Текст книги "Том 20. Избранные письма 1900-1910"
Автор книги: Лев Толстой
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 28 страниц)
242. H. С. Логунову
1909 г. Ноября 11. Ясная Поляна.
11-го ноября 09 г., Ясная Поляна.
Посылаю вам адреса людей, понимающих христианское учение так же, как мы, без церковного толкования, но советую вам, прежде чем к ним ехать, списаться с ними, спросить, могут ли они принять вас*.
Насчет закона 9-го ноября*, скажу то, что закон этот выпущен только затем, чтобы развратить крестьян, чтобы одни из них стали помещиками, а другие голышами, и чтобы те помещики, у которых 3 тысячи десятин земли, могли бы спокойно владеть своей землей и могли бы сказать мужику: у тебя теперь земля собственная, и у меня тоже. У тебя 10 десятин, а у меня 3 тысячи. Мы теперь равны с тобою. Наживи деньги и купи, и у тебя будет больше. Это одно, а другое то, что от этого закона вражда между братьями и сынами и отцами; и еще то, что по этому закону земля вся скоро уйдет от бедняков к богачам. Самый дурной закон. Надо не поддаваться ему.
Спасибо, что написали, пишите о себе.
243. Е. Смирновой
1909 г. Ноября 11. Ясная Поляна.
11 ноября 09 г. Ясная Поляна.
Описания в рассказе вашем лиц и их язык очень верны. К сожалению, нет в рассказе внутреннего содержания. Попытайтесь послать в какой-нибудь журнал: «Русское богатство», «Вестник Европы», «Русская мысль». Может быть, примут как верную картину крестьянской жизни*.
244. H. H. Ге (сыну)
1909 г. Ноября 26. Ясная Поляна.
Очень, очень был рад, милый Николай Николаевич, прочесть ваше письмо*, излагающее сущность вашей статьи. Всей душой разделяю ваше мнение. Ничего подобного в Европе нет, главное, потому, что нигде нет того, что у нас есть – русского деревенского народа. Мы особенно резко видим ужас и мерзость интеллигенции, потому что видим ее на фоне этого народа, которого она же хочет поучать.
Ожидаю вашу статью*.
Лев Толстой.
26 ноября 09 г.
Ясная Поляна.
245. З. М. Гагиной
1909 г. Декабря 5. Ясная Поляна.
Получил ваш дневник и ваше письмо*, милая Зинаида Михайловна, и, хотя и хотел после прочесть дневник, не мог оторваться от него, пока не прочел весь*. Радуюсь вашей деятельности и переживаю вместе с вами ее радости и тяжелые стороны. Самый лучший для меня, наиболее любимый мною тип людей, это наши русские крестьяне, а самый лучший, тоже наиболее любимый возраст, это детство, а самый радостный труд, это труд для наиболее любимых существ. И вы в вашем деле пользуетесь и умеете пользоваться этим великим благом. Помогай вам бог.
Как мне ни жалко это, я должен отказать себе в радости видеть вас и ваших детей на рож[д]естве. К нам собирается так много народа, что будет невозможно принять вас. Простите, пожалуйста, за этот невольный отказ.
Ваши выписки из Гюйо* мне очень понравились. Какая это книга? Очень благодарю вас за то, что не забываете сердечно любящего вас
Л. Толстого.
Передайте мой привет вашим детям.
5 декабря 1909.
246. В. Г. Черткову
1909 г. Декабря 20. Ясная Поляна.
Сейчас прочел вашу статью, дорогой друг, и не мог не найти ее очень хорошей, несмотря на все желание мое быть вследствие предмета ее настороже против пристрастия. Я никак не ожидал, чтобы это было так. Мне даже жалко стало редакцию «Русских ведомостей»*.
Я совсем здоров и бодр и понемногу работаю. Результаты: статья «Сон»* и о бродячей армии*, на днях думаю послать вам. Очень вы мне – думаю так же, как я вам, – вы мне недостаете, то есть личное общение с вами. Начинаю подумывать о том, чтобы еще раз зимой побывать у вас.
Много писем хороших, радостных. А вчера был серый мужик, 50 лет, Аткарского уезда, продал лошадь, чтобы приехать, серьезный, глубоко религиозный, свободный, еле грамотный. Такая радость – общение с такими людьми, одно знание, что есть такие*. Порадовало нас появление Сентября «На каждый день»*.
