Текст книги "1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского"
Автор книги: Лев Портной
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Что-то случилось, Осип Николаевич? – спросил я.
Генерал опустился на стул и вздохнул:
– Право, Андрей Васильевич, дело мое совершенно не заслуживает внимания. Я и не предполагал, что моя сугубо частная слабость даст пищу для слухов и бросит тень на его высочество.
– Простите, Осип Николаевич, не представляю, о чем идет речь. Но вдруг я сообразил, что генерал и есть герой романа, в котором вдовствующая императрица заподозрила зятя.
– Речь идет о женщине, – подтвердил мою догадку Лоза. – Я полюбил ее, страсть оказалась выше моих сил… Впрочем, я хотел положить конец, но было поздно… – Генерал бросил на меня виноватый взгляд. – Она ждет ребенка…
Он умолк и принялся ногтем царапать скатерть, собираясь с мыслями.
– Позвольте, Осип Николаевич! – Я поспешил к нему на помощь: – Вы говорите так, словно кто-то смеет вас осудить. А ребенок! Что может быть прекраснее?!
– Тут такие сложности, – пробормотал генерал. – У нее есть муж… Странная эта история – с ее мужем… Но я говорю не о том. Ради меня она бросила Москву, хотя в Москве, конечно, ей было лучше. Я снял для нас усадьбу, здесь недалеко. Поселил ее там… Я оставил с нею своего денщика… для ее же безопасности… она совершенно не говорит по-русски… Сами знаете, каково сейчас, если примут за иностранца…
Я насторожился. Но тут же отогнал подозрения. Шпиономания заразила меня. Дойдет до того, что увижу бонапартистку в мухе, жужжащей с французским прононсом. В России полно девиц, воспитанных так, что родного языка не знают.
Генерал продолжал оправдываться, и я слушал его для приличия.
– Случился пожар, дом сгорел, бедняжка осталась без крова, а я все время в разъездах… Они не знали, где искать меня… Она приехала в Тверь и здесь застала его высочество. А принц… он знал, я делился с ним… И конечно же его высочество, учитывая ее положение, предложил ей место в карете…
– Не волнуйтесь, не волнуйтесь, Осип Николаевич, – попросил я. – Я немедленно напишу ее величеству Марии Федоровне, чтобы она укоротила языки злым сплетникам. Вы лучше расскажите, Осип Николаевич, что за история с сыном купца Верещагина случилась в Москве? Императрица-мать крайне обеспокоена, чтобы невинный юноша не пострадал. Вы ничего не слышали?
– Как не прослышать? – На лице генерал-провиантмейстера появилось мучительное выражение. – История, признаться, и впрямь неприглядная. Он конечно же олух, в голове у него каша совершеннейшая. Я имею в виду этого Михайлу, сына купца Верещагина. Видать, из озорства, сугубо из желания похвалиться, что имеет доступ к секретным, к запрещенным материалам, показал в кофейне речь Наполеона, произнесенную в Дрездене…
– А откуда у него доступ к секретным документам? – поинтересовался я.
Лоза скорчил пренебрежительную ухмылку и махнул рукой:
– Да что там секретного? Граф Ростопчин запретил иностранные газеты. А этот Верещагин переписал речь Наполеона из гамбургской газетенки. Вот в этом-то все дело и кроется! – Осип Николаевич с торжествующим видом поднял указательный палец и улыбнулся. – Все понимают, что сам по себе Верещагин не имеет никакого значения для Ростопчина. Московский генерал-губернатор раздул вокруг купеческого недоросля скандал с одной лишь целью – опорочить почт-директора Ключарева. А тут уже попросту личная неприязнь. Ключарев – масон, а Ростопчин страсть масонов ненавидит!
– Масонов граф Ростопчин и правда не жалует, – кивнул я. – Однако же это не помешало ему выступить за назначение Кутузова главнокомандующим. А ведь Михаил Илларионович тоже масон.
Глава 7
Мы въехали в Москву через Тверскую заставу. Я ожидал, что и здесь увижу множество подвод бегущих из города жителей. Но к немалому удивлению, таковых были единицы. Вслед им летели комья грязи и оскорбления от праздных храбрецов, нарочно карауливших у заставы, чтобы покуражиться над беженцами. Противоречивые мысли охватили меня. Гордость за жителей Москвы смешалась с сожалением о грядущей их участи.
Мы отправились на Петровку прямиком в дом моего тестя. Переступил порог – и поднялась суматоха!
– Барин! Барин приехали! Андрей Васильевич! – закричал на всю Петровку Федька.
Мгновение – и в объятиях моих оказалась Жаклин.
