Текст книги "Испанская хроника Григория Грандэ"

Автор книги: Лев Василевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 14 страниц)

На участке 15-го пограничного отряда устроили ему переход через границу. Андрей Федоров тоже переходил с ним. Шел Борис Викторович уверенно, захватив с собой ближайшего сподвижника Деренталя и его жену, свою любовницу. Привезли его в Минск на «конспиративную» квартиру организации. Стали завтракать, подали чай, закуски, выпивку… В это время открывается дверь, вбегают красноармейцы, входит полномочный представитель коллегии ОГПУ по Белоруссии товарищ Пиляр, «Именем Союза Советских Социалистических Республик вы, Савинков Борис Викторович, арестованы!»

Я стоял за его стулом, на всякий случай. И если бы вздумал сопротивляться, то я обхватил бы его руки…

Щуплый он был мужчина. Вначале он не поверил в арест, решил, что все это подстроено для проверки мужества, что ли… Но потом, когда привезли его на Минский вокзал, убедился: «Узнаю ум ГПУ! – говорил он. – Браво, ГПУ!»

Гриша усмехнулся:

– Ну, вот а все… Но пусть тебе не кажется, что дело было таким простым и легким, как я о нем рассказал. Такие дела легко не делаются. Труда и нервов вложили много! А сколько времени заняло! Были такие моменты, когда казалось, что все дело провалено. Вот пошел я в Польшу проверить эти опасения. Шел и не знал, вернусь ли. И те, кто посылал меня, тоже не знали… – Григорий замолчал и после долгой паузы продолжал: – Если подтвердились бы наши опасения и Савинков убедился, что все нами подстроено, то, как ты сам понимаешь, они со мной не церемонились бы. Конечно, встреча со Стржелкевским – неприятный, не предвиденный эпизод, однако, на мое счастье, обстоятельства сложились так, что она не сорвала задания.

Григорий опять помолчал.

– Трудновато нам приходилось все это время, до окончания дела… Но разве обо всем расскажешь… Ни рассказать, ни описать во всех деталях такие дел, невозможно. Тут столько нюансов, и тон, и взгляд, обстановка, а главное – чувства, интуиция и еще черт его знает что… Нет, этого передать невозможно. Да нужно ли?

– А как же быть нам, у которых нет такого опыта. Кто должен нас учить?

– Вот мы с тобой здесь… Учись… Я здесь тоже учусь тому, чего не знал. – Немного подумав, Григорий, как бы спохватившись, поспешно добавил: – Но главную роль во всем деле играл не я, а Андрей Федоров. Это он ездил в Париж и сумел так представится Савинкову, что старый, хитрый и очень осторожный конспиратор поверил ему. – Гриша засмеялся, помотал головой и, подняв палец, очень убежденно сказал: – Для этого нужно было обладать огромным талантом. Андрей был настоящим артистом, хорошо играл свою роль… Ну а я, я только помогал ему… Что тебе еще сказать? Знаешь, давай спать! – неожиданно закончил он и, повернувшись к стене, натянул одеяло…

Да, на этот раз Григорий был разговорчив. Обычно когда его просили рассказать о каком-нибудь его деле, он отвечал: «Не знаю… Что-то вы путаете, это был не я» – или отделывался коротким «забыл». И говорил это с таким видом и так убедительно в своей непосредственной, неповторимой манере, что спрашивавший замолкал, и хотя не верил, но не пытался настаивать.

Его натренированной воле я всегда завидовал.

Вспоминается мне еще одна страничка жизни Григория Сыроежкина. О ней я узнал не от него.

Кадровый английский разведчик Сидней Рейли, опасный, непримиримый враг, упорный и настойчивый организатор диверсий и террористических актов, не раз нелегально появлялся в нашей стране и, сделав свое черное дело, благополучно уходил за кордон.

Но пришла и его очередь. Подобно Савинкову, попался он на тонко разработанную ОГПУ легенду и вновь в 1927 году нелегально отправился в Советский Союз.

