Текст книги "Игра с тенью"

Автор книги: Лев Самойлов

Соавторы: Михаил Вирт
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 7 страниц)

ПО СТУПЕНЬКАМ ВНИЗ

– Привет, молодой человек! Чего стал? Проходи, садись вот сюда, – Гончаров отодвинул лежащие перед ним бумаги и дружески кивнул Луневу. Дождавшись, когда Виктор сел возле стола, он продолжал насмешливо: – Что же получается, вышел хлопец погулять, путь изрядный сделал, шутка ли, в Ново-Лодыженский переулок забрался, а его ни с того ни с сего в машину – и на Петровку. Небось так думаешь?

– Точно говорите, товарищ начальник. Именно так, ни с того ни с сего, – заторопился Лунев. – Не по справедливости получается. Это значит, если моя физиономия кому не понравится, значит, сразу можно…

– Сразу, конечно, нельзя, – добродушно ответил Гончаров. – А физиономия у тебя, я бы сказал, ничего, подходящая. Вот только мешки под глазами и в желтизну отливает. Крепко пьешь?

– Выпиваю.

– А почему не на работе?

– В отпуске я, – соврал Виктор.

– Только познакомились, а ты уже соврал, – обиделся Федор Георгиевич. – Я только что по этой машинке проверял, – он показал на телефон, – с работы ты уволился две недели назад… И ведет ныне Виктор Алексеевич Лунев раздольную жизнь. Ни гудков фабричных, ни нормы, один обеденный перерыв. Правильно говорю?

Виктор молчал.

– А ведь так можно в два счета весь капитал прогулять, – невозмутимо продолжал Гончаров. – Или он у тебя велик?

Лунев в ответ широко улыбнулся.

– Тоже скажете, откуда ему взяться! Поднесут – выпью. А насчет работы не беспокойтесь. Отдохну малость и обратно.

– Устал?

– Ага.

– А как ты думаешь, если бы все мы работали так, как ты, до первой усталости, что получилось бы? Подумай!..

– А чего… в порядке.

Парень был явно не подготовлен к такой дискуссии.

– В порядке! – передразнил Гончаров. – От такого порядочка ты, может, первым ноги бы протянул. В семье еще кто работает?

– Мать, – неохотно сообщил Лунев.

– И мать тоже… с перерывами?

– Ударница она у меня, – сказал Виктор и почему-то покраснел.

– Ну так, что же все-таки ты, «герой труда», в Ново-Лодыженском делал? К кому и зачем спозаранку пожаловал?

«Нет, этому не соврешь, – с тоской думал Лунев. – Мужик, видать, дошлый. А потом чего мне бояться?..» – решил Виктор и после секундного замешательства сказал:

– Должок надо было получить, товарищ начальник.

– Ишь ты, кредитор! Кто же тебе должен?

– Старик один. Мухин его фамилия.

– И много должен?

– Десятку.

– Немалая сумма. Что же, видать, нуждается этот старичок.

– Нуждается? – рассмеялся Лунев. – Мне бы да вам, товарищ начальник, его нужду. Богатей.

– А зачем деньги одалживает?

– Это особый должок, – хитро подмигнул Лунев.

– Не понимаю. Давай поподробней, – потребовал Гончаров.

Лунев испуганно поглядел на него.

– Давай, давай выкладывай все как есть, начистоту. А чтобы в прятки нам с тобой не играть, слушай: свой долг ты на том свете получать будешь, потому что вчера убили Мухина. Ясно?

Нижняя губа Лунева по-детски отвисла.

– Я не виноват, – только и смог пробормотать он, тоскливо озираясь по сторонам.

– Зачем пожаловал в Ново-Лодыженский? Кто послал? Что за долг?

И Лунев рассказал следующее: в день своего первого посещения квартиры Мухина, позавчера, он, как обычно в обед, отправился к пивному павильону, расположенному неподалеку от дома. Посещение пивнушки стало постоянным и, пожалуй, единственным развлечением парня. В театры он забыл когда ходил, кино тоже не жаловал. Последний раз смотрел «Великолепную семерку». Фартовые ребята! А когда не было денег на четвертинку и на пиво, Виктор коротал досуг на соседнем дворе за игрой в «козла».

