Текст книги "1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского"

Автор книги: Лев Портной

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава 10

Перед обедом у графа Ростопчина я заехал домой.

– Тут к тебе посетитель пришел, – сообщил Сергей Михайлович. – Вот только что проводили его в гостиную с камином.

– Кто таков? – удивился я.

– Где-то я его видел. – Мартемьяныч почесал затылок. – Коллежский советник Мохов, так он представился.

– Что за Мохов? – пробормотал я и спросил: – А дети где?

– В саду, – ответил тесть.

– Ладно, пусть этот Мохов обождет, – сказал я и прошел на задний двор.

Я заметил в кресле под ясенем прелестную фигурку. Солнце струилось через листву, и Жаклин держала на свету книгу, стараясь сама оставаться в тени. Однако неверный ясень дрожал от легчайших дуновений, и солнечные лучи приплясывали на ее макушке.

Аннетт и Катрин играли, предоставленные сами себе.

На веранде столярничал Федька. Он снял старые перила, и открытые балясины выглядели клыками дикого зверя.

– Что это ты затеял? – спросил я.

– Барин, Сергей Михайлович, велели-с перила обновить, – объяснил мужик.

«Что их обновлять, когда через пару недель весь дом сжечь придется?» – с грустью подумал я, а вслух сказал:

– Ладно, старайся. Смотри только, девочек не пускай на веранду: не ровен час, о твои балясины поранятся.

– Как можно, барин, – отозвался мужик.

Аннетт и Катрин потребовали играть в догонялки, мы немного побегали по двору. Жаклин, щурясь от солнца, следила за нами. На губах ее играла счастливая улыбка.

– Будешь обедать с нами? – спросила она, впрочем, без надежды в голосе.

– Увы, генерал-губернатор ждет, – ответил я.

Жаклин опустила книгу на колени, в ее глазах появился упрек.

– Знаешь, говорят, память похожа на сарай, в котором хранится много лишнего, – промолвила она.

– Жаклин, – вздохнул я.

– Жаклин, – с вызовом повторила она.

Я хотел было попрекнуть ее за ревность, для которой не существовало ни малейшего повода. Но вспомнил о грядущих событиях, о том, что вскоре помимо нашей воли придется избавиться от многих вещей, и сказал:

– Потерпи чуть-чуть, скоро, совсем скоро я решу, куда деть этот хлам.

– Хорошо, – ответила Жаклин с сожалением и перевела разговор на другую тему: – Там к тебе еще какой-то невнятный субъект пришел.

– Невнятный? – удивился я.

– Вид у него такой, словно он сам не знает, чего ему нужно. По-моему, если ты чуть-чуть подождешь, он передумает и уйдет.

Во двор вышел Сергей Михайлович. Он потрепал за волосы Катрин, добродушно кивнул на сарай с высокой крышей и так, чтобы не слышала Жаклин, сказал:

– Твое сокровище уж десять лет здесь хранится, место занимает…

– Мартемьяныч! И тебя Жаклин накрутила! – вполголоса ответил я. – Столько терпели – теперь немного осталось.

И вновь я с тоскою подумал о том, что скоро все это сгорит. Мартемьяныч с застенчивой улыбкой развел руками и напомнил:

– Коллежский советник ждет. Может, во двор позвать? Чаю в тенечек прикажу подать.

– Пожалуй, стоит поговорить с ним, – решил я. – Мохов, Мохов… Где-то я слышал это имя…

Я поцеловал Жаклин, перепоручил девочек Сергею Михайловичу и отправился в дом.

Коллежскому советнику Мохову было немного за сорок, он имел военную выправку, но большущий живот свидетельствовал о давно утраченном интересе к воинскому ремеслу. Он рассматривал картины на стене, но по тому, как жевал губы, видно было, что занимает его отнюдь не живопись. Увидев меня, он кивнул так, словно сказал самому себе, что отступать некуда.

Я понадеялся, что коллежский советник каким-то образом причастен к шпионским тайнам и пришел поделиться сведениями. Бог весть, как он узнал обо мне. Я полагал, что и на этот вопрос получу ответ в ближайшую минуту. Может, этот Мохов – очередной сюрприз от Боба Вилсона?

