Текст книги "Море ясности"
Автор книги: Лев Правдин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)
ТАЙНА БЕЛОЙ СОБАКИ
Васька, не торопясь, вытащил нож из щели копилки. К ножу прилипло два гривенника и рублевая бумажка.
– Здорово! – одобрил Володя.
– Дай-ка собачке еще кашки, – подмигнул Васька. – Ловись, рыбка…
Показался уголок какой-то бумажки, прилипшей к ножу. Тая передала тарелку Володе и, ухватившись за этот уголок, вытащила всю бумажку. Развернула и ахнула:
– Сотняга!
– Сто рублей!
– Ух ты! – воскликнул Васька. – Вот так рыбка!
– Откуда такая взялась? – удивилась Тая, и было видно, что она и в самом деле не знает, как попали в ее копилку такие крупные деньги. Отец давал ей мелочь и очень редко рубль или три. И он всегда следил, чтобы она опустила деньги в копилку.
А Васька снова вытащил сторублевку. Тая снова удивилась:
– Как она туда попала?
При этом у нее сделались такие же непонимающие глаза, как у ее собаки. А Володя рассмеялся:
– Бог послал.
– А ты не смейся, не смейся. Ох, смотри-ка, еще сотняга!
Васька только сопел да вытаскивал бумажку за бумажкой. Тая стирала с них клейкие следы каши и раскладывала на столе для просушки.
– Сколько? – спросил Васька.
– Десять.
– Вот какая богатая у тебя собачка! А ты и не знала.
– А я и не знала. Это папка, наверное, по ночам бросает сторублевки. Он всегда по вечерам считает деньги…
– Откуда у него столько? – спросил Володя.
– В карты выигрывает, – ответила Тая, – он чуть не каждый вечер у Капитона выигрывает.
Васька засмеялся:
– В подкидного дурака. Мой батька тоже каждый раз у твоего выигрывает.
Ребята так увлеклись, что не заметили, как дверь тихо приоткрылась и из прихожей высунулась круглая, красная физиономия Капитона.
– Эге! – прохрипел он. – Да у вас тут малина!
Тая сразу подняла визг. Это уж у девчонок обязательно: еще не поймут ничего и даже испугаться не успеют, а визг такой подымут, что все кругом пугаются.
Капитон явно опешил и даже застыл в дверях, и вдруг он почувствовал удар по лбу, и затем что-то теплое и густое хлынуло на его лицо и залило глаза.
– Убили! – хрипло заревел он, опускаясь на пол.
Весь вечер Володю так и подмывало совершить какой-нибудь отчаянный поступок, но все не находилось для этого достаточно сильного толчка. Словно какая-то неведомая рука закручивала в нем тугую пружину нерассуждающей, мальчишеской отваги. Не хватало только толчка, после которого уже ничем бы невозможно было удержать бурное раскручивание этой пружины.
Появление Капитона и мгновенно возникшая с этим появлением опасность для Васьки явились таким толчком. Пружина сработала безотказно: Володя схватил тарелку с кашей и метнул ее в голову Капитона.
– Васька! – азартно воскликнул он. – Беги к дяде Васе!
Тая визжала без передышки. Капитон что-то орал, отплевываясь белыми сгустками каши и призывая на помощь. Он все еще никак не мог сообразить, в какую же историю он влип, и только старался протереть хоть бы один глаз, чтобы увидать, что делается на белом свете. Сначала он испугался, решив, что кровь заливает лицо, но скоро он по вкусу определил, что это манная каша. Испуг прошел, и он все силился понять, откуда она свалилась.
Он сидел на полу, ослепленный, и, отплевываясь кашей, ругался страшными словами. Вокруг бесновались и орали ребятишки, слышались возбужденные голоса взрослых. Потом вдруг раздался тяжелый глухой стук, что-то упало на пол и затем сразу стало тихо. Тишина наступила так внезапно, что Капитону показалось, будто он вдобавок еще и оглох.