В пивном павильоне Лунев считался своим человеком. Как заправский выпивала, фамильярно, на «ты» обращался к буфетчику и всем видом пытался показать посетителям, что где-где, а здесь он старожил. Однако чаще всего денег у него не хватало даже на «чекушку». В таких случаях Лунев медленно потягивал кружку мутного бочкового пива, слизывал языком пену с губ и задумчиво поглядывал по сторонам, выискивая, к кому же из посетителей можно пристроиться, чтобы продлить пиршество.

Позавчера его поманил грузный, приземистый мужчина лет пятидесяти, широколицый, с выпяченной нижней губой, одетый в парусиновый, мешковатый костюм.

Завсегдатаям павильона мужчина был знаком. Звали его Яковом Васильевичем, поговаривали, что у Яшки куча денег, что занимается он разными махинациями, но чем именно, толком никто не знал.

– Здорово, Витек! Выпей за компанию, – Яков Васильевич широким жестом опрокинул в пустую кружку бутылку пива.

Кося глазом, парень поглядывал на соседа. Выпяченная губа придавала тому вид брезгливца, обиженного на самого себя: как это я оказался в этой забегаловке. И будто в подтверждение Яков Васильевич предложил:

– Чего тут толкаться? Среди пьянчуг этих… Пойдем посидим, поговорим по-человечески. Пойдем, пойдем, не бойся, плачу я.

В ресторане «Чайка» посетителей почти не было. Виктор, привыкший к своему павильону, довольно улыбался. Еще бы! Белые занавески, крахмальная скатерть, поблескивающие бокалы, неслышно скользящие официанты.

Яков Васильевич заказал пол-литра, закуску, горячие блюда и, откинувшись на спинку стула, процедил:

– Видать, не богато живешь.

– Всякое бывает, – уклончиво ответил Лунев. – Сейчас точно, не при деле.

– А есть люди – живут королями. Ни забот, ни хлопот. Деньги к ним сами текут. Да, вот у меня родственница в Ленинграде. Старуха, одна-одинешенька, квартира, ковры, брильянты. Между прочим, зубной врач, золотыми протезами занимается. Мильённое дело! А помрет, кому достанется – государству! Родственников никого!

– Паразиты, а не люди! – с обидой отозвался Лунев. – Нет того, чтобы рабочему человеку помочь.

– Они помогут, жди… – поддакнул Яков Васильевич.

Официант принес еду, разлил водку и отошел. В молчании выпили.

– Не знаю, как быть, – продолжал Яков Васильевич. – В Ленинград податься, что ли, хотя и здесь можно деньги делать. Ты парень неплохой, – он хлопнул Виктора по колену, – держись за меня, не пропадешь.

Лунев хмелел. Он потянулся было за быстро пустеющим графином.

– Обожди, – Яков Васильевич перехватил его руку. – Налакаться всегда успеешь. Давай о деле поговорим.

– О деле так о деле, – согласился Виктор. – Что нужно?

– Совсем чуток. Значит, так, слушай, живет в Ново-Лодыженском переулке Семен Мухин, сквалыга лютый, вещи скупает. Старик осторожный.

– Барыга, – понимающе кивнул Виктор.

Яков Васильевич покосился на него.

– Так вот, пойдешь сегодня к старику, предупредишь, чтобы вечером в девять часов ждал дружка, принесет ему стоящую вещь, рублей на пятьсот потянет.

– Пятьсот?! – ахнул Виктор.

Яков Васильевич довольно хмыкнул.

– Пробрало. Жемчуг принесет.

– А если старик спросит, кто придет, что тогда?

Яков Васильевич ответил не сразу. Он внимательно оглядел Виктора, отвел глаза.

– Скажи, что придет Лаше. Запомнишь? Ла-ше. И не советую где-нибудь называть это имя. Тебе сколько годков, Витек?

