Текст книги "Поле битвы — Москва"

Автор книги: Лев Пучков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

– Вот так ни фига себе... Какая длинная и правильно сформулированная фраза! Вася, что это? С наставления по инженерному делу списал, а потом пару суток зубрил?!

– Не, я в курсе, что это ты умный, а я погулять вышел. А ты отгадай!

– Угу... Маршрут движения?

– Ага.

– И просит «чеха»? То бишь чечена, на нашем жаргоне, а не уроженца Чехии?

– Правильно.

– Угу... Угу... Вася – ты перегрелся. Такой песни сроду не было!

– Сдаешься?

– Чего тут сдаваться? Нет такой песни, и все тут.

– А если есть – че дашь?

– Да что хочешь. С «боевых» куплю тебе ящик сгуща.

– Слово?

– Заметано!

– Годится, – Вася плутовато подмигнул и тихонько напел первые строчки «Тачанки»: «...Ты лети с дороги птица, зверь с дороги уходи...» Дальше надо?

– Ну, блин... Да, Вася! Вот это ты приподнялся на фольклоре...

Это Вася от москвичей подхватил, не иначе. Помните ту историческую августовскую потасовку, когда звания обмывали? После нее, как водится, все стали бурно мириться и брататься. Тут Вася познакомился и плотно пообщался с москвичами из отряда спецназа «Русь». Вот и подхватил. Он же у нас как то нерадивое чадо, ничему хорошему не научится, а тащит в дом всякую гадость.

Здесь не принято обзывать местных «зверьми». Есть масса других названий. Наиболее часто употребляемые: «нохчи», «чехи», «чичи». Ребенок – «чичик». Как будто птичка какая.

Это своеобразная закономерность. Когда годами «гостишь» на земле чужого народа, пусть даже он тебе враг по определению, поневоле проникаешься его бытом, традициями, приноравливаешься к жизненному укладу. Язык не повернется называть их «зверьми». Если они звери, а мы люди, почему они живут лучше? Грозный, понятное дело, разрушен, жители стали беженцами, многие бедствуют... Но посмотрите, как у них живут в селах. Хоромы у всех – загляденье. А какие у них здоровые и красивые дети! Детей очень много, растут они быстро, и растут не в детском саду, а на войне, в оккупационной зоне. Букварю они предпочитают предметы военной амуниции и твердо знают, кто им устроил такую развеселую жизнь и является их самым главным врагом...

В девяносто пятом – в первую чеченскую, я кормил армейской кашей десяти-двенадцатилетних подростков в осажденном Грозном, давал им солдатскую «подменку», чтобы было что носить. Вася тогда был на последнем курсе военного училища, тоже, по сути, ребенок...

Сейчас Вася вырос и возмужал. Те дети – тоже. Сейчас возмужавший Вася тех детей планомерно убивает – по графику СБЗ (служебно-боевых задач). Потому что те возмужавшие пацаны крадутся по ночам с оружием, чтобы отнять жизнь у других пацанов, которые в далеком девяносто пятом играли в войнушку на пустырях Саратова и Тамбова. Видимо, мстят. За то, что те пацаны ходили в нормальную школу. За то, что их города не бомбила русская авиация и артиллерия. За отсутствие в их городах и селах «зачисток» и «фильтров». Короче, за все хорошее, что сделали их отцы, выполняя приказ Родины.

Вот так все непросто. Что поделаешь – суровы законы войны. А поскольку это война и мы на ней фактически живем уже без малого десять лет, каждый здесь прекрасно понимает: воевать между собой могут только люди. Два мира, две цивилизации, застывшие в двухвековом противостоянии по обе стороны мутноватого Терека. Люди, цари природы. Бедные звери тут и рядом не лежали.

Поэтому нам, «тутошним», даже в голову не приходит называть чеченов «зверьми».