Я постарался придать лицу самое радушное выражение, чтобы побудить гостя к доверию и откровенности.

– Вы действительный статский советник граф Воленский? – с воодушевлением произнес он.

– С кем имею честь? – спросил я благожелательно.

– Коллежский советник Мохов Гавриил Кириллович, – отрекомендовался гость.

– Чем могу быть полезен, Гавриил Кириллович?

– О, ваше сиятельство, я грешным делом думал, куда мне со своими делами, но вот как только увидел вас, всех, так сказать, сомнений как ни бывало! Вы меня поймете и, поелику возможно, примете участие. А я же, так сказать, не о себе хлопочу. Но моя сестра, сестра! Она такая доверчивая!

Он умолк, уставившись на меня по-собачьему преданными глазами.

– Сударь, мне будет гораздо сподручнее разобраться в вашем деле, если вы объясните, что за обстоятельства у вашей сестры, – осторожно промолвил я.

– Да какие могут быть у нее обстоятельства?! – воскликнул он так, словно удивлялся моей непонятливости. – Она старая дева, решительно непрактичная, разумеется, она станет легкой добычей для проходимца! Если конечно же мы не вмешаемся. А в сложившихся обстоятельствах мы как благородные люди не можем остаться в стороне.

– Да о ком же вы изволите говорить? Что-то я не понимаю вас, сударь. О каком проходимце идет речь?

– Как о каком? Разумеется, о господине Косынкине!

И я вспомнил, почему фамилия Мохов показалась мне знакомой. Конечно же: по пути в Москву Вячеслав рассказывал о своей невесте Моховой Анастасии Кирилловне.

– Так вы, стало быть, брат Анастасии Кирилловны, – сказал я.

– Ну конечно же…

– И насколько я понимаю, вам не нравится намерение Вячеслава Сергеевича Косынкина обвенчаться с вашей сестрой.

– Ну конечно же! – Мохов с облегчением улыбнулся. – Я знал, ваше сиятельство, что вы меня поймете и войдете, так сказать, в положение!

Он смотрел на меня как на спасителя. А у меня появилось сильное желание вышвырнуть гостя за дверь! И только из добрых чувств к Вячеславу я сдержался. Все-таки передо мною стоял его будущий шурин.

– Помилуйте, сударь, – сказал я. – Мы проделали с господином Косынкиным долгий путь. И за время в дороге он много рассказывал об Анастасии Кирилловне. Он говорил о ней в самом возвышенном смысле, и я искренне радовался за него, видя его воодушевление!

– О, конечно! Конечно же! Воодушевление! Именно воодушевление! – с досадой воскликнул Мохов. – Конечно же он воодушевлен! Но поверьте, предмет его воодушевления отнюдь не Анастасия, а ее двухэтажный дом на Конюшковской!

– Вот оно что, – кивнул я. – Но позвольте, сударь, насколько я понимаю, Анастасия Кирилловна уже в том возрасте, когда она может сама разобраться в чувствах.

– Да какое там, – махнул рукою гость. – Посудите сами, она всю жизнь провела на всем готовом: сперва папенька, Царствие ему Небесное, потом я. Поверите ли, она совершенно не знает людей. В сущности, она ребенок.

– Отчего же вы решили, что господин Косынкин не станет ей надежной опорой? – поинтересовался я.

– Ваше сиятельство, ну какой ему интерес жениться на старухе?! Тут совершенно ясное дело: дом на Конюшковской, что Настеньке папенька покойный отписать изволил, – вот и все, что нужно господину Косынкину!

– Значит, дом на Конюшковской, – процедил я.

Я почувствовал, что руки у меня развязаны, и ничто не мешает мне спустить господина Мохова с крыльца. Я, пожалуй, не стал бы и челядь на подмогу звать, сам бы вытурил гостя взашей.

– Стало быть, дом, – повторил я, делая вид, что раздумываю над непростым решением.

– Дом, дом, видит бог, и ничего больше, – закивал головою Мохов и, заглядывая мне в глаза, едва ль не взмолился: – Ваше сиятельство, не дайте этому господину погубить невинную душу!

