Текст книги "1812. Год Зверя. Приключения графа Воленского"
Автор книги: Лев Портной
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]
– Что за новости?! Кто это? – возмутился я. – Еще один посланник генерала Вилсона? И явно живее двух предыдущих!
Я принял подсвечник с двумя рожками из рук дворничихи и прошел в гостиную. Храп разносился из кресла, стоявшего у окна. Дородный господин лет пятидесяти спал, запрокинув голову на спинку. Пышные усы трепетали при каждом выдохе из открытого рта. Когда свет упал на его физиономию, он перестал храпеть, пошлепал губами, веки его дрогнули, глаза приоткрылись – сперва щелочками, затем шире, и гость разразился криком:
– А-а! Что-о?! Что за напасть?!
Он попытался вскочить, но, только забавно подпрыгнув, вновь плюхнулся в кресло и перекрестился.
– Простите, сударь, с кем имею честь? – спросил я.
– Полковник Парасейчук, – представился он. – А вы верно действительный статский советник граф Воленский?
– Честь имею. – Я кивнул.
– Что же вы, ваше сиятельство, так в темноте-те меня напугали? – промолвил он.
Я отступил в сторону, и Парасейчук поднялся из кресла. В окне я заметил отражение своего лица между двумя свечами – испуг полковника был вполне простителен.
– Я откомандирован к вам для поездки в Москву, – произнес полковник.
– В Москву отправляемся завтра, – сказал я. – А пока вам будет сподручнее переместиться на диван. Засим, сударь, оставляю вас до утра.
Я удостоил полковника легким поклоном и направился было в спальню, но вдруг в дверь постучали.
Надворный советник Косынкин крайне изумился тому, что отворила ему дворничиха.
– А где же ваш камердинер? – Косынкин огляделся по сторонам, словно предположил, что не заметил французишку в каком-нибудь углу.
– Я отправил его в Москву, – сказал я.
– В Москву?! Одного?! – вскинул брови Вячеслав Сергеевич.
– Что же тут странного?! Он же не ребенок.
– Да это ж небезопасно! Вы не представляете себе, что творится сейчас на дорогах! Народ творит самосуд, иностранцев убивают, а он француз! В умах людей нынче француз синоним шпиону!
– Надеюсь, доберется невредимым, – буркнул я, уже пожалев, что отправил Жана одного. – А вы?..
– А я собственно никакого дела не имею. Просто пришел проведать, узнать, не нужно ли чего.
– Очень даже нужно! Нужно! – обрадовался я. – Вот что, Вячеслав Сергеевич, а не достанете ли вы для меня верховую лошадь? А лучше двух.
– Верховую лошадь? – удивился он.
– Я, признаться, сильно задержался в Санкт-Петербурге. Верхом до Москвы доберусь быстрее и хоть как-то наверстаю упущенное время.
– Но это же…
– Знаю, далеко. Думаю, дня за три доберусь.
Глава 6
– Что там Парасейчук? – хмыкнул я, пробудившись утром.
Когда я вышел в гостиную, полковник поднялся из-за стола. Всю его грудь покрывали награды. На меня он смотрел со столь преувеличенным воодушевлением, словно верил, что сейчас я отдам распоряжение, и ему, после того как он потрудится встать, останется лишь повернуться, чтобы получить новый орден за как-то сам собою совершившийся подвиг.
– Отдыхайте пока, сударь, – сказал я. – У меня остались еще кое-какие дела в Петербурге.
– А в Москву? Когда же мы поедем в Москву? – с разочарованием спросил он.
– Сегодня же и поедем, – ответил я. – А вы вот что, сударь, узнайте-ка пока, где этот господин сейчас проживает и чем занимается.
Я выдал полковнику «Санкт-Петербургские ведомости» и показал на объявление Христиана Венстера.
* * *
Я думал, что граф Аракчеев заставит меня долго ждать в приемной, но он принял меня незамедлительно и встретил с доброй улыбкой, чего уж я никак не ожидал.
Тогда верил, а ныне, когда государь устраивает бал в доме убийцы императора Павла и назначает этого убийцу начальником главного штаба армии [18]18
Речь идет о бале в Вильно в доме Л. Л. Бенигсена.