Через реку на границе с Финляндией его на спине перенес чекист-пограничник товарищ Петров – Тойво Вяхя, по национальности финн, игравший в этом деле роль советского пограничника, якобы работавшего на финскую и английскую разведку. Тойво Вяхя долго вез Рейли по лесам в объезд пограничных железнодорожных станций. Так он довез его до станции Парголово, вблизи Ленинграда, и сдал в вагоне двум чекистам, поджидавшим их. Одним из этих чекистов и был Григорий Сыроежкин, доставивший английского шпиона в Ленинград.

Как-то я спросил Григория об этой встрече с Рейли, на его лице появилась презрительная гримаса, и он с отвращением отозвался о нем как о человеке, у которого за душой не было ничего святого. Он говорил, что этот «знаменитый» английский разведчик был презренным трусом; попав в руки чекистов, Рейли сразу же предал своих хозяев, предложив ОГПУ свои услуги, и рассказал все, что было ему известно о деятельности английской разведки против нашей страны.

В первые годы революции, когда Ф. Э. Дзержинский возглавлял ВЧК, он писал: «Я нахожусь в самом огне борьбы. Жизнь солдата, у которого нет отдыха, ибо нужно спасать наше дело. Некогда подумать о своих и о себе. Работа и борьба адская…»

И когда я думаю об операции «Синдикат» и об участии в ней Григоря Сыроежкина, мне всегда вспоминаются эти слова.

Итог героической работы Федорова и Сыроежкина, работы, в которой ставкой была их жизнь, изложен в коротком документе – приговоре Военной коллегий Верховного Суда СССР от 29 августа 1924 года. В приговоре говорится:

«В своих показаниях на заключительном слове Савинков открыто признал свою политическую деятельность, направленную против Советской власти, ошибкой и заблуждением, решительно отрекся от своей борьбы с Советской властью, разоблачил деятельность иностранных интервентов и признал, что во всех пунктах, которые заставляли его подняться на борьбу против Советской власти, Октябрьская революция оказалась целиком и полностью права».

Свое последнее слово на суде Савинков закончил, безоговорочно признав Советскую власть и заверив в своей готовности подчиниться ей. Его преступления были тяжки. И все же Советское правительство сочло возможным сохранить этому человеку жизнь.

Но, человек неуемных страстей и неуправляемых подчас порывов, Савинков в один из дней покончил жизнь самоубийством: выбросился из окна с шестого этажа комнаты, отведенной ему под жилье. Его подруга Деренталь жива и теперь: она живет в одном из южных городов нашей страны.

ВСТРЕЧА С «ПЯТОЙ КОЛОННОЙ»

Пожалуй, не нужно объяснять, почему в Испании я все же больше всего тяготел к летчикам и часто бывал на аэродромах. Вскоре у меня появился там друг, Евгений Саввич Птухин, почти мой однолеток. Он значился старшим авиационным советником, но фактически командовал частями советских летчиков-добровольцев. Ведь в республиканской авиации 60 процентов летного состава были советские добровольцы.

Евгений Птухин часто участвовал в боевых полетах, и на его счету был уже не один воздушный бой. Любовь к авиации сблизила нас, и мы стали друзьями.

Во времена своих приездов в Мадрид Григорий Сыроежкин встречался с Евгением Птухиным, и не один вечер мы провели втроем. Два отважных человека начавших свою молодость в боевые годы гражданской войны, подружились. Им было что вспоминать И они тянулись друг к другу.

В счастливые часы в «Гэйлорде» мы втроем допоздна засиживались у открытого окна в темной комнате слушая ночные звуки Мадрида и ведя задушевные беседы. Но прежде чем рассказать об одном вечере едва не кончившемся для нас трагически, мне хочется отдать должное моему другу как военачальнику.

Евгений Птухин, несомненно, был выдающимся авиационным командиром, одним из тех людей, которые творчески осмысливали роль боевой авиации в будущей войне.