А москвичи, уроженцы пупа всея земли русской, почему-то называют. Между тем в Москве и Питере – полумиллионная чеченская диаспора. Успешно трудятся, зарабатывают немалые деньги – как и каким образом, это уже другой вопрос. Контролируют весьма прибыльные сферы бизнеса, повсеместно занимают хорошие позиции, с ними вынуждены считаться. Они сильные конкуренты: алкоголь не уважают, слово держат железно – умрут, но выполнят, Наши «большие» с ними лобызаются, заверяют: это, мол, там война, а тут у нас бизнес, совместные дела, нам как-то все эти местечковые проблемы до одного места...

В общем, непонятно, почему такое отношение. Скорее всего, просто привычка к двойным стандартам и ленивая столичная спесь. Где вы тут зверей увидели, ума не приложу! Взять, к примеру, славного отпрыска клана Дадашевых – Мовсара. Умница, отличник, чемпион каких-то там олимпиад, ангельское личико вполне даже славянского типа... Кто рискнет назвать такого мальчугана «зверем»? А как ловко гранату кидает и в люк сигает! Просто загляденье...

– А вот еще послушай...

– А может, не надо? У меня эти твои «падлы» и «л...дец» уже в печенках сидят!

– Не, это другое! Без «падл» и «п...деца». Это просто... эмм... задушевная лирика.

– Ну давай, раз задушевная.

– Вот:

Мы с психологом вдвоем

Очень весело живем.

Целый день тушенку жрем,

Наблюдение ведем.

Ночью я залягу спать,

Доктор будет весь дрожать.

Он боится – подползут

И башку ему снесут...

Да, мы с Васей уже сиживали в засаде, так оно и было. Он считает, что ночь – самая безопасная пора, если днем не засветил лежку и ничем не обнаруживаешь своего присутствия. Поэтому с наступлением темноты дрыхнет. Все равно, говорит, ты спать не сможешь, «труситься» будешь. И точно – не сплю, всю ночь боюсь. Кажется, что кто-то ползет, шорохи повсюду какие-то левые...

...Утром доктор ляжет спать,

А я буду сгущ сосать!

– Ну ты акын!

– Не понял... Куда?

– Не куда, а где. В казахской степи. Это такой степной менестрель, поэт, то бишь. Творит в сугубо утилитарном аспекте. То есть, что вижу, про то и пою. Типа: еду на коне, зад чешется, небо, мухи, степь...

– Да сам ты такой... О!

– Что еще?

– Концовка! Пришло вдруг...

– Типа – накатило?

– Ну да. Знаешь, как озарение...

– Да ну тебя на фиг с твоим озарением! Обещал лирику, асам...

– Да вот концовка – как раз лирика. Это про завтра, типа, как худший вариант. Мы же должны учитывать худший? Должны. Вот, слушай:

...Если нас не сменят к ночи,

Ловкий Вася жрать захочет.

Очень грустный он сидит

И в пустой рюкзак глядит.

Приходи к нам, моджахед,

Званым гостем на обед.

Мы наделаем котлет и рулет,

Отдадим родне скелет...

Гхм... Вот и все.

– Да, Вася...

– Рулет – это не который из теста, – аппетитно сглотнув слюну, уточнил Вася. – Знаешь, бывают такие мясные рулеты, но не в армии. На «гражданке» их жрут...

– Вася – это уже патология. У меня есть хороший знакомый – отличный психиатр...

– Ну, это с какой стороны посмотреть, – легковесно отмахнулся Вася. – К примеру, аборигены исполнили Маклахо-Миклуя...

– Кука, Вася, Ку-ка!

– Ну, Кука – без разницы. Исполнили, короче. И сожрали. На хрена, спрашивается? Харчей у них там хватало, Серега рассказывал, типа: рыба, бананы, птицы всякие, крокодилы и прочие кальмары.

Вот вопрос: на хрена? А потому что он был могучий и добрый. У них там было так по понятиям: кого сожрал, вся его сила к тебе переходит. А еще они печень ели у врагов...

– Вася! Откуда это у тебя? Ты же ведь не абориген!

– Да, я – нет, – Вася как-то неопределенно вздохнул. Мол – нет, а мог бы...

– Ну так и зачем тебе это?

– Это дико, да?

– Естественно.

– Мы их осуждаем, да?

– Да сто лет они нам не упали! Никто не осуждает – это их образ жизни. Это просто дико – и все тут.

