь пункт о супружеской верности? Тот самый, где черным по белому написано, что в случае измены виновная сторона лишается всех прав на совместно нажитое имущество.
Каждое слово он произносил с точностью, как опытный адвокат, зачитывающий обвинительное заключение. Я слушала его и понимала, что передо мной сидит совершенно чужой человек.
– У меня есть все необходимые доказательства, – продолжал он, методично загибая пальцы. – Первое – прямой свидетель твоего утреннего… развлечения. Второе – показания людей, наблюдавших твое неадекватное поведение вчера вечером. Виктор уже опросил троих сотрудников из маркетингового отдела. Все они готовы подтвердить, что ты устроила безобразную сцену и уехала в неизвестном направлении, выкрикивая угрозы.
Я смотрела на этого человека и не могла поверить, что называла его любимым. Где был тот Вячеслав, который три года назад стоял на коленях, умоляя меня выйти за него замуж? Тот, кто клялся в вечной любви и обещал защищать меня от всех бед? Его никогда не существовало. Был только этот холодный хищник, терпеливо ждавший своего часа.
– У тебя есть два пути, Кира, – он подался вперед, впиваясь в меня острым взглядом. – Первый: ты можешь сопротивляться. Мы пойдем в суд, и тогда твои утренние фотографии, показания свидетелей, отчеты детективов о твоих якобы тайных встречах – все это станет достоянием прессы. Журналисты месяцами будут полоскать фамилию Гордеевых в грязи. Твой покойный отец будет переворачиваться в могиле. В конечном итоге ты все равно проиграешь, но потеряешь не только деньги, но и последние крохи репутации.
Элеонора театрально вздохнула, подыгрывая ему с профессиональным мастерством.
– Славочка, зачем так жестоко? Кирочка ведь разумная девочка. Она все прекрасно понимает.
– Второй путь, – невозмутимо продолжил Вячеслав, игнорируя ее вмешательство. – Ты без лишнего шума подписываешь соглашение о мирном расторжении брака. Я, проявляя благородство, оставляю тебе твою старую квартиру и машину. Ты уходишь тихо, сохранив достоинство. Компания, этот дом, счета – все переходит ко мне согласно нашему договору. Мне кажется, выбор очевиден.
Выбор. Он имел наглость называть это выбором. Железный капкан, который захлопнулся у меня за спиной, он называл свободным выбором.
И вдруг что-то внутри меня переключилось. Парализующий шок начал отступать, уступая место совершенно другому чувству. Холодной, звенящей ярости. Эта ярость словно промыла мне мозги, разогнав туман растерянности. Мой разум, привыкший к анализу сложных проблем, заработал на полную мощность.
Я медленно поднялась с кровати, стараясь не спровоцировать новый приступ головокружения. Подошла к окну и резко раздвинула тяжелые шторы. Яркий солнечный свет ворвался в комнату, заставив моих мучителей недовольно прищуриться.
Стоя у окна и глядя на раскинувшийся внизу город, я методично анализировала произошедшее.
Факт первый: полный провал в памяти вместо обычных воспоминаний о вечере. Факт второй: тяжелейшее похмелье после символической дозы шампанского. Факт третий: слишком удачно срежиссированное появление мужа и мачехи именно в нужный момент. Факт четвертый: подставной «любовник», явно напуганный и не узнающий меня.
Логический вывод был только один, и я произнесла его вслух, медленно поворачиваясь к ним лицом.
– Вы меня отравили.
Элеонора ахнула, прижав ладони к груди. На лице Вячеслава впервые за все это ужасное утро дрогнул мускул.
– Кира, ты бредишь, – процедил он сквозь зубы. – Это уже клиническая паранойя.
– Нет, – мой голос прозвучал на удивление твердо и уверенно. – Это единственное разумное объяснение всему происходящему. Вы подмешали мне что-то в бокал, чтобы я потеряла сознание, а затем привезли сюда этого актера для создания нужной картины. И единственное, о чем я сейчас сожалею, – что не догадалась об этом сразу.
Я решительно направилась к туалетному столику, где лежала моя сумочка.
– Что ты задумала? – в голосе Славы появились новые интонации. Не страх – скорее раздражение от того, что сломанная игрушка вдруг начала сопротивляться.
– То, что должна была сделать немедленно. Еду в клинику сдавать кровь на токсикологический анализ.
Я достала телефон, быстро формулируя план действий. Звонок в лучшую частную лабораторию города, вызов медсестры для забора анализов на дому. Я не сдвинусь отсюда, пока у меня не возьмут все необходимые пробы для исследования.
