Текст книги "Оперативная карта"

Автор книги: Лев Овалов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 5 страниц)

Побрел, наконец. Идет себе по аллее в полном одиночестве, такие-то хорошие, такие-то убедительные слова приходят на ум, выскажи он их, не смогли б не уважить, освободили бы от непосильной ноши, но сказать их некому, сбросить с себя ничего уже нельзя. И вдруг чувствует, как опустилась на плечо чья-то рука и дружески его обнимает…

Батюшки, Быстров! Откуда?..

А тот наклоняется и дает опечаленному старшине дружеский совет:

– Ничего, Кондрат Власьич, не теряйся, минует тебя эта напасть, пока что царствуй, только ни в коем разе не управляй.

8

Как назойливый петух, отогнанный от куриного стада, он с самого утра покрикивал, с самого утра все кричал:

– Мне нач-чальника! Мне нач-чальника!

Так что даже невозмутимый фельдфебель Жобов и тот не выдержал, вышел на галерку и заорал:

– Да иди ты, иди, наконец, мать твою, подобру-поздорову…

Но мужичок не угомаиивался:

– Мне нач-чальника!

И дозвался начальника.

Шишмарев в это время сидел у окна и читал бумаги, привезенные на заре казаками из штаба дивизии, – «вручить лично и непосредственно командиру полка подполковнику Шишмареву». Он читал, перечитывал, достал из полевой сумки карту, сверился с картой и опять принялся вникать в смысл полученного приказа, когда до него донеслось настойчивое хрипловатое кукареканье:

– На-чаль-ни-ка! На-чаль-ни-ка…

– Какого черта он там орет? – оторвался от бумаг Шишмарев. – Что нужно?

– Вас требует, – с усмешкой сказал Рижский. – Его уже гнали, говорит, пока не повидаю начальника, не уйду…

– О господи… – Шишмарев встал и пошел через сени на галерейку. – Что тебе? Орешь как оглашенный…

– Товарищ высокоблагородие! Как я есть желаю все по порядку…

Тут и Слава, заинтересовавшись, вышел; он только что проснулся, услышал лениво-раздраженный голос Шишмарева и тоже выглянул на галерейку.

Перед Шишмаревым, переминаясь с ноги на ногу, стоял мужик в рыжем армячке. Слава видел его раньше, зачем-то приходил он к Павлу Федоровичу. Захар Кудашкин из Семичастной.

– Быстряк Маруську-то свою туды-сюды, туды-сюды гоняет.

Сперва Шишмарев не понял, но скоро до него и до Славы дошло, что Захар Кудашкин принес весьма важное сообщение.

Быстряк – это Быстров, Маруська – это лошадь Быстрова. Кудашкин пришел с доносом о том, что видел Быстрова за Семичастной, и не один раз: тот приезжает, уезжает, чего-то вышныривает, и «етто, известно, против властей».

Тут Шишмарев стал слушать внимательнее. Принялся расспрашивать, уточнять непонятное.

Председатель исполкома Быстров всех помещиков здесь прижал, полный хозяин был волости, думали, что «ен… ев… ив… иввакуировалси», а на самом деле ничего «не иввакуировался», остался здесь со всей своей бражкой, выслеживает за властями – от него всего жди, а он, Захар Кудашкин, «завсегда за порядок»…

– Ен неспроста шныряет, встречается с кем-то, можить, у вас у самих кто сочувствуеть…

– Где ты видел своего Быстрова?

– В леску, за речкой, шел жердей наломать…

Порубки возле Успенского запрещены, за них строго взыскивали, однако сейчас царило безвременье, и Кудашкин не боялся ни Быстрова, ни Шишмарева.

– Ен в одно место к вечеру ездиит.

– Покажешь где?

– Хоть сей минут!

Шишмарев пошел обратно, а Слава безразлично и как бы от нечего делать тоже поплелся за встревоженным Шишмаревым.

Командира полка явно встревожил донос Кудашкина. Неужели Шишмарев придает столь большое значение появлению Быстрова? На самом деле Быстров был частностью, Шишмарева тревожили полученные депеши.

– Гарбуза!

Гарбуза уже ел глазами начальство.

– Видел мужика у крыльца?

– Отогнать?

– Пойдешь с ним, покажет место, найдешь охотников – и вечером в секрет. Приведешь друзей, которые там встречаются. Понятно?

– Так точно.

