Текст книги "Философия Хрестоматия"
Автор книги: Лёвин Гаврилович
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)
Мир-как-история, понятый, увиденный, оформленный из своей противоположности, мира-как-природы, – вот новый аспект человеческого бытия на этой планете, выяснение которого во всем его огромном практическом и теоретическом значении осталось до сегодняшнего дня неосознанной, возможно, смутно ощущаемой, часто лишь угадываемой и никогда еще не осуществленной задачей со всеми вытекающими из нее последствиями. Здесь налицо два возможных способа, которыми человек в состоянии внутренне овладеть окружающим его миром и пережить его. Я со всей строгостью отделяю – не по форме, а по субстанции – органическое восприятие мира от механического, совокупность гештальтов от совокупности законов, образ и символ от формулы и системы, однократно-действительное от постоянно-возможного, цель планомерно упорядочивающей фантазии от цели целесообразно разлагающего опыта или – чтобы назвать уже здесь никем еще не замеченную, весьма многозначительную противоположность – сферу применения хронологического числа от сферы применения математического числа.
ВИТГЕНШТЕЙН Л. (1889-1951 гг.)
Логико-философский трактат
Motto: и все что люди знают,
а не просто восприняли слухом как шум,
может быть высказано в трех словах.
Кюрнбергер
Эту книгу, пожалуй, поймет лишь тот, кто уже сам продумывал мысли, выраженные в ней, или весьма похожие. Следовательно, эта книга – не учебник. Ее цель будет достигнута, если хотя бы одному из тех, кто прочтет ее с пониманием, она доставит удовольствие.
Книга излагает философские проблемы и показывает, как я полагаю, что постановка этих проблем основывается на неправильном понимании логики нашего языка. Весь смысл книги можно выразить приблизительно в следующих словах: то, что вообще может быть сказано, может быть сказано ясно, а о чем невозможно говорить, о том следует молчать.
Следовательно, книга хочет поставить границу мышлению, или скорее не мышлению, а выражению мыслей, так как для того, чтобы поставить границу мышлению, мы должны были бы мыслить обе стороны этой границы (следовательно, мы должны были бы быть способными мыслить то, что не может быть мыслимо).
Эту границу можно, поэтому, установить только в языке, и все, что лежит по ту сторону границы, будет просто бессмыслицей.
Я не хочу судить о том, в какой мере мои усилия совпадают с усилиями других философов. Ведь написанное мною не претендует на новизну деталей, и я потому не указываю никаких источников, что мне совершенно безразлично, думал ли до меня кто-либо другой о том, о чем думал я.
Хочу только упомянуть выдающиеся работы Фреге и моего друга Бертрана Рассела, которые в значительной степени стимулировали мои мысли.
Если эта работа имеет какое-либо значение, то оно заключается в двух положениях.
Во-первых, в том, что в ней выражены мысли, и это значение тем больше, чем лучше они выражены. Тем скорее они попадают в самую точку. Я, конечно, сознаю, что использовал далеко не все возможности просто потому, что мои силы слишком малы для этой задачи. Другие могут взяться за нее и сделать это лучше.
Напротив, истинность изложенных здесь мыслей кажется мне неопровержимой и окончательной. Следовательно, я держусь того мнения, что поставленные проблемы в основном окончательно решены. И если я в этом не ошибаюсь, то значение этой работы заключается, во-вторых, в том, что она показывает, как мало дает решение этих проблем.
1. Мир есть все то, что имеет место.
1.1. Мир есть совокупность фактов, а не вещей.
1.11. Мир определен фактами и тем, что это все факты.
1.12. Потому что совокупность всех фактов определяет как все то, что имеет место, так й все то, что не имеет места.
1.13. Факты в логическом пространстве суть мир.
1.2. Мир распадается на факты.
1.21. Любой факт может иметь место или не иметь места, а все остальное останется тем же самым.
2. То, что имеет место, что является фактом, – это существование атомарных фактов.
2.01. Атомарный факт есть соединение объектов (вещей, предметов).
2.011. Для предмета существенно то, что он может быть составной частью атомарного факта.
2.012. В логике нет ничего случайного: если предмет может входить в атомарный факт, то возможность этого атомарного факта должна предрешаться уже в предмете.