– Умыться, умыться б с дороги, – вымолвил я.
Она не слушала, захватила лицо ладошками, осыпала поцелуями, я целовал ее горячие губы, пылавшие щеки, а дочери, Аннетт и Катрин, уже висели на шее.
– Дайте ему хоть отдышаться с дороги, – прогремел голос тестя.
Сергей Михайлович уже готовился почивать и вышел в ночном колпаке. Он без церемоний отогнал Жаклин и девочек, сам заключил меня в объятия, а дочки, уразумев, что дед провел их, кинулись к нам и устроили кучу малу.
– Эх, Мартемьяныч, – так по-свойски прозывал я тестя. – Сколько ж времени не виделись!
– Дак ты ж в аглицкий свой парадиз еще и дочку, и внучек увез! – с чувством воскликнул тесть и в шутку замахнулся на меня кулаком.
Подоспели Натали Георгиевна и горничная Дуняша.
– Андрей, Андрей, Андрюша, а я вот только-только гранд-пасьянс разложила! – быстро проговорила теща. – Король выпал. Я так и подумала, что нынче же ты приедешь!
– Натали, так ты с магазинами мухлевала, пока король не вышел, – упрекнул ее Мартемьяныч.
– Знакомьтесь, надворный советник Вячеслав Сергеевич Косынкин, – представил я спутника.
Тот следил за происходящим, как завороженный. Состоялось знакомство. Радостное возбуждение охватило и Косынкина. Пока Вячеслав расшаркивался перед моей семьей, я подошел к шкафу-витрине, сделанному когда-то по моему заказу брюссельским мастером. За стеклом стояли кофейные пары. Я залюбовался своей коллекцией.
– Все сберегли. Ни одной не разбили. – Сергей Михайлович подошел неслышно и остановился за моей спиной. – И для новых чашечек нашлось место. Вон они. Жаклин привезла, все в целости.
Он указал на две новенькие чашечки от компании «Веджвуд».
Но гордостью моей коллекции были пары из бисквитного фарфора русского мастера Сергея Конькова. Пользоваться ими по назначению не представлялось возможным. Внутри каждой чашечки существовал целый мир – цветы, бабочки, стрекозы и кузнечики, – и все тончайшей работы, все из фарфора.
– Великолепно! – Я еще раз обнял тестя.
– А где Жан? Где твой слуга? – поинтересовался он.
– Как – где? – спросил я.
– Чему удивляться? – сказал Вячеслав. – Он поехал на перекладных, а то и на долгих [27]27
Поездка на одних и тех же лошадях.
[Закрыть] , а мы верхом. Конечно же мы его обогнали.
– Да, оно, конечно, по-другому и быть не могло, – промолвил я. – Значит, пока мы верхом тряслись, он где-то спал. What a dog!
– Фу, что за выражения! – возмутилась Жаклин.
Получалось, что граф Ростопчин пока не знает о моих подозрениях относительно аббата Сюрюга. Возможно, это и к лучшему. Прежде чем предпринимать какие-либо действия, стоило посоветоваться с кем-то, кто хорошо знаком с обстановкой в Москве. Пожалуй, в первую очередь нужно было разыскать де Санглена.
– Что ж, умыться так и не дали, – промолвил я. – Готовьте ужин, а я покамест по служебной надобности навещу кое-кого.
– Но ты только порог переступил?! – возмутилась Жаклин.
– Служба, солнышко, служба. Я ненадолго, а в качестве заложника оставляю с вами господина Косынкина.
– Да, к Анастасии Кирилловне, пожалуй, сегодня уже будет поздно, – сухо произнес Вячеслав.
Надворный советник, готовый, судя по вытянувшейся в струнку фигуре, ехать, куда прикажу, поник. А Жаклин бросила на меня укоризненный взгляд.
Я отправился пешком на Малую Дмитровку. Дом капитана Уварова оказался угловым на пересечении с Успенским переулком. Я осведомился, на месте ли де Санглен. И получив утвердительный ответ, велел доложить обо мне.
С первой же минуты я почувствовал расположение к директору Высшей воинской полиции, во многом, наверное, благодаря тому, что мы оказались одного возраста. И даже мысли об участии де Санглена в деле Сперанского как-то померкли. Что поделаешь? У всех разные мнения о том, что лучше для России.
Я передал Якову Ивановичу документы от Аракчеева. Он быстро пробежал их цепким взглядом и поднял на меня глаза:
– Итак, прибыли ловить шпиона.
– Полагаю, что имя его мне известно, – ответил я.
– Так зачем же приехали ко мне? – улыбнулся шеф Высшей воинской полиции. – Сразу же и арестовали бы его.