– Замечательная идея, – усмехнулся Слава, мгновенно восстановив самообладание. – Только представь себе заголовки завтрашних газет: «Кира Гордеева не только изменяет мужу, но и употребляет наркотики». Ты сама даешь мне в руки идеальное оружие против себя.
– Мне наплевать на ваши заголовки, – резко ответила я, встретившись с ним взглядом. – Мне нужна истина.
Его попытка запугать меня провалилась. Я видела, что он этого не ожидал. Но прежде чем набрать номер лаборатории, мой собственный аналитический ум заставил меня остановиться. А что, если уже слишком поздно?
Я быстро открыла браузер на телефоне и вбила в поисковую строку запрос о времени выведения различных веществ из организма.
Статья за статьей, сайт за сайтом – и с каждой прочитанной строчкой моя решимость сменялась леденящим ужасом. Гамма-гидроксимасляная кислота, флунитразепам, клонидин… Десятки названий препаратов, используемых для усыпления жертв, и у всех был один общий принцип действия. Быстрое всасывание и еще более быстрое выведение из организма. Большинство подобных веществ полностью исчезали из крови в течение восьми-двенадцати часов. Из мочи – максимум за сутки.
Я взглянула на время на экране телефона. Половина первого дня. Вчерашний корпоратив закончился около полуночи. Прошло уже более двенадцати часов.
Двенадцать часов.
Он дал отраве именно столько времени, сколько было необходимо для полного исчезновения всех следов. Он просчитал все до мельчайших деталей. Не только спектакль со свидетелями и юридические формальности. Он учел даже скорость метаболических процессов в моем организме.
Телефон медленно опустился в моих ослабевших руках.
Вот он – настоящий удар. Не крики, не угрозы, не предательство мужа и мачехи. А это холодное, математически точное осознание того, что меня полностью переиграли. Меня, которая всегда гордилась своим интеллектом, логическим мышлением, способностью просчитывать ситуации на несколько ходов вперед. Меня обвели вокруг пальца, как неопытного ребенка.
Он одержал победу в этой партии не потому, что я оказалась слабой или глупой. А потому, что он был дьявольски изобретательным, предусмотрительным и абсолютно лишенным моральных принципов.
Я медленно подняла на него глаза. Он смотрел на меня с пониманием того, что я наконец разгадала его замысел. В его взгляде читалось чистое, ничем не замутненное торжество победителя.
– Как видишь, дорогая Кира, – произнес он вкрадчиво, растягивая каждое слово. – у тебя нет никакого выбора. Его у тебя не было с самого начала.
В этот момент я поняла, что такое настоящее, абсолютное одиночество. Это не когда рядом нет близких людей. Это когда те, кто находится рядом с тобой, оказываются твоими заклятыми врагами. А единственный человек, на которого ты могла бы положиться – ты сама – только что потерпел сокрушительное поражение в решающем сражении.
Капкан захлопнулся окончательно. И я оказалась внутри него, одна.
Глава 3
Капкан захлопнулся.
Эти слова звучали в моем сознании как погребальный колокол, отбивая ритм моего поражения. Я стояла посреди спальни, которая за одно утро превратилась из уютного гнездышка в место казни, и смотрела им вслед. Вячеслав и Элеонора уходили не оглядываясь, их силуэты постепенно растворялись в ярком свете коридора. Спины у них были прямые, шаги – уверенные. Так выглядят люди, которые только что одержали безоговорочную победу.
Больше они не сказали ни слова, и это красноречивое молчание было страшнее любых угроз. Зачем тратить слова, когда все уже решено?
Когда за ними закрылась входная дверь, тишина, воцарившаяся в доме, стала почти физически ощутимой. Она давила на уши, сжимала горло, заполняла легкие тяжелым, густым воздухом. Я осталась совершенно одна в этом огромном, холодном доме, который еще вчера казался мне крепостью, а сегодня превратился в мрачную темницу.
Первое, что я почувствовала, было полное оцепенение. Словно все нервные окончания в моем теле разом отключились, оставив меня в состоянии странной отрешенности. Я продолжала стоять у окна, механически глядя на залитый солнцем город, но ничего не видела. В голове царила звенящая пустота. Адреналин, который поддерживал меня во время этого кошмарного противостояния, схлынул, оставив после себя лишь выжженную, безжизненную пустыню.