[Закрыть] , я думаю, что и самые неприглядные факты не помешали бы Аракчееву подняться на вершину власти. Этой мыслью я и оправдываюсь перед собой за то, что десять лет назад уступил. Прямого столкновения с графом Аракчеевым не произошло. Но он безусловно знал: когда его приспешники затеяли заговор, чтобы привести Длинного [19]19
Одно из прозвищ графа А. А. Аракчеева.
[Закрыть] во власть, на пути встал я, граф Воленский.
Теперь всемогущий вельможа улыбался, кажется, вполне искренне: обиды он не держал и считал естественным объединиться перед лицом войны с Наполеоном.
Он протянул мне бумаги:
– Здесь необходимые документы и письмо де Санглену. В Москве на Малой Дмитровке дом капитана Уварова занимает Германский легион. При нем же расположен и штаб Высшей воинской полиции Первой Западной армии. Там и найдете Якова Ивановича.
– Благодарю вас, ваше сиятельство. Я намерен сегодня же выехать, – промолвил я.
– Бог в помощь, милостивый государь, – ответил Аракчеев.
Его слова напомнили мне аудиенцию у генерал-губернатора Вязмитинова. Аракчеев словно из воздуха уловил мою мысль и сказал:
– Я слышал, Вязмитинов был крайне раздосадован, что вы не приняли предложения служить в министерстве полиции.
– Право, было незначительное недоразумение. Уверен, оно уладилось. Признаться, я не имею намерения и в Высшей воинской полиции задержаться надолго. Выполню поручение его величества и сразу же в действующую армию!
– Между министерством полиции и воинской полицией возникает естественная состязательность, – пустился в рассуждения Аракчеев. – И то, и другое ведомство ловит шпионов. Де Санглен действует более скрупулезно. Прежде чем доложить о поимке очередного злоумышленника, он добывает неоспоримые доказательства того, что тот и впрямь наполеоновский агент, а не плод воображения ка– кого-нибудь полицейского подпоручика.
– Вполне разумно, – произнес я.
– Да, но на поиск подтверждений уходит много времени. Люди Вязмитинова в таких случаях не церемонятся и потому о своих успехах докладывают чаще, – продолжил Аракчеев.
– Да, но в ходе дознания всплывет подтасовка, – сказал я.
Граф Аракчеев потускнел и с видом уставшего божества сказал:
– Ну, это если будет с кем вести расследование.
Несколько секунд Аракчеев молчал, ожидая, чтобы я осмыслил его слова, затем добавил:
– Вот потому-то его величество и поручил розыск вам. Государь хочет знать наверняка, что нашли и арестовали нужного наполеоновского агента, а не выдали за шпиона очередной труп.
* * *
Возле дома стучали копытами и злобно фыркали два жеребца: светло-серый с кофейного цвета пежинами и гнедой. Надворный советник Косынкин дожидался в квартире. Я прервал разгоревшийся между ним и полковником Парасейчуком спор. Судя по раскрасневшимся физиономиям, вопрос оказался животрепещущим.
– Вот, ваше сиятельство, а вы как считаете? – кинулся ко мне Косынкин в расчете обрести союзника.
– Я, простите великодушно, не знаю предмета вашей дискуссии.
– Только что поступили новости! – с воодушевлением начал Вячеслав Сергеевич. – Новая победа графа Витгенштейна…
– Какая же это победа? – пробурчал Парасейчук.
– А что же, по-вашему, победой может считаться только успех в наступательном деле?! – выпалил Косынкин и повернулся ко мне. – Баварская дивизия атаковала корпус Витгенштейна. Но мы не уступили! Баварцам дали отпор! Трех офицеров и сто пятьдесят солдат взяли в плен!
– Видите ли, Витгенштейн долго у Белого не продержится, – заявил полковник Парасейчук. – Когда вся армия отступает, невозможно малой ее части держать оборону!
Сводки из корпуса генерал-лейтенанта графа Витгенштейна разительно отличались от удручающих сообщений о действиях всей остальной армии. Барклай-де-Толли отступал, Багратион проклинал Барклая, но подчинялся отступательной тактике. И в это время граф Витгенштейн с завидным постоянством громил противостоявший ему корпус маршала Удино.