– Но что же я могу сделать? – спросил я.

– Что?.. – промямлил Мохов. – Право, я не знаю, ваше сиятельство, полагаю, вы могли бы сделать определенное внушение господину Косынкину…

– Господин Косынкин мне не подчиняется, хотя и приехал вместе со мною из Санкт-Петербурга, – ответил я.

Гавриил Кириллович отвел глаза в сторону, физиономия его сделалась сосредоточенной, он кивал в такт моим словам, но мыслями унесся куда-то далеко. Вероятно, он изначально больших надежд на визит ко мне не возлагал. И теперь слушал лишь для приличия, а в голове уже прокручивал другие планы, как отвадить Косынкина от перезрелой сестрицы с ее домом на Конюшковской.

– Что ж, сударь, – сказал я в заключение, – не имею возможности предложить вам чаю или кофию, меня ждет генерал-губернатор.

– Да-да, конечно, – засуетился Мохов.

Мы коротко попрощались, и он ушел.

– Ну и что было нужно этому невнятному субъекту? – спросила позднее Жаклин.

– Все дело в женщине, – ответил я.

– В женщине? – рассмеялась Жаклин и с лукавой улыбкой спросила: – Кого же вы не поделили?

– Не я, а Косынкин, – сказал я.

– Косынкин? – Жаклин нахмурилась. – Надеюсь, они не собираются устраивать дуэль?

– Дуэль! Нет, наш невнятный субъект явно не из тех, кто будет подставлять свой лоб, пусть даже из-за женщины. Тем более что речь идет о его сестре. Да ты расспроси папеньку, он вроде знаком с этим Моховым. А я вынужден оставить тебя – губернатор ждет.

* * *

Графиня Ростопчина искренне обрадовалась, увидев меня. Припомнились те времена, когда я совсем молодым человеком поступил на службу в Коллегию иностранных дел под начало Федора Васильевича и как моя первая заграничная миссия, начинавшаяся как прогулка в Лондон, обернулась участием в разгроме Копенгагена. Глаза Екатерины Петровны светились радушием, а у меня никогда не было так гадко на душе. Графиня входила в число подозреваемых, и мне предстояло, действуя исподтишка, либо развеять сомнения в ее преданности, либо добыть доказательства предательской деятельности.

Неожиданно в зале появилась молодая женщина. Она улыбалась так, будто твердо знала, что служит украшением этого мира. Я улыбнулся в ответ, а графиня Ростопчина, обернулась и воскликнула по-французски:

– Изабель, позволь, я познакомлю тебя с нашим старинным другом!

Дама подошла к нам и протянула мне руку для поцелуя.

– Граф Воленский начинал свою дипломатическую карьеру одиннадцать лет назад под началом моего мужа, – сообщила Екатерина Петровна.

– Вы похожи на англичанина, – промолвила дама.

– Мадам Арнье путешествовала вместе с мадам де Сталь.

– Если можно бегство от Бонапарта назвать путешествием, – уточнила Изабель Арнье.

– Представляете, мадам де Сталь была уверена, что Наполеон озабочен только тем, как бы ее изловить, – сказала Екатерина Петровна.

– Она все время боялась, что Бонапарт пришлет отряд кавалеристов в Москву, чтобы захватить ее, как герцога Энгиенского, – продолжила мадам Арнье.

– Если честно, мой муж вздохнул с облегчением, когда мадам де Сталь наконец-то уехала.

– Дорогая, потерпите совсем чуть-чуть! – воскликнула мадам Арнье. – Я тоже скоро уеду!

– Изабель, мои слова никоим образом к тебе не относятся! – Екатерина Петровна взяла гостью за руку. – Оставайся у нас, сколько душе твоей угодно! Тот день, когда ты решишь покинуть меня, станет самым грустным днем! Уж эта мадам де Сталь! Она отнимала слишком много времени у мужа, а Федор и без того не знает ни покоя, ни отдыха! А вот и он!