– Государь предупредил, что ваше ведомство привыкло работать тонко, – ответил я. – Я подумал, что наблюдение за агентом может принести больше пользы, чем немедленный арест.
– Ну хорошо. – Де Санглен подался вперед и сцепил руки. – Рассказывайте, кто он, ваш шпион, и откуда уверенность, что это именно он.
Я поведал обо всем, что было мне известно, упомянул и об убитых агентах генерала Вилсона. Директор Высшей воинской полиции слушал внимательно, а когда я закончил, еще некоторое время молчал. Я решил, что он ждет моих соображений о необходимых действиях.
– Ваше прево…
Но де Санглен перебил меня:
– Бросьте, граф, обойдемся без титулов. Думаю, вы ошибаетесь. Аббат является духовником графини Ростопчиной, они встречаются раз в неделю. Генерал-губернатор при всей своей несуразности вряд ли допустил бы шпиона в своем доме. Уверен, он успел изучить аббата со всех сторон. Однако, если угодно, вы можете проверить эту версию.
– Проверить? – переспросил я. – А может, стоит арестовать аббата и допросить?
– Да что уж допрашивать?! – воскликнул с сарказмом де Санглен. – Сразу убить! Полицеймейстеры сплошь и рядом так и поступают.
– Я не призываю творить беззаконие, – промолвил я.
– Я шучу, шучу! – Де Санглен поморщился и перешел на серьезный тон: – Мы не хватаем людей только по подозрению. Мы должны найти доказательства, документы…
– Но агенты могут действовать без документов, передавать сообщения устно, – заметил я.
– Разумеется, позвольте договорить, – ответил де Санглен. – Да, конечно, документы не самое важное. Намного важнее выявить связи агента, а то и заставить его работать на нас. Если же начать дело с ареста, его связники разбегутся. В наших руках окажется один шпион, но мы упустим сеть, а в этой сети пойманному агенту быстро найдется замена.
Тут я позволил себе саркастическую улыбку:
– И графиня Ростопчина немедленно выберет нового духовника непременно из числа французских агентов.
– Согласен, здесь случай особый. Аббат Сюрюг человек видный, и ему, главе католической общины, патент от Бонапарта ни к чему. Но и спешить не стоит. Давайте поступим так. – Де Санглен с видом стратега опустил обе ладони на стол, приготовившись изложить план действий. – Граф Ростопчин и вся его семья квартируется в Сокольниках.
– В Сокольниках? А имение в Вороново? – спросил я.
– Вороново уж совсем далеко. – Де Санглен поморщился. – Сокольники, конечно, тоже не ближний свет. Там находится казенная дача губернатора. Каждый день к восьми часам утра он приезжает в Москву во дворец на Лубянке. Задний двор дворца как раз выходит к собору Святого Людовика, настоятелем которого и служит ваш аббат. Раз в неделю, – а завтра именно этот день, – графиня Ростопчина приезжает к обеду, который дает генерал-губернатор в своем дворце. На обед приглашается и ваш аббат. Учитывая ваше давнее знакомство с графом Ростопчиным еще по службе в Коллегии иностранных дел, вы сможете без труда получить приглашение на обед. Присмотритесь к аббату, постарайтесь задержать его, увлеките беседой. А мы тем временем обыщем его дом. Впрочем, не думаю, что Сюрюг хранит бумаги. Уж точно патента мы там не найдем.
– Патент Бонапарта? – уточнил я.
– Да. Большинство агентов получают патенты от императора французов. Они рассчитывают, что Бонапарт займет Москву, на этот случай им и требуется документ, подтверждающий заслуги перед французами. А для нас такой патент – доказательство.
– Да, француз-иезуит, пожалуй, и впрямь не нуждается в подобном свидетельстве, – согласился я.
– У нас нет сведений, что сам Сюрюг занимается шпионской деятельностью. Но скажу так: не вся его паства – шпионы, но все шпионы – его паства. Так что давайте, завтра проверим его во время обеда, хотя на удачу я не рассчитываю. Я думаю, шпион, которого государь поручил вам поймать, наш давний знакомый. Точнее, знакомая. Скажу больше, я уверен, что это она.
– Но кто – она? – воскликнул я.
– Польская графиня, – сказал де Санглен. – Алина Коссаковская. Все приметы сходятся, – продолжил Яков Иванович. – Это она, наша графинюшка.
– Воля ваша, но я такой уверенности не разделяю.
– Вы в нашем деле новичок, – заметил де Санглен. – А я уже несколько месяцев гоняюсь за Коссаковской.