Витгенштейн стал народным героем, и любой мало-мальски нелестный отзыв о нем оскорблял патриотов. Косынкин побагровел и, казалось, вот-вот с кулаками кинется на полковника. Парасейчук хотя и сидел красный как вареный рак, но не предпринимал никаких попыток упредить возможное нападение, показывая тем самым, что оппонент его лишь хорохорится и весь его пыл уйдет в пар. Полковник заговорил, и в голосе его зазвучали примирительные нотки:
– Ну, поймите же, милостивый государь, я ничуть не умаляю заслуги графа. Но, видите ли, невозможно оставаться на месте, если вся армия отступает! Корпус Витгенштейна попросту окажется в окружении…
– В окружении?! – закричал Косынкин. – А Кутузов? Про Кутузова забыли? Князь со дня на день прибудет в войска! И мы начнем наступать!
– Ну, дай то Бог, дай Бог, – промолвил Парасейчук.
И было видно – он не верил, что с назначением Кутузова что-то изменится. Однако Косынкин слова полковника расценил как свою победу, успокоился и вдруг выдал нечто совершенно неожиданное:
– А генеральное сражение двадцать шестого августа произойдет.
– Откуда вы это взяли? – вскинул брови полковник.
Я был удивлен и ждал объяснений.
– Число Зверя, – сказал Косынкин. – День двадцать шестой месяца восьмого. От двадцати шести отнять восемь будет восемнадцать. А восемнадцать состоит из трех шестерок. Шестьсот шестьдесят шесть – число Зверя.
– Ну это уж совершенно пустые рассуждения! – Парасейчук взглянул на Косынкина с подозрением.
– Ничуть не пустые, – с легкой обидой откликнулся надворный советник.
– Видите ли, тут как посчитать. С натяжкой можно любой день назвать роковым. И десятое августа. А что? Десять плюс восемь – тоже восемнадцать, в котором, как вы сказали, три шестерки. Или попросту восемнадцатое августа…
– Да, вы совершенно правы, – неожиданно согласился Косынкин. – А я и не говорю, что двадцать шестое августа единственный день Зверя в году. Между прочим, этот год целиком год Зверя…
– Конечно, конечно, – согласился полковник. – Одна тысяча восемьсот двенадцать. Восемнадцать – двенадцать. Один плюс два будет три. Именно столько шестерок в числе восемнадцать.
– Так что и десятое августа, и восемнадцатое могли бы стать роковыми. Но десятое августа уже позади. Восемнадцатое? Дай Бог, к этому времени Кутузов доберется до армии. Тоже не подходит. Но от него ждут немедленных действий. Так что двадцать шестое августа – самый подходящий день. Вот увидите, в этот день и случится генеральное сражение.
– А что же не второго сентября? – с сарказмом спросил полковник Парасейчук. – Дважды девять – опять-таки восемнадцать.
– А второго сентября еще что-нибудь случится, – сказал надворный советник.
Я и не заметил, как заслушался их болтовней, словно думал найти в подтасовках с числами здравый смысл. Но кое-какая польза все-таки была – этот вздор примирил полковника и надворного советника.
– Ладно, господа, довольно! – сказал я. – Чьи это кони внизу?
– Ваши, вы же просили верховых лошадей, – с чувством исполненного долга ответил Вячеслав Сергеевич.
– Хорошие скакуны? – спросил я.
– Ростопчинские! – с гордостью сказал Косынкин.
– Что ж, надеюсь, ростопчинские жеребцы найдут дорогу к графу Ростопчину, – промолвил я и повернулся к полковнику Парасейчуку. – Вы готовы, сударь?
– Я?.. Готов!
Парасейчук поднялся из-за стола, физиономия его приобрела растерянное выражение.
– Что-то не так? – спросил я.
– Позвольте… по поводу жеребцов… – промямлил полковник.
– Мы потеряли много времени в Петербурге, – сказал я. – Верхом хоть как-то наверстаем упущенное.
– Верхом? До Москвы? – полковник выпучил глаза. – Это же семьсот верст! Мы сотрем себе задницы до костей!.. Простите, ваше сиятельство! С уст сорвалось!
– Ага, милостивый государь! – злорадно воскликнул Косынкин. – А как же французы?! От самого Парижа только что до Москвы не доскакали! И задницы, как вы изволили выразиться, не стерли!
Вячеслав Сергеевич смотрел на Парасейчука с превосходством, еще раз почувствовав себя победителем в споре.
– При чем здесь французы?! – буркнул полковник. – Видите ли, я совершенно не готов проделывать верхом столь дальние поездки. Я рассчитывал, что мы поедем в коляске.