В гостиную вошел граф Ростопчин под руку с весьма представительным господином в очках. Сказал что-то вполголоса, он оставил своего собеседника. Последний, судя по смущенному виду, рассчитывал на какой-то иной ответ, но спорить с генерал-губернатором не решался. Граф, широко расставив руки, словно хотел обнять нас всех, двинулся навстречу.

– К столу, к столу! Милости прошу к столу! – объявил он, придержав меня за локоть.

Дамы отправились в гостиную и увлекли за собою представительного господина.

– Заступник нашелся, – сказал граф Ростопчин, взглядом указав на огромную спину давешнего собеседника. – Вздумал просить за Ключарева. Эх, дурак молодой.

– Решительно так! Ну, дружище, что на почтамте?

– Ничего не нашли, – ответил я. – Но ваше распоряжение относительно Ключарева исполнено. Он арестован и уже трясется на колдобинах по пути в Воронеж.

– Старый прохвост! – произнес с досадой генерал-губернатор и, похлопав меня по руке, добавил: – Ничего! Мы знаем, что он неблагонадежен. В такое время пусть отсидится в воронежской глуши. Ну-с, пойдем и мы к столу.

Мы прошли в гостиную, и я увидел католического священника. Аббат Адриан Сюрюг занял место напротив графини Ростопчиной, и между ними завязался разговор.

Слева от графини сидела мадам Арнье, стул рядом с нею пустовал, а соседний занимал господин лет тридцати, похожий на итальянца, а то и француза.

– Познакомьтесь, мой секретарь, – представил его граф Ростопчин, усаживая меня на свободный стул.

Тот повернулся, и я узнал его.

– Александр Яковлевич! Булгаков! – воскликнул я. – Помню вас еще юнкером на службе в Коллегии иностранных дел!

– Федор Васильевич собрал вокруг себя старую гвардию, – улыбнулся Булгаков.

Едва я опустился на стул, как мадам Арнье незаметно наступила мне на правую ногу. Я взглянул на нее, и ответной улыбкой она подтвердила, что сделала это неслучайно.

Неожиданно еще один гость, совсем молодой человек, продекламировал:

Булгаков наш, оставя скучный свет, Сбегает вечно в тихий кабинет,

– Петр Андреевич изволит шутить, а я – о! – я когда– нибудь непременно напишу историю почты, – заявил Булгаков.

– Вы увлеклись историей почты? – удивился я.

– О, Андрей Васильевич! – воодушевился он. – Я пришел к выводу, что почта играет наиглавнейшую роль в развитии цивилизации.

– Вот как, – отозвался я с сомнением.

– Чем быстрее происходит обмен новостями, тем скорее развивается общество, – отстаивал свою мысль Александр Яковлевич. – Что далеко ходить? Вот сейчас, например, столкнулись две громадные армии, и успех каждой во многом зависит от сообразности действия ее отдельных частей. А они действуют тем согласованней, чем быстрее и лучше налажено сообщение между ними.

Глаза Булгакова горели, увидев во мне благодарного слушателя: он собирался пуститься в изложение своей теории. Но меня занимали совершенно иные планы, и я решил поставить точку в нашем диалоге:

– Уверен, нынешний день займет не последнее место в вашей истории.

– Непременно! – воскликнул Александр Яковлевич и переключился на новую тему. – Кстати, вы уже знаете? Сегодня утром арестовали почт-директора! При задержании его служащие оказали сопротивление, полиции пришлось применить силу.

– Надо же! – покачал я головою.

– Ну, этого мартиниста нужно было давно сослать! Да куда-нибудь подальше, в Пермь, например. – Булгаков был уверен в непогрешимости своего мнения.

– Александр Яковлевич – это не человек, а живая газета, – вставил рифмоплет.

– При моей должности это немудрено, – согласился Булгаков. – Генерал-губернатор диктует мне распоряжения, так что я познаю историю еще до того, как она свершится.

– У вас есть серьезный соперник, – заметил я. – Николай Михайлович Карамзин.

Рифмоплет вновь заговорил стихами:

Так некий зодчий, созидая Огромный, велелепный храм На диво будущим векам, Гордился духом, помышляя

О славе дела своего…

– Браво-браво! – Александр Яковлевич похлопал в ладоши. – Петр Андреевич выдал настоящие стихи!

