Текст книги "Море ясности"

Автор книги: Лев Правдин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)

НА ТОМ КОНЦЕ ТРОПИНКИ

Володя знал, что на другом конце этой тропинки должен стоять дом. Но он все шел и шел, а никакого дома ему не попадалось.

Он впервые оказался один в тайге, и ему ничуть не было страшно. Розовая старушка была права, и Катя была права – они обе говорили, что хорошему человеку в тайге бояться нечего.

Володя шел совершенно один и ничего не боялся – зяачкт, он вообще-то хороший человек.

Белая собака жила полной собачьей жизнью. Радуясь свободе, она рыскала вокруг, разрывала лапами мох и громко фыркала.

Володя и не заметил, как тропинка оборвалась, словно заросла зеленым мхом и какой-то таежной травкой с темно-зелеными и красными блестящими листочками.

Но даже и теперь он не испугался, ему было просто интересно, куда это так сразу делась тропинка? Как в сказке: была-была, да вдруг и пропала.

Вокруг стояли молоденькие елочки, некоторые так малы, что их не сразу и разглядишь. Таких он еще не встречал. А немного поодаль расположились, совсем уже по-сказочному, темные великаны – ели. Они широко раскинули свои ветки, похожие на мохнатые лапы, а с них свешиваются серые космы мха, такие длинные, что достают до земли. И очень непрочные: если потянешь – сразу рассыпаются.

По золотому стволу снизу вверх пробежала пестрая птица. Володя не знал, какая это птица, а она сама подсказала: остановилась и длинным клювом начала долбить кору. Дятел! Сразу видно.

А вот белку он узнал. Она сидела на еловой ветке, с любопытством посматривая на Володю блестящими черными глазками. Подбежала собака и сейчас же облаяла ее. Белка ничуть не испугалась, она быстро протрещала что-то, наверное, очень обидное для собаки, потому что та сразу притихла и уткнулась мордой в мох.

Но тут Володя заметил, что приближается вечер, и забеспокоился. Он не знал, как зовут собаку, Конников никак ее не назвал, поэтому пришлось придумать ей кличку. Она белая, значит, Белка.

– Белка! Белка! – позвал он, и собака сразу же подбежала к нему.

Взяв ее за ошейник Володя сказал:

– Ищи.

Белка посмотрела на него и повиляла хвостом. Ничего он от нее больше не добился. Тогда Володя испугался. В тайге стояла тишина, только бодро посвистывала какая-то, должно быть, маленькая неугомонная птичка. И сколько ни слушай – ничего больше не услышишь. Даже деревья не шумят.

Не выпуская ошейника, Володя пошел куда глаза глядят. Шел он не очень долго, пока не почувствовал запаха дыма. Он только никак не мог сообразить, с какой стороны он доносится. А тут Белка вдруг рванулась, залаяла и кинулась в чащу. От неожиданности Володя выпустил ошейник. Он побежал на лай и увидел, что ему надо было. Это было именно то, из-за чего он и пустился на поиски.

Дом, который он искал, стоял среди очень маленькой, круглой, как блин, золотой лужайки, и около дома сидел художник Снежков. Это был именно он, и никто иной. Володя притих, сжался и долго смотрел на Снежкова.

Тот, в красной клетчатой рубашке и меховом расшитом шелком жилете, сидел на низеньком складном стульчике. На коленях у него был этюдник. Художник писал сосны и бледное, чуть тронутое вечерней позолотой небо, просвечивающее сквозь стволы и кроны сосен. Неподалеку дымил костерок-дымарь, отгоняя комаров.

Белка, прыгая вокруг Снежкова, не лаяла, а только тыкалась носом в его спину, колени, бока и восторженно повизгивала, а Снежков отталкивал ее локтем и что-то негромко приговаривал. Сразу видно, что они давно знакомы.

Потом Белка кинулась к Володе и залаяла. Тогда Снежков увидел какого-то незнакомого мальчика и спросил:

– А ты откуда такой взялся?

Володя вышел на полянку, вытянулся и, прижимая руки к бокам, двинулся к Снежкову. Подошел и сказал:

– Я взялся из Нашего города.