– Ваше сиятельство, возьмите меня с собою! Непременно буду полезен вам, – едва не взмолился Косынкин.
– Да как же вы будете полезны, если вы даже не знаете о цели моего путешествия? – удивился я.
– Знаю! Знаю! – воскликнул Вячеслав Сергеевич, уверенный, что обрадует меня своей осведомленностью. – Вы едете арестовывать французского шпиона! Парасейчук мне рассказал!
Я взглянул с возмущением на полковника, и тот совершенно стушевался под моим взглядом.
– Вот что, – принял решение я, – если поездка верхом вам не по силам, отправляйтесь в Москву на перекладных [20]20
Поездка, при которой лошади заменяются на почтовых станциях.
[Закрыть] .
– Но это неправильно, – промолвил полковник и бросил недовольный взгляд на Косынкина.
– Вячеслав Сергеевич, – попросил я надворного советника, – ступайте, готовьте лошадей.
Косынкин попрощался с полковником и ушел.
– Мы договаривались действовать сообща, – обиженным тоном произнес полковник Парасейчук.
«Мы не договаривались, что Вязмитинов пришлет офицера, не обученного верховой езде», – подумал я, а вслух сказал:
– Но так будет лучше. Нас не должны видеть вместе, генерал-губернатор говорил о тайном сотрудничестве. Вы остановитесь… допустим, в Спасском подворье. И пошлете весточку мне на Петровку. В дом отставного секунд-ротмистра Сергея Михайловича Мартемьянова, это мой тесть.
– Но… – Полковник хотел возразить, но не нашелся, что сказать.
– Лучше расскажите, удалось ли что-то выяснить о Христиане Венстере?
– В Петербурге его давно уже нет, – ответил полковник Парасейчук. – Он отправился в Москву еще в конце июня. Наверное, показывает свои фокусы там.
* * *
В Москву мы двинулись вдвоем с надворным советником Косынкиным. Настроение у Вячеслава Сергеевича было приподнятое. Относительно спокойная служба в Санкт-Петербурге ему наскучила. Пожалуй, он не кривил душой и с радостью отправился бы в действующую армию. И я надеялся, что вскорости такая возможность представится нам обоим.
В начале пути ростопчинские скакуны показывали злой нрав, но вскоре примирились с седоками и послушно несли нас вперед. Косынкин великолепно держался в седле, мы быстро перешли «на ты», разговорились, и время летело незаметно.
Выяснилось, что помимо патриотического желания бить французов у Вячеслава имелась и сугубо личная причина для поездки: он рассчитывал застать в Москве некую Анастасию Кирилловну Мохову.
– Она просто чудо! Чудо! – повторял он вдохновенно. – Сам увидишь! Непременно увидишь! Она приехала из Смоленска со своим старшим братом…
Тут отчего-то он замолчал, словно воспоминание о ее брате несколько омрачало настроение.
– Ты с таким восторгом о ней говоришь, – сказал я, поймав себя на том, что завидую Косынкину.
Я питал самые нежные чувства к своей Жаклин, но в них уже не было той свежести, которая заставляла трепетать от одной только мысли о предстоящем свидании.
– Обвенчаться нужно до того, как я отправлюсь в армию, – рассуждал Косынкин. – Мы все время откладывали, – то одно, то другое, – а время идет, ей уже тридцать шесть лет.
И я вспомнил показавшуюся мне странной фразу, сказанную им при нашем знакомстве. Вячеслав тогда говорил, что непременно отправится в армию, когда французы отступят за пределы Российской империи. Теперь странности этой нашлось объяснение: Косынкин хотел жениться, прежде чем браться тянуть военную лямку.
– Обвенчаетесь, а к тому времени Наполеона как раз и выгоним, – сказал я.
– Вот-вот, а тогда-то и пройдемся по загранице, трофеев соберем, – ответил надворный советник.
– Трофеев? – удивился я.
– А как же? Как кому, а мне, может, судьба и не выкинет другого случая хозяйство поправить, – с обескураживающей непосредственностью пояснил Косынкин.
Я ничего не сказал, мысленно пожурив себя, что чересчур скоро позволил надворному советнику быть со мною накоротке. Разговор сам собою иссяк.