– Вот... – Вася назидательно поднял вверх пальчик, призывая к вниманию. – Вот. В этом-то все и дело.

– В чем дело?

– В том, что это для нас дико. А для них это – образ жизни. Не понял?

– Ты мне будешь лекции читать?!

– Нет, не буду. Ты умный, это факт. Но они, аборигены, себя дикими не считали. Для них, думаю, было дико, что другие не ели людей. Это, типа, моветон, дурные манеры.

– Я рад, что ты запомнил такое замечательное словцо...

– Да хрен на то словцо. Тут суть важна. Мы и чечены – как те аборигены и европейцы. Что для этих норма – другим дико. И наоборот. Для нас дико: людей воровать, все подряд грабить, головы отрезать и кровная месть. Для них дико: водку жрать, слово не держать и что многие мужики забыли, что такое му-жиковское достоинство. Вот так.

Интересно... Далекий от замысловатых умствований Вася вдруг ударился в философию, на ровном месте, что называется, и думает едва ли не в унисон со мной. Я только что примерно в том же направлении мыслил. Что это – ментальная связь от долгого совместного проживания?

– Увы, Вася, вынужден тебя разочаровать. Ты ничего не открыл... Это вовсе не ново. Мыслящие товарищи давно об этом говорили. Чечены живут в своем родоплеменном, средневековом укладе. А мы, внуки бездарей, убивших и прогнавших в другие страны весь цвет нации, ушли на три столетия вперед. Вперед – это не значит к лучшему, просто ушли, и все тут. И все время навязчиво пытаемся подтянуть их средневековье под свою урбанистическую планку. Удивляемся, почему это они не хотят подтягиваться, негодуем, что их рутинная система оказывается сплошь и рядом жизнеспособнее нашей, и при этом забываем, что вот это неприятие и отторжение происходит уже лишь потому, что мы для них в первую очередь – оккупанты. Вот уже двести лет оккупанты. Ну и вот – результат мы видим. И еще, Вася...

– Что?

– Если бы чечены были аборигенами, они бы не стали есть федералов.

– Это почему?

– Ну, по крайней мере, подавляющее большинство федералов. Так, пару взводов бы употребили...

– Почему, почему?

– Потому что Кука съели, чтобы быть «...сильным, смелым, добрым – вроде Кука...». А среди нас таких очень немного. То есть почти поголовно все бы выжили.

– Ну, это понятно. Но Петрушина точно сожрали бы. А тебя – тем более. А я, тупой и мелкий, остался бы. Гы-гы... А я бы съел Мовсара.

– Ну, Вася... – я даже не нашелся, что и сказать. – Он еще молод, неизвестно, что из него получится.

– Он умный, – уверенно заявил Вася. – Он очень умный. Как ни крути – всех нас обманул. И тебя в том числе... кстати, ты человечину пробовал?

– Гхм-кхм... Вася, я что, похож на людоеда?! Вот ты сказанул!

– А Глебыч пробовал, – Вася плутовато подмигнул. – Скажи... Глебыч похож на людоеда?

Да, Глебыч... Ветеран Глебыч в Афгане был в плену и, судя по слухам, кого-то там ел. Но не так, как аборигены – чтобы приподняться, а просто потому, что хотел есть и вообще хотел выжить. Думаю, не всякий сумел бы – вот так. Подавляющее большинство людей предпочтут умереть от голода, но не станут есть особей своего вида. И вообще, компашка у нас подобралась еще та. Если каждого детально рассматривать, черт-те что можно выудить в «истории болезни»...

– Видишь, как все непросто, – Вася опять подмигнул. – Вроде бы, чего меня в аборигены понесло... А и в наше время, среди нас...

– Может, закруглим тему? – предложил я. – Ты вроде не голоден, а тематика какая-то кровожадная, просто в дрожь бросает.

– Давай закруглим, – легко согласился Вася. – Пока болтали, у меня тут опять пришло... Не-не, это точно лирика, я те отвечаю...