Старая тактика, созданная на академических кафедрах, не всегда оправдывала себя на практике. Необходимо было создавать новые приемы боевого применения авиации. Но печатное слово уставов, не поспевающее за быстрым развитием авиационной техники, связывало творческую мысль многих командиров. Требовались большая смелость, уверенность в себе и определенный риск чтобы в условиях войны, вдали от Родины, решиться на боевые эксперименты. Птухин был одним из немногих, кто шел на такой риск, не задумываясь над тем, что неудачи могут грозить ему неприятностями.

Можно было бы многое рассказать о том, как блестяще проявились способности Евгения Птухина в Испании, как умел он внушить летчикам веру в свои силы. В беседах с молодым талантливым летчиком Николаем Остряковым он психологически подготовил его к смелой атаке германского линкора «Дойчланд», из которой Остряков вышел победителем. Птухин одобрил и беспримерную, отчаянно смелую атаку эскадрильи истребителей Александра Гусева, увенчавшуюся победой над кораблями мятежников. Им была разработана и осуществлена атака секретного аэродрома противника в Гарапинильясе.

Однажды, когда мы с Птухиным вдвоем сидели после ужина в темной комнате у раскрытого окна, приехал Сыроежкин.

– Поедемте куда-нибудь в кафе или бар, только подальше, где не падают снаряды, – предложил он.

На авениде Тореадоров, в восточной части Мадрида, наиболее удаленной от линий фронта, напротив огромного темного здания Пласа де Торос мы остановились у одного еще открытого бара и отпустили шофера.

В зале с низким потолком тускло горело несколько синих маскировочных ламп, едва освещавших людей, сидевших за столиками. Только одна белая лампочка, упрятанная в глубокий абажур, бросала узкий, яркий луч на стойку бармена. Дым сигарет облачком плавал под потолком, сгущая мрак. Хриплые голоса подвыпивших мужчин и женщин сливались в общий гул, наполняя зал, пропахший табаком, вином и дешевыми духами.

Мы заняли места за стойкой и заказали бутылку марфиля прекрасного белого каталонского вина. Григорий бросил быстрый взгляд вокруг. Вблизи от нас, в конце стойки, за кассой сидела женщина, как мы узнали позже, хозяйка бара. Ей, несомненно, было уже лет за сорок. Тщательно причесанная, с большим гребнем в волосах, с мантильей, накинутой на плечи. На ее руках поблескивало много колец, и браслет позванивал каждый раз, когда она поднимала руку к кассе. В ее лице было что-то такое, что заставляло нас временами поглядывать на нее. Скорей всего мы ловили на себе ее взгляды.

Мы не хотели привлекать к себе внимании посетителей бара. В Мадриде скрывалось много тайных агентов «пятой колонны» Франко, готовых при удобном случае всадить на неосвещенной улице нож в спину или пустить пулю в затылок иностранному добровольцу.

Мы сидели молча, потягивая вино и поглядывая по сторонам. Двое парней, аккомпанируя на гитарах, пели не совсем пристойные песни. Расположившиеся за ближайшим столиком анархисты с черно-красными платками на шеях одобрительна кричали: «Оле!»

На улице у входа заскрежетал тормозами автомобиль комендантского патруля. Вооруженные люди вошли в бар. Тонкие лучи их электрических фонарей заметались по залу, выхватывая из синего сумрака лица притихших людей.

– Внимание! Всем оставаться на своих местах. Предъявить документы! – произнес резкий голос. К освещенной стойке подошел офицер, начальник патруля, с крупнокалиберным пистолетом в руке. Он оглядел сидевших у стойки людей и, вплотную приблизившись к Евгению, произнес;

– Документы!

Птухин молча протянул свою штабную книжку.

– О мой генерал! Прошу прощения! – громко воскликнул офицер, почтительно возвращая документ. – Это ваши товарищи? – указал он на нас и, не ожидая ответа, вдруг сказал: – Разрешите выпить с вами за русских летчиков!