2.0121. Если бы для предмета, который мог существовать отдельно, сам по себе, впоследствии было бы создано соответствующее ему положение вещей – это выступало бы как случайность.
Если предмет может входить в атомарные факты, то эта возможность должна заключаться в самом предмете.
(Нечто логическое не может быть только возможным. Логика трактует каждую возможность, и все возможности суть ее факты).
Как мы не можем мыслить вообще пространственные объекты вне пространства или временные вне времени, так мы не можем мыслить какой-либо объект вне возможности его связи с другими.
Если я могу мыслить объект в контексте атомарного факта, я не могу мыслить его вне возможности этого контекста.
2.0122. Предмет независим, поскольку он может существовать во всех возможных обстоятельствах, но эта форма независимости является формой связи с атомарным фактом, формой зависимости. (Невозможно, чтобы слова выступали двумя различными способами: отдельно и в предложении.)
2.0123. Если я знаю объект, то я также знаю все возможности его вхождения в атомарные факты.
(Каждая такая возможность должна заключаться в природе объекта). Нельзя впоследствии найти новую возможность.
2.01231. Чтобы знать объект, я должен знать не внешние, а все его внутренние качества.
2.0124. Если даны все объекты, то этим самым даны также и все возможные атомарные факты.
2.013. Каждая вещь существует как бы в пространстве возможных атомарных фактов. Это пространство я могу мыслить пустым, но не могу мыслить предмет без пространства.
2.0131. Пространственный объект должен находиться в бесконечном пространстве (точка пространства есть аргументное место).
Пятно в поле зрения не должно быть обязательно красным, но оно должно иметь цвет, оно окружено, так сказать, цветным пространством. Тон должен иметь какую-то высоту, объект чувства осязания – какую-то твердость и т.д.
2.014. Объекты содержат возможность всех положений вещей.
2.0141. Возможность вхождения объекта в атомарные факты есть его форма.
2.02. Объект прост.
2.0201. Каждое высказывание о комплексах может быть разложено на высказывания об их составных частях и на предложения, полностью описывающие эти комплексы.
2.021. Объекты образуют субстанцию мира. Поэтому они не могут быть составными.
2.0211. Если бы мир не имел субстанции, то имеет смысл предложение или нет – зависело бы от того, истинно или нет другое предложение.
2.0212. Тогда было бы невозможно построить образ мира (истинный или ложный).
2.022. Очевидно, что как бы ни отличался воображаемый мир от реального, он должен иметь нечто – некоторую форму – общее с действительным миром.
2.023. Эта постоянная форма состоит из объектов.
2.0231. Субстанция мира может определять только форму, а не материальные свойства. Потому что они, прежде всего, изображаются предложениями – прежде всего, образуются конфигурацией объектов.
2.0232. Между прочим: объекты бесцветны.
2.0233. Два объекта одинаковой логической формы – помимо их внешних свойств – различаются только тем, что они различны.
2.02331. Или предмет имеет свойства, которых не имеет ни один другой предмет, – тогда можно просто выделить его из других посредством описания, а затем на него указать; или же имеется много предметов, все свойства которых являются общими для них, – тогда вообще невозможно указать ли одного из этих предметов.
Потому что если предмет ничем не выделяется, то я не могу его выделить, – ведь в этом случае получилось бы, что он выделяется.
2.024. Субстанция есть то, что существует независимо от того, что имеет место.
2.025. Она есть форма и содержание.
2.0251. Пространство, время и цвет (цветность) есть формы объектов.
2.026. Только если есть объекты, может быть дана постоянная форма мира.
2.027. Постоянное, существующее и объект – одно и то же.
2.0271. Объект есть постоянное, существующее; конфигурация есть изменяющееся, неустойчивое.
2.0272. Конфигурация объектов образует атомарный факт.
2.03. В атомарном факте объекты связаны друг с другом подобно звеньям цепи.
2.031. В атомарном факте объекты сочетаются определенным образом.
2.032. Тот способ, каким связываются объекты в атомарном факте, есть структура атомарного факта.
2.033. Форма есть возможность структуры.
2.034. Структура факта состоит из структур атомарных фактов.
2.04. Совокупность всех существующих атомарных фактов есть мир.