Много предстоит работы, так много, что наверное не кончу 0,01 и не тужу об этом. Кроме радости, доставленной мне вчерашним мужичком, общение с ним живо напомнило мне мою обязанность пытаться писать для народа, а не для редакции и читателей «Русских ведомостей» и им подобным. Очень уж мы далеки друг от друга.
Л. Т.
Целую вас, Галю*, Димочку*.
247. Анри Казадезюсу
<перевод с французского>
1909 г. Декабря 21 – 1910 г. Января 3. Ясная Поляна.
Г-ну Анри Казадезюс.
Милостивый государь,
Исполняю только долг совести, свидетельствуя о том, что превосходное исполнение вами и вашими товарищами различных произведений старинных композиторов было для меня одним из самых больших музыкальных наслаждений, когда-либо мною испытанных.
Пользуюсь случаем, чтобы поблагодарить вас и ваших друзей за чрезвычайную любезность, которую вы оказали, приехав к нам в деревню, чтобы доставить нам это большое удовольствие*.
Сердечно жму вашу руку.
Лев Толстой.
3 января 1910.
1910
248. В. Ф. Краснову
1910 г. Января 8. Ясная Поляна.
Василий Филиппович,
Получив вашу статью об Ходынке*, я очень обрадовался, будучи вполне уверен, что такой интересный предмет и описанный вами, очевидцем, так хорошо владеющим языком, будет изложен так, что всякий журнал с удовольствием примет его и за него заплатит. Я уже готовился посылать его в «Русскую мысль», но решил прежде внимательно прочесть его. Но, к сожалению и удивлению моему, нашел, что рассказ написан так странно, с такими ненужными, преувеличенными сравнениями, так застилающими самую интересную сущность дела, которая слишком мало рассказана, что рассказ не может быть принят, и я раздумал посылать его. Возвращаю вам его и советую переделать, откинув все лишнее, только затемняющее сущность такого интересного события, и вновь прислать его ко мне. Тогда непременно постараюсь поместить его.
Пожалуйста, не сетуйте на меня.
Любящий вас
Лев Толстой
8 января 1910 г.
Ясная Поляна.
249. А. П. Новикову
1910 г. Января 8. Ясная Поляна.
Рад был узнать про вас. Все мы живем не так, как считаем по совести нужным. Все выбираем, по мере своих духовных сил и телесных слабостей, средний путь, более или менее близкий к тому, который считаем настоящим. Но важно то, чтобы знать, в чем верный путь и в чем я отступаю от него, а не оправдывать себя, как вы это делаете в своем письме*. Земледельческая работа все-таки самая лучшая и для души полезная, и если вы ее бросили, то сделали это не по рассуждению, а по своей слабости. Так и надо знать.
Постарайтесь приучить своего приемного сына к этой лучшей жизни.
Я живу дурно, в богатстве, хотя сам ничего не имею, но с теми, кто живут в богатстве. Духовно, слава богу, хоть понемногу, но все-таки кое-как подвигаюсь и смерти не боюсь и не желаю.
Желаю вам всего истинно хорошего, то есть духовного совершенствования. Посылаю вам книги «На каждый день». Читайте, меня вспоминайте.
Любящий вас Лев Толстой.
250. П. Данилову
1910 г. Января 9. Ясная Поляна. 9 января 1910 года. Ясная Поляна.
Вы совершенно верно поняли меня*. Думаю, что еще яснее поймете мою мысль, если прочтете всю статью без вырезок*.
Люди все братья, и подвигаться всем надо равномерно к совершенствованию и благу, а не так, как теперь, когда у меньшинства богатого излишек пустых, ненужных знаний, а у огромного большинства нет и самого простого и всем нужного.
251. В. Г. Черткову
1910 г. Января 14. Ясная Поляна.
Ге письма, как мне помнится, я не послал именно ввиду тех самых соображений, о которых вы пишете*. О других же двух пунктах, как ни странно это сказать, я согласен, совсем согласен с вами, хотя и был согласен с Леонидом Семеновым* и желал быть согласен с желанием того, кто описывал свою жизнь*. Так хочется только бы быть в любви хоть с теми, с кем входишь в прямые общения. Знаешь так уж много своих нелюбовных грехов со всем, гораздо большим числом людей, с которыми не переставая так жестоко грешишь и своей жизнью.
Работы свои, кажется очень неудачные, я кончил – рад, что развязался с ними. Вы виновны в том, что они в более или менее художественной форме. Все это вместе должно составить одно целое. И как это ни плохо каждое отдельно, вместе это может быть полезно. Вместе это так: 1-й день в деревне – Бродячие люди; 2-й день в деревне – Живущие и умирающие; 3-й день в деревне – Подати и 4-е Сон. Две из них переписаны, две будут переписаны на днях и высланы вам*.