Шишмарев вернулся в зал, сел за стол, рядом Слава, тоже сел, подпер голову руками, уставился восторженными глазами на Шишмарева.

– Тебе чего, Славик?

– Обещали поучить из револьвера.

– Сегодня не могу, некогда. Поручик! Собрать в шестнадцать ноль-ноль командиров батальонов и рот. А ты побегай пока.

– Лучше я порисую.

Шишмарев настоящий кадровый офицер, любит, когда все предусмотрено и сверху и снизу, если его сочли нужным предупредить, он, в свою очередь, тоже считает нужным предупредить офицеров – с открытыми глазами воевать легче.

– Тебе чего, Слава?

– Бумаги.

– Я давал вчера.

– Порвал…

Шишмареву приятно присутствие мальчика, он чуть моложе его сына и нежнее, нежный мальчик, очень интеллигентный, куда только судьба не забрасывает теперь интеллигентных мальчиков, вместо того чтобы учиться в нормальной гимназии, ходит здесь в какую-то вторую ступень. Голод, конечно, разруха, куда они не загонят…

– Ты что там пишешь?

– Стихи.

– Покажи-ка. «Осенний лес роняет листья»… А что рифмуешь с листьями?

– Не получается. Я переменю…

– Покажи-ка… «Осенний лес листву роняет»… Ну, брат, на «роняет» уже легко!

«Отвяжись ты со своими рифмами, – думает Слава. – Займись делами». В общем этот Шишмарев довольно симпатичный, и добрый, и образованный… Но в нем нет той силы, которая движет Быстровым. И, между прочим, Славой. Слава ощущает в себе ту же силу, что и в Быстрове. Сила времени… Этого он себе не говорит, лишь смутно ощущает. Шишмарева легко убить, кажется Славе, а Быстрова невозможно. Не потому, что Быстров какой-то особенный человек, а потому, что наделен он этой особой силой.

– Что, получается? «Роняет листья лес осенний, замолкло пенье на полях, и только слышен в отдалены!»… Пиши, пиши, поэтом будешь!

Славе решительно не до стихов. У него сердце замирает. Хорошо, что Шишмарев его не опасается. Послал Гарбузу в секрет! Тот рад выслужиться. Холуй! Под вечер Степан Кузьмич появится на условном месте… А Слава не появится, потому что предупрежден, потому что за кустами в секрете Гарбуза! Быстрова схватят, а может, и убьют, если вздумает сопротивляться. А он обязательно будет сопротивляться. Не такой он человек, чтоб сдаться врагу… Но ведь Быстров нужен. Очень нужен! Много ли от Славы пользы. Вот даже сейчас он не знает, как поступить. И себя жалко и Быстрова. «Но ведь я РЕВОЛЮЦИОНЕР! И Степан Кузьмич! А ведь революционеры…»

Шишмарев и Ряжский выходят. Один Астров тюкает на машинке. Победитель! Тоже собирается въехать в Москву на белом коне и волочит с собой разбитый «ремингтон». Что заставляет его находиться в деникинской армии? Был писарь и будет писарем. Всего на свете боится, а больше всего Шишмарева. Эх ты, Астров, Астров! «Осени мертвой цветы запоздалые». Его и завтракать-то всегда забывают позвать!

Слава неторопливо выходит из комнаты, бежит на кухню к Нюрке.

– Писарь завтракал?

– А кто его знает.

– Полковник велел накормить.

– Так чо не идет?

Слава возвращается.

– Астров, вас завтракать зовут.

– А если кто придет?

– Я позову…

Астрову хочется есть, но он боится оставить канцелярию. Слава клянется, что ни на секунду не покинет комнату, и писарь уходит.

Теперь Слава один. Где депеша? Где полевая сумка? Депеша в полевой сумке, в планшете, а планшет командир полка унес с собой. Приказы… Что значат отпечатанные Астровым приказы в сравнении с приказом, только что полученным из дивизии! Слава уже вошел во вкус своей новой деятельности. На всякий случай берет по одному экземпляру всех приказов, выкручивает из машинки закладку и в целях маскировки изымает лист бумаги, и лист копирки, пусть Астров думает, что заложил не шесть, а пять экземпляров. Еще раз беглый осмотр стола…

Астров успевает вернуться раньше командира полка. На губах у него крошки картофеля.

– Никто не заходил?

– Кроме одного красного шпиона, никого.

– Вам все шуточки…

Видя доброе отношение командира полка к мальчику, он не осмеливается обращаться к нему на «ты».