Засунув свой «стайер» за пояс, офицер жестом потребовал у бармена бокал. Мы чокнулись с ним, и к нам потянулись со своими стаканами собравшиеся вокруг люди.

– Вызывай машину, – буркнул Григорий.

Но телефон в баре был давно снят.

– Тогда пошли пешком, а то придется пить со всеми, – сказал Евгений и направился к выходу.

Мы вышли на темную авениду и, дойдя до угла свернули на улицу Алькала.

До «Гэйлорда» было далеко, кварталов десять. Позади нас, на противоположной стороне пустынной улицы, послышались поспешные шаги. Людей в темноте не было видно.

– Арриба, Эспанья![12]12
  Арриба, Эспанья! – Воспрянь Испания (исп.)


[Закрыть] – задыхаясь, выкрикнул кто-то фашистский лозунг на другой стороне улицы. Вслед за тем загремели выстрелы. Пули ударялись о стену дома рядом с нами. Зазвенело разбитое стекло. Евгений выхватил пистолет и, став за деревом у края тротуара, несколько раз выстрелил. Григорий действовал по-партизански: в фашистов полетела граната, а за ней крепкое русское слово. Грохот разрыва отозвался эхом в переулках, и вспышка осветила двух убегавших людей.

– Н-нда, инкогнито сохранить не удалось, – проговорил Сыроежкин, засовывая пистолет в кобуру. – Что будем делать?

– Подождем. Сейчас на шум примчится патруль и довезет нас до дому, – сказал я.

Григорий перешел на противоположную сторону посмотреть на место, где разорвалась его граната. Вернувшись к нам, пробурчал:

– Счастливо отделались! – И, обращаясь к Евгегению Птухину, добавил: – Зря стрелял, только обозначил свое место.

Агенты «пятой колонны» Франко, скрывавшиеся в Мадриде, при каждом удобном случае писали нам угрожающие письма, стреляли в советских добровольцев из за угла.

В ожидании патруля мы оставались на месте, приняв необходимые меры предосторожности: где-то могла скрываться и вторая группа фашистов Вскоре послышался шум идущего на большой скорости автомобиля, и я, выйдя на мостовую, подал сигнал карманным фонариком.

Большой открытый «испано-сюиз» со скрежетом затормозил, и четверо вооруженных людей вышли из него.

Узнав, что все обошлось благополучно и среди нас нет раненых, они предложили нам занять места в их машине. Еще через несколько минут мы были в «Гэйлорде».

Рано утром нас разбудил офицер из СИМа[13]13
  СИМ – военная контрразведка испанской республиканской армии.


[Закрыть]. Он попросил подробно рассказать о ночном нападении на нас и, узнав, что оно произошло о пути из бара на авениде Тореадоров, сказал, что СИМ давно наблюдает за посетителями этого заведения, муж владелицы которого бежал к мятежникам.

– Вот оно что, – задумчиво проговорил Григорий, когда офицер из СИМа покинул нас. – Наверное, эта дама из бара навела фалангистов на нас.

Так закончилось наше посещение одного из мадридских баров, еще продолжавших существовать в осажденном городе. В таких местах бывал не раз Хемингуэй, он описал их в своих мадридских рассказах.

Кстати, о Хемингуэе. Имя и произведения этого талантливого американского писателя пользуются большой популярностью и любовью в нашей стране. Во время национально-революционной войны испанского народа 1936–1939 годов Хемингуэй несколько раз приезжал в Испанию и даже оказывал республиканцам материальную помощь.

Я не раз видел его в Испании. Но наши встречи были случайными и мимолетными. Тридцать пять лет тому назад Хемингуэем еще не были написаны многие произведения, получившие затем широкую известность и вес, общее признание, в том числе его знаменитый роман «По ком звонит колокол». Тогда его имя не звучало так, как звучит теперь. Для нас, большинства молодых людей, советских добровольцев в Испании, он был одним из иностранных журналистов. Поскольку же среди предъявителей капиталистической прессы было много тайных агентов иностранных разведок, мы избегали длительных бесед с ним. Так было и с Хемингуэем.