Очень хочется видеться с вами. Это странно, но вы так близки мне, что мне писать вам как-то неудобно. Мне слишком много хочется сказать. А не могу сказать всего – не успею – так и ничего.
Ну, прощайте пока. Может быть, и до свиданья.
Л. Т.
252. В. Ф. Краснову
1910 г. Января 14. Ясная Поляна.
Жалею сам, что не почеркал того, что нехорошо*. Нехороши сравнения, описания того, чего не мог видеть автор, а главное, декадентская манера приписывать сознательность неодушевленным предметам. Описания тогда хороши и действуют на читателя, когда читатель сливается душой с описываемым, а это бывает только тогда, когда описываемые впечатления и чувства читающий может перенести на себя.
Не унывайте и не берите в писании за образец новых, а Пушкина и Гоголя.
Лев Толстой.
14 января 1910 г.
Ясная Поляна.
253. А. И. Тарасову
1910 г. Января 28. Ясная Поляна.
Прочел письмо ваше с большим интересом и удовольствием*. Очень сожалею о том, что ротный командир отобрал у вас книги «Война и мир», «Анна Каренина», «Крейцерову сонату», «Воскресение», которые не запрещены. Посылаю вам четыре книги «На каждый день», которые, надеюсь, от вас не отберут и которые могут быть вам для души полезны*.
Братски жму вам руку.
28 января 10 г.
Ясная Поляна.
254. М. А. Стаховичу
1910 г. Января 31. Ясная Поляна. Ясная Поляна. 31 янв.
Сегодня открыта в Ясной Поляне библиотека*. Извещаем Вас об этом, помня Ваши заслуги в этом деле*.
Лев Толстой.
Я вас все поджидаю. Давно не видались.
Ваш Л. Т.
255. Е. А. Мохначевой
1910 г. Февраля 9. Ясная Поляна.
9 февраля 10 года. Ясная Поляна.
Катерина Александровна.
Я давно уже отдал право издательства моих сочинений после 81 года в общее пользование. Сочинения же до 81 года, к числу которых принадлежат и книги для чтения, предоставил жене и не принимаю никакого участия в их издании*. Несмотря на это, я постараюсь содействовать тому, чтобы книги эти продавались дешевле*.
256. Б. Манджосу
1910 г. Февраля 17. Ясная Поляна.
Ясная Поляна, 17 февраля 10 г.
Ваше письмо глубоко тронуло меня*. То, что вы мне советуете сделать, составляет заветную мечту мою, но до сих пор сделать этого не мог. Много для этого причин (но никак не та, чтобы я жалел себя); главная же та, что сделать это надо никак не для того, чтобы подействовать на других. Это не в нашей власти, и не это должно руководить нашей деятельностью. Сделать это можно и должно только тогда, когда это будет необходимо не для предполагаемых внешних целей, а для удовлетворения внутреннего требования духа, когда оставаться в прежнем положении станет так же нравственно невозможно, как физически невозможно не кашлять, когда нет дыханья. И к такому положению я близок и с каждым днем становлюсь ближе и ближе.
То, что вы мне советуете сделать: отказ от своего общественного положения, от имущества и раздача его тем, кто считал себя вправе на него рассчитывать после моей смерти, сделано уже более 25 лет тому назад. Но одно, что я живу в семье с женою и дочерью в ужасных, постыдных условиях роскоши среди окружающей нищеты, не переставая и все больше и больше мучает меня, и нет дня, чтобы я не думал об исполнении вашего совета.
Очень, очень благодарю вас за ваше письмо. Письмо это мое у меня будет известно только одному человеку*. Прошу вас точно так же не показывать никому [и моего письма].
Любящий вас
Л. Толстой.
257. М. Шатунову
1910 г. Февраля 23. Ясная Поляна.
23 февраля 1910 г. Ясная Поляна.
Письмо ваше очень порадовало меня. Помогай вам бог неуклонно идти по тому пути, который, как вижу, ясен перед вами. Разумеется, оставайтесь учителем и старайтесь, несмотря на препятствия духовенства, влиять на молодое поколение. Я не знаю деятельности, на которую бы можно было променять эту*.
Посылаю вам то, что я высказывал по вопросу о деятельности сельских учителей*.
Всегда буду рад общению с вами.
258. И. Д. Гальперину-Каминскому
1910 г. Февраля 24–25. Ясная Поляна. 25 февраля 1910 г. Ясная Поляна.