– Вася – в блокнот, – я был непреклонен. – За один сеанс три стиха подряд – я не вынесу. Передоз может наступить. Запиши, обработай, всякую дрянь вымарай – типа «падл» и прочих «п...цов». Потом зачитаешь.

– Годится...

Вася достал блокнот и принялся что-то прилежно нацарапывать, пыхтя от усердия. При этом он тихонько мурлыкал себе под нос какой-то фальшивый мотив и довольно жмурился – как кот, обожравшийся сметаной.

У Васи прекрасное настроение. Мы вроде бы при деле и в то же время отдыхаем. Не пришлось ползать на брюхе, выискивая место для лежки, все с неба в руки упало. Задание несложное, сиди себе и наблюдай.

Эта засада нужна нам скорее для себя лично, чем для дела. Никто всерьез не надеется, что удастся поймать Мовсара. Слишком уж умные у него кураторы – вон как ловко все устроили. Сидеть совсем сложа руки, в то время как по твоей вине получилось такое недоразумение, – нехорошо и стыдно, мы не так воспитаны. Иванов сказал, что шанс у нас – один из десяти. Безусловно, это очень немного. Но отказываться от предложения посидеть в засаде полковник не стал. Почему? Да просто все. Устраивая засаду, мы хоть как-то участвуем в ситуации, получаем минимальную возможность повлиять на дальнейшее развитие событий. Кроме того, как бы ни был мал этот шанс, он все-таки существует...

– Внимание...

Сначала я решил, что Вася собирается обнародовать свое очередное творение, и приготовился из вредности возмутиться. Но, глянув на коллегу, замер. Тон, которым разведчик призвал ко вниманию, был обыденный, но поведение его мгновенно изменилось. Вася весь насторожился, подобрался, как рысь перед прыжком, и, показалось мне, даже поджал уши!

Я лихорадочно обшарил взором сектор наблюдения и ничего, достойного вот этого самого внимания, не обнаружил. На сектор, если будет позволительно так выразиться, опускались сумерки, день неуклонно близился к вечеру. Через дом левее нашей усадьбы, на лавочке, заседали два деда, еще левее, в широком переулке, три женщины стирали ковер, значительно правее дедов, у восточного выезда, стайка ребятишек играла в «камешек» – что-то типа набивания футбольного мяча. Вася, маравший что-то в блокноте, каждые две минуты привычно поднимал голову – я бы даже сказал, рефлекторно, по въевшейся в кровь привычке, – и бегло озирал окрестности. Но видел-то он то же самое, что и я! И по какому же поводу «внимание»?

– Западный въезд, взлобок.

– Ну.

– Справа двадцать – кусты, переходящие в посадки.

– И?

– Там кто-то есть.

Кусты как кусты. Отсюда – более двухсот метров, видно плохо, закат отсвечивает. Ничего я там не рассмотрел, но настроение разведчика мгновенно передалось и мне: сердечко забилось быстрее, кровь самую малость шибанула в виски, показалось вдруг, что закат не просто багров, а вполне кровав...

– С чего ты взял, Вася?

– Верь мне, доктор. Там кто-то есть. И он не просто сидит, а наблюдает за селом...

* * *

– Значит, говоришь, моджахед при свете не гуляет?

– Да какой свет – сумерки уже. Через полчаса стемнеет.

– Не показалось?

– Да нет, есть там кто-то.

– Что-то не вижу ничего...

– Да сумерки же... Потом, я тоже не вижу. Там просто кусты шевелятся. А ветра нет – тихо. И пару раз блеснуло.

– Ну так за чем дело стало? Давай, поделись.

Вася достал рацию, накрылся плащ-палаткой и тихонько пробубнил:

– Третий – Пятому.

– На приеме.

– Готовность номер один.

– Шутишь?! – обычно невозмутимый голос Петрушина дрогнул от неожиданности.

– Нет.

– Подробнее?

– Позже.

Трехсекундная пауза. На том конце радиомоста переваривают информацию.

– Ладно. Пошли на вторую.

– Понял. До связи...

– Зачем накрывался? Триста метров, в селе шумят, можно в голос болтать.

– Да так... Привычка...