– Из Нашего города? – художник поставил на траву свой этюдник. – Как ты сюда попал? С кем?

– Я приехал на плоту. С Конниковым. А мама после прилетела на вертолете.

– Ага… Ничего я не понимаю. Какая мама?

– Моя мама. Я из дома убежал, она меня искала, а я вас искал…

Выслушав все это, художник резко взмахнул рукой, словно отгоняя от себя комаров.

– Вот что: давай все сначала. Тебя как зовут?

Володя ответил. Снежков сразу притих.

– Вечканов? – шепотом повторил он. – Дальше можешь не объяснять.

И, обращаясь почему-то к собаке, он взял ее морду обеими руками и добавил:

– Вот какие у нас дела…

Потом, оттолкнув собаку, он подбежал к Володе.

– А почему Вечканов?

Приподняв плечи, Володя усмехнулся—почему? Как это взрослые иногда не понимают самых простых вещей.

– Такая фамилия, – объяснил он.

– Чья фамилия?

– Наша. Моя и мамина.

– Ага, – пробурчал Снежков и о чем-то задумался.

Потом он несмело глянул на Володю и осторожно спросил:

– А другой фамилии у вас не было?

– А зачем нам другая? – удивился Володя. Если у человека нет отца, то какая же у него может быть другая фамилия? Он хотел все это объяснить Снежкову, но тот уже и сам все понял.

– Значит, вы так и живете вдвоем с мамой? – спросил он.

– Так и живем.

Этот простой ответ особенно разволновал Снежкова. Он для чего-то застегнул на все пуговицы свою расшитую безрукавку и, снова растегивая ее, шепотом спросил:

– Скажи ты мне вот что… Этот у вас там такой с черными волосами…

Он так покрутил над своей головой растопыренными пальцами обеих рук, что Володя сразу понял, о ком идет речь.

– Ваоныч?

– Кто он?

– Он художник.

– Никогда не слыхал.

– Его фамилия Бортников.

– Бортников? Знаю. Он что у вас?

– Ничего. Просто в нашем доме у него мастерская. А живет он в другом месте. У своей жены, в норушке на горушке.

– А мама? Она где?

– На кордоне.

– Здесь, на кордоне?

– Да. Разговаривает с Конниковым…

Володя с готовностью отвечал на все вопросы. А как же иначе. Снежков должен все знать о нем, о маме, обо всем. Но вопросы налетали на Володю, как комары. Он еле успевал отбиваться от них. Наконец ему надоели и вопросы, и комары. Тогда он сам спросил, поглядывая на дом:

– Вы тут всегда живете?

Снежкова комары почему-то мало беспокоили. Он стоял перед Володей, засунув руки в карманы, и о чем-то думал.

– Нет, – ответил он, – не всегда. Я живу в Северном городе, а здесь работаю.

Тут он и сам, должно быть, заметил, что комары одолевают Володю. Он крикнул:

– Беги в дом, пока они тебя совсем не сожрали!

И, подхватив Володю, он побежал с ним к своей избушке.

САМЫЙ ГЛАВНЫЙ ВОПРОС

Это была настоящая берлога бродяги, следопыта и художника. От бревенчатых стен шел знакомый запах смолы и сохнущего дерева. Точно так же пахло в спальне деда, где вырос Володя. И здесь было такое же огромное светлое окно. Из этого окна видны обрыв, сосны на обрыве, сквозь которые просвечивали небо, и река, и заречные высокие горы, и дремучая тайга.

На большом столе у окна в беспорядке свалены такие немыслимые ни в каком другом доме вещи, как охотничий нож с ручкой из оленьей ноги, чучело белки, не совсем еще законченное, тюбики с красками, пустые и набитые патроны, желтоватые искривленные корни какого-то растения, огромные шишки и еще многое другое. Посмотришь – дух захватит.

А самое главное – тут же на столе сидел огромный ручной ворон с белым клювом. Ворон что-то клевал из чашки. Увидев Володю, он злорадно гаркнул: «Ага!» и, подпрыгнув, подлетел поближе. Усевшись на самом краю стола, он так строго поглядел своими черными глазами, как будто спросил:

– А тебе тут что надо?