Илья Данилович,
Очень вам благодарен за присылку статьи о «Barricade»*.
Я вчера получил и прочел часть самых интересных отзывов. Да, это очень замечательное явление, и хотелось бы высказаться о нем*. Но дела так много, а сил и жизни осталось так мало, что едва ли удастся.
Больше всего поразило меня во всем этом удивительное соединение огромной эрудиции, большого ума, необыкновенного изящества языка, утонченной учтивости по отношению к противникам, с самым наивно грубым эгоизмом, ничего не видящим, кроме себя и своего сословия, с самым грубым невежеством по отношению основных и необходимейших для жизни каждого человека религиозно-нравственных понятий, тех религиозно-нравственных понятий, без которых при всех всевозможных аэропланах и величайшей утонченной игры артистов Théâtre Français и т. п. люди все-таки спускаются на степень почти животного. Особенно удивительно для меня при этом еще и то, что эти люди, как г. Бурже и другие во Франции в 1910 г., после Вольтера, Руссо и др., могут серьезно говорить про католицизм. Ничто яснее этого не показывает тот ужасный, в смысле не ума, а разума, и не блеска, а нравственности, [упадок], в котором находятся эти люди. В этой свалке для меня очевидно tous les moyens sont bons*. Католицизм – пускай мы знаем, что это грубый, бессмысленный, одуряющий народ, давно развенчанный обман, но он годен для нашей цели, давай его сюда.
259. К. П. Славнину
1910 г. Февраля 27. Ясная Поляна.
К. Славнину.
27 февраля 1910 г. Ясная Поляна.
Для того, чтобы ответить на ваш вопрос, мне нужно знать, что вы понимаете под словом «преступление»*. Если вы понимаете то, что признается таковым нашим правительством, то я не знаю и не хочу знать той глупой, грязной и преступной чепухи, которая называется этим правительством законами и неподчинение которой называется преступлением. Если же вы спрашиваете, заключается ли перед совестью и здравым смыслом всех мыслящих людей «наличность преступления» в напечатанных вами моих словах, определяющих сущность деятельности всех церковных богословов, не только русских, но и всемирных, то отвечаю, что преступление совершено не мною и не вами, а готовится к совершению всей той продажной ордой чиновников, которые из-за получаемого ими жалованья готовы не только вас посадить в тюрьму* вместе с тысячами томящихся там людей, но всегда готовы мучить, убивать, вешать кого попало, только бы получать аккуратно свое награбленное с народа месячное жалованье.
Извините, если, может быть, неточно отвечаю на ваш вопрос, но незатихающее негодование и ужас перед деятельностью царствующего в наше время Чингис-Хана с телефонами и аэропланами, облекающего свои злодеяния в форму законности, негодование это при всяком таком случае, как ваш, просится наружу.
С совершенным уважением
Лев Толстой.
260. Я. С. Пяшунину
1910 г. Марта 5. Ясная Поляна.
5 марта 10 г. Ясная Поляна.
Не советую никуда ездить. Миллионы живут, где родились, почему вам, одному из миллионов, нельзя жить на месте, а надо уехать!
Думаю, что во всяком месте можно жить хорошо и дурно. Тому, кто живет хорошо, везде хорошо, а тому, кто живет дурно, везде дурно. Думать, что от перемены места может жизнь стать лучше, большой соблазн.
Если человек так думает, то он будет ожидать улучшения жизни от перемены места, а о том, чтобы самому становиться лучше, не будет заботиться.
А улучшение жизни только в себе. Не советую никуда ездить, а жить, где живете, и работать над собою, чтобы себя исправлять. И стоит только перестать думать о Канаде и Америке, а заглянуть в себя – так и дома над собой работы много найдете*.
261. В. Ю. Шимановскому
1910 г. Марта 10. Ясная Поляна.
Леониду Шимановскому
для передачи В. Ш.
Милостивый государь,
Накануне дня получения вашего письма, разговаривая с моими друзьями о тех книгах, которые желательно бы было иметь в народной библиотеке, мы пришли к мысли о том, что одна из самых полезных таких книг и каких еще нету теперь, был бы энциклопедический словарь, составленный по предметам, наиболее важным и интересным для рабочего народа*, и вместе с тем составленный так, чтобы он был доступен простому, только грамотному человеку, давая ему возможность дальше и дальше образовываться по тем отраслям, к которым он имеет призвание или которые ему нужны.
