Текст книги "Имя дома твоего (с иллюстрациями)"

Автор книги: Лев Успенский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Не будь историки историками, они бы сошли с ума: Нерон скончался в 68 году нашей эры! Гренобль был основан императором Грацианом двести девяносто один год спустя, в 359 году!.. Как же попало в его окрестности такое необыкновенное название? Кто его дал, почему, при каких обстоятельствах?

Но историки свое дело знают. Ведь если они прочтут, что в Якутии, над рекой Кевакты есть гора, называемая (на картах!) Наполеонова Шляпа, им не придет в голову допустить, что сюда занесло ветрами прославленную треуголку императора французов. Они будут искать этому имени другие объяснения... Было, как видите, найдено объяснение и для «Каски Нерона». Она оказалась эрратонимом.

Доза так и сыплет подобными анекдотами, передавая их порою очень живо. «Один офицер-топограф, – ядовито пишет он,– спросил у провансальца сначала – что это за лощина, а затем – а чья там ферма? Простак-крестьянин понял вопросы и на первый, почесав в затылке, ответил: «Лу сабе па!» то есть: «Да не знáю!», а на второй – не без гордости: «Эс ла мию!»: «Она – моя!» Офицерик же не понял ничего и покорно записал два названия: «Лусабепа» и «Эсламию». Они и сегодня фигурируют на подробных картах Франции. {214}

Бывает в таких случаях, что и виновного в имени-выдумке не сыщешь. Один советский крымовед горько сетует на произошедший с ним казус.

В какой-то из своих статей он упомянул маленькую крымскую речку; по-татарски она называлась Аузýн-Узéнь. «Аýз» в татарском языке – «рот», «уста», «устье»; «узень» – «речка». Географ перевел это название несколько своеобразно: «Ротовáя рéчка», а наборщики не разобрали незнакомого слова и напечатано было: «Рóзовая Речка»... Из статьи название перенесли на карты Крыма; на них появился новый гидроним, а почему эта речка признана розовой, с каких пор она так «зарозовела» – никому не известно.

И ведь вот что стоит заметить: попытки пострадавшего «крестного отца» исправить ошибку оказались тщетными. Имя нанесено на карты, введено в справочники... Слишком трудно и дорого все это переделывать «назад»...

Чем больше люди торопятся и при производимых по разным причинам переименованиях географических пунктов, тем чаще возникают разные эрратонимы, иногда предосадные или прекурьезные.

Когда французы в XVI веке завоевали город Страсбург (его имя от латинского «виа страта» – «мощеная дорога» – означает «Город на мощеной дороге») они нашли там средневековых времен уличку, называвшуюся по-немецки Тóтенбаргéссель – «Переулок Гробов» (возможно, в этом переулке обитали когда-нибудь мастера цеха гробовщиков). Завоеватели перевели древнее название на свой язык. Проулок стал Рю де ла Бьер; это тоже значит: «Улица Гробовая».

В 1871 году немцы захватили Эльзас вместе с его столицей. Было приказано тотчас дать всем улицам немецкие имена, придерживаясь смысла французских названий. Приказ выполняли не больше знатоки французского языка. Они не знали, что по-французски слово «бьер» имеет два смысла: «пиво» и «гроб»; и вот из «Гробовой улицы» у них получилась «Бргессхен» – «Пивная улочка».

Сегодня этот город снова входит во Французскую республику... Интересно было бы узнать, какое же имя носит теперь злополучный тупичок – веселое пивное или гробовое мрачное? {215}

***

Я сам вижу: подобных примеров слишком много; всех никак не переберешь. И все же я хочу привести еще два-три таких эрратонимических случая.

Во время первой мировой войны печальную славу приобрела одна небольшая высотка – холм у французского города Вердёна, носивший имя Морт-омм, то есть «Мертвый человек». Имя было в пору злосчастному пригорку; на его склонах было убито много тысяч солдат – и французских «пуал» и немцев – «бóшей». И тем не менее название холма, повторявшееся в сотнях военных сводок обоих сторон,– эрратоним. Некогда он носил имя Морт-Орм – «Сухой вяз», очевидно, по издалека заметному засохшему огромному дереву на его вершине. Это не солдаты 1914—1918 годов перекрестили место с горьким остроумием фронтовиков; так оно именовалось и до войны, и как произошла подмена, теперь уже никто не скажет.