– Двадцать два, – проглотив от волнения слюну, ответил Лунев.

– Так вот, сболтнешь – до двадцати трех не дотянешь. Гарантирую.

– Зачем болтать! – обиделся Виктор. – Я сам по себе, он сам по себе… И это все, что надо сделать?

– Почти. Вернешься сюда к пяти часам, посидишь вот там, у сквера, подождешь. Встретишь Лаше. Передашь ему, что сказал Мухин, и получишь червонец. У нас как в банке – не пропадет.

В Ново-Лодыженский Виктор отправился сразу же из ресторана. В голове слегка шумело, настроение было превосходное. Шутка ли, десятка, а поручение выеденного яйца не стоит. Пришел, передал – и адью! Почаще бы такое перепадало. А что касается Лаше, Яшки, старика, какое ему в конце концов дело, чем они занимаются. Его хата с краю…

Открыла пожилая женщина, мельком глянула, пропустила и небрежно бросила:

– Вторая направо.

– Войдите! – послышался старческий голос, когда Виктор постучал. Мухин стоял на коленях возле дивана, искал туфли и ворчал: – Куда, чертовка, запрятала? Чего надо? – блеклые, в синеватых прожилках глаза уставились на гостя.

«Ну и хозяин! Ни здрасте, ни сядьте…» – подумал Лунев и, понизив голос, передал все, что ему поручил Яков Васильевич.

Старик пожевал губами, сдвинул кустистые седые брови и пробормотал:

– Ни черта не понимаю, что за Лаше! Ты толком говори, кто придет?

– Яков Васильевич сказал, что Лаше придет.

– Яшка! Ну, это другое дело. Так бы и сказал, а то Лаше. И кличка-то вроде собачьей. Говорил Яков, что ему нужно?

– Вещь принесет.

– Что именно?

– Жемчуг.

– Жемчуг? – удивился старик и вытянул гусиную шею с резко выступившим кадыком. – Не знаешь, сколько хочет?

– Просил приготовить пятьсот рублей.

– Ишь ты! Пятьсот! Слыхано ли, пять тыщ за безделушку…

Наступило молчание. Старик не переставал жевать губами. Наконец сухо произнес:

– Хорошо, пусть приходит ровно в девять, сам открою, – он встал с дивана, шлепая ночными туфлями, прошелся по комнате и поинтересовался: – Тебе кто открыл дверь?

– Какая-то женщина.

– Ишь, стерва! Всегда норовит первой. Лишь бы узнать… Ладно, иди. Так и передай: ровно в девять.

…В пять часов вечера в условленном месте возле ресторана «Чайка» Лунев ждал Лаше. Давно миновало условленное время, но к нему никто не подходил.

«Надули, гады! – уныло подумал Лунев. – Вот невезение!»

И в ту же секунду вздрогнул от неожиданности. Рядом сел высокий худой мужчина с узким горбоносым лицом. Одет он был в серый костюм и в такого же цвета широкополую шляпу.

«Лаше!» – догадался Лунев.

Лаше удивлял своей несоразмерностью. Выше среднего роста, худощавый, узкоплечий, с удлиненным лицом, на котором, словно приклеенные, чернели тоненькие усики и золотистыми искорками поблескивали глаза, он с середины туловища будто превращался в другого человека. Длиннющие, почти до колен, руки заканчивались широкими ладонями с короткими мясистыми пальцами. Лаше слегка косолапил. Размер ноги его был никак не меньше сорок четвертого. Казалось, болезненный гений доктора Моро очеловечил и искусственно соединил гориллу и рысь.

– Заждался? Думал, что не приду? – на тонких губах Лаше дрожала улыбка.

– Здравствуйте, – почему-то робея, вежливо ответил Виктор.

– Тебя за километр по кепочке можно узнать. И где ты такую оригинальную отхватил?

Виктор хотел обидеться, но побоялся.

– Кепка как кепка, государственный фасон, не я ее выдумал, – тише, чем обычно, ответил он.