Володе сделалось не по себе, он попятился к двери, но Снежков сказал:

– Не бойся.

– Да я и не боюсь, – ответил Володя, досадуя, что он с первых же шагов так оконфузился. Что теперь о нем Снежков подумает?

– Его все боятся, – рассказывал Снежков. – Это таежный колдун. Его зовут Тимофей Тимофеевич. Видишь, как он посматривает на тебя.

Ясно, что ничего хорошего Снежков не мог подумать, иначе не стал бы рассказывать таких сказок.

– Колдунов не бывает, – хмуро проговорил Володя. Но он тут же забыл о своем промахе.

На полу, прислоненные к стене, стояли этюды, эскизы на холсте, на фанере и просто на картоне. Некоторые из них висели на стенах.

На всех этих полотнах была нарисована тайга: стрельчатые сосны, ели над рекой, сосны, поваленные бурей, штабеля бревен. Было и несколько портретов. Володя догадался, что здесь нарисованы охотники и лесорубы. Но его внимание привлек один портрет, который висел над столом. На нем нарисована девушка, немного похожая на маму, когда она была еще любимой сестрой Валей. Заметив, что Володя разглядывает именно этот портрет, Снежков поспешил отвлечь его внимание.

– Вот, смотри, веера какие к стенам прибиты, это все глухариные крылья, а это хвосты. Верно, здорово?

– Огромные какие! – отозвался Володя. – А раньше вы лучше маму рисовали…

– Видишь, медвежья шкура на топчане? Очень мягкая. Я на ней сплю.

Он вдруг подхватил Володю и посадил его на свой топчан и сам сел рядом.

– Ну, как?

– Ничего. Как перина.

– Хочешь, я ее тебе подарю?

Он еще спрашивает! Еще бы – медвежья шкура! Сколько найдется на свете мальчиков, имеющих медвежью шкуру? Тут и спрашивать нечего.

Подавляя восторг, Володя осторожно ответил:

– Как хотите.

– Считай, что она твоя!

Снежков взял Володину руку, положил ее на шкуру и сверху, для верности, прихлопнул ее своей горячей ладонью.

– Этого медведя вы сами убили?

– Это мы вместе с Конниковым. Он возражать не будет, не сомневайся. Этот медведь ему заметку на лице сделал.

– Я видел. А вы его спасли от верной смерти…

– Конников рассказывал?

– Конников.

– Очень его просили… А еще что он про меня рассказал?

Глядя на портрет, напоминающий маму, Володя проговорил:

– Все он рассказывал. А на том портрете, который находится у нас, вы написали: «Любимая сестра Валя».

– Да? Это, понимаешь, очень интересно. Ты вот куда еще посмотри. Это рога сохатого.

– Здоровые какие!

– Хочешь я тебе подарю эти рога?

– Как хотите…

– Забирай. Мне для тебя ничего не жалко. А потом когда-нибудь пойдем с тобой в тайгу и еще, может быть, найдем.

– Ага! – закричал Тимофей Тимофеевич и, подпрыгнув, уселся над самым топчаном, на широкой лапе сохатиного рога.

Пронзительный взгляд его черных глаз смущал Володю. Смотрит и смотрит, как самый главный хозяин.

– Ты его боишься? – спросил Снежков.

Володя неуверенно возразил:

– Очень надо…

– Не хвались. Он, знаешь, как долбанет тебя своим клювом!

– А кто его боится-то! – вспыхнул Володя в поднял руку.

Ворон широко разинул клюв и зашипел, думая, что Володя очень испугался. А он как раз и не струсил. Он никогда не трусил, если противник вместо того чтобы немедленно нанести удар начинал запугивать. Скверная это привычка. Она-то и подвела Тимофея Тимофеевича.

Пока ворон шипел, Володя изловчился да так его толкнул, что тот свалился прямо на топчан. Но он тут же захлопал крыльями, запрыгал и взвился под самый потолок. Страшно ругаясь на своем вороньем языке, он забрался на печь, уселся на трубе и уже больше оттуда не вылезал. Так и сидел все время в темноте, поблескивая глазами и пощелкивая своим белым клювом.