День быстро сходил на нет, верховая езда утомила нещадно, ноги болели, и я поневоле задумался о том, что погорячился: нужно было ехать в коляске.
– Еще не жалеешь, что напросился со мною? – спросил я.
– Ничего-ничего… – Косынкин через силу придал голосу бодрости. – Время пройдет, и о мозолях не вспомнишь! А вот шпиона поймаем, так еще и дети гордиться будут!
Поздней ночью мы добрались до Чудова и решили передохнуть. Нашли почтовую избу, препоручили заботу о лошадях почтовому комиссару и, условившись положить на сон четыре часа, свалились на скамьи. Я думал, что мгновенно усну, но ноги разнылись, и, кажется, половину отведенного на отдых времени я мучился бессонницей. Но едва рассвело, мы поднялись. Я чувствовал себя на удивление бодрым. Мы немедленно отправились в путь, чтобы в нежаркие утренние часы преодолеть как можно большее расстояние.
После давешнего пекла мы бы порадовались легкому дождику. Но солнце поднялось над лесом, и воздух загудел от жары. Ошалевшие жуки и мухи звенели и норовили залететь в глаза.
Мы проехали через Вышний Волочок и на выезде из города догнали коляску. Два офицера верхом сопровождали ее. Следом два солдата катились в телеге. В экипаже расположился генерал. Он приветливо улыбнулся нам и окликнул:
– Куда направляетесь, господа?
– В Москву, – ответил я.
– До Москвы далеко еще, – сказал он. – Вижу, вы проделали долгий путь. Сдается мне, от самого Петербурга верхом.
– Спешим, – откликнулся я.
– Я генерал-провиантмейстер Осип Николаевич Лоза, – представился он. – Господа, позвольте пригласить вас. Доедем до Твери в моей коляске, там переночуете во дворце, его высочество будет счастлив оказать гостеприимство.
– Его высочество? – переспросил я.
– Принц Георг Ольденбургский сейчас в Твери, – подтвердил генерал.
– Почтем за честь воспользоваться вашей добротой, – сказал я. – Тем более что я имею приватное поручение к его высочеству от вдовствующей императрицы. Я действительный статский советник граф Андрей Васильевич Воленский, со мною надворный советник Вячеслав Сергеевич Косынкин.
Мы спешились и пересели в коляску гостеприимного генерала.
– Рад знакомству, рад. Вместе веселее. Доберемся быстро. Вот только заедем в одно местечко, это ненадолго, – он произнес эти слова таким тоном, словно извинялся.
«Одним местечком» оказался Торжок. Привели купца с куцей бороденкой и маленькими глазками, одетого в засаленный кафтан с заплатками. Он с бессвязными причитаниями кинулся в ноги Осипу Николаевичу.
– А ну встань, неопрятище! – рыкнул на него генерал– провиантмейстер.
Едва купчишка поднялся на ноги, Лоза двинул ему кулаком в зубы. Тот кубарем улетел в запруженную канаву. Гуси, хлопая крыльями и гогоча, разбежались в стороны. Крестьяне, стоявшие поодаль, судя по ухмылкам, одобряли случившееся.
– Помилуйте, ваше превосходительство-о-о! – завыл купчишка.
Он выбрался из канавы, вода стекала с его кафтана, в бороденке застряла ряска.
Что – помилуйте?! – прогремел Лоза. – До конца войны, пес, на одной тюре [21]21
Тюря – хлеб или сухари, крошеные в соленую воду.
[Закрыть]сидеть будешь! Или что – тюря! Повесим тебя, вот и все дела! Другим в назидание!
Купец захлюпал. Генерал подал знак, солдаты схватили его, бросили на телегу. Мы поехали дальше.
– Эх, мало я ему дал! – посетовал генерал-провиантмейстер, разминая правый кулак.
Мы с Вячеславом в недоумении переглянулись.
– Вор он! – пояснил Лоза. – Получил подряд магазин подготовить, заплатили ему за труды… мелкая душонка! Тьфу!
Осип Николаевич с чувством плюнул, показав, что во время войны за подобную работу на государство грех плату брать.
– Запасы, продовольствие там, фураж – все получил, – продолжал генерал-провиантмейстер. – И на! На вторую ночь сгорел магазин! И этот вор говорит, что крестьяне его сожгли! Испугались-де, что Наполеон сюда дойдет и все французам достанется!