Он страшно испугался, неожиданно прозрел и сразу понял, отчего это все замолчали. Он и сам онемел на минуту. И было от чего.
На полу около сундука, среди гипсовых осколков лежали деньги. Груда серых сторублевых бумажек, плотно сложенных для того, чтобы они пролезли в узкую щель копилки, была пересыпана блестками монеток. Денег было так много, что казалось просто невероятным, как они могли поместиться в одной, хотя и в очень большой гипсовой собаке.
– Да тут малина! – снова воскликнул Капитон и, не поднимаясь с полу, потянулся к деньгам.
– Грабют! – истошно завопил дядя. – Частную собственность нарушают. Зашибу!
Он с размаху кинулся на груду денег, сел на них и торопливо начал подгребать их под себя вместе с гипсовыми осколками. А Капитон, хрипло рыча и завывая, проворно бегал на четвереньках вокруг, как большая жирная собака, и все норовил выхватить хоть одну сторублевку. В то же время он отмахивался от тетки, наседавшей на него с тылу с полотенцем в руках.
Дядя отпихивал Капитона длинными ногами в огромных валенках и громовым своим голосом истошно орал:
– Зашибу! Убери лапы!
– Дура, – хрипел Капитон, все-таки дотянувшись до денег, – я тебе помогаю…
И тут дядя изловчился и сунул валенком в жирную Капитонову морду. Зажимая разбитый нос, Капитон отлетел к двери.
Пылая жаждой дать сдачи, он лежал у двери и собирался с силами. Но тут над ним, как грозная труба, прозвучал протяжный голос, которого он боялся больше всего на свете:
– Да будет вам безобразничать-то, скудоумные!
В комнате сразу стало так тихо, как бывает в классе, Когда туда входит учитель.
На пороге стояла грозная старуха Елена Карповна.
ВСЕ ЕЩЕ ПРОДОЛЖАЕТСЯ ЭТОТ ВЕЧЕР
– Экие вы безобразные, – покачивая головой, продолжала она, – и до чего скудоумие-то вас довело…
– Елена Карповна, уйди, – загудел дядя, стараясь сесть пошире, чтобы укрыть деньги. – Тут семейное дело совершается.
– Замолчи! Какие семейные дела! В чужой дом со своим паскудным семейным делом залез! Ну, чего ты там поджимаешься на полу? Встань. А ты зачем тут? – обратилась она к Капитону.
– Да так я, мимоходом, – захрипел Капитон, резво подаваясь к двери. – Мимоходом я. Слышу, вроде шумок, народ, значит, пошумливает…
Он, не поднимаясь во весь рост, все ерзал, подбираясь к двери, и вдруг исчез, словно его здесь и не бывало. Это исчезновение так поразило дядю, что он сразу онемел и застыл в позе полного изумления и скорби. Володя подумал, что дядя сейчас похож на старый, замшелый памятник самому себе. Рядом стояла тетка и сморкалась в фартук, углубляя сходство с памятником: так она была похожа на вдову, которая пришла поплакать на старой могиле.
– Я, голубчики, на все ваши безобразия долго глядела, – негромко продолжала Елена Карповна. – Да уж и не выдержала. Какую нечисть в таком доме развели!
Она свысока оглядела всех своими темными глазами и спросила у Володи:
– Ты что им позволяешь безобразничать? Поглядел бы на тебя дед твой и спросил: «Для того ли я тебе дом строил?»
Порывисто дыша от возбуждения, Володя сообщил:
– Тут у них деньги. Вот такая куча!
– Ясно: где деньги, там и драка.
– Собака разбилась, а в ней все сотняги, сотняги!
– Да не ври ты, не ври, – завыла тетка. – Девчонка по копейке собирала, греха себе не чуяла.
– Сами уроды и детей своих уродуете.
– Главное, они Ваську запутать хотят, – пояснил Володя.
– А ну, расскажи.