Через пару минут на взлобок выехала пятидверная белая «Нива». Притормозила на миг – приняла на борт возникший из кустов серый силуэт и неторопливо стала спускаться по дороге к селу.

– Вопросы?!

– Ну что сказать... Глазастый ты, Маугли. Одно слово – лесовик...

«Нива» так же неспешно прокатилась по центральной (и единственной) улице и встала у «нашего» подворья.

– Есть! – тихонько взвыл Вася.

Честно говоря, не ожидал. Ладно – наблюдатель. Тут, вообще, немало таких типов, которые, прежде чем куда-то заезжать, десять раз проверятся. Работа у людей такая, приходится приезжать в сумерках да крутить головой на все триста шестьдесят. Не будешь крутить – отрежут.

Нежданные визитеры выбрали очень удачное время, видимо, люди опытные. Сумерки – время призраков. Вокруг серые тени, силуэты расплываются, все кажется эфемерным и нереальным. Приборами еще пользоваться нельзя, а в бинокль уже мало что разглядишь. Вот и мы мало что увидели: от «Нивы», один за другим, отделились четыре силуэта и исчезли в калитке. И все.

– Ну? – Вася опустил бесполезный бинокль и требовательно уставился на меня.

В переводе на общечеловечий: благоволите, коллега, стремительно проанализировать ситуацию и выдать единственно верный в данном случае прогноз. Мовсара мы не идентифицировали – сумерки, кто такие, вообще – непонятно, по какому поводу – тоже. Вот сиди и думай вслух. А я буду, как обычно, досадливо морщиться и торопить, обрывая на полуслове твои лихорадочные рассуждения.

– В ружье! – безапелляционно заявил я. – Пусть все бросают и летят сломя голову на вторую позицию.

– Думаешь? – Вася был заметно обескуражен. Он уже приготовился к полемике.

– Пятьдесят на пятьдесят, – пояснил я. – Если он – приз в студию. Если нет – извинимся перед ребятами, и все тут. От того, что они обругают нас последними словами, мы не умрем. Привыкшие ужо.

Мы не по первому варианту – в дом ломимся, в случае неудачи сохраним позицию... А если он, а мы не сообщим?! Кроме того – наблюдатель. Зачем сидел, кому смотрел?

– Логично, – одобрил Вася. – Наблюдателя взяли, значит возвращаться не будут. Транспорт не разворачивали, будут двигаться дальше по улице, через восточную окраину. Да, оптимально – перехват за селом, второй вариант. Ну что, шуметь?

– Давай.

– Третий – Пятому, – Вася все-таки опять нырнул под плащ-палатку. Привычка – вторая натура.

– На приеме Третий.

– Ну все – поскакали.

– Ты уверен?!

– Второй вариант.

– Значит, не уверен?

– Садитесь за восточной окраиной. Как договорились. Принимайте белую «Ниву», пятидверную. Мы возьмем запад. Как понял?

– Понял. Пошли на третью.

– Понял. До связи.

Вася сунул рацию в кармашек «разгрузки» и принялся деловито проверять экипировку.

– Доволен? – я продолжал следить за усадьбой, готовиться буду, когда Вася закончит.

– Угу, – ноздри разведчика возбужденно трепетали – наконец-то пришло время действий!

– Хочешь, настроение маленько приспущу?

– Зачем?!

– Да так, для профилактики.

– Потому что вредный?

– Нет, потому что «головастик». И потому что ваш с Петрушиным любимый принцип «стрелять, потом смотреть – кто» не всегда хорош. Как, например, в данном случае.

– Ну вот, началось, – Вася недовольно шмыгнул носом. – Что там у тебя?

– У меня там две равновероятные версии. И обе имеют право на существование.

– Ну давай, валяй.

– Я полагаю, не надо доказывать, что не только мы одни в курсе, что тут проживает родня Мовсара...

– Короче!

– Короче... А вдруг это местная «безопасность» из Грозного, или просто менты из того же соседнего села?

– Не понял... А чего им тут?

