Текст книги "Выстрел в переулке"

Автор книги: Лев Самойлов

Соавторы: Владимир Гирин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

Глава VII  Почему уволилась Марчевская

Дроздов вышел из кабинета по срочным делам отделения. Коваленко увела с собой Савушкина, чтобы отобрать от него подписку о невыезде и вернуть документы.

– Федор Георгиевич, – сказал я, – а если Савушкин соучастник, что тогда?

– Не допускаю этого, – возразил майор.

– Хорошо. Но ведь он каждую минуту может вам понадобиться.

Гончаров писал, сидя за столом. При моих словах он отложил ручку, внимательно посмотрел на меня.

– Что же из этого?

Я пожал плечами. По-моему, вопрос был понятен.

– Савушкин совершил проступок, – сдержанно ответил Федор Георгиевич, – его накажут, но он не уголовный преступник, и держать его под стражей, хотя бы одни час, – нарушение социалистической законности.

– Значит, его сообщничество вы полностью отметаете?

– Да. Судя по всему, Савушкин в деле случайная фигура.

– Уж не так-то Савушкин не виновен.

– Что же из этого? Имейте в виду, сомненья всегда решаются в пользу обвиняемого. Этот гуманистический принцип положен в основу советского правосудия. И потом нельзя же в таких делах руководствоваться соображениями удобства для следствия. Каждое наше действие, будь то допрос, задержание, освобождение из-под стражи, – все определено законом. Если хотите, в значительной мере в этом наша сила, авторитет. Мы служим народу н охраняем не только покой и имущество каждого советского человека, но и его нрава, и народ понимает это и помогает нам. Не все, конечно, но подавляющее большинство. Возьмем, к примеру, Савушкина. Он повинен, и очень повинен, но я уверен, что после сегодняшней встряски, после того как мы показали ему пропасть, куда он катился, он станет другим человеком. В этом немалое воспитательное значение нашей работы. Я не удивлюсь, – Гончаров улыбнулся, – если узнаю, что Савушкин после сегодняшней встряски станет активным дружинником. Честное слово!

Увы, и этот так интересно начавшийся разговор пришлось прекратить. В комнату вошли Коваленко и Дроздов. Вслед за ними вкатился невысокого роста тучный человек лет пятидесяти с объемистым портфелем в руках. Его красное одутловатое лицо было точно обожжено солнцем. Человеку было жарко, его мучила одышка, и он то и дело вытирал влажный лоб и затылок цветным носовым платком.

– Что же это делается, товарищи начальники! – заговорил он низким, сиплым голосом, одновременно протягивая нам мягкую горячую руку. – Ужас какой! Первоклассная столовая, ни одной жалобы, ни одного замечания, переходящее знамя третий год – и вдруг такое событие! Лучшего работника, замечательного человека убили! Это же кошмар!.. А почему? Ротозейство! Одни раз недоглядел, лично не проверил, и вот, извольте видеть, результат! Убили человека, забрали деньги. В бухгалтерии неразбериха. Позор!

Человек не говорил, а бросал фразы одну за другой, ожесточенно вытирая платком потное лицо и голову.

– Товарищ Никитин, почему вы так поздно? Обещали быть в двенадцать, а сейчас сколько? – строго спросил Дроздов.

Никитин развел руками.

– Что я могу сделать? Где только сегодня я не был! Все вызывают, все ругают – Никитин виноват, Никитин недоглядел, а в чем я виноват? Вчера вечером меня даже в столовой не было, и сегодня с утра в бегах.

– Вместо того чтобы по городу бегать, лучше бы пораньше к нам явились. Мы ведем расследование, а вас нет.

Никитин только горестно махнул рукой.

Коваленко пододвинула ему стул.

– Садитесь, успокоитесь и расскажите, что произошло. Почему Орлов сам понес деньги? Ведь обычно за выручкой приезжает инкассатор?