2.05. Совокупность всех существующих атомарных фактов определяет также, какие атомарные факты не существуют.
2.06. Существование или несуществование атомарных фактов есть действительность. (Существование атомарных фактов мы также называем положительным фактом, несуществование – отрицательным.)
2.061. Атомарные факты независимы друг от друга.
2.062. Из существования или несуществования какого-либо одного атомарного факта нельзя заключать о существовании или несуществовании другого атомарного факта.
2.063. Действительность, взятая в ее совокупности, есть мир.
2.1. Мы создаем для себя образы фактов.
2.11. Образ изображает факты в логическом пространстве, т.е. в пространстве существования или несуществования атомарных фактов.
2.12. Образ есть модель действительности.
2.13. Объектам соответствуют в образе элементы этого образа.
2.131. Элементы образа замещают в образе объекты.
2.14. Образ состоит в том, что его элементы соединяются друг с другом определенным способом.
2.141. Образ есть факт.
2.15. То, что элементы образа соединяются друг с другом определенным способом, показывает, что так же соединяются друг с другом и вещи.
Эта связь элементов образа называется его структурой, а возможность этой структуры – формой отображения этого образа.
2.151. Форма отображения есть возможность того, что предметы соединены друг с другом так же, как элементы образа.
2.1511. Так образ связан с действительностью; он достает до нее.
2.1512. Он подобен масштабу, приложенному к действительности.
2.15121. Только самые крайние точки деления шкалы касаются
измеряемого объекта.
2.1513. Согласно этому взгляду, образу принадлежит также отношение отображения, которое и делает его образом.
2.1514. Отношение отображения заключается в соотнесении элементов образа и предметов.
2.1515. Эти соотнесения есть как бы щупальца элементов образа, которыми образ касается действительности.
2.16. Чтобы быть образом, факт должен иметь нечто общее с тем, что он отображает.
2.161. В образе и в отображаемом должно быть нечто тождественное, чтобы первый вообще мог быть образом второго.
2.17. То, что образ должен иметь общим с действительностью, чтобы он мог отображать ее на свой манер – правильно или ложно, -есть его форма отображения.
2.171. Образ может отображать любую действительность, форму которой он имеет.
Пространственный образ – все пространственное, цветной – все цветное и т.д.
2.172. Но свою форму отображения образ не может отображать. Он ее обнаруживает.
2.173. Образ изображает свой объект извне (его точка зрения есть его форма изображения), поэтому образ изображает свой объект правильно или ложно.
2.174. Но образ не может выйти за пределы своей формы изображения.
2.18. То, что каждый образ, какой бы формы он ни был, должен иметь общим с действительностью, чтобы он вообще мог ее отображать – правильно или ложно, – есть логическая форма, т.е. форма действительности.
2.181. Если форма отображения является логической формой, то образ называется логическим.
2.182. Каждый образ есть также логический образ. (Напротив, не каждый образ есть, например, пространственный образ).
2.19. Логический образ может отображать мир.
2.2. Образ имеет общим с отображаемым логическую форму отображения.
2.201. Образ отображает действительность посредством изображения возможности существования и несуществования атомарных фактов.
2.202. Образ изображает возможные положения вещей в логическом пространстве.
2.203. Образ содержит возможность того положения вещей, которое он изображает.
2.21. Образ соответствует или не соответствует действительности, он верен или неверен, истинен или ложен.
2.22. Образ изображает то, что он изображает, независимо от своей истинности или ложности, через форму отображения.
2.221. То, что образ изображает, есть его смысл.
2.222. Истинность или ложность образа состоит в соответствии или несоответствии его смысла действительности.
2.223. Чтобы узнать, истинен или ложен образ, мы должны сравнить его с действительностью.
2.224. Из образа самого по себе нельзя узнать, истинен он или ложен.
2.225. Нет образа, истинного априори.
3. Логический образ фактов есть мысль.
3.001. «Атомарный факт мыслим» – означает, что мы можем создать его образ.
3.01. Совокупность всех истинных мыслей есть образ мира.
3.02. Мысль содержит возможность того положения вещей, которое в ней мыслится.
То, что мыслимо, также возможно.
3.03. Мы не можем мыслить ничего нелогического, так как иначе мы должны были бы нелогически мыслить.