– А чего нам тут? Да просто так прикатили. Вдруг наобум наткнутся на Мовсара, который захочет навестить семью? На худой конец – «профилактическую» беседу провести, в надежде, что родственники что-то знают о его планах и ненароком «сольют» информацию.

– А наблюдатель? – молниеносно отреагировал Вася.

– А чье село, забыл? Мало ли что? Вдруг Мовсар точно здесь, да не один, а под прикрытием своих «покровителей». Вломишься сразу, без разведки – попадешь в историю. Так что, думаю, наблюдатель в любом случае по делу – кто бы это ни был.

– Так... – Вася сурово вздохнул и наморщил лоб. – Так... ну, наши их, сто пудов, с ходу валить не будут. Их много, наскочат хором, двадцать стволов наставят...

– А мы?

– А что – мы?

– Хм... А ты сказал, что мы возьмем запад.

– Ну, сказал...

– Вдвоем?!

– Да мало ли что я сказал! Они же в любом случае поедут вниз – транспорт стоит носом на восток, наблюдателя с западной сняли...

– А что мешает им развернуться и ехать обратно?

– Но зачем?

– А в этой ситуации все пятьдесят на пятьдесят. Или Мовсар есть, или нет. Или Петрушин с резервом просто так прогуляется, или по делу. Согласен?

– Ну, допустим...

– Вот. В селе два выезда. Или вниз, или обратно. А если это менты или безопасность, им лучше всего не ехать дальше, а возвращаться – ближе так. Согласен?

– Согласен. А тачку не развернули – потому что вниз быстрее разогнаться, если вдруг напорются на засаду.

– Видишь, какой ты сообразительный.

– Вижу. Вот это ты вредный, доктор...

Вася озабоченно нахмурился и на пару минут впал в прострацию. Оценка непредвиденных изменений в обстановке.

Вредный я, вредный. Проблему подкинул. Если это Мовсар в гости прикатил, могут остаться ночевать. Или, как минимум, будут ужинать. Это не менее часа. Если «безопасность» или менты, беседовать могут с полчаса и далее. А минут через двадцать окончательно стемнеет.

Если визитеры не захотят ехать к Петрушину, а развернутся, как я предсказывал... Что мы увидим? Мы увидим только фары, даже без всякого силуэта. В данном случае проще всего махнуть полторы сотни метров по директрисе – темно, не заметят, – и выпустить по фарам пару «мух». У нас тут лежат четыре штуки, на случай непредвиденных осложнений. А потом подойти, посветить фонариками и посмотреть – не было ли там Мовсара.

Но проще – не значит правильнее. Мы так делать не будем. Потому что Мовсар нам нужен живым: кое-кто желает с ним плотно побеседовать. Кроме того, после выдвижения моей версии мы не уверены... А вдруг там точно: менты или «безопасность»? То-то будет весело, если мы завалим четверых сотрудников!

Вася нащупал в кармашке рацию и вопросительно посмотрел на меня.

– Хреновая идея, – я покачал головой. – Спалим всю операцию.

– Да, это точно, – согласился разведчик, даже не требуя объяснений. – Не, это я так – рука дернулась...

Объяснения не нужны, работаем вместе давно, понимаем друг друга с полуслова. Ну, сообщим мы, Иванов запросит, нет ли в Тхан-Юрте сотрудников. С ходу ведь не ответят (если вообще ответят), будут проверять по инстанциям, запрашивать информацию. И сразу станет ясно, что в Тхан-Юрте что-то затевается. Эфир могут слушать нехорошие товарищи, так что...

– Ну и как нам теперь?

Поскольку я ничего хорошего не придумал, взял паузу – поразмышлять. А спустя минуту пришлось размышлять примерно над тем же вопросом, но уже на другую тему. И размышлять очень быстро...

* * *

В калитке «нашей» усадьбы возник серый силуэт и растворился в «Ниве». Сел, стало быть. Двигатель машины негромко заработал. Хлопцы собрались уезжать? Ну куда же вы так быстро?!

– Вот это жопа! – нервно бормотнул Вася. – Петрушину еще пилить и пилить...

Ай да стратеги! Все рассчитали, а это не предусмотрели. Теперь уже неважно, куда они поедут – вверх ли, вниз... А если там действительно Мовсар?