– Это не я, – признался молодой человек, – это мой родственник… Карамзин…

– Брат по отцу Екатерины Андреевны, – кивнул на рифмоплета Булгаков.

Я отвернулся, надеясь присоединиться к разговору с аббатом. Неожиданно он сам обратился ко мне:

– Я слышал, вы только что прибыли из Англии?

– Да, это так, – подтвердил я. – Я служил в лондонской миссии.

– Пожалуй, единственная польза от войны с Наполеоном, – сказал аббат Сюрюг, – это сближение Англии с Россией.

– Я всегда выступал за дружбу Петербурга и Лондона, – высказал я свое мнение. – Но война – слишком высокая цена. Впрочем, с удовольствием расскажу вам интересные подробности о настроениях англичан.

– Буду весьма признателен, после обеда я в вашем распоряжении, – аббат Сюрюг почтительно кивнул.

Графиня Ростопчина воскликнула:

– Андрей Васильевич, окажите любезность, уступите аббата Андриана мне!

Я не успел ответить, мадам Арнье вновь наступила мне на ногу:

– Не волнуйся, дорогая, я не позволю графу соскучиться.

– Я никуда не спешу после обеда, – сказал я и добавил, обращаясь к аббату: – С удовольствием побеседуем, когда вы освободитесь.

А про себя подумал: не пришлось бы аббату искать меня в укромных местечках, куда непременно затащит меня мадам Арнье.

В гостиную вошел дворецкий и, согнувшись вдвое, что– то прошептал генерал-губернатору. Федор Васильевич рассмеялся и воскликнул:

– Господа, мне доложили, что на пороге стоит какой-то француз с донесением от графа Воленского.

Гости обратили на меня удивленные взгляды.

– Это мой камердинер, – пояснил я. – Я отправил его с письмом неделю назад. С вашего позволения, я его встречу.

– Но прежде, господа, тост, – предложил генерал-губернатор. – За то, чтобы все французы в армии Наполеона отличались такою же точностью и исполнительностью!

Гости пили вино и поглядывали на меня с веселостью и участием, как бы утешая, что мне достался столь нерадивый слуга.

– Степан, – велел Федор Васильевич, – проводи графа в мой кабинет и приведи к нему этого француза!

У мосье Каню едва глаза из орбит не вывалились, когда он увидел меня в приемной генерал-губернатора.

– Барин, сударь, вы опять прилетели-с на воздушном-с шаре-с! – воскликнул он.

– Нет, Жан. Как и ты, я приехал посуху.

– Но как-с такое возможно-с, сударь?!

– Меня подгоняла любовь к России, а тебя к Франции, – ответил я. – Ладно, довольно чесать языками. Ты устал с дороги. Направляйся на Петровку к Мартемьяновым, там тебя ждут. А письмо, которое я просил передать графу Ростопчину, сожги.

– Как скажете-с, сударь, – кивнул мосье Каню.

Дворецкий проводил его, а в кабинет вошел граф Ростопчин со старичком-генералом невысокого роста.

– Право же, как-то это странно, ваше сиятельство, в такое время зарабатывать на продаже оружия, – говорил генерал. – Я уверен, оружие нужно раздавать бесплатно!

– Василий Иванович, вы неправы, совершенно неправы! – возразил граф Ростопчин. – Вы знаете, какой разбой сейчас творится на дорогах! Если мы начнем раздавать оружие бесплатно, то мы вооружим всякую мразь, отребье! Так и до вооруженного бунта недалеко! Лучшего подарка для Наполеона и вообразить невозможно!

– Да уж об этом я не подумал, – сконфуженно произнес старый генерал.

– Так это моя работа – думать о таких вещах, – примирительно сказал граф Ростопчин и указал на меня: – Вы успели познакомиться? Граф Воленский Андрей Васильевич, а Василий Иванович командует кремлевским гарнизоном.

– Брозин, – представился мне старый генерал и тут же сказал: – Простите, я должен идти.

Я поклонился. Граф Ростопчин пожал генералу руку, и тот удалился.

– Что ж, Ключарева, значит, выслали. – Граф вернулся к прежнему разговору.