Пожалуй, легче судить о том, как в далекой Канаде мрачное французское название Тэт дё Мор – «Голова покойника» – преобразовалось постепенно в бодрое английское Тэддимор, что-то вроде «Федя-большой»: просто второе приятнее, чем первое, да ведь англичане, сменившие в этих местах французов, не понимали смысла гробового имени и подогнали его по созвучию к своим английским словам.

А уж совсем легко понять тех легкомысленных петербуржцев XVIII и XIX веков, которые превратили в не слишком обоснованное, но вполне понятное Горóховая улица первоначальное имя ее Гáррахова улица. Вдоль этой улицы были некогда расположены земельные участки и дома некоего иноземца Гарраха... Кем был этот Гáррах, то ли австрийским графом, то ли богатым купцом, поди установи!

Да это не так уж важно даже и нам, топонимистам, а старым питерцам было и вовсе наплевать на его род, и происхождение. Вот они и переделали Гáррахову в Горóховую (теперь – улица Ф. Дзержинского), хотя и пели, понимая, что что-то в этом имени «нетово», известную в свое время песенку:

По Гороховой я шел,

Да гороха не нашел... {216}

Но что из того? На соседней Морской моря тоже не было и признаков... Имя! Такая уж это таинственная вещь!

Хватит эрратонимов! А если вам их мало, ищите сколько угодно сами. Желаю вам успеха...

Зáмок

Помфрет

Никому не интересно рассказывать про самого себя какие-нибудь позорные вещи. И все-таки я это сделаю: мне очень хочется предупредить вас, будущих топонимистов, от повторения таких промахов.

Есть в Англии графство Йорк, то самое, по отношению к которому американский Нью-Йорк является как бы внуком. Новым Йорком. В Йорке есть небольшой городишко Помфрет. Раскройте собрание сочинений В. Шекспира на его знаменитой трагедии «Ричард II», и вы найдете там такую жестокую сцену:

Замок Помфрет. Входит король Ричард.

Король Ричард. Как? Нет, ты сам дал мне орудье себе на гибель! (вырывает у слуги топор и убивает его).

Ты – ступай за ним и поселись с ним вместе в преисподней!

(Убивает второго слугу. Тогда Экстон поражает насмерть его самого)...

Вот какие страшные вещи происходили, если верить Шекспиру, в Помфрете...

Вы хотите выяснить, что же это за место – зловещий Пóмфрет? Вы берете с полки справочник, ищете и... И, вполне вероятно, не находите там такого названия. Зато на соседних страницах есть небольшая статейка: Понтефрáкт.

«Понтефракт, – говорится в ней, – город в английском графстве Йорк, на реке Эйр. Близ него – развалины замка Помфрет, в котором умер (?) Ричард II...» По-видимому, замок так обветшал, что о нем уже не пишут в отдельности. Познакомимся хоть с городком, возле которого он некогда мрачно стоял на страже.

Город очень древен. Само его имя – Понтефрáкт – непонятно рядовому англичанину. Оно – латинское; в эпоху, когда Британией владели римляне, это место звалось по-латыни «áпуд Пóнтем Фрáк-{217}тум»: «у Сломанного Моста». Видимо, уже тогда тут был поврежденный мост через Эйру; над ним и высился неприступный оплот завоевателей.

Прошла над старой Англией, по пятам за медноголовыми легионерами Рима, длинная череда веков. Римляне, разгромленные на континенте варварами, покинули Британию; их место заняли северные племена германцев. Значения слов «апуд Понтем Фрактум» теперь не понимал уже никто. Но древнее имя осталось жить.

Это могло произойти двумя способами. Новые пришельцы могли либо перевести его на свой язык, либо приспособить его к своему произношению, переделать по-своему... Здесь случилось второе: Понтефракт стал Пóмфретом. Но ведь рядом с этим именем-переделкой могло возникнуть и второе имя – перевод.

Вот тут-то я и вынужден рассказать вам печальное. Досадное. Постыдное...