РАЗГОВОР В ОТЕЛЕ

И снова я восстанавливаю прошлое Григория Грандэ, его деятельность в 1927 году. Записи в его личном деле, касающиеся этого времени, дают богатую пищу для размышлений.

«Провел следствие по ликвидации террористической и шпионской организации офицеров Аксютиса и Шилова, подготовлявших террористические акты над руководителями партии. Ликвидировал террористическую, шпионскую фашистскую организацию, созданную германской разведкой… Энергичный работник. Провел большую работу по ликвидации террористических организаций и групп в Ленинграде. Награжден: орденом Красного Знамени, золотыми часами и двумя маузерами. За особые заслуги и боевые подвиги вне очереди присвоено звание майора государственной безопасности».

По тем временам это было высокое звание, впоследствии приравненное к воинскому званию генерал-майора. Эти лаконичные строчки красноречиво говорят о героической работе Григория Сыроежкина в Ленинграде до отъезда и Испанию.

Этот документ нуждается в некоторых комментариях. Под «ликвидацией террористических организаций» имеется в виду крупное дело по ликвидации РОВСа. Российский общевоинский союз (РОВС) – белоэмигрантская организация, существовавшая за границей, – 1924 году создал несколько нелегальных групп на территории Советского Союза. Особенно активно они действовали в Москве и Ленинграде.

Дело по ликвидации РОВСа известно под названием операции «Трест». Читатель хорошо знает его по телефильму и по роману Л. Никулина «Мертвая зыбь».

Мы не будем восстанавливать отдельные страницы его, тем более что, кроме короткого упоминания, Григорий Сыроежкин не рассказывал о нем. А вот обстоятельства, при которых однажды в отеле он обмолвился об этом деле, мне хорошо помнятся, я о них я расскажу.

Мадрид 1937 года кишел шпионами. Здесь подвизались многочисленные агенты капиталистических разведок, не говор я уже о франкистском подполье. Фронт проходил в самом городе, по его окраинам.

– Похоже на Ленинград, когда армия Юденича рвалась к городу и контрреволюционное подполье сидело у нас на шее, – сказал Сыроежкин.

Борьбу с вражескими шпионами в Мадриде вел СИМ Мадридского фронта (военная контрразведка испанской армии). Аппарат этого органа имел небольшой опыт и, нечего греха таить, был не всегда надежен. Летом 1937 года на должность начальника СИМа Мадридского фронта был назначен Густав Дуран, до этого командовавший 69-й испанской дивизией. Это был молодой человек не более тридцати лет, известный в Испании композитор, человек, охваченный романтикой и высоким пафосом революционной борьбы. Его политические взгляды не отличались ни глубокой убежденностью, ни большой ясностью, но он, несомненно, был антифашистом. Дружелюбно относился к коммунистам, видя в них убежденных и самоотверженных борцов с фашизмом, с симпатией и без предубеждения также относился и к нам, советским добровольцам, приехавшим сражаться в рядах республиканской армии, Дуран не принадлежал к тем людям, из которых революционная война делала талантливых военачальников.

Пост начальника СИМа требовал от Дурана если не военных знаний и опыта, то большой изворотливости в тогдашней сложной обстановке. Основная трудность заключалась в том, что республиканское правительство в то время больше всего опасалось, что так называемые западные буржуазные демократии заподозрят его в намерении установить в Испании Советскую власть. По этой причине борьба с иностранным шпионажем и отечественной контрреволюцией велась с оглядкой на Запад, нерешительно, без применения крутых мер, диктуемых условиями ожесточенной войны. По по сравнению с другими как раз Густав Дуран был сторонником решительных мер.

Положение его было не из легких: с одной стороны, он хотел по настящему бороться с контрреволюционерами и шпионами, с другой – на него давил генерал Миаха, командующий Мадридским фронтом, его непосредственный начальник, противник крутых мер.