– Дойдет он сюда! – фыркнул Косынкин. – Подавится!
– Это ж понятное дело, мерзавец украл все, распродал, гнида! Сам и сжег магазин! Какие-то обертки для виду разбросал на пепелище!
Я бросил взгляд на телегу, на грязную фигурку купчишки. Он вызывал презрение и жалость одновременно. В военное время вешать нужно таких не мешкая. А с другой стороны, тоже ведь человек, жить как-то хочет.
* * *
До Твери мы добрались под вечер, когда тени по левую руку сделались длинными. Навстречу нам неспешной вереницей двигались подводы с домашним скарбом. Коровы, козы, жеребята, привязанные к телегам, мычали и блеяли, но обреченно волочились дальше. Клубилась пыль, песок прилипал к лицу и скапливался во рту.
– Бегут из Твери, – сказал Лоза.
– Из Твери? Что за абсурд?! – откликнулся я.
Вячеслав вытянул шею и крикнул мужичонке, попавшемуся навстречу:
– Эй, любезный! Откуда путь держишь?
– Тверской я! Откуда ж еще?! – без тени смущения ответил тот.
– А что случилось? – спросил я. – Почему вы все бежите?
– Так Наполеон же идет! – объяснил мужичонка.
– Не понимаю, – вымолвил я. – Где Тверь и где Наполеон!
История с купчишкой, разговор со случайным встречным и идущие навстречу одна за другой груженые подводы произвели на меня удручающее впечатление. Бегство мирных жителей было уже не отвлеченной сводкой о продвижении Великой армии, а зримым подтверждением успехов Наполеона.
Шоссе бежало вдоль берега Волги. Мы въехали в Тверь. Город обезлюдел: по правую руку тянулись жилые дома, огороды за ними спускались к реке, от заколоченных досками окон и дверей веяло страхом.
Мы проехали чуть дальше переправы и остановились возле храма Воскресения Христова, или как его еще называли – Трех Исповедников [22]22
Храм Воскресения Христова имел два престола: Воскресения Христова и покровителей семейного очага святых мучеников Гурия, Самона и Авива.
[Закрыть] .
– Ну-с, зайдем, перед исповедниками грехи замолить, – промолвил Осип Николаевич.
Он взглянул на храм с тоскливой озабоченностью, словно сомневался, что ему позволительно войти внутрь. Однако же решился, и мы с Вячеславом последовали за ним.
– А генерал-то наш шалун, раз уж грехи перед покровителями домашнего очага замаливает, – вполголоса сказал я.
Осип Николаевич молился со старанием, свидетельствовавшим о том, что с соблюдением святости семейных уз у него случилась серьезная неурядица. Косынкин ничего не ответил, кажется, озаботившись прощением каких-то собственных прегрешений. Я покинул церковь первым, и добрую четверть часа любовался барочным «восьмериком на четверике» [23]23
Восьмерик на четверике – архитектурная композиция. Храм Воскресения Христова в Твери – двухъярусная церковь, построенная в стиле барокко; первый этаж имеет четыре угла, второй – восемь.
[Закрыть] , как вдруг случилась совершенно неожиданная встреча.
– Bonjour, Comte [24]24
Здравствуйте, граф (фр.).
[Закрыть] , – услышал я знакомый голос.
Я обернулся и увидел карету, в окно которой выглядывала графиня де ла Тровайола.
– Сандра! – удивился я, про себя воскликнув: «Heus– Deus [25]25
Эй, Бог! (лат.)
[Закрыть] , ты решил мне припомнить, что и я не без греха!»
– Невероятная встреча, – сказала графиня де ла Тровайола. – Куда направляешься?
– В Москву, – ответил я и поспешил уточнить: – в армию.
– Ну а я подальше от театра военных действий. Что ж, прости, я очень спешу. Буду молиться за тебя. Надеюсь, когда все кончится и мы будем пребывать в добром здравии, еще увидимся.
Графиня похлопала рукою по дверце, возничий щелкнул кнутом, и карета покатила вперед. Вскоре она затерялась среди других экипажей, телег и подвод. А я все всматривался вдаль, словно надеялся на какой-то знак, – может, мелькнет ее рука с платочком? Бог весть, зачем мне было это нужно! И слава богу, что я путешествовал без Жаклин – эта встреча надолго испортила бы ей настроение.