Разбираясь в прошлой истории знаменитого замка, я, не помню где именно, но, по-моему, в одной из статей восьмидесятитомного энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, вычитал интересное сведение. «Неподалеку от замка Пóмфрет, – так, помнится, было написано там, – есть маленькое селеньице, имя которого тоже означает «Сломанный мост», но уже не по-латыни, а на английском языке...» Что-то вроде Брокенбридж, Брокбридж, как-то так...

И тут я допустил ужасный промах. Я то ли просто не выписал этих данных на карточку, то ли выписал, то не поставил на место в своей картотеке, отложив это на будущее... А это случилось буквально накануне Великой Отечественной войны, мне скоро стало не до топонимических карточек, я ушел на фронт, а возвратившись, обнаружил, что такой записи в моей коллекции нет... Нет, и кончено!

Это поистине ужасно: теперь я представления не имел, в какой именно книге, в какой статье содержалось то сообщение. Я не запомнил точного имени той деревушки. А ведь она могла быть упомянута не обязательно в статье, озаглавленной «Помфрет» или «Брокбридж». Сведение это, может быть, содержится в любой другой статье – об Англии, о графстве Йорк, о римской оккупации Британии, о почте и телеграфе, о топоними-{218}ке – о чем угодно. Как же мне вновь найти столь важное для меня сообщение? Можно сказать так: я поймал золотую рыбку и вдруг упустил ее обратно в море... Много ли шансов, что та же рыбка вторично клюнет на мой крючок? Нет таких шансов...

Я отчаянно боролся. В течение пяти лет я на досуге внимательно прочел подряд все 85 томов Брокгауза и Ефрона, выбирая из них все упомянутые и расшифрованные топонимы (это было полезным делом, но не привело меня к цели моей). Я изучил графство Йорк, точно собираясь приобрести его в собственность, по Британской Энциклопедии... Напрасно! Никакого Брокбриджа или Брокенбриджа я не нашел. Я вовлек в это дело даже двух англичан, живущих в Лондоне: один из них, увлекшись, поехал в Йорк, но тоже не обнаружил там ничего подобного. Но в то же время я могу дать голову на отсечение, что я ничего не выдумал, не увидел всего этого во сне; такие сведения у меня в руках были: я это сам читал... Где?

Чего ради я рассказал вам такую историю? Чтобы показать вам, как важна в работе не только топонимиста, любого исследователя, скрупулезная точность, великая аккуратность... Как никогда нельзя доверяться собственной памяти. Как, раз найдя любое важное сообщение, самый мелкий факт, необходимо тотчас же закрепить его на бумаге, помня, что написанное пером не вырубишь топором.

А кроме того... Если вам когда-нибудь в какой-либо книге попадется сообщение о Брокенбридже – пусть даже не у Помфрета, даже не в Йорке, даже не в Англии, а в Австралии или Америке, – не забудьте меня... Как я был бы вам благодарен, если бы убежавшая от меня рыбка попалась на ваш крючок!

Я даже расстроился, вспоминая свою беду... Тем не менее перейдем через славный Понс Фрактус и посетим другие места мира.

Я уже говорил: в древности дорóги, пути сообщения были для человека чудом, драгоценностью, почти святыней. В безлюдии полудикого мира они змеились как тонкие нити человечности. Люди цепко держались за них, восхищались ими, поклонялись им.

Реки были и дорогами и препонами одновременно. На реках были переправы, и каждая из них тоже явля-{219}лась великим чудом, богатым сокровищем. О них рассказывали, их помнили и о них знали за сотни часов пути. Это были мосты и броды, и вокруг каждого возникало селение, и на всех языках мира эти поселки получали названия: такой-то брод или такой-то мост... Что удивляться: у многих народов в их пантеонах, в рядах их богов, были даже специальные божества, покровители переправ, перекрестков, горных перевалов...

Конечно, впоследствии переправ стало много больше, они перестали казаться чудом и исключением; но старые имена сохранились. И теперь нередко нужны некоторые усилия, чтобы установить: почему этот мостишко на жалкой речке так почитался, что даже город возле него был назван: такой-то мост... Иногда и моста давно нет (вспомните Кузнецкий Мост в Москве), а место все еще так называется. Сплошь и рядом никто не переправляется тут вброд, как в Оксфорде или на Босфоре, а имя «форд», «фурт» – «брод» все еще продолжает звучать...