Шишмарев возвращается со свитой, настроение у всех повышенное, должно быть, достали овес.

– А теперь у меня совещание, – обращается Шишмарев к мальчику. – Ты хоть не мешаешь, а не полагается.

– Пойду читать, – обиженно отвечает тот и тут же исчезает.

– Хороший мальчишка, – слышит он вслед.

Он уже у себя, в соседней комнате, на маминой кровати, с книгой в руке, прильнул ухом к стенке.

Он слышит, как собираются офицеры. Здороваются. Шишмарев молчит, и все молчат. Дожидаются.

– Я пригласил вас, господа, с тем чтобы сообщить вам пренеприятное известие… – Так или почти так. – Из штаба дивизии получено оперативное указание. Если командование армии примет решение отойти, ни в коем случае не стремиться к линии железной дороги, двигаться на Малоархангельск и дальше полевыми дорогами…

Слышно не очень ясно, Слава сам составляет фразы из отдельных слов.

– Простите, – перебивает кто-то из офицеров. – Я не понимаю: мы наступаем или отступаем?

– Пока наступаем, но… есть опасение, что наступление может захлебнуться. Не думаю, что имеется в виду общее отступление. Тактический маневр, с глубоким отходом от Орла, Курска.

– И даже Курска?!

– Попрошу к карте. Пока что идем вперед. Но если не удастся взять или обойти Тулу… Прошу проследить путь. Это оперативная карта. Прошу точно придерживаться…

Слава не очень-то хорошо разбирается, о чем идет речь, деникинцы наступают, о каком движении на Малоархангельск – непонятно…

9

Еще рано, еще рано за реку, но Слава уже собирается, страшновато, а собирается…

Вот дом Заузольниковых, у них квартирует Шишмарев, вот исполком, вот огород, почтмейстерская капуста, зеленые шары благоденствия, почта – и аллея. Сколько пар бродило по этой аллее! Направо Семичастная, а налево, налево долг, секрет, обман, слава и страх!

Куда Кудашкин приведет Гарбузу, известно, но вот откуда придет Быстров… Он всегда появляется неожиданно, и в этом прелесть приключения. Вчера прелесть, а сегодня смерть. Задача непосильная для ума Славы. Быстров явится на свидание как ни в чем не бывало – и Гарбуза тут как тут! Слава тоже должен явиться… С Быстровым надо обязательно повидаться, и в то же время нельзя, чтобы он появился на условленном месте. Задача: предупредить, увидеться и не попасться. Сколько прочитано книг, и ни в одной подходящего рецепта!

Все, казалось бы, просто: на определенном месте и в определенное время должны встретиться двое…

Кудашкин, случайно увидев на опушке Быстрова, сообразил, что тот появился неспроста, и донес, а Шишмарев поручил дело одному из своих приближенных…

Как быть? Местонахождение Быстрова неизвестно. Наблюдение за условленным местом установят заранее. Пойти раньше? Сразу вызовет подозрения, в лучшем случае его прогонят, а то и заберут. Не пойти – заберут Быстрова. Пойти в условленное время – заберут обоих. Пожертвовать собой, криком предупредить Быстрова… Но ведь Быстров является не минута в минуту и то с одной, то с другой стороны. Орать в пустоту? Выдашь себя, и неизвестно, предупредишь ли Быстрова. Предупредить надо заранее и так, чтобы деникинцы не могли предотвратить предупреждения. Голова раскалывается от предположений. Как быть? Как быть?..

Может быть, костер… Разжечь костер, и такой, чтоб не загасить, и так, чтоб не навлечь подозрений… Костер… костер! Вот когда пригодилась читанная-перечитанная приключенческая литература!

Прежде всего Петя, младший брат, у Пети качество, которое никогда не подведет: Петя любит Славу. Просто любит. Значит, не предаст. Тех, кого любят, не предают. И Кольку можно. Колька хитрый и до того ненавидит всех богатых, что просто страшно, ненавидит всех, кто защищает это богатство. Колька подходит. Кроме того, он дружит с Петей. И кто-то еще… Андрей! Он подойдет – Андрей Терешкин. Андрей тоже смышленый…

Сложно все придумать, а иначе нельзя, и перепутать нельзя. Сперва Федосей, работник Астахова. Федосею Слава украдет табак, они друзья, Федосей уважает Славу за то, что тот грамотный, а держится с Федосеем на равной ноге.