Сколько времени я простояла в такой позе – минуту, полчаса, час? Понятия не имею. Время словно остановилось, потеряв всякий смысл. Очнулась я только тогда, когда ноги затекли настолько, что начали предательски дрожать. Нужно было двигаться. Нужно было что-то предпринимать.
Вячеслав не сказал, когда именно я должна покинуть дом, но инстинкт подсказывал, что каждая проведенная здесь минута будет невыносимой пыткой. Каждый предмет мебели, каждый аромат, каждый луч света, падающий на отполированный до блеска паркет, напоминал о трех годах, построенных на чудовищной лжи.
Я медленно дошла до гардеробной. Просторная комната с аккуратными рядами одежды, обуви, аксессуаров открылась передо мной как музей моей прежней жизни. Платья от известных дизайнеров, туфли, которые я покупала во время наших путешествий по Европе, сумки, которые Слава дарил мне на различные праздники. Все это больше не имело никакого значения. Все это было просто реквизитом в спектакле, где я играла роль счастливой, обеспеченной жены.
Я двигалась как робот, управляемый чужой волей. Достала из дальнего угла большой дорожный чемодан – тот самый, с которым мы летали в медовый месяц в Италию. Поставила его на пол и широко раскрыла. Начала механически складывать внутрь вещи. Простые джинсы, несколько любимых кашемировых свитеров, удобные кроссовки, пару хлопковых футболок.
Руки работали автоматически, а в голове мелькали обрывочные воспоминания. Вот в этом платье я была на его дне рождения два года назад. А в этих туфлях мы танцевали на свадьбе наших друзей. Каждое воспоминание теперь казалось отравленным, фальшивым, как театральная декорация.
Подойдя к туалетному столику, чтобы собрать косметику, я неожиданно остановилась. Мой взгляд упал на фотографию в изящной серебряной рамке. На снимке были запечатлены мы втроем: я, мой покойный отец и Элеонора. Фотография была сделана около года назад на торжественном открытии нового филиала компании. Все мы улыбались в объектив – я обнимала отца за плечи, а Элеонора стояла рядом с ним, нежно прижавшись к его боку. Идеальная счастливая семья.
И в этот момент меня накрыло с головой.
Боль от предательства Вячеслава была острой и режущей, как удар хорошо заточенного ножа. Но боль от предательства Элеоноры оказалась совершенно иной. Она была тупой, глубокой, медленно разъедающей душу изнутри, как капли едкой кислоты. Слава был моим мужем всего три года, но Элеонора… Она заменила мне мать, которую я потеряла в детстве. Она пришла в нашу семью, когда я уже была взрослой девушкой, но сумела найти ко мне подход, завоевать доверие и привязанность.
Именно Элеонора утешала меня после внезапной смерти отца. Именно она держала мою руку на похоронах и тихим голосом говорила, что мы должны быть сильными, что теперь мы остались только друг у друга и должны поддерживать одна другую.
Я отчетливо помнила ее заплаканные красные глаза, дрожащий от горя голос. И теперь понимала, что все это тоже было искусно разыгранным спектаклем. Она проливала слезы на могиле человека, в чьей преждевременной смерти, возможно, была виновата. Она обнимала и успокаивала меня, уже зная, что готовит мне точно такую же участь.
Тошнота подкатила к горлу волной. Я схватила ненавистную рамку и с силой швырнула ее в стену. Стекло разлетелось на сотни мелких острых осколков, а фотография разорвалась пополам. Я смотрела на эти улыбающиеся лица среди осколков, и понимала, что во мне больше нет слез. Только холодная, выжигающая изнутри пустота.
Наконец собрав чемодан, я в последний раз окинула взглядом спальню. Место моего унижения и краха. Я поклялась себе, что больше никогда сюда не вернусь.
Куда ехать? Ответ был очевиден и единственно возможен. Моя старая квартира – та самая, которую Вячеслав так «великодушно» разрешил мне оставить. Двухкомнатная квартира в самом центре города, которую я купила на собственные деньги, еще работая в отцовской компании до замужества. Мое личное пространство. Единственное место, которое я могла назвать домом.
Дорога через весь город показалась мне каким-то сюрреалистическим сном. Люди торопились по тротуарам, смеялись, разговаривали по телефонам, занимались своими обычными делами. Мир продолжал жить привычной жизнью, совершенно не замечая, что для одной из его обитательниц этот мир только что рухнул в пропасть.