Директор тяжело опустился на стул, положил возле себя портфель и, вздохнув, заговорил:

– Вчера во второй половине дня, изволите ли видеть, я ушел в горторготдел на совещание. Закончилось оно поздно, на работу я не вернулся. Утром прихожу, мне рассказывают, что вечером Орлова убили и деньги отняли. Спрашиваю, как убили. Какие деньги? Мне говорят: наши деньги, столовой. Стал разбираться. Как? Почему? Оказывается, только я ушел, звонок по телефону из банка. К телефону подошел Орлов. Говорят, что сегодня – вчера, значит, – инкассатор не приедет, просят деньги доставить своими средствами. Старшая кассирша идти отказалась, у нее уже несколько дней болела нога. А Орлову все равно идти домой мимо банка, вот он и понес деньги сам. А вскоре как ни в чем не бывало приезжает инкассатор. Ему, конечно, объяснили, что к чему, он к телефону, да разве сразу толку добьешься? А когда проверили, выяснили, что никто из банка к нам не звонил.

«– Скажите, товарищ Никитин», – спросил Гончаров, – кто из наших сотрудников мог знать, что Орлов собирался относить деньги в банк?

Никитин наморщил лоб,

– Многие, – наконец ответил он. – Изволите ли видеть, аппарат у меня сработался, люди между собой дружат.

– А кто из ваших работников подходит под такие приметы: мужчина лет двадцати восьми– тридцати, высокого роста.

Никитин уверенно ответил:

– Таких нет. Тридцати лет, говорите? Нет, никого нет.

– Может, все-таки есть? Не торопитесь, постарайтесь вспомнить.

– Я в это и столовой уже много лет, и вы напрасно думаете, что Орлова убил кто-нибудь из моих служащих, – с обидой проговорил толстяк. – У меня мужчин-то раз, два – и обчелся, да и то все пожилые или мальчики-ученики, а убил Орлова, говорят, какой-то водитель такси…

– Может быть, кто-нибудь из знакомых Орлова подходит под эти приметы? – продолжал настойчиво допытываться Гончаров.

– Орлова я знаю давно. Всех его знакомых по пальцам пересчитаю. Нет, нет, таких не имеется. Эх, если бы что-нибудь узнать или хоть маленькое подозрение иметь! Все бы дела бросил, к вам прибежал…

Гончаров продолжал:

– Многие из ваших сотрудниц курят?

– Как изволили сказать? – не поняв вопроса, уставился Никитин на майора.

– Я говорю, многие ли из ваших сотрудниц курят?

– Курят? Да! Некоторые курят.

– Нет ли в числе курящих крашеной блондинки с шестимесячной завивкой?

Никитин растерянно развел руками.

– Женщин у меня много, одних официанток двенадцать, а лотом еще поварихи, раздатчицы, хлеборезы, буфетчицы… Курит, говорите… Да, по-моему, многие из них курят и делают перманент. Крашеная блондинка… Кто их знает! Надо будет присмотреться. А какая она из себя – толстая, худая, большая, маленькая?

– Не знаю, – вздохнул Гончаров.

– Ах, вот оно что. Вы сами не знаете. Жаль! Очень жаль.

– Значит, вы никого не подозреваете? – продолжал Гончаров.

– Ума не приложу… Ах, какое горе! Вы бы видели, что у Орлова дома делается… Тяжело. Слов нет, как тяжело. – Никитин всхлипнул, но сдержался и торопливо добавил: – Я анкеты всех своих служащих с их фотокарточками прихватил. Подумал, может, понадобятся просмотреть, допросить кое-кого. Мало ли что…

– Вот за это большое вам спасибо! – вырвалось у доселе молчавшего Дроздова.

Никитин открыл портфель, вытащил объемистую папку и протянул ему.

– Я всей душой… Поскорей бы найти… – скороговоркой бормотал он.

Капитан стремительно вышел из кабинета. Я понял, он торопился застать Савушкина, документы которого, возможно, еще оформлялись в отделении. Сейчас здесь в ближайшие минуты могла наступить развязка. Для этого достаточно было, чтобы Савушкин на одной из фотографий опознал вчерашних пассажиров. Томительно тянулось время. Минут через двадцать Дроздов вернулся. Словно отвечая на наши вопросительные взгляды, он отрицательно покачал головой.

– Забирайте, товарищ Никитин. – Дроздов протянул анкеты. – Интересующего нас человека здесь нет.

– Я так н знал! – обрадовался Никитин. – За своих головой ручаюсь. – Он посмотрел на часы и заторопился: – Мне пора. Надо еще побывать на квартире покойного, да и на работе бог знает, что делается…

– Одну минуту! – Коваленко задержала руку Никитина. – Припомните, пожалуйста, не было ли у вас за последнее время случаев увольнения? Может, кто по собственному желанию?