Тут Володя вспомнил, что он еще не сказал Снежкову самого главного:

– Знаете что, я буду космонавтом, когда вырасту…

– Это хорошо, – одобрил Снежков.

– И еще художником. Чтобы там все нарисовать. На Луне или на Марсе.

– Это ты сам придумал? – спросил Снежков с удивлением.

– Это придумали мы с Венкой.

– Венка – это кто?

– Это мой друг.

– Ты будешь первым космонавтом-художником. Ох, какой ты, оказывается! Замыслы у тебя чудесные. Как это у тебя получилось?

– Знаете, у меня был дедушка?

– Знаю. Мастерище был великий!

– Он говорил: самое распрекрасное место без человека ничего не стоит.

– Хороший был человек твой дед. И говорил он хорошо и все отлично делал. Уж он-то умел украшать жизнь!

Ворон так и сидел на своей трубе и поглядывал: как бы еще не попало.

– Колдун! – презрительно сказал Володя.

Он встал и подошел к столу, над которым висел портрет «любимой сестры Вали».

– А ты молодец, – задумчиво проговорил художник. – У тебя замыслы хорошие, и ты в самом деле ничего не боишься…

Только он это сказал, как Володя по-настоящему испугался. Его испугала собственная отвага, а может быть, не отвага совсем, а отчаянье, с которым он неожиданно для себя задал свой самый главный вопрос.

– Вы кто: отец мне или нет? – спросил он, глядя прямо в глаза «любимой сестры».

Он долго ждал ответа. Так долго, что даже устал ждать, пока наконец услышал охрипший от волнения голос Снежкова:

– А ты маму об этом спрашивал?

– От нее не добьешься толку.

– Ага! – издевательски гаркнул Тимофей Тимофеевич из темноты. – Ага! Прижало тебя! Будешь толкаться? Будешь обижать черного ворона – лесного колдуна? Ага! Ага! – гаркнул ворон и щелкнул клювом.

– Хочешь, я тебе Тимофея Тимофеевича подарю? – спросил Снежков отчаянным голосом. – Он совсем ручной, и ты с ним отлично поладишь. Тем более, что у него перебито крыло и он от тебя далеко не улетит. Характер, верно, у него не особенно хороший, но ты его укротишь. Ты настойчивый и сильный. Хочешь, я подарю его тебе?

– Ничего мне от вас не надо, – нахмурился Володя и, как будто бы не ему дарили, а он сам щедро одаривал всех, проговорил:

– И шкуру свою забирайте, и рога, и эту птицу.

Снежков прикрикнул:

– Не смей обижаться на меня!

– А я и не обижаюсь, – горячо задышал Володя, – очень надо.

Снежков подошел к нему и сказал:

– Понимаешь, да ты только пойми! Не могу я ответить на твой вопрос, пока не поговорю с мамой. Ведь это все она решить должна. Все будет так, как захочет она…

– Ну, ладно, – вялым голосом утомленного человека проговорил Володя, – я пойду.

Снежков встал и положил руку на его плечо.

– Подожди. Самое главное, знаешь, что? Самое главное вот что. Я, понимаешь, хочу, чтобы ты был мой друг, на вечные времена. Чтобы ты был мой сын, а я твой отец… Как ты на это смотришь?

– Она даже слышать про вас спокойно не может!

– Да ты пойми, что это очень хорошо! Это отлично! – воскликнул Снежков так радостно, что Володя растерялся. Что же хорошего, если человека ненавидят?

– Она мне не позволяет и думать-то про вас!

– Отлично! – ликовал Снежков. – Ты только скажи свое слово, а мы с тобой все пересилим-победим.

Он забегал по комнате, захлопал дверцами шкафа, ящиками стола, как будто в избушку ворвался ветер и закрутил все, что попалось на его пути.

– Ты пока посиди здесь… Вот, смотри, еда! Вот тут картинки всякие: захочешь – посмотри! У тебя есть медвежья шкура: захочешь – ложись!..