– Да носи на здоровье, – усмехнулся Лаше. – Я только удивляюсь, какой это закройщик сообразил. – И неожиданно: – У старика был?

– Да.

– Что сказал?

– Ждет к девяти часам.

– К девяти… – повторил Лаше и взглянул на ручные часы. – Половина шестого, время еще есть. А как он, злой?

Лунев неопределенно пожал плечами.

– Сволочной старик, – подытожил Лаше, и его рот с тонкими губами стал еще уже. – Ладно, пойду. – Он встал со скамьи.

– А деньги, что Яков Васильевич обещал? – робко потянулся Лунев.

– На, получай. – Лаше вытащил из кармана смятую десятку. – Многовато за одну услугу, ой, многовато! Ну, да что для дружка не сделаешь! Может, еще когда пригодишься. Ты от Якова Васильевича не отрывайся. Шеф подходящий. С ним не пропадешь… Да, вот что еще, – снисходительно бросил Лаше, – навести завтра утречком старика Мухина. Он тебе тоже десятку подбросит. Ну, бывай! До встречи.

«Ну и тип! – пробормотал Виктор. – Чуть что, зарежет и глазом не моргнет». Страх у парня был настолько велик, что пропало желание идти домой, оставаться одному. «Заночую у сестры», – решил он.

На следующее утро Лунев отправился к старику Мухину за второй обещанной десяткой. Там его и задержали…

Долгий разговор с подполковником явно утомил парня. К тому же он дьявольски хотел есть. Перерыв нужен был и Гончарову. Следовало кое-что уточнить, проверить, перед тем как повести с задержанным заключительную, наиболее ответственную часть беседы.

Когда в сопровождении уже знакомой белой рубашки Лунев отправился в столовую управления, Федор Георгиевич занялся поисками. В памяти Гончарова сохранились многие встречи и знакомства, но Лаше? Не только фамилия, но и внешность человека, описанная Луневым, не были знакомы Гончарову. Запросы в картотеки, телефонные звонки ничего не дали. Лаше (кличка, фамилия) нигде не значился. Зато совсем немного времени понадобилось для проверки Якова Васильевича из пивного бара… Этот под кличками «Бочонок», «Пузач», «Котел» бы давно известен. Пятьдесят лет своей бурной жизни Пузач почти поровну поделил между свободным житьем и пребыванием в колониях усиленного режима. Сидел за мошенничество, за аферы. Сейчас угрозыску было известно, что Пузач удачливо играет в карты и занимается букмекерством на ипподроме. Но пока что никаких оперативных мер в отношении его не принималось.

КРУГИ

Небольшой письменный стол заведующего отделом кадров напоминал островок, затерявшийся в океане папок. Папки виднелись всюду. Папками были забиты стеллажи, опоясавшие комнату по всем четырем стенам, папки лежали на окне, горкой возвышались в углу и даже возле стола заведующего.

– Многовато. – Загоруйко осторожно пробирался по узкой дорожке, тянувшейся от двери к столу.

– Хватает добра, – отозвался завкадрами. – А что делать? Переучитываем личные дела. Мертвых душ поднакопилось. Вы откуда, товарищ?

Старший лейтенант милиции предъявил документ, уселся на единственный свободный стул и попросил дать ему для ознакомления личное дело слесаря Виктора Лунева, недавно уволившегося по собственному желанию.

– Лунев? – удивился заведующий. – Не помню такого…

– Оно не мудрено, – лейтенант кивнул головой в сторону океана папок.

– Не мудрено, да плохо, – отозвался кадровик. – Всех следовало бы знать. А как одолеть такое! И вообще, дорогой товарищ, если по совести, пора кончать со всей этой лавочкой. – Он широким жестом обвел комнату. – Кому нужны все эти анкеты, справки, переписка? То ли дело единая картотека на столе у директора, фотокарточка в правом углу и короткая запись: такой, мол, и такой. Я еще понимаю – на «почтовом ящике», там, конечно, строгая проверка требуется, а нам зачем все это хозяйство?

– Не любите вы свою работу, – усмехнулся Загоруйко.