Никитин не дослушал. Он хлопнул себя по лбу и с волнением произнес:

– Запамятовал. Совсем запамятовал… Она! Конечно, она! Крашеная блондинка. Голова пушистая, в мелких локончиках.

– О ком вы говорите? – быстро спросила Коваленко.

– О Марчевской. О Вале Марчевской. Ома, точно она. Пять дней назад Валя взяла расчет… Ни с того ни с сего… По собственному желанию…

– Долго Марчевская у вас работала?

– Года два.

– Вы не знаете никого из ее знакомых?

У Никитина словно перехватило дыхание. Он растерянно оглядел всех нас.

– Вот в том-то и дело. Только сейчас вспомнил. Несколько раз к ней заходил мужчина высокого роста, лет под тридцать, а может, чуток помоложе, ждал, когда она окончит работу, и провожал ее.

«Опять след. Неужели и на этот раз ложный?» – подумал я.

– Опишите подробнее Марчевскую, – попросила Коваленко.

– Марчевскую Валю… Что я о ней могу сказать? Работала у нас буфетчицей. Считалась интересной, симпатичной, – он задумался. – Не очень полная, блондинка, лет двадцати шести. Следит за собой, хорошо одевается. Часто бывает в ресторанах, любит погулять. Но работала быстро, аккуратно. Была замужем, разошлась. Вог так. Словом, дурного ничего о ней не могу сказать. Когда расчет брала, спрашиваю – почему? Говорит, собираюсь замуж, а потом с мужем уезжаем в другой город. Что еще?

Но тут Никитина перебил Гончаров:

– Анкета с фотокарточкой Марчевской сохранилась у вас?

– Должна быть.

– Позвоните, чтобы немедленно принесли. Узнайте попутно ее точный адрес.

– Есть!

Толстяк с юношеской живостью кинулся к телефону, а Гончаров в это время попросил Дроздова еще ненадолго задержать Савушкина в отделении.

Я взглянул на товарищей. Рады ли они такому обороту дела? Лица их были спокойны и сосредоточенны.

«– Извольте ее адрес», – сказал Никитин, кладя трубку. – Второй Лихоборский переулок, двадцать шесть, квартира один. Проживает она в квартире Фагурновой – это не то хозяйка дома, не то ее родственница. Анкету и фотокарточку сейчас принесут.

– Спасибо, у меня все, Вера Анатольевна, поблагодарил Гончаров.

– Извините, еще несколько минут, – задержала Никитина Коваленко. Пройдемте, я накоротко оформлю протокол допроса.

– Горе-то какое, душа человек был, – сокрушенно вздыхая, Никитин направился к выходу.

Прошло немного времени, и в дверях появился Дроздов. У него было довольное выражение лица.

– Все в порядке, Федор Георгиевич. Савушкин опознал в Марчевской вчерашнюю пассажирку. Буду собирать людей для этой, надеюсь, последней операции?

– Да-а, – протянул Гончаров. – Будем надеяться. Теперь понятно, что уход Марчевской с работы – тоже один из элементов подготовки преступления. Сейчас нужно действовать быстро и осторожно. Если это преступники, то они будут отчаянно сопротивляться, им терять нечего. Не исключено, что, кроме этой парочки, мы можем наткнуться еще на кого-то. Возьмите людей и расставьте их как следует, ну, да вас учить не надо. Предварительно организуйте разведку, выясните, сколько комнат в квартире, кто их занимает, кто сейчас находится дома. Только предупреждаю, действуйте осторожно, чтобы не вспугнуть.

– Слушаюсь, товарищ майор. – Дроздов вышел.

– Как будто все ясно, – удовлетворенно подытожил я. – Марчевская навела убийцу на Орлова, а следовательно, путь в ее квартиру – это путь…

Гончаров не ответил. Он прошел к столу, позвонил комиссару и доложил о предстоящей операции. Видимо, комиссар дал какие-то дополнительные указании, так как майор по ходу разговора вытащил блокнот и что-то записал.