Федосей чистит коровник. Лопатой шлепает навоз на носилки и волоком тащит за ворота, подводы на четыре уже навалил, поедет на хутор и заодно прихватит навоз.

– Федос Федосыч…

Уж ежели не просто Федос, а Федосыч, значит, Славе что-то нужно.

– Чаво тебе?

– Табак весь скурил?

Федосей поднимает голову.

– Выкладай, выкладай, чаво тебе?

– Ключ от мазута у тебя? Набери два ведра, Федосыч, а я тебе, честное слово, связку табаку украду.

– Мазут-то на что?

– Обещал отцу Валерию, он книги дает, а я мазут обещал.

– Отцу Валерию? – Федосей воплощение сарказма.

– Ну, Федосыч…

Уломать Федосея не такой уж большой труд, Федосей набирает два ведра, ставит их за амбаром позади пасеки.

– Не видел и не слышал, попадешься Павел Федорычу, отпирайся сам…

– Спасибо, спасибо! Табак за мной…

С Петей и Колей более сложные переговоры.

– Петь, а Петь, отнесите ведра с мазутом. Но так, чтоб никто не видел. Будто Павел Федорович послал. Сперва огородами до Тарховых, оттуда через парк к Андрею Модестовичу, оттуда к запруде через речку и оставьте в кустах.

– Что ты надумал?

– Так нужно…

Упросить брата и его приятеля труднее, чем сговориться с Федосеем, тот проще, а эти хотят что-то знать. Приходится намекнуть: работники исполкома, мол, те, что скрываются по деревням, сегодня ночью, возможно, вывезут из народного дома все имущество… Вот и нужен мазут, скрыть следы.

Верится не вполне, но мальчики принимают объяснение.

С этой минуты Слава чувствует себя настоящим вожаком.

– Возьми веревку, – приказывает он Андрею.

– Веревку-то зачем? – пугается тот. – Нету, у нас веревки.

– По воду ходите?

– Мать голову оторвет…

– Обратно принесешь.

Слава велит Андрею намотать веревку на себя под пиджак.

– Я выйду, а через пять минут – ты.

Часов у них нет, а время идет, и вечер уже не за горами, надо спешить.

– Встречаемся в парке, на главной аллее, у скамейки.

…Встречаются у скамейки. И тут Слава принимает гениальное решение, он не знает, что оно гениальное, что в нем спасение, выдумка продиктована озорством, все-таки ему четырнадцать лет, а не двадцать.

– Ты знаешь в Семичастной Кудашкина? – осведомляется Слава.

– Какого еще? Их там несколько.

– Захара. Противный такой. Тлю-лю-лю, тлю-лю-лю. Знаешь его избу?

– На взгорке?

– Сходи, хорошенько приметь – и к запруде.

– Зачем?

– Это же план, план, я все делаю по указанию…

Андрей скрывается в сторону Семичастной, Слава спускается к Озерие.

Запруду разворотили – когда девки купаются, они всегда все переломают, – перебрался по камням, промочил ноги, сразу к кустам… Есть! Молодец Петя: скажет – сделает. Всю жизнь таким будет, до самой смерти. Два ведерка… А вот и Андрей!

– Скорее! Еремеев ждет, велел взять ведра и наверх… Нашел избу?

– Чего ее искать!

Вот и лужаечка, место встреч с Быстровым, здесь его и будут ловить.

– А где Еремеев?

– Так он и будет сидеть ждать кого-то… Ты не понимаешь конспирации! Лезь на березу.

– Зачем?

– Еремеев сказал.

Андрей лезет, береза удобная, ветвистая.

– Спускай веревку.

Слава подвязывает ведро.

– Тяни!

– Я же перемажусь…

– Отмоешься. Мне нельзя.

Времени в обрез, но две березы успели облить мазутом.

– Видишь? Все портки измазал, пиджак…

– Отмоешь, я тебе потом скипидару дам. Крути веревку обратно. Теперь забирай ведра – и в Семичастную. Брось во двор Кудашкину и домой. На всякий случай переоденься…

– А ты?

– У меня есть еще дела, Еремеев велел дождаться его… Иди, а то еще поймают!

– А ведра – обязательно?

– Указание!

Вот-вот упадут сумерки, и Гарбуза придет в секрет. Скорей бы разжечь костер, костры разжигать он умеет, научился в ночном, тем более что спичек можно не жалеть.

Теперь ходу, ходу!