– Не люблю, – охотно согласился заведующий. – А кто нас любит? Вот вы видели где в кинокартинах или читали в какой книге о хороших кадровиках? Спорить могу, что нет. Вурдалаками, кровососами изображают… – Заведующий погрустнел. – А ведь мы душой болеем за порученное дело. И вот что самое обидное. К примеру, у нас, на фабрике, комсомол наш. Хочет узнать о каком пареньке или дивчине, ко мне бежит. Нет того, чтобы самим узнать. Мы, так сказать, своим существованием в нынешней форме отбираем у комсомолии, у профсоюза, а иногда и у партийного комитета обязанность самим интересоваться живым человеком. Чудно!

Заведующий говорил торопливо, взволнованно, одновременно листал папки, искал. Наконец нашел, стер с обложки пыль и положил папку на колени Загоруйко.

– Тощая, – прокомментировал он. – Три листка, и доложу вам, нужная нам, как прыщ на одно место.

С фотокарточки на старшего лейтенанта милиции смотрело знакомое мальчишеское лицо Лунева с упрямым хохолком и чуть оттопыренными ушами. Никаких компрометирующих материалов в деле не было. Жил паренек, потерявший малолеткой отца, рано обрел самостоятельность. В общественной жизни не участвовал, в комсомоле не состоял. Почти во всех графах – нет, нет, нет. Получил выговор за опоздание. Мальчишеским почерком, с множеством грамматических ошибок написано объяснение… «Опоздал по случаю болезни мамаши». Так и написано: «Мамаши».

«Соврал, подлец», – беззлобно подумал старший лейтенант, но промолчал.

Ничем не примечательная биография рядового паренька, несудимого, не привлекавшегося к ответственности, не имеющего родственников ни там, ни тут, кроме мамаши – Прасковьи Ермолаевны Луневой, старой текстильщицы, ударницы коммунистического труда.

Загоруйко отложил дело, извинился за беспокойство и сказал, что пойдет в комитет комсомола, поговорит с секретарем.

– Не стоит, – отсоветовал завкадрами. – Секретарь у нас все больше на конференциях да в райкоме. А Лунев беспартийный, так сказать, неохваченный. Секретарь его небось и в глаза-то не видел.

Но Загоруйко все-таки пошел.

– Характеристику? – удивленно протянул секретарь комсомольской организации, узнав, что Загоруйко хочет получить какие-нибудь данные о Викторе Луневе. – Какая может быть характеристика? Парень ничем не интересуется. Только звонок отзвонит, его будто ветром сдувает. Кружки и собрания не посещает. Отсталый товарищ, а работает ничего, на уровне, в норме.

С кем дружит? Да вроде ни с кем, а если по совести, не интересовался я. В комсомоле Лунев не состоит, от общественной работы отлынивает, не бузотер, не дебошир, идет стороной, а у нас, сами знаете, со своими дел невпроворот. Если бы ЧП какое…

– Значит, для того чтобы человеком заинтересоваться, ЧП нужно?

– Это вы бросьте, – обиделся секретарь. – Критиковать легче всего. Попробовали бы вы месяц-другой побыть в моей шкуре. Коллективный выход в театр: пять-шесть человек наскребешь. Один на учебе, у другой – дети, третий по телевизору хоккей или футбол смотрит. Вылазка за город: а что мы там не видели? Песочишь на собрании – ты же виноват! Ищи «новые» формы, секретарь, а все эти вылазки да массовки устарели. Ими еще наших папаш да мамаш охватывали. А какие новые формы? Молодежные кафе. В них очереди за месяц расписываются, всякие вечера вопросов и ответов. Кэвеэны разные. Силенки не хватает. Организация у нас на фабрике малолюдная. Вот так-то!

– Действительно, трудно, – посочувствовал Загоруйко. – А все-таки следовало бы нет-нет, да и поинтересоваться, чем дышит, как живет хлопец. Сам говоришь, только звонок – Лунева ветром сдувает. А ведь у него впереди еще целых шестнадцать часов остается. Где, с кем он их коротает?