– Товарищ капитан, – сказал Гончаров вошедшему уже в штатской одежде Дроздову, – комиссар приказал, чтобы кто-нибудь из оперативных работников немедленно выехал в районное отделение милиции по месту жительства Марчевской и получил все имеющиеся сведения о ней и ее хозяйке. Понятно?

– Понятно, товарищ майор. Я поеду сам вместе со старшим лейтенантом Машукиным. Не возражаете? – Действуйте.

Глава VIII  Следы в саду

Предстоит опасная операция. – сказал мне майор, осматривая пистолет. – Рекомендую остаться. Приезжайте завтра, мы вам все расскажем.

С этими словами он защелкнул обойму и опустил пистолет в карман.

– Товарищ комиссар разрешил мне быть с вами, – возразил и.

– Он же не знал, что будет опасно. Эго, как вы сами понимаете, не спектакль.

– Понимаю и не боюсь.

– Посмотрите, – Гончаров поднял волосы над левым виском и обнажил шрам. – Это я получил в тридцать девятом году. Мне открыли дверь и одновременно послали в меня пулю. Вот сюда, – он нагнул голову и показал рубец на темени. – в сорок втором году во время операции меня ударили железным ломиком, и, наконец, вот сюда, в плечо, угостили пулей тоже во время одной опасной операции.

– Я был на фронте.

Майор усмехнулся:

– Ничего не скажешь, коротко и ясно! Хорошо. Согласен. Но ставлю непременным условием: подчиняться мне беспрекословно.

– Обещаю.

– Едем.

Район, где жила Марчевская, не был центральным районом города.

В дореволюционное время его населяли лавочники, кустари, мелкие чиновники. За годы советской власти здесь появились многоэтажные дома красивой архитектуры, новые школы, поликлиники, дома культуры и гордость всего района величественное здание Театра Советской Армии, По широким озелененным улицам ходили троллейбусы и автобусы. Правда, кое-где еще оставались одноэтажные деревянные домики с печным отоплением, с фикусами на окнах – отживающие памятники далекой старины.

Мы очень скоро добрались до Второго Лихоборского переулка. Одноэтажный деревянный домик стоял за решетчатой оградой. Возле домика был разбит небольшой садик с дорожками и клумбами.

Машина проехала дальше и, завернув за угол, остановилась. Словно из-под земли около нас вырос Дроздов. Открыв дверцу, он наклонился к Коваленко и Гончарову и стал вполголоса докладывать им обстановку. Все мы вышли из машины.

Было около семи часов вечера.

Стояли самые длинные дни. Солнце еще не зашло, но тучи закрыли его, и стало сумеречно.

– Кажется, опять собирается дождь, – сказал я.

Гончаров, не отвечая, напряженно осматривался по сторонам. Коваленко сразу же куда-то ушла.

Переулок был не из оживленных. Прохожие почти не попадались. Майор медленно направился к дому Фагурновой.

При всем старании нельзя было заметить каких-либо приготовлении к операции. Ни суеты, ни людей. На скамейке возле палисадника молоденькая девушка в светлом летнем платье с увлечением читала книгу.

– Она не помешает вам? – шепотом поинтересовался я.

– Кто? – спросил Гончаров, с недоумением взглянув на меня.

– Девушка с книгой?

– Это наша сотрудница, – улыбнулся Гончаров.

Отлучившийся Дроздов снова вернулся и доложил:

– Федор Георгиевич! В доме подозрительная тишина. Кто-то есть, но кто именно, установить не удалось.

– Люди на местах?

Да, окна, кухонная дверь, чердак – все под наблюдением.

Я внимательно осмотрел дом, но не заметил нигде ни одном человеческой фигуры.

– Что ж, пойдем… Мимо садика, прямо к парадной двери, так, кажется? – Не дожидаясь ответа, Гончаров прошел вперед.

– Разрешите, Федор Георгиевич! – Дроздов понимал, какая им грозит опасность, н хотел первым встретить ее.

– Прошу подчиняться. Идите за мной. А вы, – обратился он ко мне, – оставайтесь здесь.

Они направились к крыльцу дома. Я сказал «хорошо» и…. пошел следом.

Приятно было смотреть на этот чистенький маленький домик, окнами выходящий в сад. Нигде ни соринки, ни лишней травы.