– В любом случае графиню нужно поймать. Буду рад, если окажется, что я ошибался. И если она и тот агент, которого ищу я, – одно лицо, нас ждет двойная удача.
– Вы хотя и новичок, но совершенно правильно мыслите, – с удовлетворением произнес де Санглен и вдруг поинтересовался: – Давно приехали?
– Только что, – ответил я. – Остановился в своем доме на Петровке…
– Устали с дороги, – сказал он. – Отдохните сегодня, а завтра возьмемся за дело.
– Благодарю. – Я кивнул. – Признаюсь, и вправду устал: ехали верхом почти всю дорогу.
– Ступайте домой. Только вот что. Пошлю-ка я своего человека проводить вас до дома. А то народ теперь самосуд творит по ночам. А вы… – Он окинул меня таким взглядом, словно видит насквозь, и продолжил: —…уж больно на иностранца похожи. На англичанина. Но простой народ разбирать не будет.
Я смутился. А де Санглен приоткрыл дверь и позвал:
– Ривофиннолли!
Вошел молодой человек с черными как смоль волосами.
– Знакомьтесь, – бросил де Санглен.
– Винцент Ривофиннолли, – поклонился вошедший.
– Отставной ротмистр австрийской армии, сам итальянец, – дополнил Яков Иванович. – Теперь служит у нас.
– Граф Воленский, – представился я и заметил де Санглену: – Стало быть, и в вашем ведомстве имеется паства аббата Сюрюга.
– У меня проверенные люди. Можете полностью им доверять, – серьезным тоном ответил Яков Иванович и приказал итальянцу: – Граф Воленский привез новые сведения о нашей старой знакомой…
– Графине Коссаковской, – со знанием дела подхватил Ривофиннолли.
– Граф прикомандирован к Высшей воинской полиции, – сообщил де Санглен. – Только с дороги. Проводите графа домой. Завтра будет непростой день.
Мы отправились на Петровку. Сделали несколько шагов, и я рассмеялся. Итальянец хмыкнул, но не решился спросить о предмете моего веселья. Я не стал томить его и сказал:
– Забавная история. Француз де Санглен поручил итальянцу проводить до дому русского, который так похож на англичанина, что местные патриоты могут его убить, приняв за француза.
Ривофиннолли рассмеялся.
– А что ж эта графиня Коссаковская, сильно досадила? – спросил я.
Мое первое благоприятное впечатление о де Санглене померкло оттого, что он своими замечаниями умышленно направлял работу на поимку польской графини, хотя из моих сведений вовсе не следовало, что она и есть тот агент, розыск которого поручил мне государь император.
– Еще как досадила! – с готовностью ответил Ривофиннолли. – Она повинна в гибели нашего сотрудника.
– Вот как, – промолвил я с грустью, но и одновременно с долей небрежности в голосе. – К сожалению, смерть – печальное, но обыденное явление во время войны.
Итальянец немного помолчал и пустился в неожиданные откровения:
– Она появилась еще в Вильно. Мы доподлинно знаем, что она имела задание убить русского царя. Совершенно непонятно, почему она этого не сделала при первой же возможности.
– А у нее была такая возможность? – поинтересовался я.
– Вот именно, – подтвердил Ривофиннолли и продолжил шепотом: – Де Санглен принял ее за mandato [28]28
Проститутка (ит).
[Закрыть] и устроил царю Александру тайное свидание с нею. Она столько времени провела наедине с царем, но ничего не предприняла! Вероятно, на первое свидание она из осторожности пришла без оружия. Графиня была уверена, что последуют новые приглашения. Но де Санглен оказался на высоте – он раскусил ее…
Оказался на высоте! Я хотел спросить итальянца: вы это всерьез? Но сдержался. Вспомнились слова Вязмитинова о том, что де Санглен озабочен тем, как открутить головы девкам, которых поставлял в будуары августейших особ.
Некоторое время мы молчали. И моя сдержанность оказалась вознагражденной: Ривофиннолли пустился в откровения. Его дальнейший рассказ о графине Коссаковской поражал всякое воображение. Оглядевшись по сторонам, он негромко начал:
– Вообще-то графиня давно мертва…
– Мертва? – удивился я. – Вы точно это знаете?
– Совершенно достоверные сведения. Мы же сами и убили ее, – сказал он и с некоторым смущением добавил: – Не я лично, а полковник Розен и полковник Ланг.
– Holy Moley [29]29
Святая Моли! (англ.). Возглас удивления
[Закрыть] скачет в поле, – обронил я.
Я взглянул на ротмистра Ривофиннолли, пытаясь понять, что скрывается за его смущением: то ли он не одобряет убийство женщины и оправдывается тем, что не участвовал в нем лично; то ли он огорчен тем, что не ему, а другим довелось расправиться с опасным противником.