Очень аккуратный мальчик Слава Ознобишин, нигде не перепачкался, не замарался, и руки чистые, вот только ноги мокрые, но быть в море и не замочиться…

– Стой!

Сумерки уже обволакивают парк, и Гарбуза на повороте, как черт из-под земли, и с ним десяток солдат.

– Откуда?

Он не успевает ответить.

– А это что?

– Что? Гулял…

Слава следует за взглядом Гарбузы… Ого! Вот это факел! Такие факелы не то что Быстрова, слепого остановят… Неужто это мы с Андреем? На мгновенье Слава замирает от гордости, но через секунду гордость уступает место страху.

– А что это?

– Вот я тебя и спрашиваю!

Но это уже не Гарбуза. Ротмистр Кияшко, вот кто его спрашивает. Вот кто, оказывается, шел с Гарбузой брать Быстрова!

– Что это там за пожар?

– Я и не видел…

– Держите его покрепче!

Двое солдат ухватили мальчика за руки, хотя тут и держать нечего – пушинка!

Березки горят, как свечечки.

Кияшко оглядывает лужайку.

– Гарбуза, здесь?

– Так точно.

– Мазут! Кто поджег?

Тут-то и завершился гениальный замысел, не столько плод ума, сколь вдохновения.

– Сюда я не ходил, а в аллее видел…

Слава запнулся.

– Кого? Кого?

Кияшко наклоняется к мальчику, стеклянные глаза контрразведчика выкатились из опухших орбит и прострелили мальчика.

– Быстро!

– Кудашкин пробежал с ведрами.

– Какой Кудашкин?

– Тот самый, что указал место, – поторопился подсказать Гарбуза.

– Трех человек, быстро! – распорядился Кияшко. – Обыскать дом, надворные постройки, самого задержать… – Но мальчика Кияшко не собирается отпускать. – Твои прогулки тоже подозрительны. Придем в штаб, я у тебя карманы повыверну, пользуешься мягкостью подполковника…

Если Кияшко вздумает его обыскать, Слава пропал, у него на груди приказы, записи разговоров в штабе, тут даже Шишмарев не пожалеет.

– Что ты здесь делал?

– Гулял.

– А за речку зачем ходил?

– Я не ходил.

– А штаны где намочил?

– Лягушек ловил.

– Каких лягушек?

– Обыкновенных.

– Зачем?

– Играть…

Солдаты вернулись из Семичастной: Кудашкина дома не оказалось, но во дворе у него нашли ведра из-под мазута.

– Найти самого! – приказал Кияшко и повел Славу за собой, неплохой следователь, поднаторел в контрразведке, всегда действовал оперативно. – Я еще тобой займусь, – грозит он. – Я тебя при подполковнике…

Совсем стемнело. Черные тени стелются по земле. Какая-то парочка шарахнулась в кусты, парочки бродят здесь даже в самое тревожное время.

– Стой! – вдруг взвизгнул Кияшко. – Что это?

Он даже выпустил Славу и ухватился за что-то в воздухе.

– Огня!

Гарбуза засветил спичку.

До чего ж они оказались кстати, милые лягушки! Ребята наловят, свяжут гирляндой и повесят поперек аллеи. Приятная неожиданность для гуляющих парочек!

Об этой шутке знали все, и все равно каждый раз прикладывались к лягушкам.

Кияшко лицом коснулся такой гирлянды, испугался и разозлился. Оказывается, этот щенок не соврал. Мерзость! За такие проступки не арестовывать, а давать по заднице… Кияшко схватил мальчика за плечо и закатил такого шлепка, что тот летом полетел в кусты.

– Похулигань еще у меня!

10

Ничего в темноте увидеть нельзя, и вдруг Слава почувствовал, как чья-то крепкая, сильная рука подняла его с земли, а другая слегка прикрыла ему рот.

– Тихо, – услышал он шепот.

– Степан Кузьмич?!

– Тихо!

Чудеса – из рук Кияшко прямо в руки Быстрова!

Солдаты ушли. Где-то хрустнула сучьями спугнутая парочка. Вдалеке пролаяли собаки. И снова тишина…

– А теперь пошли.

Вот дом Введенского.

…Андрей Модестович не пользовался доверием Славы Ознобишина. Сын богатого священника, местного благочинного, он еще до войны окончил в Киеве Коммерческий институт, после смерти отца вернулся в Успенское, а теперь преподавал географию в местной школе. Держался он ото всех особняком, покажется с утра в школе, проведет уроки и тут же утащится куда-нибудь в степь стрелять дроф…

– Куда вы?