– Ага! – проскрипел Тимофей Тимофеевич, блестя в темноте черным глазом.

Володя воскликнул:

– Я ничего не хочу без вас. Я с вами! Подождите!

ВСТРЕЧА

Все, что было дальше, промелькнуло, как в кино. Вот они выбежали из дома. Белая веселая собака подпрыгнула на крыльце и, повизгивая, залаяла от радости. Снежков проговорил:

– Лучше бы ты остался дома. А теперь не отставай!

На ходу застегивая пальто, Володя бежал по тропинке, пересеченной синими вечерними тенями.

Солнце, наверное, чтобы ему лучше было видеть все, что происходит, пригнулось к самой горе за рекой и заглядывало под сосны.

– Я не отстану! – крикнул Володя.

Белка, думая, что люди бегут только для того, чтобы поиграть с ней, вертелась перед Володей, прижималась грудью к земле, виляя не только хвостом, но и всем телом. А когда Володя добегал до нее, тогда она вдруг вскакивала под самым его носом и летела догонять Снежкова.

И вдруг Снежков остановился. Навстречу ему спешила мама. Подол красного платья трепетал вокруг ног. Голубой шарфик дрожал за спиной. Она была похожа на стрекозу, трепещущую на солнце.

Белка очень обрадовалась и кинулась к ней навстречу. Она думала, что игра продолжается. Мама остановилась, глядя на Снежкова. И он тоже остановился, постоял и тихо пошел навстречу.

А за мамой невдалеке виднелся Конников. Он шел не спеша, поглаживая красную бороду и ни на шаг не отставая от мамы.

А мама и Снежков шли навстречу друг другу, не обращая на Володю никакого внимания. На Конникова тоже. Снежков сказал:

– Любимая сестра Валя!

Мама сказала:

– Нет. Наверное, совсем не то.

Снежков сказал:

– Да. Я вижу.

Мама сказала:

– Все это никому не надо.

Снежков сказал:

– Простите.

Мама засмеялась:

– Бог простит.

При чем тут бог? Какой тут бог? Ну что они там говорят! Что они делают!

Конников спросил:

– Да что вы делаете-то?..

Но ему не ответили.

Белка, наверное, поняла, что никакой тут игры не получится, посидела около елки, потом завертелась на месте и, щелкая зубами, начала чесать бок своим черным носом.

– Вот ваш мальчик, – сказал Снежков. – Для него я готов на все.

– Я тоже, – сказала мама. – И вы уже сделали все, что от вас требуется: вы его привели. Надеюсь, вы не поддержали его выдумку?

– Не знаю, – ответил Снежков, – я старался…

Мама сказала:

– Спасибо…

– Пожалуйста, – сказал Снежков.

И мама сказала:

– Пожалуйста. Спасибо.

– До свидания, – сказал Снежков.

Но он никуда не ушел. Он стоял на тропинке, обхватив руками свои плечи, как будто ему стало холодно. Он сейчас совсем не был похож на человека, который убил медведя.

И солнце тоже, наверное, поняло, что смотреть тут совершенно не на что, оно тоже немного почесалось о нагорные елки и спряталось.

Все кругом поголубело. От реки потянуло холодом. Зашумели верхушки сосен.

Тогда и Володе стало понятно, что все кончилось, что ждать уже больше нечего. Он устало проговорил:

– Эх, вы!

И пошел к хорошему, красивому человеку. Он пошел к Конникову. Для этого пришлось обойти Снежкова, маму и Белку, которая все еще стояла на тропинке и чего-то ждала. Проходя около мамы, Володя позвал:

– Ладно уж… Пойдем.

– Снежков! – веселым голосом позвала мама. – Хотите поужинать с нами?

Непонятно, отчего это она вдруг развеселилась?

Володя догнал Конникова, и они вместе пошли по тропинке, тихие, молчаливые. Белая собака бежала впереди. Они шли, не слушали, о чем говорят мама и Снежков. Какие уж тут могут быть разговоры? Вот к чему, например, Снежков спросил:

– Приговор окончательный?