3.031. Когда-то говорили, что бог может создать все, за исключением того, что противоречит законам логики. Мы не могли бы сказать о каком-либо «нелогическом» мире, как он выглядит.
3.032. Изобразить в языке нечто «противоречащее логике» так же невозможно, как нельзя в геометрии посредством ее координат изобразить фигуру, противоречащую законам пространства, или дать координаты несуществующей точки.
3.0321. Мы можем, пожалуй, пространственно изобразить атомарный факт, противоречащий законам физики, но не атомарный факт, противоречащий законам геометрии.
3.04. Априори верной мыслью была бы такая, возможность которой обеспечивала бы и ее истинность.
3.05. Априори знать, что мысль истинна, мы могли бы только тоща, когда ее истинность познавалась бы из самой мысли (без объекта сравнения).
3.1. Мысль в предложении выражается чувственно воспринимаемо.
3.11. Мы употребляем чувственно воспринимаемые знаки (звуковые или письменные и т.д.) предложения как проекцию возможного положения вещей.
Метод проекции есть мышление смысла предложения.
3.12. Знак, посредством которого мы выражаем мысль, я называю пропозициональным знаком (Satzzeichen). И предложение есть пропозициональный знак в своем проективном отношении к миру.
3.13. Предложению принадлежит все то, что принадлежит проекции; но не то, что проектируется.
Следовательно, – возможность того, что проектируется, но не оно само.
Следовательно, в предложении еще не содержится его смысл, но, пожалуй, лишь возможность его выражения.
(«Содержание предложения» означает содержание осмысленного предложения).
В предложении содержится форма его смысла, но не его содержание.
3.14. Суть пропозиционального знака в том, что его элементы, слова соединяются в нем определенным образом.
Пропозициональный знак есть факт.
3.141. Предложение не является смесью слов. (Так же как музыкальная тема не является смесью звуков).
Предложение членораздельно произносится.
3.142. Только факты могут выражать смысл; класс имен этого делать не может.
3.143. То, что пропозициональный знак является фактом, замаскировано обычной формой выражения – письменной или печатной.
(Потому что, например, в напечатанном предложении пропозициональный знак существенно не отличается от слова. Поэтому Фреге мог назвать предложение составным именем).
3.1431. Сущность пропозиционального знака станет очень ясной, если мы будем представлять себе его составленным не из письменных знаков, а из пространственных объектов (например, столов, стульев, книг).
Пространственное взаиморасположение этих вещей выразит тогда смысл предложения.
3.1432. Мы не должны говорить: «Комплексный знак aRb означает, что а находится в отношении R к Ь», но должны говорить: «то, что а стоит в определенном отношении к Ь, означает, что aRb».
3.144. Положения вещей могут быть описаны, но не названы. (Имена подобны точкам, предложения – стрелкам, они имеют смысл).
3.2. В предложении мысль может быть выражена так, что объектам мысли будут соответствовать элементы пропозиционального знака.
3.201. Эти элементы я называю «простыми знаками», а предложение «полностью анализированным».
3.202. Простые знаки, используемые в предложении, называются именами.
3.203. Имя означает объект. Объект есть его значение (Л есть тот же самый знак, что и А).
3.21. Конфигурации простых знаков в пропозициональном знаке соответствует конфигурация объектов в положении вещей.
3.22. Имя замещает в предложении объект.
3.221. Объекты я могу только называть. Знаки замещают их. Я могу только говорить о них, но не высказывать их. Предложение может только сказать, как существует предмет, но не что он такое.
3.23. Требование возможности простого знака есть требование определенности смысла.
3.24. Предложение, говорящее о комплексе, находится во внутреннем отношении к предложению, говорящему о составной части этого комплекса.
Комплекс может быть дан только через свое описание, и это описание будет или правильным, или неправильным. Предложение, в котором речь идет о несуществующем комплексе, будет не бессмысленным, а просто ложным.
Тот факт, что элемент предложения обозначает комплекс, можно видеть из неопределенности в предложениях, в которые он входит. Мы знаем, что этим предложением еще не все определено (ведь обозначение общности содержит некоторый первообраз).
Объединение символов комплекса в один простой символ может быть выражено определением.
3.25. Имеется один и только один полный анализ предложения.