Володя рассказал. Елена Карповна спросила:
– Где он?
– Его уже нет.
– Как это нет?
– А так. Убежал он. Капитон, вы сами знаете, какой.
– Знаю я Капитошку. С Васькой он – воин. А так трус, каких мало.
– Елена Карповна, – вдруг подал свой голос дядя, – давай с тобой по-доброму договоримся.
– Сиди, асмодей, на ворованном да помалкивай, – сурово протрубила Еления.
– Ах, зачем же так сурьезничать? Давайте по-суседски…
– Ты уж не купить ли меня надумал?
– Зачем такие слова? – Гурий поднялся и на всякий случай отошел подальше от суровой старухи. К его мягким стеганым брюкам, перепачканным раздавленным гипсом, плотно пристала пятирублевая бумажка, похожая на сизую заплату.
Тетка сейчас же сорвала с себя фартук и начала торопливо складывать в него деньги.
– А ты чего стоишь! – крикнула она на Таю. – Помогай.
– Зачем такие слова? – проговорил Гурий. – Ну, ладно, открылись тут у меня кое-какие деньжонки. Частная, значит, собственность. А если у тебя поискать? Побольше найдется, я думаю. Да поценнее.
– Что ты мелешь! Какие у меня деньги?
– Зачем деньги? У тебя другая собственность. Всякие ценные вещички скупаешь, да все прячешь, все прячешь. Накапливаешь. Одинаково мы с тобой безобразные. Так что красотой-то своей не выхваляйся.
Наступила тишина. Темное лицо Елены Карповны сморщилось, будто она раскусила кислую ягоду. Володе показалось невероятным, что дядя, который никого так не боялся, как своей соседки, вдруг перестал ее бояться и даже сказал ей что-то такое, отчего она сразу сморщилась.
А что он сказал? В каком преступлении уличил ее? И тут ему вспомнилась темная комната, отгороженная от всех глухими ставнями. И там в пыли, среди нафталинного запаха томится белый лебедь. Он рвется ввысь и никак не может взлететь. А сколько красивых вещей спрятано там еще!
И дядя не побоялся сказать об этом. Верно: сказал он, когда самого прижали. С перепугу. Но все же сказал.
А вот Володя смолчал.
Наконец Еления пришла в себя и твердо проговорила!
– С тобою. Гурий, я об этом говорить не намерена. Ничего ты не поймешь все равно. И на одну доску с тобой не стану. У меня ворованной пылинки не найдешь. Да что я говорю-то с тобой…
Она, по-прежнему грозная и величественная, наступала на дядю, но он твердо стоял перед ней и гулко, словно бил в большой барабан, смеялся:
– Гу-гу-гу-гу…
– И не ответчица я перед тобой. Перед таким!
– Верно! – продолжая смеяться, восхищенно воскликнул дядя. – Все верно говоришь. Грешник перед грешником не ответчик. Грешников бог судит.
– Да что ты взвеселился-то не по-веселому?
– Ты кто? – грохотал дядя. – Я, ладно, вор, а ты кто?
– Сказала я тебе: не замахивайся!
Но дядя вдруг на весь дом возгласил:
– Паучиха ты, вот кто!
– Не дури, Гурий. Не дури!
– А, не любишь… Паучиха!
Володе показалось, что сейчас они сделались очень похожими, эти совершенно разные люди. В самом деле, оба они большие, горластые пугают друг друга сердитыми словами, но почему-то никому не страшно, а, скорее всего, смешно. Еления гудит, как в трубу, а дядя бухает в барабан. Смешно и потому, наверное, не страшно.
Отряхивая деньги от гипсовой пыли, тетка проныла:
– Ох, да замолчали бы вы… Народ, гляди-ка, набежит.
Тая кидала в подол мелкие денежки, словно ягодки, и, поглядывая на расшумевшихся взрослых, украдкой посмеивалась. Володя подумал, что она над ним смеется, и тогда он решил показать ей, что он тут никого не боится, и, как мог громче, крикнул:
– Замолчите вы все сейчас же! Все дяде Васе расскажу.