Гончаров позвонил. Дверь долго не открывали. Мы молча, напряженно ждали. Наконец послышались чьи-то тихие, осторожные, словно крадущиеся шаги, потом металлический звук сброшенного с петли засова. Дроздов неожиданно рванулся вперед и закрыл собой Гончарова. В то же мгновение дверь отворилась. Перед нами стояла маленькая худенькая старушка с густой сетью морщин на лице и гладко зачесанными седыми полосами.

– Здравствуйте! – вежливо сказал Гончаров, отстранив Дроздова и бросив на него недовольный взгляд. – Мы к гражданке Марчевской.

– Что вы говорите? – спросила старушка, знаками показывая, что плохо слышит.

– Можно видеть Валю Марчевскую? – громко переспросил Гончаров.

– А вы кто такие?

– Она дома?

– Нет, ее дома нет.

– Куда она ушла?

– Да она, кажется, и не ночевала дома. Вот ее комната.

Старушка указала на одностворчатую дверь. Гончаров вошел в коридор и слегка подергал дверь. Она была заперта.

– Больше никого у вас в квартире нет.

– Никого, – удивленно ответила старушка.

– Можно посмотреть комнату Марчевской из садика: ведь ее окно выходит в сад?

– Конечно, можно. Да только вряд ли вы что увидите.

Старушка оказалась не любопытной, но словоохотливой. По пути в палисадник она успела рассказать, что дом и садик принадлежат ей, что она получает пенсию и живет здесь всю свою жизнь, вот уже 82 года, а одну комнату занимает Валя, ее дальняя родственница.

Мы сошли с крыльца, и старушка открыла маленькую зеленую калитку, ведущую в миниатюрный сад. Однако не успели мы сделать и нескольких шагов, как Гончаров, шедший впереди, внезапно остановился.

Ничего не понимая, я с удивлением взглянул на майора. Он пристально смотрел на дорожку, лицо его стало мрачным. Таким и его не видел еще ни разу. Он подозвал Дроздова и сказал: – Странные следы. Дело, кажется, осложняется. Не подходите! – крикнул майор, видя что я сделал движение по направлению к нему. – Если уж вам хочется посмотреть, сойдите с дорожки вот сюда, на цветник. Хозяйка простит нас, но на дорожку не переходите, не затопчите чужих следов и не оставьте ваших.

Я перешел на газон и, внимательно всмотревшись, тоже увидел следы ног человека, разорванной цепочкой протянувшиеся по мягкой глине. Это были следы мужской обуви, и вели они к закрытому окну Марчевской, теряясь в мутной луже, не просохшей еще после ночного дождя.

Так мы стояли маленькой группкой, не двигаясь с места, пока Гончаров, как бы очнувшись от оцепенения, не стал пробираться к окну, придавливая яркие, выращенные заботливой рукой цветы. Он шел, не отрывая глаз от глинистой дорожки, временами останавливаясь, опускаясь на корточки, будто желая запечатлеть эти следы н памяти. С такой же тщательностью, обходя лужи, Гончаров осмотрел окно н, удостоверившись, что оно заперто, вернулся к нам.

– Пройдемте в дом, придется вскрывать дверь, другого выхода нет, – приказал Гончаров. – хозяюшка, – обратился он к Фагурновой, – может быть, у вас найдется ключ от комнаты, чтобы не ломать дверь?

– Я сейчас посмотрю. – Встревоженная старушка опрометью бросилась в свою комнату.

Гончаров тщательно осмотрел ручку, замок, заглянул в щель, но, повидимому, ничего не обнаружил. Вернулась хозяйка и протянула связку ключей. Майор внимательно осмотрел их и отобрал один.

В двери мягко щелкнул замок. Гончаров медленно потянул дверь на себя и остановился.

– Что там? – нетерпеливо спросил я.

Несколько секунд Гончаров стоял на пороге чуть приоткрытой двери. Из-за его спины нельзя было ничего увидеть.

– Что? – воскликнул я, чувствуя, как сжалось сердце.

– Мертва, – ответил майор, закрывая дверь комнаты. – Не надо входить туда, пусть покамест осе остается так, как есть.

Он вышел из дома и направился к стоявшей в отдалении милицейской машине, чтобы сообщить о случившемся по радиотелефону.

Глава IX  Дверь закрыта изнутри

Мы ехали к Марчевской, надеясь, что проникли в тайну убийства Орлова. Казалось, все предвещало скорое окончание расследования, и вот столкнулись с новой драмой, с новой загадкой, с новым неожиданным препятствием.