Кроме тех «бродов», о которых я уже говорил на страницах 123—124, есть в мире другие, не менее интересные, порою как бы замаскированные в результате перехода слова из языка в язык. Вот испанский город Бильбáо; только языковеды ясно видят, что его имя возникло из древнеримского Бéллум Вáдум – «Прекрасный брод». Древние пиренейцы – баски превратили это название в свое Бельвао, а из него получилось современное Бильбáо... Поистине: «не спросясь броду», нечего и соваться в воду топонимических разысканий: без поводыря-языковеда утонешь, не успев сделать и шага в глубину...

Да не обязательна и смена языков!

На речке Савáле, притоке Хопрá, стояло некогда село Братк (не знаю, так ли оно именуется сейчас). Каждый из вас мог бы легко догадаться, откуда взялось это имя: видимо, основателями села были какие-то любвеобильные дружные братья – братки; в их честь и возникло такое название... [75]  75
  1 Или вы можете теперь предложить и такое решение: там росло много анютиных глазок, посмотрите на стр. 156: это растеньице в народе зовут так: братки.


[Закрыть]1

Верно? Ничего подобного! В старых документах мы {220} постоянно читаем о поселке в таком виде: «Село Пески, Бродки – тож...» Значит, никакие братья тут решительно ни при чем: Братк – это только особое произношение слова Бродк. Тут, на Савале, был когда-то важный для населения «брод»... Фонетические условия местного народного говора заставили людей произносить неударенное «о», как «а», приглушили согласный «д» перед «к» и превратили его в «т»... Все это произошло внутри одного языка, русского, а имя изменилось до неузнаваемости.

Точно так же где-нибудь во Франции можно поручиться, что потомки королей и напрасные претенденты на королевский престол графы Шамбор представления не имели о происхождении имени их родового замка Шамбор (Chambord) в департаменте Луары и Шера. Откуда им знать, что в его основе лежит галльско-римское Камборитос – «Брод на излучине»? Правда, тут изменение связано уже с переменой языка населения... Но вот возьмите название села Бродо-Калмацкое в Пермской области: надо проделать длинные разыскания (на этот раз уже исторического характера), чтобы установить, что возле него было некогда урочище Калмацкий (то есть Калмыцкий) Брод. Тут переправлялись через реку Тéчу много веков подряд кочевые тюрко-монгольские племена Азии, чтобы нападать на русских и башкир. Наши предки звали их всех общим именем: калмыки...

Нечего говорить: в Индии и Китае, Японии и Вьетнаме – всюду есть топонимы, имеющие значение «брод»; к сожалению, их нет в моей картотеке.

То же самое с мостами. В России вы найдете и Мосты, и Мостовую, и Мостовской и Княжой Мост – десятки других таких же названий. В странах германских языков это названия, в составе которых есть часть «брюк», «брюг», «бридж»: Оснабрюк (Зап. Германия) и Брюгге (Фландрия), Бридж об Аллен и Айронбридж (Железный мост) в Англии... Все это – мосты, как и всевозможные «пон’ы» и «понте» в романских странах. Ведь даже фамилия нашего крупнейшего советского ученого-физика Бруно Карловича Понтекорво означает не что иное, как «Кривой» или «Горбатый мост».

Конечно, и тут есть сложноватые случаи. Был в древ-{221}ней Британии городок, носивший испокон веков имя «Caer Brito» – «Город бритов». Около него римляне – они делали это при каждом удобном случае – соорудили мост. Мост был много моложе города, но сменившие римлян завоеватели англо-саксы, конечно, не знали этого. Они видели: город стоит возле моста, наверное, имя его и значит «Мостовой город». «Caer Brito» они переделали в Брикс-Тон, а из этого позднее получилось современное английское Бристоль...

Французское Бриар – это «город у моста», древнее кельтское – Бриводурум. И Понверр – римское «Понтем Ветерем» – «У древнего моста». И даже звучное испанское Алькантара (местечко на реке Тахо, возле руин римского моста) тоже значит «мост», только на этот раз уже по-арабски.