– Куда надо.

Дом прячется во тьме, лишь за одним окном мерцает лампа. Какая-то тень отделилась от стены, послышался шепот.

– Вы, Степан Кузьмич?

– Андрей Модестович!

Вот чудеса, оказывается, этот нелюдим связан как-то с Быстровым.

– Мы ненадолго.

– Да сколько хотите…

– Не зайдут к вам?

– Ко мне не ходят, слишком уж я на отлете.

В столовой беспорядок, все в пыли, немытая посуда, на столе мертвый гусь, при белых Андрей Модестович не охотится, бережет свое бельгийское ружье, откуда же гусь?

– Ну, Славка, докладывай.

– Вот приказы. Вчерашние. Черновики…

Слава с облегчением вытащил из-за пазухи бумаги.

А пожар-то ты неплохо организовал.

Быстров редко хвалит, это награда.

– С чего это вдруг они устроили засаду?

– Кудашкин донес.

И Слава рассказал о предателе, о своем замысле, о ведрах.

– Могут расстрелять, – мельком замечает Быстров. – Все?

– Нет.

Перешли к главному, Слава рассказал о депеше, о совещании в шестнадцать ноль-ноль, о том, что говорил командир полка…

– Да это же важнейшее дело!

Слава сам понимает, что важнейшее.

– А как бы заполучить карту… Или приказ. Списать…

– Невозможно.

– А через невозможно? Давай взвесим, примеримся. Семьдесят семь раз примеримся… – Быстров раздумывает.

– Рискнешь?

– Рискну.

…Предстоит приключение. Приключение ужасное, потому что рисковать придется жизнью. Но никогда раньше Слава не предполагал, что приключения и арифметика сродни. Быстров все прикидывал, прикидывал разные возможности, заставлял вычислять и считать.

– Здесь, брат, без подсчета не обойдешься. Или пан, или пропал. Комната, окно, палисадник, забор, улица, Заузольниковы, исполком, бугор, овраг… Это география. Тут, брат, без секундомера не обойдешься…

Для чего секундомер при похищении секретного документа из белогвардейского штаба?

– Доступа к нему ты не получишь, значит, надо улучить момент и взять. Схватить – секунда, к окну – секунда, выпрыгнуть – секунда. Три секунды! Через палисадник, сквозь кусты – минута. Даже полторы. Преодолеть забор – минута. Улица – две, даже три минуты… Одному не взять, пуля обгонит. Нужна хитрость. Знаешь, что такое эстафета? Видел я соревнования в армии. Бегут четверо, передавая друг другу вымпел.

Быть может, Быстров и не говорил такого слова, быть может вспоминая этот случай, Слава приписал Быстрову этот термин, он и сам позже узнал точное значение этого слова: командное соревнование в беге, в котором на каждом этапе сменяется бегун, передающий своему товарищу какой-либо предмет… Спорт вошел в повседневную практику, когда Ознобишин уже ушел с комсомольской работы, ни в одной спортивной эстафете ему никогда не пришлось участвовать, но то, что предлагал проделать в этот раз Быстров, было самой доподлинной эстафетой, так что и Славе Ознобишину однажды в жизни приш-лось-таки принять участие в эстафете, только приз, который предстояло в ней завоевать, был не какой-нибудь кубок или диплом, а его собственная жизнь…

– Меньше чем вчетвером не обойтись. Парни должны быть верные. Кого ты предлагаешь?

– Колька Орехов. Колька маленький, но злой. Этот годится. Саплина бы из Критова. Соснякова…

– А Терешкин?

– Струсит.

– Орехова возьмешь на себя. А Саплина и Соснякова я обеспечу.

Это тоже все чудеса. Критово в семи верстах, Рагозино в двенадцати. А время не ждет. Но если Быстров сказал, значит он хоть из-под земли, но достанет Саплина и Соснякова.

– Встретитесь завтра у школы после обеда. Мол, пришли узнать, когда начнутся занятия. А вечером – за дело. Всем быть в светлых рубашках. Саплина и Соснякова я предупрежу. И никаких фантазий. Одному ничего не предпринимать, все провалишь. Это приказ, понятно?

…Домой Слава явился как ни в чем не бывало. Все шло заведенным порядком. Только что кончили ужинать. Вера Васильевна ушла к себе. Павел Федорович стоял у притолоки, курил и рассказывал Пете, почему он не стал учиться. «Деньги считать можно и без ученья». Петя сидел на лавке и скучал. Надежда толкла в чугуне картошку, свиньям на утро. Федосей в закутке плел чуни.