Вернувшись, Гончаров предложил Дроздову снять посты.

– Я это уже сделал, – ответил капитан.

– Отлично! Пожалуйста, передайте Вере Анатольевне, она допрашивает Фигурнову, что я уже вызвал судебного эксперта.

Гончаров откинулся на спинку старинного плюшевого кресла, устало потянулся, но тут же встал, потер лоб, голову, взлохматил волосы. Считая, видимо, достаточной эту встряску, он подошел к большому старинному зеркалу в золоченой раме, причесался и достал папиросы.

– Вы много курите, Федор Георгиевич. Это вредно, – заметил я.

– Вредно! – согласился Гончаров и сделал сильную затяжку.

– Федор Георгиевич, скажите, что случилось с Марчевской? Почему она так, сразу?

Гончаров затянулся, медленно выпустил дым и стал старательно сдувать с плюшевой скатерти какую-то пылинку.

– Ничего нельзя утверждать, пока не будут произведены осмотр и судебно-медицинская экспертиза. Однако полагаю, что и здесь убийство.

– Но каким образом, находясь в садике, вы что-то заподозрили? Неужели по следам на дорожке?

– Да, по следам.

– Тогда, значит, кто-то влез к Марчевской в комнату?

– Влез, вылез… Пока ничего утверждать не могу. Сейчас мы все узнаем точно, – майор встал и пошел навстречу входящим в комнату врачу, сотрудникам милиции, прибывшим со служебной собакой, фотоаппаратами, осветительными приборами.

Сзади, стараясь тихо ступать, с серьезными, торжественными лицами шли понятые, двое пожилых граждан: мужчина в защитном кителе без погон и высокого роста, худощавая, черноглазая женщина.

Появилась Коваленко, и все сразу же направились в комнату Марчевской. Зажглись яркие лампы, начался осмотр и фотографирование.

Вскоре приехал заместитель прокурора города – плотный мужчина с большой лысиной, в форме советника юстиции. Пробыв в комнате убитой минут тридцать, он вышел обратно и, приняв меня за сотрудника милиции, попросил пригласить к нему квартирохозяйку. Я пошел на кухню, где в ожидании возвращения Веры Анатольевны возле окна сиротливо притулилась заплаканная старушка, и передал ей просьбу.

При появлении Фагурновой прокурор встал, придвинул ей стул и, дождавшись, когда она села, опустился в кресло напротив нее. Почти следом пошла Вера Анатольевна и протянула прокурору начатый протокол. Он поблагодарил, пригласил Веру Анатольевну сесть рядом, пробежал глазами записанное и обратился к Фагурновой с просьбой рассказать, как давно проживала в этом доме покойная и что известно о ее жизни.

Старушка стала рассказывать. Она нередко отвлекалась воспоминаниями о давно уже умерших близких ей людей, о детских годах Марчевской. издыхала и причитала.

Прокурор слушал, не поправляя и не подсказывая просившихся слов, когда та в затруднении останавливалась.

– Приблизительно полгода тому назад появился этот Вадик, – рассказывала Фигурнова, – Дима, Вадим, по-разному его Валя звала. А фамилия вроде Грачев. Точно, Грачев. Валя еще смеялась, что теперь ее Грачихой дразнить будут. Ох, лучше бы его совсем не было!..

– Почему? – поинтересовался прокурор.

– Изменилась Валюша, как с ним познакомилась. Очень изменилась. Так, собой он ничего, приятный, обходительный. Меня все бабусей да бабусей звал. А Валю вроде как подменили. Раньше мы жили тихо, спокойно, а за последнее время забежит она ко мне, поплачет, повздыхает, чувствую, что хочет мне довериться, да все не решается. «Валя, – говорю, – что у тебя на сердце?» А она только рукой махнет, слезами зальется. «Боюсь я его, – говорит, – тетя Саша, не думала, не гадала, что у меня так жизнь сложится». Да я и сама замечать стала… Тихий-то он тихий, вежливый, а она его пуще смерти боялась.

– Где он живет, где работает?

– Не знаю. Ничего мне Валя про то не говорила. Только начну о нем спрашивать, она насупится, губы задрожат, побледнеет, махнет рукой и уйдет к себе.