У нас на Руси, пожалуй, характерны не названия-мосты (их тоже достаточно), а имена-вóлоки. Мост соединяет два отрезка сухопутной дороги через реку; вóлок связывает две части водной, «голубой» дороги через пространство суши. Без «волоков» немыслима была торговая жизнь древнего русича; потому у нас столько имен, в которые входит это слово. Волоколамск под Москвой – это «волок на реке Ламе». Вышний Волочек соединял некогда бассейны Волги и Ладоги... У Волокодержавского Погоста на реке Мсте кончался волок, по которому судоводители обходили опасные по тем временам Мстинские пороги...

Для наших предков все безмерно огромное пространство к северу и востоку от этих и других «волоков» было Зáволочьем – в него входили земли нынешней Архангельской области и все, что лежало за ними. Подволочьем называлось одно из сел на Северной Двине; а сколько меньших по размеру и значению «волочков» внимательный исследователь найдет на топонимической карте России, когда она появится! Безмерно было значение волоков в древние времена.

Можно, конечно, указать и на спорные случаи. Имя города Вологды некоторые ученые производили от «волока», соединявшего некогда тут Шексну с Сухоной; Большая Советская Энциклопедия и сейчас стоит на этой точке зрения. Другие ученые производят имя Вологда от финского «вáлкэа» – «белый»... Однако, как это ни странно, есть и реки, в названия которых {222} входит слово «вóлок», хотя, казалось бы, это сугубо сухопутное понятие, относящееся не к воде, а к водоразделу. Наши предки тем не менее дали одной реке имя Безволочная (видимо, с большой похвалой), а другой, тут же в Пермских землях,– Волосница...

Вы можете подумать, что Волосница связано с «волос» – тоненькая, узенькая, как волосок, струйка воды... Так нет: просто в местном говоре существует «шепелявое» произношение звука «ч»: он выговаривается как «с»... Плывущий по Безволочной минует все волоки, а тот, кто пустился по Волос(ч)нице, тому не избежать, пусть коротенького, Печорского Волочка...

Да, дороги древности! Огромное место занимали они в воображении тогдашних людей, как и в их жизни; не удивительно, что в имена превращались названия даже самых, казалось бы, непримечательных деталей путей сообщения.

Среди многочисленных Крестов нашей топонимики, несомненно, очень многие не имеют никакого отношения к кресту – символу христианства. Весьма часто это название отправляется от понятия «перекресток»: во многих частях России перекрестки именуются как раз так: Кресты.

Меня били, колотили

За деревней на крестах...—

пелось в одной дореволюционной частушке. Очень часто это слово становилось названием урочища у перекрестка значительных дорог, большаков; порой оно переходило и на выросшее там селение. Вероятно, таково происхождение названия посада Крестцы, между Москвой и Новгородом; впрочем, я говорю об этом без особой уверенности. Сходные топонимы постоянно встречаются и у других народов.

Имя швейцарского курортного городка Вевé звучало некогда как латинское Би-виум, то есть «двухдорожье», «распутье», «перекресток» – но такой, когда сливаются или расходятся только два пути. А вот французский городок Каррýж в далеком прошлом был римским Куадривиумом – «четырехдорожьем»: очевидно, тут был уже самый настоящий перекресток: четыре дороги расходились на все четыре стороны света. Кресты! {223}

К северу от Парижа лежит один из его дальних пригородов – Компьéнь, место славных и позорных воспоминаний: тут в 1918 году подписала капитуляцию Германия Гогенцоллернов; тут же в 1940 году Гитлер принял капитуляцию петеновской Франции. Топонимисту слово Компьéнь тоже навевает воспоминания: в римские времена место называлось Компéндиум, то есть «сокращение»... Странное имя? Да нет, не очень. Возле Компьеня римская дорога была, очевидно, некогда основательно спрямлена. В те дни это было серьезным завоеванием: лишний день пути – лишние встречи с волчьими стаями, с темными людьми, со всякими опасностями леса и ночи.