Теперь я уже не помню, при каких обстоятельствах Дуран познакомился с Григорием Сыроежкиным, но, несомненно, Гриша произвел на него с первого же раза сильное впечатление, и его мнение стало авторитетно для Дурана.

Однажды он явился к нам в отель поздно ночью и рассказал, что его люди установили местонахождение резидента франкистской разведки в Мадриде. Для нас не было неожиданностью узнать, что франкистский резидент обосновался в здании одного из иностранных посольств и широко использовал дипломатическую неприкосновенность этого дома для своей работы. Было известно, что в домах дипломатических миссий в Мадриде скрываются многие контрреволюционеры. Но ни СИМ, ни республиканская полиция не решались производить аресты в этих домах, так как правительство категорически запрещало нарушать их дипломатическую неприкосновенность.

– Что же предпринять? Как быть? – закончил Дуран свой рассказ о результатах разведки.

Как всегда, Григорий не спешил с ответом. Он обдумывал услышанное и красноречивым взглядом дал мне понять, что спешить с советом не следует.

– Скажите, посол этой страны находится в Мадриде в своем доме? – спросил он Дурана.

– Его в Мадриде нет уже давно. Как и все остальные послы, аккредитованный при республиканском правительстве, он переехал в Барселону, где теперь обосновалось наше правительство. В здании же осталось несколько человек прислуги для охраны имущества…

– В таком случае, по моему мнению, ваша задача облегчается. Правда, если вы войдете в дом посольства и не найдете там резидента, не миновать дипломатического скандала… Вам влетит не только от генерала Миано и от самого премьер-министра…

– Что же делать?

Прежде всего тщательно проверить и твердо убедиться, что резидент действительно находится в доме, и только тогда действовать наверняка. Вам надо обеспечить такую обстановку, при которой ваши люди войдут в дом посольства как бы случайно, понимаете, не преднамеренно, а случайно. Ну как вам еще объяснить:

– Я понимаю, понимаю, – поспешил ответить Дуран.

– Я имею в виду такую обстановку, – продолжал Григорий, – когда разбираться нет времени… В осажденном городе, каким в настоящее время является Мадрид, такая обстановка может сложиться в любой момент. Но, повторяю, вы должны быть абсолютно уверены в том, что найдете там резидента.

Дуран некоторое время с любопытством смотрел на Сыроежкина, тер лоб, на его лице то появлялась улыбка, то оно становилось серьезным. Наконец с веселым видом он проговорил:

– Обстановку обеспечим, обязательно обеспечим. Я вас понял, амиго![14]14
  Амиго – друг (исп.)


[Закрыть]

– Ну и прекрасно. Если вы тонко и успешно проведете это мероприятие, то уж не испанскому правительству, а послу придется извиняться, и это послужит хорошим уроком для других.

Через несколько дней мы узнали, что Дуран с успехом осуществил придуманную им комбинацию, правда, несколько смахивающую на сцену из детективного фильма. В тот день по улице, где находилось посольство, шла похоронная процессия. Хоронили командира одного из батальонов, оборонявших Мадрид. За гробом в строю шла рота солдат и группа жителей, среди которых было десятка два сотрудников СИМа. Когда процессия поравнялась с домом посольства, откуда-то с крыши раздался выстрел, пуля пролетела над процессией и разбила стекло в окне дома на противоположной стене. За звуками военного оркестра точно нельзя было определить, с крыши какого дома был произведен выстрел, но сотрудники СИМа были уверены, что стреляли с крыши дома посольства. Они ворвались в дом, произвели в нем обыск и обнаружили резидента с его рацией и неопровержимыми документами, доказывавшими его враждебную республике деятельность.

Дуран направил правительству подробный доклад о происшествии. Правительству же не оставалось ничего другого, как выразить послу этой страны протест. А послу пришлось привести свои извинения.