– Что там? – Голос Вячеслава пробудил меня.
– Ничего, – ответил я.
– Ты так смотрел… – обронил он, вглядываясь вдаль.
Мы вернулись к наплавному мосту. Десяток барок, стоявших на якорях, перекрывали всю ширину Волги. Мы переправились на другую сторону и через минуту были в путевом дворце.
* * *
Его высочество принц Георг Ольденбургский принял меня в кабинете.
– Я имею разрешение… вернее сказать, поручение от государя, – поведал я, – сформировать небольшую группу отчаянных смельчаков, чтобы убить Бонапарта. Мы подготовим базу в Теплом Стане, это небольшое село к юго-за– паду от Москвы.
– Ваша миссия сопряжена с крайней опасностью для жизни, – невесело промолвил принц Ольденбургский.
– Что делать, ваше высочество, – ответил я. – Почту за честь, если сумею совершить ее. В наши дни о собственной жизни не приходится думать…
– Мне сказали, что у вас есть какое-то приватное поручение ко мне от императрицы-матери, – напомнил принц Георг.
– Да, ваше высочество. – Я сделал небольшую паузу, чтобы подчеркнуть деликатность вопроса. – Ее величество обеспокоена некоторыми слухами…
– Слухами? – переспросил принц.
– Только слухи, – подтвердил я. – Злые языки распускают их. Но в свете положения ее высочества Екатерины Павловны…
– Катеньки? – переспросил он.
– Да. Словом, глупая история. Кто-то якобы видел вас в карете с неизвестной дамой…
– Ах вот оно что! – воскликнул принц. – И что? Что сказала императрица?
– Она снисходительна по этому поводу, – ответил я. – Но ее беспокоит, что злые языки донесут до ее высочества Екатерины Павловны…
– Не волнуйтесь, граф, – улыбнулся принц. – Катенька сейчас в Ярославле. И я намерен завтра же утром отправиться к ней. Касательно ж дамы…
Он замешкался, а затем махнул рукой. Я почувствовал некоторое беспокойство, мелькнула мысль, что эта дама может оказаться агентом Наполеона. Но, с другой стороны, принц Георг поставлен генерал-губернатором над Тверской, Ярославской и Новгородской губерниями, а шпион, которого ищу я, явно действует в Москве. Имя этого шпиона уже известно – аббат Адриан Сюрюг. И все, что от меня требуется, это доехать до Москвы и арестовать этого паписта. К тому времени как Парасейчук доберется до Белокаменной, дело будет сделано, полковнику останется только найти на груди место для очередной награды.
Я вспомнил, что именно в Твери, в стенах путевого дворца принималось решение о назначении графа Федора Васильевича Ростопчина московским генерал-губернатором. Ростопчин гостил у великой княгини Екатерины Павловны и принца Георга Ольденбургского, а затем их высочеств посетил император Александр Павлович. Государь не жаловал графа Ростопчина. Но Екатерина Павловна убедила августейшего брата, что энергичный, деятельный, ненавидящий французов Федор Васильевич именно тот человек, который нужен во главе Москвы во время войны с Наполеоном.
– Прошу простить, ваше высочество, – промолвил я. – Ваше слово возымело решающее значение при назначении графа Ростопчина генерал-губернатором…
– He преувеличивайте моих заслуг! – Принц поднял руки. – Решающее слово осталось за Катей.
– Я подумал, что вы знаете Москву, общество. Не встречалось ли вам такое имя – Адриан Сюрюг?
– Адриан Сюрюг? – переспросил принц и рассмеялся. – Кто же не знает аббата Сюрюга? Он иезуит, настоятель храма Святого Людовика, глава общины московских католиков, а ко всему прочему духовник Екатерины Петровны, супруги графа Федора Васильевича.
Я едва не подпрыгнул от радости. Все улики указывали на то, что аббат Сюрюг и есть тот самый шпион, изловить которого поручил мне государь император. Убитый агент Гржиновский передал записку аббату Билло, а тот состоял в переписке с Сюрюгом. Зарезанный ранее Хоречко должен был передать фразу о жене Цезаря. Все сходилось! Аббат Сюрюг пользовался доверием супруги московского генерал-губернатора и, очевидно, через нее добывал важные для Наполеона сведения. «Жена Цезаря вне подозрений, а зря», – наверняка это сказано было про нее.