– Грачев помогал Марчевской деньгами?

– Да что вы! – старушка горестно закачала головой. – Какие деньги, батюшка? Раньше-то, до Вадика, Валюша жила хорошо, а как он появился, стала жаловаться на трудности. Как пиявка, он у нее все вытягивал.

– Вы отказались присутствовать при осмотре в комнате Вали, – с легким упреком заметил прокурор. – Я понимаю, это очень тяжело. Но нужно. Вы одна могли бы сказать, каких вещей там не хватает.

– Я после зайду, когда ее увезут. Мне страшно, – старушка заплакала. Прокурор помолчал немного и спросил: – Не знаете, сколько Грачеву лет? – Лет тридцать, а может, и меньше. – У него есть какая-нибудь специальность? – Валя говорила, хороший шофер. – Какой он из себя?

– Да вроде ничего. Высокий, здоровый, не то чтобы красивый, но ничего. – А как одевается?

– Скромно одевается, чаще всего на нем пиджачок серый, всегда при галстуке.

Коваленко поднялась и попросила разрешения справиться о Грачеве в адресном бюро.

– Кто еще проживает в вашей квартире? – спросил прокурор – Никто, мы вдвоем. – Когда Вадим был у Вали в последний раз? – Вчера. – Когда ушел?

– Не слыхала я. Наверное, поздно, Я спать легла.

– Сколько ключей у вас от комнаты Марчевской?

– У Вали один ключ. Другой находится у меня. Я недавно отдала его. – Кому? – поинтересовался прокурор. – Майору Гончарову, – пояснил я. Фигурнова снова всхлипнула и поднесла к лицу мокрый от слез платок. Прокурор подождал, пока старушка успокоится, и спросил: – Как запирается наружная дверь?

– Парадную я запираю на дверной ключ, а на ночь, да и днем иногда, держу на засове. У меня хороший, крепкий засов, это покойный муж сделал. Иногда цепочку набрасываю.

– Значит, сегодня утром дверь оказалась отпертой?

– Нет, – удивилась старушка. – Дверь на засове была. Утром гляжу – Валя не встает. Стучу к ней – молчит. Потом смотрю, наружная дверь заперта, засов на месте. Подумала про себя: «Что же это ты, старая, вообразила будто она дома?»

– Вы твердо помните, что утром дверь была закрыта на засов и заперта на ключ? – переспросил прокурор.

– А как же! И сегодня и вчера. Сегодня-то я и вовсе не выходила. Плохо себя чувствую. Весь день пролежала. Только им вот, – она показала на меня. – открыла.

– Странно. Окно н комнате заперто изнутри, – вполголоса заметил прокурор и задал новый вопрос: – У вас есть еще двери на улицу?

– Есть из кухни, только она забита наглухо. Мы ею не пользуемся.

– А окна? Все запираются?

– Я каждый вечер проверяю и в кухне и везде н даже ставни закрываю.

– В какое время вчера пришел Вадим?

– Они вчера вечером часов в одиннадцать вместе объявились. Я им открыла. Валя мне сказали: «Мы, наверное, скоро уйдем». Вот я сегодня утром и подумала… Стара стала, все забываю, небось спросонья дверь за ними сама закрыла, а потом и запамятовала. Вы уж извините, товарищ начальник. как-никак мне уж восемьдесят третий годок пошел.

– Странно… – задумчиво повторил прокурор и обратился ко мне: – Будьте добры, позовите сюда манора Гончарова, а вы, Вера Анатольевна, – обратился он к вернувшейся Коваленко. – заканчивайте допрос.

Коваленко с Фагурновой снова ушли на кухню, я пошел за Гончаровым и в передней столкнулся с санитарами, выносившими тело Марчевской для отправки в морг.

Федор Георгиевич, любопытная деталь, оказывается, не только окна, но и двери сегодня утром оказались запертыми изнутри, – этими словами прокурор встретил вошедшего Гончарова.

– Да, я обратил внимание на это обстоятельство.

– Но если из квартиры никто не выходил, хотя, по всей вероятности, Марчевская сама выпустила своею приятеля и закрыла за ним дверь, – продолжал прокурор, – значит, никого, кроме нее н Фагурновой, не было. Кто же тогда убил?