«Дорожный» характер имеет и название немецкого Кобленца, римского Конфлуэнт’а. Только тут речь шла уже не о сухопутной, а о речной дороге. У Кобленца сливаются Рейн и Мозель; слова «апуд Конфлуэнтэм» означали: «у Слияния рек» – имя-лоция, имя-указатель, поставленный на речном пути от горной Швейцарии к морю.

Мир меняется. Никому не пришло бы в голову назвать Ленинград «Мостоградом», хотя (а скорее именно потому что) в этом городе свыше трехсот мостов. Мост в наше время – обычная подробность ландшафта; какой же смысл отличать по его присутствию город от другого города? Однако где-нибудь в глухих углах Земли – в Центральной Африке или у нас в сибирских таежных просторах – рождение такого имени возможно и в XX веке. Вполне может появиться какой-либо Пон-Нев или Замостье...

Кстати о Пон-Нев... В Париже существует мост с таким названием; оно означает: «Новый мост». Он сооружен (и был новым) во времена трех мушкетеров: упоминание о нем есть в «Сорок пять» А. Дюма. Но вот на днях я наткнулся на него же в путевых записках писателя В. Некрасова, в журнале «Новый мир». Мост стоит и сегодня, три с половиной столетия спустя после своего сооружения. Он по-прежнему называется «Новый мост», и веселые парижане, желая сделать комплимент убеленному сединами старцу, говорят, посмеиваясь: «А что вам сделается? Вы крепки, как Новый мост!» {224}

Топонимическая радуга

Говорят, что слово «новый» может считаться наиболее часто встречающимся в топонимах Земли. Верно: в редком городе, в какой бы стране он ни стоял, нет Новой улицы, Новой площади... Всюду есть Новгороды, мы это уже видели. Есть и целые «новые» земли и страны: Новая Земля, Новая Зеландия, Новая Гвинея... Есть в тропическом Гондурасе Новая Армения, только без Арарата.

Новая Водолага, Новая Гребля, Новая Ладога, Новая Ляля – это в РСФСР и на Украине. Ен Ургенч – Новый Ургенч – в Узбекистане. Ахалкалáки – Новый Город, Новгород – в Грузии... Поищите, и вы найдете татарские, армянские, мордовские, латышские – какие угодно «новые» имена.

Но, разумеется, с этим «новый» спокойно могут выдержать состязание другие составные части наших топонимов – те, которые являются тоже прилагательными и обозначают различные краски, оттенки цвета. Они-то и образуют на картах всех стран «топонимическую радугу».

Едва ли не больше всего встречается в мире мест, которые названы «белыми» и «черными». Есть «белые» и «черные» горы – возьмем за образец знаменитый Монблан в Альпах («Мон-Блан» значит по-французски «Гора Белая») и целую небольшую страну Черногорию (по-сербски – Црна Гора). Белых и Черных гор сколько угодно и у нас: помните, Кия-Шалтырь переименовали в Белогорск по находящейся рядом Белой горе.

Не буду повторять сказанного о белых и черных морях (см. стр. 174—175), но у нас есть и Белое озеро с городком Белозерском и река Белая (да и не одна) со станицей Белореченской... Еще больше в СССР нерусских белых и черных имен – все бесчисленные тюркские Ак-Тепе, Актюбински, Ахтубы (одно из русел волжской дельты), все Карадаги, Караташи, Карачаи и Кара-Су. Ведь в тюркских языках «ак» значит «белый», «кара» – «черный» [76]  76
  1 Это и так и не так, если говорить серьезно. У восточных (и у тюркских) народов слова «белый» и «черный» могут означать и понятия, очень далекие от оттенков цвета: «Белый» может значить «южный», а «черный» – «северный». В Азербайджане этими словами обозначаются ветры западный и восточный. В более глубокой древности нам известны случаи, когда страны света обозначались так:
северный – черныйзападный – белый восточный – голубойюжный – красный  Среднеазиатские народы именно поэтому называли когда-то Каспийское море – Белым, Ак-Деныз...
  Могут «цветные слова» иметь и иные значения: «белая река» – горная, «черная река» – равнинная. Да что удивляться: ведь и мы сами называем «белым днем» вовсе не зимний, снежный, а самый обычный день в разгаре, «черным днем» – отнюдь не темный, а плохой, тяжелый для нашего воспоминания день.
  Рассуждая о названиях-цветах, никогда нельзя упускать это из вида.