– Но доказательств, что он именно тот шпион, который мне нужен, не получили, – констатировал я.

Генерал-губернатор сел за стол, приготовившись к беседе, а я думал о том, как бы вернуться поскорее в гостиную; я надеялся, что аббат Сюрюг еще не ушел.

– Я рекомендую тебе обратить внимание на Императорский Московский театр, – сказал граф Ростопчин. – Труппа – сплошь французы, во главе ее – мосье Арман Домерг, по прозвищу Сент-Арман. Аббат Сюрюг утверждает, что все они ненавидят Наполеона и боятся его не меньше русских обывателей. Но кто их знает? Публика исключительно неблагонадежная.

– Шпион, которого ищу я, вряд ли актер; тут нужно брать выше, – возразил я.

– Это так, но подумай вот о чем: у каждой, даже самой плюгавенькой актриски имеется обожатель, а то и не один.

– Да, вы правы, – согласился я, размышляя: возможно ли, чтобы «жена Цезаря» была содержанкой из числа французских актрис.

– Конечно, много времени потребуется, чтобы проверить их всех.

«А времени-то у нас и нет», – подумал я и попытался закончить разговор:

– Для начала я бы воспользовался случаем и побеседовал с аббатом Сюрюгом.

– Успеешь, – махнул рукою граф Ростопчин.

Успеть-то успею, но мне нужно успеть не абы когда, а именно сейчас, пока де Санглен производит тайный обыск.

– Вот, кстати… – Граф перебрал газеты, лежавшие стопкой на столе, и одну протянул мне, указав на небольшое объявление. – В среду можем сходить на оперу, посмотришь на этих французишек.

Я прочитал объявление: «В среду 21 августа представлена будет „Юлия и Ромео", опера в 3-х действиях с принадлежащими к ней хорами, музыка сочин. Г. Стейбельта».

– Опера? – удивился я. – И что, кто-то бывает сейчас в театре?

Граф Ростопчин не успел ответить – дверь приоткрылась и заглянул лакей:

– Федор Васильевич, прибыл Николай Васильевич.

– Обресков? Так где же он? Пусть заходит скорее! – Граф поднялся из-за стола: – Пожалуй, ступай, побеседуй с аббатом.

Я с благодарностью посмотрел на вошедшего и покинул кабинет.

* * *

В гостиной Екатерина Петровна и аббат Сюрюг разговаривали о чем-то вполголоса, прохаживаясь, как на прогулке в парке. Увидев меня, священник кивнул и сразу же потупил взгляд, как человек, всецело увлеченный рассказом собеседника.

Я прошел в следующую залу, где находилась столовая. Гости вели разговоры, разбившись на кружки по интересам. Мадам Арнье беседовала с Александром Яковлевичем Булгаковым. Увидев меня, она оставила секретаря.

– А вот и вы! Я испугалась, что вы ушли по-английски, – мадам Арнье взяла меня под руку. – Идемте сюда.

Она повела меня в следующую залу. Я увидел свободный диван у стены, откуда просматривалась вся анфилада.

– Давайте присядем здесь, – предложил я и увлек за собою мадам Арнье.

Мы сели на диван, оказавшийся превосходным наблюдательным пунктом. Графиня Ростопчина и аббат, по-прежнему шествуя, как на прогулке в парке, вернулись в столовую и двигались в нашу сторону.

– Я немного расхворалась: мигрень, в августе меня часто мучает мигрень, – сообщила мадам Арнье. – Вот почему я не уехала с Жерменой, а воспользовалась расположением Катрин. Но, пожалуй, я злоупотребляю ее добротой. Скоро я покину этот гостеприимный дом…

– Мне показалось, что графиня Ростопчина искренне расстроилась, когда вы заговорили об отъезде, – промолвил я, не зная, чем еще поддерживать беседу с француженкой.

Екатерина Петровна и аббат Сюрюг, продолжая разговор, вошли в залу, взгляд графини рассеянно скользнул по мне и мадам Арнье; они развернулись, платье графини коснулось моих колен, и собеседники побрели в обратную сторону.