3.251. Предложение выражает то, что оно выражает, определенным, ясно указуемым способом: предложение членораздельно произносится.
3.26. Имя не разлагается далее никаким определением; оно-первичный знак.
3.261. Каждый определенный знак указывает на те знаки, посредством которых он был определен, а определения показывают путь.
Два знака, один – первичный, и другой – определенный через первичный, не могут обозначать одним и тем же способом. Имена не могут разлагаться на части определениями. (Как и любой знак, который сам по себе и независимо от других имеет значение).
3.262. То, что не может выражаться в знаке, выявляется при его применении. То, что скрывают знаки, показывает их применение.
ХАЙДЕГГЕР М. (1889-1976 гг.)
Наука и осмысление
В соответствии с распространенным представлением мы обозначаем область, в которой развертывается духовная и творческая деятельность человека, именем «культуры». К ней причисляется и наука, ее развитие и организация. Наука ставится тем самым в ряд ценностей, которыми человек дорожит, к которым он по разным побудительным причинам обращает свой интерес.
Однако, пока мы берем науку только в этом культурном смысле, мы так и не измерим всей глубины ее существа. То же относится к искусству. Еще и сегодня их охотно ставят рядом: искусство и науку. Искусство тоже можно представить себе как область культурного производства. Тогда мы опять же ничего не поймем в его существе. В свете этого последнего искусство есть святыня и кров, где действительность каждый раз внове дарит человеку свой прежде таившийся блеск, чтобы в его сиянии человек яснее видел и чище слышал то, что обращено к его существу.
Как и искусство, наука не есть просто культурное занятие человека. Наука – это способ, притом решающий, каким для нас предстает все, что есть.
Поэтому мы должны сказать: действительность, внутри которой движется и пытается держаться сегодняшний человек, все больше определяется тем, что называют западноевропейской наукой.
Задумываясь над этим процессом, мы обнаруживаем, что в западной части мира на протяжении веков ее истории наука развернула небывалое прежде на Земле могущество и идет к тому, чтобы, в конце концов, наложить свою власть на весь земной шар.
Но является ли наука лишь делом человеческих рук, просто взвинченным до небывалого размаха, так что можно было бы считать, что в один прекрасный день по воле людей, решением каких-нибудь комиссий ее удастся снова упразднить? Или здесь совершается какое-то более великое событие? Не правит ли в науке еще и нечто другое, а не просто человеческая любознательность? Да, так оно и есть. Здесь властвует что-то другое. Только это «другое» скрыто от нас, пока мы цепляемся за привычные представления о науке.
«Другое» – в том положении вещей, которое безраздельно царит во всех науках, оставаясь, однако, скрытым от них. Чтобы это положение вещей вошло в поле нашего зрения, должна, однако, иметься достаточная ясность относительно того, что такое наука. Каким путем этого добиться? Всего верней, по-видимому, путем описания современного научного производства. Подобное изображение смогло бы показать, как вот уже долгое время науки все решительней и вместе с тем неприметней внедряются во все организованные формы современной жизни: в промышленность, экономику, образование, политику, военное дело, в публицистику всякого рода. Осознать это внедрение важно. И все же, чтобы суметь изобразить его, мы сначала должны уже видеть, в чем заключается сущность науки. Ее можно высказать в лаконичном тезисе. Он гласит: наука есть теория действительного.
Наш тезис не призван служить ни готовым определением, ни подручной формулой. В нем содержатся чистые вопросы. Они будут выявляться по мере истолкования тезиса. Прежде всего, надо заметить, что слово «наука» в тезисе «наука есть теория действительного» всегда означает только науку Нового времени. Тезис «наука есть теория действительного» не имеет смысла ни для средневековой науки, ни для науки древности... И все-таки сущность современной науки, которая в качестве европейской стала между тем планетарной, коренится в греческой мысли, со времени Платона носящей название философии...
Кто сегодня, спрашивая, задумываясь, а тем самым уже и действуя, осмеливается соответствовать глубинному ходу мирового потрясения, ежечасно нами ощущаемого, тот должен не только заметить подвластность нашего сегодняшнего мира современной науке с ее волей к знанию, но и прежде всего понять, что любое осмысление современности теперь способно встать на ноги и укорениться лишь при условии, если в диалоге с греческими мыслителями и их языком оно пустит корни в эту почву нашего исторического бытия. Такой диалог пока еще ожидает своего начала. Он едва только подготовлен; и он сам для нас в свою очередь предварительное условие для неизбежного диалога с восточноазиатским миром...