– Пошли, что ли? Там один, справимся! – выпалил Вася. – Пошли?

– Но остальные могут в любой момент выйти...

– А могут выйти спустя пару минут. Сразу ведь не вышли, значит, болтают еще. А нам как раз всего-то две минуты нужно.

– Ладно, пошли. Как ты это видишь?

Вася за восемь секунд растолковал мне, как он это видит. Затем он по рации сообщил Петрушину, что наши «гости» в любой момент могут улизнуть и мы собираемся этому воспрепятствовать. Петрушин тихо выругался, но комментировать ситуацию не стал. После этого мы тихонько начали выдвижение, взяв только личное оружие – «тяжелую» экипировку всю оставили.

Метров двадцать от своего бугра мы ползли по-пластунски, потом Вася скомандовал – перешли на получетвереньки. Как только достаточно спустились вниз и перестали видеть белеющее пятно «Нивы», поднялись и рванули во все лопатки к линии домов – я спереди, Вася сзади, прилипнув ко мне, наподобие этакого самоходного рюкзака. На пятки, между прочим, ни разу не наступил – нас, военных, учат не только строем, в ногу, ходить, но и бегать таким же макаром.

Проскакав иноходью эти триста метров, я обильно вспотел, запыхался и, приблизившись к первому от директрисы переулку, не сразу обнаружил, что Васи со мной уже нет. Ага, вон он – у следующего переулка, метрах в двадцати от моего, мелькнула какая-то расплывчатая невнятная тень.

– Это может быть сотрудник! – негромко напомнил я тени.

– Да не тупой, понял, – тихонько ответила тень и исчезла совсем.

Ну все – вперед. Быстренько прошагав по переулку, я сбавил темп до прогулочного шага и ступил на проезжую часть улицы. Слева – деды, еще левее чеченская дама гонит по улице заблукавшую корову, из переулка напротив доносится негромкий говор стирающих ковер женщин, ребятишки справа, значительно дальше... А вот я, еще один вечерний гость чеченского села. Оружие на плече стволом вниз, руки свободно болтаются вдоль бедер: типа, мирный в доску, что такое стрелять – совсем не знаю... Сердечко скачет в груди, как мотопомпа, в голове виртуальный Вася Крюков злорадно пыхтит:

– Ага, головастик! Вылез прямо водиле в сектор. Ствол в горизонт будешь выводить полчаса, ты же у нас криворукий! Тут тебя и заколбасят к чертовой маме...

Стекло на правой передней двери «Нивы» медленно поехало вниз. Отреагировал, стало быть. Господи Иисусе – если что, авансом, прости дурному чаду своему все прегрешения в общем и вот эту глупость в частности...

– Эй! Ты зачем зыдэс? Кому ходиш?

Это один из дедов с лавки – через дом отсюда. Действительно, чего это я? Кому хожу и зачем здесь? Сидел бы себе в отделе, сводки перелистывал...

– Салам, аксакалы! Тут друзья подъехали, хочу сообщить кое-что...

А сам – топ-топ, через дорогу, вот она, «Нива», черный провал раскрытого дверного окна стремительно расширяется... И теперь видно, что водила лежит в кресле, мирно откинув башку на подголовник, рот разинут, как будто зевнул и застыл в таком положении... На коленях водилы мирно шипит рация. А через приоткрытую левую дверь маячит озабоченная моей медлительностью физиономия Васи. Как махнул через улицу, как подобрался? Деды и не шелохнулись. Одно слово – тень.

Обогнув «Ниву», я выпал из сектора дедов и, оказавшись лицом к лицу с прилипнувшим к воротам Васей, облегченно вздохнул. Добрались-таки! Во дворе трое, перевес в единицу, но здесь Вася. Вася эквивалентен отделению хорошо обученных бойцов. То есть сейчас нас вроде как девять. Можно работать.

– Жив? – мотнул я головой в сторону водилы.

– Обижаешь!

– Рация...

– Не успел. Даже к лицу не подносил... Все, что слева, – твое. Пошли...