[Закрыть]1. {225} А финские имена – Мста, то есть «муста» – «черная», всякие Валк-Ярви и Валк-Иоки – «белые озера» и «белые речки»...

Не составило бы труда набрать любое число таких имен и за нашим рубежом: немецкие Вейссенштейн и Вейссенфельс – это просто «Белокаменск» и «Белоутесск»; остров Уайт у берегов Англии – значит «Белый»; река Нигер в Африке – «Черная река», как и Рио-Негро в Южной Америке. А вот вам еще Нуармутье – «Черный монастырь» во Франции, Шварцвальд – «Чернолесье» в Западной Германии, Меланезия – «Страна черных островов» в Тихом океане...

Река Нигер названа «черной» не за цвет воды, а потому, что она течет в стране чернокожих людей. В древней Руси «черными» назывались слободы, население которых состояло из «черных людей», простонародья, облагаемого податями и налогами. Очень возможно, что имя Белоруссия было дано стране, свободной в те времена от чужеземного ига, а вовсе не по белому цвету национальной одежды, как предполагали в свое время; и уж, несомненно, множество деревень у нас носили имя Черная именно по этой причине: «податная», «обязанная платить налоги».

Многие реки в странах тюркского языка называются Ак-Су или Кара-Су. Нет проще, чем буквально перевести эти имена: «Белая», «Черная речка». Но знатоки жизни азиатских народов утверждают, что «Ак-Су» всегда обозначает не «белую», а «чистую, горную» речку. {226} И «Кара-су» значит, наоборот, не «черная», а «медленно текущая, болотистая равнинная река (собственно – «вода»). Как видите, нельзя питать полное доверие к буквальным переводам: ведь и у нас большинство «Черных речек» бывают болотными, неторопливыми, довольно глубокими... Однако в то же время язык, по-видимому, принимал тут в расчет и «цветовые» свойства воды: в наших «черных речках» она, как правило, бывает очень темной, красновато-черной от взвешенных в ней частиц болотной почвы и торфа...

Стоит, пожалуй, обратить ваше внимание и вот еще на что. Мы, европейцы, привыкли связывать с черным цветом мрачные, отрицательные представления: «У него черная душа!», «Это был самый черный день моей жизни...»

Но ведь далеко не везде это является законом. Африканские народы вовсе не считают черный цвет, черноту признаком злобы, коварства. Их демоны обладают не черными лицами, как наши, а, наоборот, мертвенно-белыми... И, вероятно, для нас и для жителей Танзании или Кении имя «Черное ущелье» будет иметь совершенно разный смысл.

Не всем краскам одинаково везет в географической радуге, и не во всех странах частота разных «окрашенных» имен одинакова.

У нас, пожалуй, на первом месте после белых и черных топонимов стоят красные. Имена красного... я хотел написать «цвета», но призадумался! Вдумайтесь и вы в такой список названий:

Красная Шапочка (нас. пункт Свердл. обл.),

Красная (река Донск. обл.),

Красная Поляна (Моск. обл. и Краснодарск. край),

Красная площадь (Москва),

Краснодар (бывш. Екатеринодар),

Струги-Красная (бывш. Струги-Белая, Лен. обл.).

Вы быстро заметите, что слово «красный» имеет тут не одно, а несколько разных значений.

Поручиться за то, что оно обозначает «пунцовый», «багряный», можно, собственно, в одном-единственном первом примере: сказочная Красная Шапочка носила именно алого цвета головной убор. Но уже {227} Красная река вызывает сомнение. А может быть, это означает «прекрасная, красивая река»: ведь говоря «красна девица-душа», наш народ никогда не имел в виду девушку с багрово-красным лицом.

Обе (а их куда больше) Красные Поляны, безусловно, названы так «за красоту». Московская Красная площадь получила в древности свое имя по этой же самой причине, как самая красивая торжественная площадь города. А в то же время теперь мы, называя ее «красной», придаем этому слову еще одно, совершенно новое, только после революции родившееся в языке значение: «революционная». Это значение особенно ясно в таких топонимах, как Краснодар и Струги-Красная...