Чтобы ощутить это присутствие былого, нам надо избавиться от все еще господствующего историографического представления исторических событий. Историографическое представление берет историю как предмет, в рамках которого происходит, видоизменяется и проходит всякое событие.
В тезисе «наука есть теория действительного» рано помысленное, рано посланное остается настоящим.
Попробуем сейчас прояснить наш тезис в двух аспектах. Спросим, во-первых: что называется «действительным»? Спросим затем: что называется «теорией»?..
Чтобы уяснить, что в тезисе «наука есть теория действительного» означает имя «действительное», будем держаться слова. Действительное составляет сферу действенного, того, что действует. Что значит «действовать»?.. «Действовать» значит «делать». Что значит «делать»? Слово относится к индоевропейскому корню dhe; отсюда идет и греческое «тесис»: полагание, выкладывание, положение. Это действие, однако, мыслится не только как человеческая деятельность и, главное, не только деятельность в смысле операций и акций. Рост, движение природы (фюсис) тоже действие, причем именно в точном смысле «тесиса». Лишь в позднейшее время «фюсис» и «тесис» оказываются противопоставленными областями – что тоже ведь стало возможным только благодаря какой-то общности их основы...
Но в Новое время «действительное» в смысле фактического противопоставляется тому, что не выдерживает проверки и представляется пустой видимостью или простым мнением. Впрочем, даже в этом, многократно изменившемся значении действительное все еще сохраняет прежнюю – теперь, правда, слабее и иначе выступающую – основную черту присутствующего, выступающего само по себе наружу.
Сейчас оно, однако, обнаруживает себя как следствие. Причинное следование имеет своим результатом то, что присутствующее благодаря ему достигает удостоверенного статуса и в этом статусе предстает. Действительное являет себя теперь в статусе предмета.
Слово «предмет» возникает впервые в XVIII веке как перевод латинского obiectum. Слова «предмет» и «предметность» приобрели особый вес для Гете, и тому есть свои глубокие основания. Ни средневековая, ни греческая мысль, наоборот, не представляют присутствующее в виде предмета. Назовем сейчас способ пребывания того присутствующего, которое выступает в Новое время в качестве предмета, предметным противостоянием.
В первую очередь оно есть черта самого присутствующего. Но каким образом противостояние присутствующего выступает на передний план и присутствующее становится предметом для представления, сможет для нас проясниться, только когда мы спросим, что такое действительное в отношении к теории, а значит, известным образом, и благодаря теории? Или, если повернуть вопрос иначе: что означает в тезисе «наука есть теория действительного» слово «теория»? Имя «теория» происходит от греческого глагола «феорейн». Соответствующее существительное звучит как «феория». У этих слов высокий и таинственный смысл. Глагол «феорейн» возник от сращения двух корневых слов: qea и oraw. Qea (ср. «театр») – это зрелище, облик, лик, в котором вещь является, вид, под которым она выступает...
Образ жизни («биос»), определяющийся «феорией» и посвященный ей, греки называют «биос феоретикос», образом жизни созерцателя, вглядывающегося в чистую явленность присутствующего. В отличие от этого «биос практикос» есть образ жизни, посвященный действию и деланию. Различая их, мы должны, однако, всегда помнить одно: для греков «биос феоретикос», созерцательная жизнь, особенно в своем наиболее чистом образе как мышление, есть высшее действие. «Феория» сама по себе, а вовсе не только за счет ее привходящей полезности, есть завершенный образ человеческого бьггия...
ПОППЕР К. (1902-1994 гг.)
Логика и рост научного знания
IV. Фальсифицируемость
Вопрос о том, существует ли такая вещь, как фальсифицируемое сингулярное высказывание (или «базисное высказывание»), будет рассматриваться ниже. Здесь же я буду предполагать утвердительный ответ на этот опрос и исследую, в какой степени мой критерий демаркации применим к теоретическим системам, если, конечно, он вообще применим к ним. Критическое обсуждение позиции, обычно называемой «конвенционализмом», даст нам возможность поставить некоторые проблемы метода, с которыми можно справиться, лишь приняв определенные методологические решения. Далее я попытаюсь охарактеризовать логические свойства тех систем теорий, которые фальсифицируемы – фальсифицируемы в том случае, если приняты наши методологические решения.