Это уж как обычно. Если ты не левша, левый сектор значительно удобнее для контроля, его поручают более слабому члену группы. Пошли...

Во дворе пусто. Ни собак, ни людей. Просочившись под высоко расположенными и наглухо закрытыми окнами, на цыпочках вошли на крылечко...

– С ходу не валить, я буду говорить, а ты следи за руками, – на всякий случай напомнил я...

...И мы с ходу вломились в дом. Надо бы, конечно, провериться, но сейчас гораздо важнее не упустить преимущества фактора внезапности.

Уже в прихожей в нос с разбегу шибанул острый запах бензина, из зала слышался негромкий говор и какое-то странное мычание. В секунду миновав прихожую, мы ввалились в зал и застыли по обе стороны от дверного проема. Я справа, Вася слева.

На огромном персидском ковре с высоченным ворсом, сбившись в кучку, сидели шестеро. В полумраке комнаты можно было разобрать, что это дед, две женщины среднего возраста и три девчонки едва старше десяти лет. Руки у всех были крепко связаны за спиной, рты залеплены какими-то полосами, типа широкого упаковочного скотча. Ковер был насквозь пропитан бензином, на свободном от ковра полу виднелись богатые лужи, тут же валялись две пустые двадцатилитровые канистры. Воняло так, словно внутри цистерны бензовоза, – воздух был до предела насыщен ядовитыми парами топлива, вдохнув пару раз, я почувствовал сильную резь в глазах и едва не закашлялся.

Люди ерзали на полу, тихо мычали и надрывно чихали – надышались уже, одна девчонка, по-моему, совсем задохнулась, глаза у нее были навыкате, жутко белели в темноте.

У распахнутого окна, выходящего на тыльную сторону двора, стоял одинокий бородатый красавец. А может, не красавец и вовсе даже рябой – темно, черты лица смазаны, но выглядел очень даже солидно, одет в камуфляж... Стрелять он не собирался: автомат за спиной, кобура пистолета на поясе застегнута. Поэтому Вася, памятуя о моих раскладах, сразу взял его на мушку, но валить не стал. А зря...

В руке бородатый держал какой-то небольшой предмет. Видимо, надо было сразу валить, как заскочили, и хрен на те расклады... А спустя секунду уже было поздно.

Бородач высек огонь – теперь стало понятно, что это зиповская зажигалка, и с какой-то нездоровой веселостью посмотрел на нас с Васей.

– Не понял... – озабоченно пробормотал Вася. – А почему – один?

Теперь валить нельзя. Упадет бородач, зажигалку уронит... И действительно – почему один?!

В ту же секунду я ощутил прикосновение холодного ствола, который уперся мне под левое ухо.

– Стой спокойно. Ствол опустил, быстро!

Я тихонько скосил взгляд влево и увидел, что Вася в таком же положении, только ствол – справа. Как же так, Вася?! Ты же не собака, чтобы твое феноменальное чутье напрочь забилось от бензиновой вони!

– Мирза длинный тон дал, – зачем-то объяснил нам веселый бородач. – Сигнал – чужие... Вы его убили?

– Жив, – не смея пошевелить головой и медленно опуская ствол, доложил я. – В отключке.

– Молодцы, – похвалил бородач. – А я вас знаю. Вы те самые «следки». У нас запись есть. Вы чего тут делаете?

Я осторожно пожал плечами и не нашелся, что ответить. Слева послышался протяжный Васин вздох, полный затаенной ненависти. Как ответить? Минуту назад думали, что вас пасем. А сейчас стоим под стволами, смотрим на ровный огонек зиповской зажигалки и готовы застрелиться от досады. Вот это попали так попали...

– Ну ничего, разберемся, – владелец смертоносной зажигалки не стал настаивать на ответе, только мотнул бородой в нашу сторону и буркнул: – Давай, даггара[7]7
  Как следует, от всей души (чеч.).


[Закрыть]...

В ту же секунду на мой многострадальный череп обрушился страшный удар. И без того темная комната напоследок плеснула в лицо кромешной чернотой, и мир вокруг перестал существовать...