Он совсем и не собирался кричать на взрослых, но как-то все получилось само собой. И он не ожидал, что сразу наступит тишина, что Тая перестанет смеяться и взглянет на него с уважением, а тетка так пронзительно ахнет, будто ей прищемили дверью ногу.
Тяжело дыша, Елена Карповна отступила к двери, словно ее больше всех испугала Володина угроза, и прошептала на всю комнату:
– Лебеденочек! – но тут же снова выпрямилась и по-прежнему грозно прогудела, указывая на Володю: – Вот перед кем я в ответе!
Володя растерялся: почему она считает его самым главным и почему все здесь вдруг послушались его и примолкли? Может быть, они испугались дяди Васи? Но ведь никто не знает, кто это дядя Вася.
А Еления повторила:
– Перед тобой, Володимир, отвечу за все. Как твой дед наказывал, так и отвечу.
Дядя снова сел на сундук и проворчал:
– Ясно, он всего дедова имения наследник.
– Ты даже не понял, Гурий, какие верные слова ты сейчас сказал, – прогудела Еления. – Он – наследник. И Васька наследник. И вот, – она указала на Таю, – тоже наследница.
– Эх ты, куда отпрыгнула, – засмеялся дядя, – слыхали мы эдакие-то слова на агитпункте.
– Разве тебя агитпунктом прошибешь?
– Это наследство умственное, как вроде царство небесное.
– Ах, да все равно тебе не понять!
– Где там, мы люди серые…
– Не ломайся. От Капитошки научился. А ты пойми, я все свое собранное им оставлю. Пусть владеют. А ты что оставишь?
И снова Володя не выдержал и вставил свое слово:
– Нам сейчас надо, а не потом. А вы все в темницу свою прячете. Зачем?
– Вот вопрос! – так и взвился дядя, стремительно срываясь с сундука. – Молодец, племянник! Давай ее, давай!
– А ты бы не подскакивал, Гурий, – посоветовала Еления и, глядя на Володю, невесело закончила: – Сказала – отвечу, придет время, ничего не утаю.
Наверное, время, которое наметила она для ответа, еще не пришло, потому что она повернулась и тихо пошла к Двери. Но не успела Еления Карповна открыть ее, как в прихожей послышались уверенные шаги, голоса и прозвучал чей-то короткий, открытый смех. Этот смех сразу успокоил Володю, но все остальные вдруг притихли и со страхом оглянулись на дверь.
КОНЕЦ СУМАТОШНОГО ВЕЧЕРА
Дверь распахнулась, на пороге стоял лейтенант Василий Андреевич. У него было такое веселое лицо, что всем сразу стало ясно, кто это там смеялся.
– Твоя квартира, Володя? – спросил он.
– Наша с мамой.
– Разрешишь войти?
– А то! Я что ли собственник?
– Правильно! – сказал Василий Андреевич и подмигнул всем присутствующим, словно собираясь рассказать что-то очень смешное.
– Ну, Гурий Валерьянович, давай казну делить. Пошли в твою квартиру. Севастьянов, – обратился он к милиционеру, – проводи хозяйку, помоги ей.
В дядиной комнате Василий Андреевич усадил всех по местам и начал считать деньги. Ему помогала Елена Карподна и еще один знакомый Володе, дедушка Филипьев из дома напротив.
Дядя сидел в переднем углу и все время так громко вздыхал, будто из футбольного мяча выпускали весь воздух сразу. А тетка, тихонько подвывая, совалась, как слепая, из угла в угол и неизвестно для чего переставляла с места на место табуретки, вещи на комоде и цветы на подоконниках.
На Володю с Таей никто не обращал никакого внимания, и они смирно посиживали на пороге и только опасливо поглядывали на милиционера Севастьянова. Но он на них и не смотрел, а просто сидел себе в сторонке и о чем-то думал.