– Я надеюсь, вы не предполагаете, что Фагурнова причастна к преступлению? – спросил Гончаров.

– Конечно, нет! – улыбнулся прокурор. – Надо полагать, что к этому преступлению имеет отношение знакомый Марчевской – Грачев.

Но исчезновение его отсюда мне непонятно. Может быть, у нас имеются новые данные?

– Юрии Константинович, – вопросом на вопрос ответил майор, – вы были в палисаднике?

– Нет. А что?

– Пойдемте. Я вам покажу кое-что интересное.

Прокурор с Гончаровым вышли из квартиры. Моя роль оставалась неизменной, я пошел за ними.

У ограды двора уже толпился взволнованный народ. До меня донеслись реплики.

– Что делается! – вздыхала пожилая женщина в синем с горошком платье и белым кружевным воротничком. – И откуда среди нас такие изверги берутся?

– Я бы с такими паразитами, – ожесточенно говорил молодой мужчина с новым детским велосипедом и продуктовой сумкой в руках, – я бы с такими гадами, как с самыми лютыми врагами, расправлялся.

– Надо еще словить их, – возразил чей-то низкий мужской голос.

– Будьте спокойны, всех переловят, – уверенно сказал стоявший впереди всех мужчина в летнем полотняном пиджаке, с двумя рядами орденских планок.

Глава X Миллионы глаз

Работы в палисаднике заканчивались. Проводник собаки, записав результаты ее поисков, сидел на скамейке, ожидая дальнейших распоряжений Гончарова.

Огромная овчарка лежала у его ног. Собаке было жарко, она, свесив длинный красный язык, прерывисто дышала и настороженно следила за незнакомыми людьми, которые о чем-то говорили, что-то измеряли, фотографировали. Проводник трепал собаку по шее и успокаивал: – Ну, ну, спокойно!

Молодой человек с комсомольским значком в петлице хлопотал над просушкой слепков следов н бережно ножичком срезал с них наплывы гипса.

Александр Иванович, – обратился к нему Гончаров, – что со следами пальцев на окне?

Молодой человек подошел к майору и тихо сказал, что следы уже обработаны и отправлены для срочной проверки.

– А почему из-под окна воду не отвели?

А разве нужно? – спросил Александр Иванович. – Все равно и воде следы вряд ли хорошо сохранились.

Это нужно сделать обязательно!

– Хорошо. Сейчас сделаю.

– Какие шажки, мелкие и неровные! – заметил прокурор, поглядев на следи.

– Правильно. Очень интересные следы! – подтвердил Гончаров. – А что это за яма, Александр Иванович?

– Я один след вместе с землей вырыл. Мы его заделаем в террариум и поставим в криминалистическом музее. На стенде опишем дело, пусть молодежь учится. Товарищ Юдин любит натуру. Муляж не так интересен.

– Хорошая идея, – прокурор внимательно рассматривал гипсовый слепок.

Я подошел к Александру Ивановичу, начавшему отводить воду из лужи под окном Марчевской, представился, сказал, что получил разрешение комиссара присутствовать при расследовании. Когда церемония знакомства закончилась, я спросил: – Скажите, что значит «интересные следы»? Я понимаю, «интересная книга», «интересная пьеса». Объясните, пожалуйста, как вы делите следы на «неинтересные» и «интересные»?

Тот засмеялся и спросил:

– Вы видите, куда ведут зги следы?

– Вижу. Кто-то подходил, а может, и влез в окно.

– Нет. Неверно. Никто не подходил, и никто в окно не лез.

– Но ведь следы обращены к дому. Вот ямка от каблука, вот от подошвы.

Александр Иванович покачал головой.

– Ясно, да не очень. Рассмотрите их так, как это делал Робинзон, когда впервые увидел на песке необитаемого острова следы ноги человека. Вам никогда не приходилось поступать так, как Робинзон?

– Я пока еще не был на необитаемом острове.

– Жаль. – Он взял из лежавшего рядом раскрытого чемодана резиновую грушу и стал аккуратно отсасывать остатки воды из следов, отпечатавшихся в мягкой глине. – Не кажется ли вам странной близость следов друг от друга? – заговорил он снова, отложив грушу и нарезая ножницами полоски из промокательной бумаги.

– Честно говоря, нет.