– Пришел? – иронически спросил Павел Федорович. – Надежда, дай ему поужинать.

– Я ужинал, – отказался Слава. Никто не поинтересовался где. Он не ел с обеда, но есть не хотелось, нервное возбуждение отбило аппетит.

В штабе тоже ужинали. Бумаги на большом столе сдвинуты, Ряжский и еще два офицера ели нарубленную на мелкие кусочки и поджаренную с картошкой свинину, перед ними стояла бутылка самогона, пили из рюмок, одолженных у хозяев. Шишмарев не допускал свинства, сам он и Кияшко сидели тут же, но не ели: они ужинали у себя на квартирах.

Разговор вел Кияшко, все прикидывал – что правда и что неправда, донос Кудашкина вызывал сомнения, странный пожар… Шишмарев отмалчивался, верил только своим умозаключениям.

Слава тихо стал у порога, но Кияшко сразу его заприметил.

– Поди, поди, расскажи, для чего ты лягушек ловишь…

Противно и жестоко вязать лягушек гирляндами, но сегодня приходится взять это на себя.

Шишмарев брезгливо пожал плечами:

– Для чего?

Ряжский услужливо рассмеялся.

– Парочка идет по аллее, а их по губам, по губам… Лягушками!

Шишмарев неприязненно взглянул на Ряжского.

– Вы находите это смешным?

Всем стало не по себе. Кудашкин донес, что в лесочке по вечерам появляется один из руководителей местных коммунистов, указал место, а секрет, направленный для поимки, нашел там огромный костер.

У каждого своя версия. Кудашкин хотел заманить солдат? Кулацкий подголосок и большевик? Глупо! Все предположения несуразны, Ряжский и его сотрапезники мололи языками, Кияшко прислушивался, Шишмарев думал сам по себе.

Ворвался Гарбуза.

– Разрешите… Поймали!

Кудашкин и не думал скрываться. Сам пришел в штаб поинтересоваться – живым взяли «убивцу» Быстрова или пристукнули.

– Для чего ты сказал, что в лесу прячется комиссар? Как у тебя очутились ведра?..

Запутали вопросами, заплакал мужик.

– Истинный бог…

– Бог истинный, а тебя судить будем военным судом. Разберемся!

Кияшко приказал запереть Кудашкина в амбар.

…Вера Васильевна не спала, даже не раздевалась.

Сидела на клеенчатом диване и ждала сына.

– Ты почему не спишь? – с досадой спросил мальчик.

– Нам надо серьезно поговорить, Слава. Неужели я не вижу, как ты нервничаешь. Что с тобой? Маленький, не таись, признайся, ты меня так беспокоишь…

Ах, этот мамин голос, всегда ласковый и тревожный!.. Не может, не может ничего сказать Слава. Не имеет права!

– Какие глупости, – говорит он нарочито грубо. – Вечно ты выдумываешь…

Даже не поцеловал ее перед сном, сердится за то, что не сумел скрыть своего возбуждения. Разделся, лег, его познабливало, давали знать нервы. За стеной тихо. Спит Рижский, он ночует при штабе, спит дежурный телефонист… Засни и ты, неизвестно еще, как обойдется все завтра!

11

 Проснулся Слава ни свет ни заря: за стеной звонил телефон, раньше обычного появился Шишмарев. – Выступаем, – уловил Слава.

Оделся поскорей и неумытый явился приветствовать Шишмарева.

– С добрым утром!

– А! – рассеянно промолвил тот. – Прощаться пришел?

У Славы замерло сердце.

– Почему?

– Выступаем.

– Куда?

– На Тулу, братец, на Тулу, массированный удар!

– А когда?

Шишмарев усмехнулся.

– Военная тайна, братец!

Слава покраснел, насупился, отвернулся – все летит к черту!

– Обиделся? Плохой ты военный… Ну, ничего, еще целый день впереди, завтра на рассвете…

Сразу отлегло от сердца. Значит, еще не поздно! Суетились писари, офицеры, телефонисты: готовились к выступлению, лихорадка движения уже овладела людьми. Слава побежал искать Кольку, тот вместе с Петей запускал на бугре змея, змей жалкий, маленький – листок из тетрадки – крутился над ветлами.

– Коль, ты нужен!