Некоторые конвенционалистские возражения. Против моего предложения принять фальсифицируемость в качестве критерия для решения вопроса о том, относится ли некоторая теоретическая система к эмпирической науке или нет, были выдвинуты возражения. Эти возражения высказывались, например, теми, кто находится под влиянием школы, известной под названием «конвенционализм». В разд. 6, 11 и 17 мы уже касались некоторых из этих возражений, здесь же мы рассмотрим их несколько более подробно.
Источником конвенционалистской философии является, по-видимому, удивление перед строгим совершенством простоты мира, обнаруживающейся в физических законах. Конвенционалисты чувствуют, что эта простота была бы непостижимой и даже сверхъестественной, если бы мы вместе с реалистами считали, что законы природы открывают нам внутреннюю, структурную простоту мира, скрытую за его внешним многообразием. Кантовский идеализм пытался объяснить эту простоту тем, что наш интеллект навязывает природе свои законы. Аналогично, но еще более смело конвенционалисты трактуют эту простоту как наше собственное творение. Однако для них простота не является следствием того, что мы навязываем законы нашего интеллекта природе и таким образом делаем ее простой, ибо конвенционалисты не верят в простоту природы. Лишь «законы природы» просты, считает конвенционалист, а они являются нашими собственными свободными творениями, нашими изобретениями, нашими произвольными решениями и соглашениями. Для конвенционалиста теоретическое естествознание представляет собой не некоторую картину природы, а лишь логическую конструкцию. Эту конструкцию определяют не свойства мира; напротив, сама эта конструкция детерминирует свойства искусственного мира – мира понятий, которые имплицитно определяются выбранными нами законами природы. И только об этом искусственном мире говорит наука.
Согласно конвенционалистской точке зрения, законы природы нельзя фальсифицировать наблюдением, так как загоны природы нужны нам именно для того, чтобы определить, что есть наблюдение, и в частности научное измерение. Формулируемые нами законы образуют необходимый базис для регулировки наших часов и коррекции наших так называемых «жестких» измерительных стержней. Часы называются «точными», а измерительный стержень – «жестким» только в том случае, если действия, измеряемые с помощью этих инструментов, удовлетворяют тем аксиомам механики, которые мы решили принять.
Философия конвенционализма заслуживает большого уважения за то, что она помогла прояснить отношения между теорией и экспериментом. Конвенционалисты в отличие от индуктивистов осознали важность той роли, которую играют в проведении и интерпретации научных экспериментов наши действия и операции, планируемые в соответствии с принятыми нами соглашениями и дедуктивными рассуждениями. Я считаю конвенционализм системой, которая последовательна и которую можно защищать. Попытки обнаружить противоречия в конвенционализме, по-видимому, не приведут к успеху. Однако, несмотря на все это, конвенционализм представляется мне совершенно неприемлемым. Идея науки, лежащая в его основе, понимание им задач и целей науки далеко расходятся с моим пониманием. В то время как я не требую от науки окончательной достоверности и не считаю возможным ее достигнуть, конвенционалист видит в науке, говоря словами Динглера, «систему знания, опирающуюся на окончательные основания». И эта цель, по мнению конвенционалиста, достижима, так как любую данную научную систему можно интерпретировать как систему неявных определений. Между учеными, склоняющимися к конвенционализму, и теми, кто близок к моей точке зрения, периоды плавного развития науки не дают повода для конфликтов, за исключением чисто академических. Совершенно иначе обстоит дело в периоды научных кризисов. Всякий раз, когда «классическая» система сегодняшнего дня сталкивается с результатами новых экспериментов, которые, согласно моей точке зрения, можно интерпретировать как фальсификации, конвенционалист не будет считать эту систему поколебленной. Он либо объяснит возникшие противоречия нашим неумелым использованием системы, либо устранит их посредством принятия тех или иных вспомогательных гипотез ad hoc либо, возможно, с помощью определенной коррекции наших измерительных инструментов.