Василий Андреевич, не торопясь, считал деньги и тоже ни на кого не смотрел. Он и на тетку не посмотрел, когда она схватила голубую кадушку с пальмой, пытаясь и ее куда-то переставить.
– Севастьянов, – сказал Василий Андреевич, – подсоби хозяйке.
Милиционер встал, взял кадушку, осторожно поставил на пол около своего стула и опять уселся на свое место.
Дядя выпустил из себя весь воздух, а тетка ушла подвывать за печку.
Когда деньги были сосчитаны и убраны, Севастьянов, ни слова не говоря, поставил на стол пальму и приподнял ее за ствол вместе с землей.
– Есть, – сказал Василий Андреевич, заглядывая в кадушку. – Вы, Гурий Валерьянович, просто фокусник.
И вытащил из-под пальмы сверток, обмотанный прорезиненной материей. В свертке тоже оказались деньги.
Но дядя сидел и, казалось, ничего не видел и не понимал. Он окончательно обалдел и немного пришел в себя только тогда, когда все уже было кончено и все ушли.
И Володя совсем уже собирался уходить, но тут как раз явился Капитон. Его толстое, красное лицо так налилось горячей кровью, что казалось, будто оно светится.
– Что здесь было? – прохрипел он.
– Конец жизни.
– Под метелку?
– Разделили. Им деньги, мне подписку о невыезде.
Капитон сел к столу и, мотая жирной головой, мутным голосом простонал:
– Ох, Васька, попадись он мне… ноги выдерну!
Володя, стоя около двери, сказал:
– Ну да, как же!
Но никто даже не посмотрел в его сторону. Ни дядя, ни Капитон. Они сидели по сторонам большого стола, похожие на двух друзей, которые случайно встретились в пивной и уже здорово нализались по этому поводу. Между ними на столе – совсем как в пивной – находилась пальма. Она стояла так лихо накренившись в своей кадушке, словно и ей перепало ради этой незабвенной встречи.
А из угла над ними склонился темнолицый бог. Он хмуро, как официант, которому надоели пьянчужки, смотрел на друзей и, подняв два пальца, как бы сердито спрашивал:
– Еще пару, что ли?
Подошла тетка, всхлипнула и, взявши пальму за ствол, придала ей правильное положение.
– Дура, – гукнул дядя, – сама им деньги подсунула. Погоди, нечистый твой дух!
Тетка, истово глядя на грозного бога, словно это он, а не дядя, пригрозил ей, проворно закрестилась и зашепелявила:
– Да господи же! Да я-то что? Васька все, Васька – нехристь. Он милицию привел. Господи-и…
– У-ух, попадись он мне! – замотал башкой Капитон.
Володя снова сказал:
– Как же!
И опять никто ничего не ответил, словно им не хотелось даже разговаривать с ним. Володя обиделся, да и устал от всех этих переживаний, которые свалились на него в один вечер. Пожалуй, этого очень много для одного человека. Вот именно для одного, для одинокого.
Он открыл дверь и вышел.
В темной прихожей, слабо освещенной мутными расплывчатыми пятнами радуги, ему стало очень жалко себя – всеми покинутого человека. Ваоныч, наверное, все еще не пришел, Еления спит в своей комнате. Спит, наверное, вполглаза, как Змей-Горыныч, стережет свое добро. И томится там за тремя замками лебеденочек, заколдованный злой силой, ждет, кто его выручит.
ОТКРЫТИЯ ПРОДОЛЖАЮТСЯ
А утром, когда Володя еще лежал в постели, он услыхал в первой комнате распевный голос Елены Карповны. Она говорила тетке:
– Ваших дел я не касаюсь, и вы куда не надо не лезьте. Ты тут прибери, ишь нагадили деньгами своими. Молчи, божья лампадка. Я в доме не хозяйка, а ты и подавно. И еще запомни: Капитона и на порог не пускать. Я ему и сама скажу.