Я хранил невозмутимость, чтобы не смущать принца внезапной радостью. Правда, и некоторое разочарование испытывал я: чересчур просто все разрешилось. Впрочем, я и хотел поскорее покончить с этим делом и отправиться в действующую армию!
– Вы прибыли вдвоем, – не то спросил, не то констатировал принц.
– Да, – кивнул я. – Со мною надворный советник Косынкин. Хотя должен был поехать полковник Парасейчук. Его через Вязмитинова приставил наблюдать за мной Аракчеев.
– Почему вы так решили? – без особого интереса спросил принц Георг.
– Некоторые детали моей миссии известны были лишь мне и его величеству, – поведал я, под «некоторыми деталями» подразумевая поручение найти шпиона, а не убить корсиканского недомерка. – Но тут выяснилось, что чересчур много знает и Парасейчук. Полагаю, его величество если и посвятил кого-то в тонкости дела, так управляющего своей канцелярии Аракчеева, а не Вязмитинова.
– А что же Парасейчук? Где он? – насторожился принц.
– Телепает где-то позади в коляске, – ответил я.
– Оставайтесь ночевать здесь, а поутру отправитесь дальше, – предложил принц Георг.
– Премного благодарен, ваше высочество, почту зачесть и останусь с превеликим удовольствием.
– Андрей Васильевич, и вот еще… По поводу слухов о даме… – Принц неожиданно вернулся к деликатному вопросу. – Это замечательная женщина, но она есть предмет сердечной тайны…
Я чертыхнулся про себя. После такого признания будет непросто оправдаться перед вдовствующей императрицей за то, что не арестовал эту mistress [26]26
Любовница женатого мужчины (англ., сленг).
[Закрыть] .
– Но это не моя тайна, – продолжил принц, – вот почему я не считаю себя вправе пускаться в откровения. Слухи, которые дошли до ее величества, простое недоразумение. Как только увижу Катеньку, расскажу ей все сам, посмеемся вместе, тем более что Катя знает и эту даму, и того человека, чьей сердечной тайной она является.
Я почувствовал облегчение. Получалось, что и в хитрости не стоит пускаться, чтобы отвертеться от щекотливого поручения императрицы Марии Федоровны.
– Я сегодня же напишу письмо ее величеству. И попрошу вас, Андрей Васильевич, со своей стороны успокоить императрицу-мать, – закончил принц.
– Сей же момент напишу, – заверил я его высочество.
– Не стоит торопиться, Андрей Васильевич, – многозначительным тоном произнес принц Георг. – Вам следует отдохнуть, а Марии Федоровне напишете из Москвы.
– Как вашему высочеству будет угодно, – ответил я, догадавшись, что мне уготован еще какой-то сюрприз, связанный с «чужой сердечной тайной». Сюрприз, призванный убедить меня в невинности отношений неизвестной дамы с принцем Ольденбургским.
Поневоле завладели мною мысли о незнакомке. Кто же она такая? Чья «сердечная тайна»? Видимо, близкого принцу человека, коли он принимает участие в ее судьбе. Воображение нарисовало красавицу, черты которой хотя проступили и не вполне ясно, зато были овеяны романтическим флером. И почему его высочество вынужден опекать ее? Не нужно ли освободить его от этой обузы? И почему принц настоял отложить письмо вдовствующей императрице? Что за сюрприз он мне уготовил? Может быть, доведется быть представленным таинственной незнакомке?
* * *
Утром оказалось, что его высочество Георг Ольденбургский покинул Тверь, пока мы спали. Он отправился в Ярославль.
Во время завтрака ко мне обратился лакей:
– Его высокородие генерал-провиантмейстер Лоза желает переговорить с вами.
– Так позови же его, – кивнул я.
В обеденный зал вошел генерал.
– Позвольте, Осип Николаевич, что за церемонии? – Я поднялся навстречу.
Генерал бросил короткий взгляд на Косынкина и смущенно улыбнулся. Вячеслав заметил его уловку, проглотил кофий и поднялся из-за стола.
– Господа, пойду проверить лошадей, – он оставил нас с генералом тет-а-тет.
Лоза смотрел на меня с каким-то странным выражением: в нем сочетались непонятная мне восторженность со смущением, словно собеседнику предстояло обременить важного человека какими-то пустяками.