Петя удивленно взглянул на брата.

– А я?

Слава не хотел обижать брата.

– Тебе будет другое дело…

Велел Коле сразу после обеда быть у школы.

Тут вниманье мальчиков привлек шум возле волости. Мужиков двадцать скучились на утоптанной площадке, столько же солдат стояло у крыльца, двое ставили скамейку, Кияшко дирижировал стеком, и вот от Астаховых показалось шествие – Кудашкин в сопровождении четырех конвоиров.

«Да ведь его же пороть, – сообразил Слава. – Впрочем, так и надо…»

Кияшко что-то крикнул, Кудашкин взметнулся, повалился ему в ноги. Кияшко крикнул опять, и солдаты подняли Кудашкина. К скамейке подошел ефрейтор, Слава подумал, бить будут шомполами. Он не представлял себе, как бьют шомполами, но солдат взмахнул кавалерийской плеткой, и Кудашкин сразу же заорал…

Удары можно было отсчитывать по его воплям: удар – ай! – удар – ой! – удар – ох! – удар – о-аа!..

– Противно, – сквозь зубы процедил Слава.

– Жалко, – пожалел Колька.

– Жалеть-то нечего, – с презрением сказал Слава, – Кудашкин – предатель.

– Откуда ты знаешь?

– Знаю…

И вдруг…

Кудашкин сорвался со скамейки и побежал в сторону Поповки, придерживая сползающие портки. Трое или четверо солдат кинулись было вслед.

– Отставить! – возбужденно и весело остановил их Кияшко. – Черт с ним!

Он вытянулся перед мужиками, поднял стек, салютуя им, как шпагой.

– Эй, вы!.. Цените великодушие нашей армии!

Мужики, конечно, оценили, расходились потихоньку, чтоб не разозлить лихого ротмистра, – тише едешь, дальше будешь.

Пошли восвояси и мальчики.

Слава оказался перед школой еще в полдень, но что удивительно, почти одновременно появились Саплин и Сосняков. Можно только подивиться, когда и как успел их оповестить Быстров, а может быть, даже помог добраться до Успенского? Позже всех пришел Колька, даром что всего лишь перебежать овраг.

Четыре комсомольца скрылись за дверью, присели на ступеньки лестницы. Их командир достал из кармана листок и карандаш, начертил план операции, придуманной накануне Быстровым.

– Если бы кто из нас взялся выполнить поручение самостоятельно, его неизбежно подстрелили бы. Успех зависит от того, насколько дружно мы будем действовать, действовать вчетвером, но так, чтобы белые думали, будто здесь один человек. Я хватаю сумку, прыгаю в окно, замираю в кустах. В это мгновение Кирилл, притаившийся под окном, перепрыгивает за забор и скрывается позади хаты Волковых. Коля бросается к дому Заузольниковых и ныряет в крапиву, а с бугра вниз бежит Иван. Понятно? Белые должны думать, что бежит один человек, фигур в темноте не разглядеть, видна будет только светлая рубашка. Стрелять будут, но четверо избегнут задержек, которых не избежал бы ни один из нас, действуй он в одиночку…

– А что мы будем друг другу передавать? – поинтересовался Сосняков.

– Ничего, – сказал Слава. – Ваша задача: заставить белых преследовать «похитителя», в то время как я…

– Что ты?

– Буду выполнять другое задание…

Всем страшновато, и не так-то уж они между собой дружны, но Ознобишин знал, кого выбрать, они все преданы идее, за которую поклялись отдать жизнь.

Слава тронул Саплина за плечо.

– Сумеешь спрятаться в палисаднике?

У Саплина только глаза блеснули.

– Яблок, что ли, не воровал?

– Время? – деловито спрашивает Сосняков.

– Часами пока не обзавелись. Как стемнеет, сразу быть наготове.

Условились, с сумерками каждому быть на своем месте…

…Вот уже все уложено. Даже «ремингтон» упакован и перевязан веревкой. Шишмарев что-то грустен. Ряжский озабочен. Зашел Кияшко, пошнырял по комнате пытливыми глазами и ушел. Заходили ненадолго офицеры, прибегали за приказаниями солдаты. Вошел Слава, прошелся по комнате, постоял у фикуса, сел у стола. Шишмарев, поглощенный горячкой сборов, нет-нет да и взглянет на мальчика.

Конечно, офицер, деникинец, враг мировой революции, но все-таки неплохой человек, не позволил убить даже Кудашкина.