– Да, вы правы, – с воодушевлением произнесла мадам Арнье. – Катрин жутко расстраивается, стоит мне заикнуться об отъезде. Она предоставила мне комнату соседнюю со своей, чтобы я могла в любое время дня и ночи составить ей общество.

Я следил за удалявшимися графиней и аббатом. Они пересекли столовую, вышли в гостиную, там развернулись и вновь пошли обратно.

– Правда, должна признать, мне бывает скучновато в Сокольниках, – томным голосом промолвила мадам Арнье. – А мадам де Сталь, наверное, уже гостит у Бернадота…

– У кого? – насторожился я.

– У кронпринца Швеции, – уточнила собеседница.

Ее слова поразили меня, кровь застучала в висках, я почувствовал себя охотничьим псом, напавшим на след подранка.

– А вы? Вы тоже собираетесь к Бернадоту? – спросил я.

Я уже поворачивал голову, чтобы взглянуть в глаза мадам Арнье, как вдруг неожиданные манипуляции аббата Сюрюга привлекли мое внимание. Графиня Ростопчина и священник приостановились в нескольких шагах от входа в столовую, он извлек откуда-то из складок одеяния небольшую коробочку золотистого цвета, быстро передал ее Екатерине Петровне, а она спрятала ее у себя на поясе.

– Вы так пристально следите за Катрин, – услышал я голос моей собеседницы. – Кажется, вы тайно в нее влюблены. Ведь вы ровесники…

– Поверьте, это не так! – воскликнул я, раздосадованный тем, что мое наблюдение за графиней не ускользнуло от внимания мадам Арнье. – Вы говорили о Бернадоте…

– Да, я тоже поеду в Швецию. Вы знаете, мадам де Сталь и Бернадот большие друзья. Я бы и уехала с нею, если б не мигрень…

– Послушайте! – промолвил я с пылом и взял ее за руку, – если вы уедете, то разобьете сердце не только графине Ростопчиной!

– О ком вы? – жеманно спросила мадам Арнье.

– Я говорю о себе. Конечно же, о себе!

– Мне казалось, что вы глаз не можете отвести от Катрин, – возразила мадам Арнье.

Графиня Ростопчина и аббат как раз вошли в наш зал. Я подождал, когда они двинутся обратно, и сказал:

– Я следил за аббатом, думая, что вид святого отца образумит меня. Но нет, не помогло. Я с ужасом думаю о том, что вы уедете, и больше мы не увидимся…

– Ну что вы…

– Нет! Прошу вас, позвольте договорить! – промолвил я со страстью в голосе и сильнее сжал ее ручку. – Я имею тайное задание государя императора, связанное со смертельным риском! Я должен убить Наполеона! Я собираю группу, мы должны будем осесть в Филимонках, это на юго-западе от Москвы, и там дождаться рокового часа. Это смертельный риск, вряд ли мне удастся уцелеть. И встретить вас в такие минуты – это подарок судьбы!

Мадам Арнье смотрела на меня округлившимися от изумления глазами.

– Бедный мой! – прошептала она. – Господи, зачем эта война?!

– Но если не война, мы бы не встретились! Прошу вас, не отталкивайте меня! Назначьте свидание, прошу вас!

Мадам Арнье замерла, прикрыв глаза, на мгновение плотно сжала губы и сказала так, словно приняла роковое решение:

– Вечером, в девять часов. В это время Катрин укладывает детей, и я остаюсь совершенно одна.

– Вечером я буду у ваших ног! – с жаром воскликнул я, коснулся губами ее руки, поднялся, отвесил учтивый поклон и оставил мадам Арнье одну наслаждаться предвкушением нашей встречи.

По дороге к выходу я попрощался с Екатериной Петровной и бросил аббату:

– Я должен идти, поговорим в другой раз.

А мысленно пожелал, чтобы люди де Санглена арестовали аббата Сюрюга, если он застанет их в своем доме.

От генерал-губернатора я направился на Малую Дмитровку в присутствие Высшей воинской полиции. Яков Иванович де Санглен оказался в своем кабинете. Его люди успели обыскать дом аббата – времени им хватило с лихвой.