– Розену и Лангу можно доверять, – продолжал итальянец. – Я уверен, что они покончили с нею.
– Так, может, стоит доложить об этом де Санглену? – спросил я в расчете на новые откровения.
Положение дел оказалось крайне странным. Директор Высшей воинской полиции гоняется за какой-то шлюхой, его подчиненные знают, что она давно мертва, сей факт скрывается от шефа, но без особой нужды сведениями о ее смерти выкладываются мне, человеку новому и по большому счету случайному.
– Де Санглен знает, – ответил Ривофиннолли. – Ее убили по его личному распоряжению.
– Тогда, простите, я ничего не понимаю, – признался я.
– Графиня Коссаковская пережила несколько покушений, – сказал итальянец. – Несколько раз ее считали мертвой, и вдруг она объявлялась вновь целая и невредимая. Сам де Санглен не видел ее трупа, и по прошествии времени у него появилась навязчивая мысль, что девица обхитрила Розена и Ланга и сумела от них улизнуть.
За разговором мы дошли до Петровки и остановились возле богатого дома моего тестя.
– А может, у де Санглена есть веские причины сомневаться… – начал я.
Но Ривофиннолли прервал меня:
– Нет-нет, я совершенно точно уверен, что Розен и Ланг добросовестно выполнили поручение.
Мы расстались. Я переступил порог дома с омерзительным чувством. Вместо того чтобы идти в армию и сражаться с противником лицом к лицу, я присоединился к тем, кто об убийстве женщины говорит как о добросовестно выполненном поручении.
«Немудрено, что призрак графини преследует вас», – подумал я о директоре Высшей воинской полиции.
* * *
Жаклин читала французский роман при свечах. Я забрался к ней в согретую постель под уютный горячий бок, обхватил ее за талию, – книга упала на пол.
– Ты любишь французские романы и в вашей семье принято называть друг друга на французский манер – Натали, Серж, Жаклин, – с некоторой укоризной сказал я.
– И что? – супруга рассмеялась. – Тебе хотелось бы называть меня на русский манер – Акулиной?
Я хмыкнул:
– Я мог бы называть тебя Линой…
– И называл бы! – она рассмеялась еще громче. – Но разве в семье бывает такое?! Нет, это идет от души, само собой! Невозможно договориться! – она продолжила театральным голосом. – Ах, дорогуша, с завтрашнего дня буду звать тебя Линой… Заюшкой… Душечкой, хрюшечкой! А чем тебе не нравится Жаклин?!
– Ну, ведь идет война с французами.
– Глупости! – без колебаний ответила она. – Французами овладело какое-то воинственное настроение, мода такая: они вообразили себя законодателями мира. Но это пройдет, пройдет. А французский язык останется, останутся французские романы…
– Пройти-то пройдет, как ты сказала, мода. Но мы? Мы разве простим их? Они вторглись в пределы России!
– Милый, вот увидишь, они заплатят за это высокую цену, – тихо, но с непоколебимой уверенностью промолвила Жаклин.
– Да, ты говоришь о них, – возразил я, – я говорю о нас. Мы их выгоним, конечно, победим. Но простим ли мы их?
– Мы пожалеем их, – ответила Жаклин.
– Послушай, а почему бы тебе не уехать с детьми? И Мартемьяныч с Натали Георгиевной уехали бы – вот хоть к сестре его Амали Поцелуевой-Горевой. А ты с детьми могла бы вернуться в Лондон.
– Вот еще! – вспыхнула Жаклин. – Мы только что из Англии!
– Так было бы безопаснее, – сказал я.
– Да чем же в Москве-то хуже? На улице никто меня Жаклин не называет, обращаются исключительно по имени-отчеству – барыня Акулина Сергеевна. Так какая же еще опасность может нам угрожать в Москве…
– Ну, мало ли что.
Я был не вправе раскрыть Жаклин тайну, но решил, что еще успею настоять на отъезде. А она сказала:
– Я не склонна преувеличивать опасность и не поддамся панике, можешь не волноваться за меня.
Blimey! Она думала успокоить меня этими словами!
– Жаклин! – произнес я важным тоном. – Ты убьешь меня…
– Не раньше, чем выдадим замуж дочерей и устроим их будущее! – откликнулась она.
– Я должен уехать.
– Сейчас? – удивилась она.
– Дела, – с сожалением сказал я. – Время такое.
Жаклин покачала головой, с досадой вздохнула и сказала:
– Пожалуй, ты прав, французов мы не простим. Намою жалость уж точно пусть не рассчитывают.