На что мама ответила:

– Вы ожидали встретить любимую сестру Валю? Но ведь с тех пор прошло пятнадцать лет. И мне уже тридцать два. Так что все ясно…

– Да, конечно.

– Помните, вы приходили?

– Я все помню.

– Постоял у калитки и не вошел. Почему?

И тут они начали вспоминать, как это у них получилось, что они тогда не встретились. Снежков, оказывается, подумал, что мама – жена Ваоныча, и не вошел, чтобы не разрушать семейное счастье. И это он сделал оттого, что любил маму и думал: пусть ей будет хорошо.

Мама сказала:

– Произошла ошибка?

– Нет, просто мы глупо обманули сами себя.

– А вы поверили?

– Поверил? Не знаю. Я тогда не все понимал, что со мной творилось. Наверное, не очень-то я поверил, потому что приехал. Ну, тут, когда сам все увидел… Вы, он и ребенок…

– И вы сразу отступили. Не пытались бороться за свою любовь?

– А что я должен был сделать? Вломиться в чужую жизнь? Разрушить ваше счастье? Если это называется борьбой за свою любовь, то я против.

После этого они так долго молчали, что Володя подумал: не остановились ли они, чтобы никто не подслушивал. Осторожно оглянулся. Нет, идут. Наговорились, наверное, отдыхают, собираются с силами. Так и есть, вот мама снова начала:

– Во всем виновата я. Столько лет ждать!..

– А я не только ждал. Работы было больше, чем ожиданий. На ожидания оставалось не так-то много времени. А вы?

– Я, скорей всего, боялась. И за себя и за него.

– Боялась. Чего?

– Вот того, что сейчас получилось.

– Все получилось как надо.

– Не знаю. Ждать всегда страшно. А когда ожидаемое уже пришло, то не страшно: надо как-то принимать его, что-то с ним делать…

Вот так они шли в сумерках по тайге и разговаривали о своих делах. А Володя думал, зачем взрослые так много говорят, когда уже и без того все ясно? Мама, которую он очень любит, и Снежков, которого он готов полюбить… А Конников шагает рядом в своих болотных сапогах и уже больше ни во что не вмешивается. А собака поджала хвост и опустила морду до самой земли. Все, наверное, устали и хотят есть.

Интересно, вернулась ли на кордон Анна Петровна, которую все ждали, чтобы поужинать?

САМОЛЕТ ПРИБУДЕТ НА РАССВЕТЕ

Не только Анны Петровны, но и самого кордона на месте не оказалось. Осталась от кордона только одна крыша, да и она плыла, покачиваясь по каким-то голубоватым волнам, затопившим поляну. И лес, стоящий кругом, и одинокие сосны на поляне – все тоже плывет и покачивается.

Мама и Снежков, оба они совсем утонули в голубых волнах. Кажется, что они тихонько плывут и из воды высовываются только их головы и плечи.

А Белку так и вовсе не видно. Вот какой, оказывается, бывает туман в тайге! Он такой плотный и тяжелый, что не может подняться вверх и полощется у самой земли, как вода.

Такого тумана Володя еще никогда не видывал, да и Конников, должно быть, видел не часто, потому что он негромко проговорил:

– Вот так туманище!

Из тайги, как бы преодолевая волны, вынеслась большая серая лошадь и стремительно поплыла через поляну. Она встряхивала головой, развевая пышную гриву, ее хвост расстилался по туманным волнам.

Верхом на лошади сидела женщина в красной косынке.

– Вот и Анна Петровна плывет! – сообщил Конников.

Захлебываясь в тумане, Белка кинулась к ней навстречу.

Похрапывая и гулко ударяя копытами о землю, лошадь неслась прямо на Володю. Он струсил и хотел спрятаться за Конникова, но в это время Конников сам выступил вперед и ликующим голосом воскликнул:

– Здравствуй, Анна!

– Здравствуй, милый! – тихим голосом, похожим на голубиное воркованье, ответила она. – Ох, как заждалась я тебя!