– Ничего, изобличающего Сюрюга как шпиона, не нашли, – сообщил де Санглен. – Так, переписка, в том числе и с аббатом Билло из Санкт-Петербурга. В письмах конечно же обсуждаются и война, и многое другое. Но было бы странно, если б в эти дни война не занимала центральное место в корреспонденции.

– У меня, к сожалению, тоже ничего нет, – сообщил я, умолчав о подозрениях относительно мадам Арнье и супруги генерал-губернатора.

– Напрасно вы поддались Ростопчину, – сказал Яков Иванович. – Я говорю об утреннем налете на почтамт.

– Да, сожалению, обыск там ничего не дал, – признал я.

– А я вас предупреждал, что дело Верещагина и подозрения в отношении почт-директора не более чем плод воспаленного воображения графа. – Де Санглен говорил спокойно, не выказывая недовольства моими действиями, но и не скрывая скептического отношения к генерал-губернатору.

Я чувствовал обиду за Ростопчина и хотел было возразить де Санглену, но промолчал. Вспомнил, что и сам следил за Екатериной Петровной, супругой Федора Васильевича. Де Санглен хотя бы открыто выражал свое отношение, а я поступал нехорошо, некрасиво в отношении человека, который когда-то приметил меня и позаботился обо мне как о родном сыне.

Жаклин давеча в шутку сказала, что не простит французов. Я же теперь ненавидел Наполеона и всю его Великую армию. Их сапоги, копыта их лошадей не просто топтали нашу землю, они топтали наши сердца, души, толкая одних на предательство, других – на неблаговидные поступки.

Строгое, аскетическое лицо графини Ростопчиной с несколько рассеянным взглядом появилось перед моим мысленным взором. Я хотел одного: чтобы ее странное поведение нашло какое-нибудь безобидное объяснение и чтобы ни она, ни Федор Васильевич никогда не узнали о моих подозрениях. Представляя себе, что выйдет, если выяснится, что Екатерина Петровна по каким-то непонятным причинам встала на сторону захватчиков, а я окажусь тем самым человеком, кто разоблачит ее и откроет ужасную правду графу Ростопчину, я страстно мечтал ошибиться и сожалел о том, что согласился выполнить поручение его величества. Уж лучше я не поймаю вообще никакого шпиона, чем таковым окажется графиня.

Но в следующую минуту я вспоминал о том, что ради победы над Наполеоном государь император готов принести в жертву Москву. Нет, скорее всего, этого не случится! Ну а если все же случится?! А если случится, значит, я должен сделать все, чтобы жертва оказалась ненапрасной.

– Федор Петрович Ключарев – действительный тайный советник, – продолжал Яков Иванович. – Требовалось высочайшее повеление, чтобы арестовать его. А так как это самоуправство, государь будет недоволен.

Я вспомнил рассказ Вязмитинова о том, что де Санглен снискал доверие императора, поставляя ему девиц, и с уст моих сорвалось поневоле:

– Моя задача поймать шпиона, а не доставить удовольствие его величеству.

Впрочем, Яков Иванович не уловил намека, более того, мои слова возвысили меня в его глазах.

– Должен сказать, мне нравится ваша решимость, ваша готовность идти до конца, не оглядываясь на чины и звания, не думая о последствиях, – сказал он. – К сожалению, фортуна чаще ласкает подхалимов, а истинно порядочному человеку достается лишь гордость от сознания честно исполненного долга.

«Вот счастье-то подвалило – остаться порядочным человеком в глазах де Санглена», – с горьким сарказмом подумал я. Яков Иванович заметил перемену в моем настроении, но истолковал ее по-своему.

– Не стоит расстраиваться из-за того, что обыски у Ключарева и аббата не дали результатов. Теперь мы знаем, что искать нужно в других направлениях. Я уже говорил, что мы должны найти графиню Коссаковскую, – уверен, она и есть тот самый шпион, донесения о котором перехватил генерал Вилсон.

Я испытывал сожаление, почти сострадание к де Санглену и, стараясь не выдать своих чувств, ответил:

– Я буду только рад, если поймаем ее, еще больше порадуюсь, если она окажется тем самым шпионом.