Вспомнив Змея-Горыныча, стерегущего несметные свои сокровища, Володя подумал, что и он, кажется, попал в число этих сокровищ и что теперь его тоже собираются стеречь.
И тут явился перед ним сам Змей-Горыныч в своем сером холстинковом платье с красивой самодельной набойкой и трубным голосом подтвердил Володины опасения:
– Встаешь, Володимир? Ну, будь здоров.
– Здрасьте, – поежился Володя под одеялом.
Разглядывая фонарь, прорубленный в потолке, она приказала:
– Как соберешься в школу, ко мне зайдешь.
– Зачем?
Она не ответила на его вопрос, но снова приказала:
– И каждый день так будет. Пока мать не вернется. Понял?
Володя ничего не понял, но сделал все, как она велела. Перед тем как идти в школу, он постучал в ее дверь. Просто ему было интересно – зачем. Это он так внушал себе, будто ему интересно. А уж какой тут интерес, когда ничего не понимаешь, что делается вокруг.
Елена Карповна строго осмотрела его со всех сторон, как вещь, которую она только что купила. Володя так и подумал, что сейчас она стряхнет с него последние пылинки и запрет в темную комнату. Он немного струхнул, а она строго проговорила:
– Вечером, как уроки выучишь, зайдешь: я проверю. Куда пойти захочешь, мне доложишься. Понял?
– Понял, – хмуро ответил Володя.
Вот он и попался, да так, что не вырвешься и даже «е охнешь. И вчера, когда он ложился спать, и сегодня все ему казалось, что он очень одинок, беззащитен и никому до него нет никакого дела.
Никому, кроме грозной Елении. Он так и не понял, что она вчера говорила о какой-то ответственности перед ним? Почему она вдруг начала заботиться о нем, когда раньше даже и не глядела в его сторону?
И вдруг Тая ответила на все его вопросы. Утром она, пританцовывая от нетерпения, ожидала на крыльце, когда выйдет Володя. Едва он показался, она замахала ему рукавичкой и зашептала, оглядываясь на дверь:
– Ой, что я узнала, Вовка! Что узнала!.. Идем скорее, здесь нельзя говорить.
Она схватила его за руку и потащила на улицу. Едва за ними со звоном захлопнулась калитка, как она огорошила его первым открытием:
– Вовка, она тебя боится!
– Кто, Еления?
– Ну да. Все говорят. И я сама вчера заметила. Когда ты крикнул на них, чтобы замолчали, все так пришипились, примолкли. А она как испугалась!
Это верно. Володя и сам заметил, что Елена Карповна испугалась больше всех. Он только не мог понять, почему.
– А знаешь почему? – спросила Тая, заглядывая в его глаза. – Знаешь?
– Нет.
– Ты слушай, слушай. Вот ты вчера ушел от нас, а папка и говорит Капитону «Еления, говорит, боится, как бы с квартиры не согнали». Понимаешь?
– А кто ее сгонит?
– Как кто? Да ты же! Дом-то ведь твой, ты наследник. Вот она и начала тебя приласкивать.
– Ого! Она так приласкает, хоть из дома беги…
– Слушай-слушай: а самое главное, она боится, что ты отберешь у нее дедушкино подарение.
– А что он ей подарил?
– Не знаю. И никто не знает. А вчера говорили, что дедушка твой перед смертью отдал ей на хранение все свои вещи. Кто говорит – отдал, кто говорит – она сама взяла. Только вещи все очень прекрасные. Очень дорогие.
– Какие вещи? – снова спросил Володя.
– Наверное, золотые или из драгоценных камней. Он их все сам сделал. А она все в темную комнату под замок.
Вот сколько наговорила. И поди разберись, где тут правда, где выдумка. Вчера Володя ничего этого и слушать бы не стал, ну, а сегодня так просто не отмахнешься.
Тая посоветовала:
– Ты не переживай.
– Очень надо.