Получив ваше письмо, я тотчас же подумал, что наилучшее, по моему мнению, употребление денег, о которых вы говорите, было бы составление такого народного словаря. Работа эта очень большая, требующая и большого труда, и внимания, и нынче, разговаривая с одним из вчерашних друзей, именно с Горбуновым, издателем «Посредника», мы решили, что хорошо бы было людям, интересующимся этим делом, составить кружок, который с общего согласия решал бы, что и как делать и как употреблять для этой цели пожертвованные деньги. Желательно бы было, если бы завещатель согласился на мое предложение, чтобы он от себя назначил бы человека, участвующего в этом деле. Дело это я себе представляю так: соображаясь с существующими энциклопедическими словарями, избирались бы только те предметы, которые нужны большинству народа и доступны ему, и переделывались и излагались бы в самой простой и ясной форме. Словарь этот выходил бы отдельными выпусками и постоянно в новых изданиях, все больше и больше совершенствуясь и удешевляясь. Подробности работы представляются мне довольно ясно, но описывать их в письме было бы слишком длинно. Кроме того, дело само покажет то, что нужно. Такое употребление пожертвованных денег, кроме того, что оно вполне удовлетворяет требованию жертвователя, чтобы дело было доброе и не противное правительству, удовлетворяет и тому требованию, чтобы деньги эти не употреблялись единовременно. Издание будет покрывать свои расходы и приносить доход, давая возможность улучшать и удешевлять все больше и больше издание этого словаря. Рад буду, если мое предложение будет вами принято, но вперед заявляю, что, кроме моих преклонных лет, я и очень занят и потому не могу отдать этому делу ничего, кроме моих советов, если они будут нужны, дело же должно быть поставлено так, чтобы оно шло и без меня*.
С совершенным уважением
Лев Толстой.
262. H. H. Гусеву
1910 г. Марта 18. Ясная Поляна.
Получил ваше последнее письмо, милый Николай Николаевич, и стараюсь, но не могу не огорчаться и об том, что все-таки я, живущий себе спокойно среди всех возмутительных условий роскоши и безопасности (хотя бы сглазить), все-таки я причина и страданий, и тяжелых испытаний любимых мною, таких хороших людей*.
Чувство мое о вас двоякое: вера в то, что вы перенесете испытание так, как вы, знаю, искренно пишете, готовитесь перенести, и страх за тяжелые минуты, часы, может быть (чего избави бог) месяцы горя, уныния и раскаяния в том, чему надо радоваться, а не раскаиваться.
Пожалуйста, если будет возможно писать мне, пишите всю задушевную правду, если хотите, мне одному. Как английская пословица говорит: что настоящее общение только вдвоем… Все наши домашние, включая Сухотиных, все вас очень любят и искренне опечалились вашим письмом. Но все-таки мне вы много ближе всех, и насколько мы близки к тому, чем хотим жить, настолько близки друг к другу.
В дурные минуты думайте о том, что то, что с вами случилось, это тот материал, над которым вы призваны работать. Мне, по крайней мере, эта мысль и чувство, вызываемое ею, всегда очень помогает.
Прощайте, милый друг, постараемся подняться на ту высоту, на которой безразлично – видеться или не видеться до смерти и сейчас умереть или через X лет. Подняться и держаться на этой высоте мне легче с моей старостью, чем вам с вашей молодостью, но все-таки вы можете с вашим – не умом – уму грош цена – а с вашим добрым, любящим и открытым на все лучшее сердцем.
Лев Толстой.
18 марта.
263. А. Воробьеву
1910 г. Марта 18–19. Ясная Поляна. 18 марта 1910 г.
Если бы жена ваша была согласна и вы надеялись бы обзавестись всем нужным для хозяйства, то деревенская жизнь на земле самая лучшая. Но то, чтобы быть в любви и согласии с женой, дороже всего, и потому если бы для того, чтобы уйти на землю, надо расстроиться с женой, то лучше оставаться в городе и дожидаться времени, когда можно будет переменить жизнь, никого не огорчая*.
264. Е. Озеровой
1910 г. Марта 19. Ясная Поляна.
19 марта 10 г. Ясная Поляна.
Боюсь, что огорчу вас, и очень сожалею об этом. Я не люблю стихов вообще. Трогают меня, думаю, преимущественно как воспоминания молодых впечатлений, некоторые, и то только самые совершенные стихотворения Пушкина и Тютчева. Ваши же стихи слабы, и не советовал бы вам этим заниматься*. Говорю то, что думаю. Пожалуйста, не имейте на меня за это недоброго чувства.