Конников взял повод из ее рук и помог ей слезть с лошади. Стоя на земле, она оказалась чуть повыше Володи. У нее было скуластенькое загорелое лицо и черные монгольские глаза. Своим голубиным голосом она спросила:

– У нас гости?

– Да. Это Володя, он сын «любимой сестры Вали».

Володя уже привык к тому, что здесь все знают о маме и о Снежкове гораздо больше, чем знает он сам, и подумал, что сейчас Анна Петровна начнет все расспрашивать. Взрослые очень любят обсуждать всякие дела, не стоящие обсуждения. Ну, конечно: вот она уже и спрашивает:

– А она здесь?

– Да. И она.

Но дальше, к его удивлению, Анна Петровна заговорила совсем о другом:

– Знаешь, как я ждала тебя!

– Что случилось?

– На старых посадках появилась свиноголовка.

Володя не знал, что это такое – свиноголовка, и только из дальнейшего разговора понял, что это такая бабочка, очень вредная для леса, потому что Конников очень встревожился.

– Эти посадки – наша гордость, и мы за них головой отвечаем, – тревожно говорил он. – Надо спасать лес. Будем вызывать самолет. Иди включай рацию. А я пока расседлаю Серого.

Они шли все втроем. За спиной громко фыркала серая лошадь, наверное, от тумана. Володя тоже попробовал фыркнуть по-лошадиному и неожиданно чихнул. Тогда Конников остановился, положил руку на Володино плечо и подтолкнул его к Анне Петровне:

– Володю возьми. Он тут всю кашу заварил и натерпелся зато больше всех.

Мама и Снежков уже были в комнате. Он сидел около двери, как будто бы зашел на минутку и сейчас уйдет. Мама стояла у окна и что-то рассматривала в тумане. Они молчали. Должно быть, наговорились вдоволь. Вид у обоих был усталый и недовольный, как у людей, которые проделали какую-то трудную работу и тут оказалось, что ничего этого делать не следовало и все их труды пропали даром.

Анна Петровна сказала:

– Здравствуйте! Что же вы в темноте сидите?

– У нас Валя, – устало сообщил Снежков. – Валентина Владимировна.

– Я знаю, – отозвалась Анна Петровна и попросила Снежкова: – Миша, включи рацию, а я займусь ужином.

– Вы не забыли мое отчество? – спросила мама.

Снимая у порога сапоги, Анна Петровна вызывающе сказала:

– Он у нас памятливый. Иди, Миша, надо скорее.

Мама вздохнула:

– А он меня никогда и не называл по отчеству. Вот я и подумала…

Анна Петровна, раздеваясь, повторила;

– Он все помнит, наш Миша…

Она сняла телогрейку и в своем клетчатом платье стала еще больше походить на задорную девчонку. Даже косички, светлые и тонкие, торчали в стороны, как у Тайки. Шлепая босыми ногами по полу, она пошла к печке. Из-за перегородки уже слышалось потрескивание и гудение рации.

Володя сидел у стола, клевал носом, глаза у него сами закрывались, и он уже плохо разбирал, что творится кругом. До него доносилось гудение рации и негромкий голос Снежкова. Мама с Анной Петровной о чем-то говорили расплывчатыми, туманными голосами. На мгновение мелькнул синий огонек примуса в темном углу, где стояла печь, и послышалось его шипение. Должно быть, над столом зажгли лампу, потому что в глаза бросился яркий свет, и он увидел розовую клеенку на столе и склоненное над ней, тоже розовое, лицо Анны Петровны. Она что-то делала, наверное, готовила ужин и тихо ворковала:

– Главное – не спешите. Не надо все решать сегодня.

Вдруг, побеждая все звуки и даже Володин сон, раздался громкий голос Снежкова:

– Самолет прибудет на рассвете!

Володя хотел открыть глаза, но не смог. Он подумал, что до рассвета еще целая ночь, он еще успеет выспаться. Самолет – это здорово! Он спасет лес, за который Конников отвечает головой.

– Да ты совсем спишь! – воскликнула мама, поднимая Володину голову.

На одну секунду он широко распахнул глаза:

– Нет…

И тут же снова уронил голову на стол.