– Где-то наш Васька?
А в самом деле: где же наш Васька?
– Он в надежном месте, – важно сказал Володя, хотя сам и понятия не имел, что это за место.
– В милиции?
Володя промолчал, но на школьном крыльце их встретил мальчик, очень похожий на Ваську, такой же рыжий, в такой же лохматой шубейке, но вместе с тем и не очень похожий. Настоящий Васька никогда не был так чисто умыт, так гладко причесан, а из всех прорех шубейки у настоящего Васьки всегда тянулась серая вата.
И все-таки это был Васька, только какой-то очень чистый, причесанный и обалдевший от переживаний.
– Ребята, – встревоженно зашептал он, – что я вам расскажу! Не поверите… Я теперь у Марии Николаевны живу! Она меня сама купала! В ванне!
Новость поразила Володино воображение не меньше, чем сообщение о полете на Луну первой ракеты. Это было такое открытие, что Володя даже подумал, не врет ли Васька. Разве можно представить себе, как самая строгая учительница, которой даже родители побаиваются, купает в ванне самого последнего ученика.
– Рассказывай, Васька, рассказывай, – торопила Тая и трясла своими косичками.
Они забежали в раздевалку, и там под лестницей, около бачка с водой, Васька и рассказал все, как было.
Вчера вечером, выбежав из Володиного дома, Васька кинулся в милицию искать спасения от беспощадного отцовского гнева. А там уже сидела Мария Николаевна. От своей матери – Павлушкиной бабушки – она узнала, что один из ее учеников арестован.
– Рыжий такой, лохматый…
– Васька, – сразу поняла Мария Николаевна.
Она явилась в милицию и потребовала, чтобы ей объяснили, за что арестован ее ученик. Василий Андреевич начал было ей рассказывать, но тут явился сам Васька, и все само объяснилось.
Учительница подумала, как будто решала в уме трудную задачу, и нерешительно, совсем как ученица у доски, сказала:
– Я, пожалуй, возьму его к себе.
И Василий Андреевич по-учительски одобрил:
– Это очень правильное решение.
Павлик встретил Ваську, как старого знакомого, и его с трудом удалось загнать в постель. Его отец, в зеленой пижаме, заглянул в спальню и зверским голосом прошипел;
– Ты, беглец, лучше спи. А то всыплю.
Васька подумал, что сейчас будет порка, но Павлик, зная, что ничего такого не будет, очень обрадовался:
– Папа, всыпь… ну, немножко.
Мария Николаевна выглянула из ванной и строго крикнула:
– Виктор, прекрати игру, а то он всю ночь не уснет!
Она ходила по квартире в новом голубом халате и всеми командовала. В ванной шумела вода. Павлушкина бабушка шила, сидя на диване, а Васька молча посматривал на всех и замирал от переживаний.
Потом его мыли в горячей воде, потом кормили, потом укладывали спать на раскладушке. Засыпая, он слыхал, как на кухне решали его судьбу.
Мария Николаевна сказала:
– Надо устроить его в интернат, а пока поживет у нас.
Ее муж сказал:
– Взял бы его к себе на строительство, да мал он еще.
Бабушка, наверное, зашивала прорехи в его шубейке, потому что она сказала:
– Уж не знаю, что тут к чему пришивать. Одни ремки.
А утром Васька шел в школу чистый, накормленный, согретый. Павлик поцеловал его на прощанье и сказал: «Приходи скорей», бабушка сунула в его зашитый карман завтрак. Он первый раз в жизни шел в школу, как человек, а рядом шла Мария Николаевна и говорила:
– Хорошо учиться может каждый, стоит только захотеть.
На этом Васькин рассказ пока и окончился.
Тая вздохнула:
– Бывают же люди…
И Володя тоже вздохнул:
– А говорят, она шкуру спускает.
Васька хмуро проговорил:
– Дураки говорят. А я теперь сам из своей шкурки вылезу, а всем докажу…