Я припарковала машину во внутреннем дворике. Поднялась на знакомый четвертый этаж. Ключи, к счастью, все еще подходили. Дверь открылась со знакомым скрипом, и я вошла внутрь, затаскивая за собой тяжелый чемодан.
Квартира встретила меня запахом застоявшегося воздуха и мертвой тишиной. Здесь давно никто не жил – вся мебель была аккуратно накрыта белыми защитными чехлами, что создавало жутковатое ощущение склепа. Но это был мой собственный склеп. Здесь не было ни его вещей, ни его запаха, ни малейших следов его присутствия. Здесь была только я и мои воспоминания.
Я прошла в гостиную и, не раздеваясь, опустилась прямо на пол посреди комнаты. Чемодан стоял рядом, как единственный молчаливый свидетель моего падения. И вот здесь, в этой гулкой пустоте, оцепенение наконец меня отпустило.
Сначала мелко затряслись плечи. Потом из груди вырвался один, второй, третий судорожный всхлип. И я разрыдалась так, как не плакала никогда за всю свою жизнь. Это были не те слезы, что лила на похоронах отца – тогда горе было светлым, смешанным с любовью и благодарностью за прожитые вместе годы. Сейчас это были слезы бессилия, ярости, глубочайшего унижения. Я плакала о собственной глупости и наивности. О разрушенном доверии к людям. Я оплакивала не мужа и не разрушенную семью. Я оплакивала саму себя. Ту Киру, которой была еще вчера утром – счастливую, уверенную в завтрашнем дне женщину, которая считала, что у нее есть все. Той Киры больше не существовало. Она умерла сегодня утром в супружеской спальне.
Когда слезы наконец иссякли, во мне осталась только звенящая пустота и дикая, всепоглощающая усталость. Я лежала на холодном полу, свернувшись в позе эмбриона, и наблюдала, как за окном медленно садится солнце, окрашивая небо в тревожные кроваво-красные тона.
Что же дальше? Сдаться без боя? Покорно подписать бумаги, которые подсунет мне Слава, и тихо исчезнуть из его жизни? Провести остаток дней в этой квартире, живя в тени собственного позора и унижения?
Нет. Ни за что.
Где-то в самых глубинах моей израненной души, под толстым слоем боли и отчаяния, вдруг зашевелился крошечный, едва заметный уголек. Он тлел, постепенно разгораясь от каждого удара сердца. Это была гордость. Та самая несгибаемая гордость, которую не смогли окончательно растоптать ни Вячеслав, ни Элеонора со всеми их подлыми интригами. Гордость, которую я унаследовала от отца вместе с его железным характером.
Отец…
Я медленно села на полу, вытирая тыльной стороной ладони остатки слез с лица. В памяти всплыл разговор с ним, состоявшийся буквально за месяц до его трагической гибели. Мы сидели в его просторном кабинете, и он выглядел чем-то серьезно обеспокоенным.
«Кира, запомни навсегда, – сказал он тогда, пристально глядя мне в глаза. – Мир большого бизнеса безжалостен и жесток. Здесь не бывает настоящих друзей, есть только временные союзники и постоянные интересы. Если когда-нибудь, не дай Бог, ты окажешься в ситуации, когда не будешь знать, кому можно доверять…»
Он открыл верхний ящик массивного письменного стола и достал оттуда обычную белую визитку.
«…помни, что доверять ты можешь только этому человеку. Безоговорочно.»
Тогда я не придала его словам особого значения. Мне казалось, что отец преувеличивает опасности, что со мной ничего подобного произойти просто не может. Я взяла визитку и, заехав в старую квартиру, машинально бросила ее в старую шкатулку с документами, даже не взглянув внимательно.
Шкатулка! Она должна быть здесь, в ящике письменного стола у окна.
Я поднялась на ноги. Ноги все еще предательски дрожали. Подошла к знакомому столу, выдвинула верхний ящик. Вот она – старая деревянная шкатулка с инкрустацией, которую отец подарил мне на восемнадцатый день рождения.
Я аккуратно открыла крышку. Внутри лежали мои старые студенческие документы, аттестат зрелости, несколько сентиментальных писем от подруг. И среди всего этого хлама – она. Небольшая белая картонная карточка. На ней было напечатано всего несколько строк простым черным шрифтом без всяких украшений.
Дмитрий Волков. Частные расследования. И мобильный номер телефона.
Я держала эту невзрачную визитку в дрожащих руках, и тлеющий внутри меня уголек начал постепенно разгораться в настоящее пламя.
Нет, это еще далеко не конец истории. Это только самое начало.