Наши предки называли небольшую северную реку Стругой Белой, имея в виду какие угодно ее признаки, только не принадлежность ее контрреволюционерам, белогвардейцам. Но когда в 1919 году Красная Армия отбила станцию Струги-Белая от белой армии Юденича, название показалось охваченным ненавистью к белогвардейщине советским бойцам недопустимым. Поселок был переименован, хотя причин для этого было не больше, чем для того, чтобы упразднить слово «бельё» или зверька «белку» переименовать в «краснушку». Эпитет «белая» до 1919 года определял цвет; эпитет «красная» стал теперь значить «революционная»...

Сегодня, вероятно, в перечне русских топонимов, начинающихся со слова «красный», 90% занимают те, которым свойственно именно это значение, причем некоторые из них, данные в спешке, именно в пылу боев, может быть, следовало давно пересмотреть. Вряд ли стоит сохранять такие невыразительные и странные названия, как Красная Горбатка (Иван. обл.), Красный Узел (Морд. АССР) или Красный Чикой (Чит. обл.).

Новое значение слова «красный» перешло во все языки народов СССР: если такие имена, как Кизил Арват или Кизил Чешме (Красный родник) в Туркмении действительно говорят о «цвете», то уже Кзыл-Орда в Казахстане означает «Красная Армия»; слово «кзыл» имеет тут новый, невозможный до революции смысл. {228}

Столь же бесспорно это и в случае с названием столицы Марийской АССР – Йошкар-Ола. Город этот, стоящий на речке Кокшаге, носил когда-то имя Царевококшайск. После революции он был переименован в Краснококшайск, а затем, с образованием Марийской республики, получил свое теперешнее имя, которое по-марийски означает «Красный город», «Красноград» [77]  77
  1 Это же значение в ненецком языке имеет название Нарьян-Мар.


[Закрыть]1.

Слово, конечно, возникло как заместитель русского Краснококшайска, а в этом имени часть «красно-» означала бесспорно не «алый», а «революционный», «коммунистический».

За рубежом бесчисленное множество «красных» имен, но в языках капиталистических стран слово это всегда имеет значение цветовой отлички.

Рэд-Ривер (имена многих рек в странах английского языка).

Монтань-Руж (в Китае, но имя дано французами: «Красная гора»).

Турну Рошу (Румыния. Старое название: «Красная Башня»).

Альгамбра (Испания. Арабское: «Красный зáмок»).

В социалистических республиках Восточной Европы, вероятно, появились уже имена, в которых чешское «руды», польское «червоны», венгерское «пирош» или «верош» – «красный» могут иметь и современное значение: революционный.

Остальные цвета и краски попадаются на карте мира значительно реже. Встречаются «желтые» топонимы, вроде наших мыса Желтого на Камчатке или Желтого Яра в Биробиджане. Все помнят Хуан-Хэ – Желтую реку Китая, но мало кому из нас известно, что «желтый» означает имена и тех мест в странах испанского языка, в которые входит слово «амарильо»,– например Амариль в Оклахоме США – «Желтый город».

«Желтого цвета», возможно, имя нашего Саратова (тюркское Сарытау – «Желтая гора»), американского озера и реки Йеллустон (по-русски – «Желтокаменка»), прославленных национальным заповедни-{229}ком, устроенным вокруг них, датской фактории в Гренландии Гюлеклеве – «Желтое ущелье»...

Странно, что у нас подобные имена довольно редки: желтых песков и глин у нас немало. Правда, ярко-желтые скалы, особенно оранжевого оттенка, наши предки обычно называли «красными»; многим народам свойственно смешенье этих цветов.

Вот один казус, связанный с «желтыми» топонимами. В старых справочниках вы можете обнаружить приток Волги – речку Желтоватую – неуверенное какое-то название; таких других я никогда не встречал. Но, увы! Современные карты показывают на этом месте другое название: Желвата, а оно явно не имеет отношения к нашему «желтый»... Жаль! Хотя почему? Эрратоним!