– Точно, невыясненный вопрос. Так ведь для этого целую диспетчерскую команду надо держать. А я один освобожденный. И так в райкоме да на совещаниях по полдня торчу. И бюро у меня – раз, два, и обчелся.

Разговор медленно, но верно заходил в тупик. Задав еще два-три малозначащих вопроса, старший лейтенант милиции попросил комсомольского секретаря постараться точнее узнать, с кем все-таки из цеха ближе всех контактуется Лунев, оставил свой служебный телефон и покинул унылого собеседника.

…Пока лейтенант узнавал на работе подробности о Викторе Луневе, начальник отделения милиции майор Колесников получил очень любопытное письмо.

На листке, вырванном из тетради, было нацарапано:

«Товарищ начальник, пишет вам доброжелательница, много пострадавшая от уголовной шпаны. Поэтому и решила я остаться неизвестной. Не ровен час, пронюхают, со света сживут. В воскресенье, в десятом часу вечера, возвращаясь домой, я увидела чернявого паренька в сером костюме и желтых на толстой подошве ботинках. Парень выбежал из дома номер 16. Парень этот держал в руках небольшой окровавленный предмет, который выбросил в урну на углу Ново-Лодыженского переулка, что с правой стороны. Вчера я узнала, что в этом переулке кого-то убили. Может, я повстречалась с убийцей. Буду рада, если чем помогла вам. До свидания. Т.».

Майор выслал оперативных работников проверить содержимое урн в Ново-Лодыженском переулке. Приказал: в случае, если урны очищены от мусора, собрать и опросить дворников ближайших домов. Когда оперативный наряд выехал на задание, майор позвонил на Петровку, 38 и доложил подполковнику Гончарову о полученном письме.

Письмо «доброжелательницы» оказалось правильным. Именно в крайней урне на углу переулка, с правой стороны, было найдено массивное пресс-папье с засохшими и почерневшими следами крови. Эксперту научно-технического отдела понадобилось немного времени, чтобы дать заключение, что «вышеуказанный предмет является орудием убийства гражданина Мухина Семена Федотыча, последовавшего в воскресенье такого-то числа». По справке эксперта удар был нанесен острием пресс-папье в затылок.

Казалось, все ясно. Круг замкнулся. Так, может, и несколько выспренно доложил по телефону майор Колесников подполковнику Гончарову и был несказанно удивлен, когда, выслушав его, Федор Георгиевич назвал замкнутый круг кругом по воде, от которого в конечном счете ничего, кроме легкой ряби, не останется.

Федор Георгиевич распорядился немедленно переслать анонимное письмо графикам из НТО и выяснить только один вопрос: кто писал – мужчина или женщина. А в заключение короткого разговора с Колесниковым Гончаров заговорил уже о совсем непонятном, о том, что если бы этот молодчик или молодица оказались в преисподней, они были бы подходящими кандидатами для всех адовых кругов. Вот так, а не иначе!

Что имел в виду подполковник, майор милиции так и не уяснил. Он не читал Данте.

Закончив разговор с Колесниковым, Гончаров вызвал Загоруйко.

– Садись, товарищ старший лейтенант. Луневские протоколы прочел?

– Прочел. По-моему, Федор Георгиевич, положение осложнилось. Ведь и Лаше явился к Мухину к девяти часам.

– Совершенно верно. И если Зотов пришел объясняться насчет своих матримониальных дел и мог убить старика в припадке ярости, то Лаше мог прикончить его из-за корысти. Проверь, не исчезли ли из комнаты Мухина какие-либо драгоценности.

– Слушаюсь, товарищ подполковник. Но если Лаше готовился убить Мухина, чего ради он посоветовал Луневу пойти за десяткой к старику. Это же идиотский риск.

– Ты прав. Ясно одно: Лунева надо как можно скорее выводить из игры.

– Выводить?

– Да. Иначе они ликвидируют его в два счета. Он для них опасный свидетель. Вот что, попробуем ввести в игру тяжелую фигуру…

– Кого?

– Тень.