Текст книги "Чумазый Федотик"

Автор книги: Лев Давыдычев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 5 страниц)

МЫ С ТОБОЙ НЕ ЗРЯ ЗАБЛУДИЛИСЬ

днажды дедушка и Оля заблудились в лесу. Конечно, это могло бы кончиться и очень плохо, но получилось совсем не так. Можно сказать, заблудились они не зря.

Бабушка настойчиво не советовала им идти: грибов все равно нет, уж лучше бы в огороде потрудились.

– В огороде мы успеем потрудиться, когда вернемся, – весело сказал дедушка. – Кроме того, я предчувствую, что ждет нас хоть маленькая, да удача. Мы будем идти по лесу медленно, предельно неторопливо, под каждый кустик не поленимся заглянуть!

Но вместо удачи ждала их неудача.

Ходили они по лесу, ходили, ходили медленно, ходили предельно неторопливо, под каждый кустик не ленились заглядывать, а грибы будто бы…

– А грибы будто бы в гости ушли, – устало и невесело пошутила Оля. – Вот поганок никто не пригласил, так их сколько угодно.

– Давай-ка перекусим, – предложил дедушка. – Сразу сил прибавится и настроение станет получше.

– Будто бы поганки нас в гости позвали, да? – Оля рассмеялась. – Интересно, чем же они нас угостят?

Дедушка отыскал широкий, но не высокий пень, подтащил два бревнышка, и они с Олей удобно уселись.

– Понятия не имею, чем бы нас угостили поганки, – весело сказал дедушка, – но бабушка дала нам с тобой вот что.

И на пне появились: вареные картофелины, красные помидоры, один большой соленый огурец, два яйца, зеленый лук, хлеб, соль в спичечном коробке и бутылка с чаем.

– Как я люблю есть в лесу! – восторженно прошептала Оля. – Здесь все в сто раз вкуснее, по-моему!

– В лесу вообще прекрасно, – задумчиво проговорил дедушка. – Когда ты была совсем маленькой, даже ходить не умела, я носил тебя в лес на руках. Ты и говорить еще не умела, а только смеялась и хлопала в ладошки. Видимо, лес тебе и тогда уже нравился.

– Расскажи, расскажи мне про мое раннее детство! – смущенно и радостно попросила Оля. – Какой я тогда была?

– Ты всегда была выдумщицей, – ласково ответил дедушка. – Ешь, ешь, – голос его стал строгим, – силы нам еще понадобятся… Вот подходим мы однажды вечерок к нашему дому в городе. Ты показываешь рукой на кусты и в ужасе шепчешь: «Деда, там вок!»

– Кто? Кто? – со смехом спросила Оля.

– Вок. Так ты называла волка.

И они долго смеялись, и Оля удивилась:

– А откуда в городе мог быть волк?

– Да никакого волка, конечно, быть не могло. Ты его выдумала.

– А еще что как называла я в моем раннем детстве?

– Горох ты называла гогока. Комара – гамар. Гром – гом. Цыплятки – пислятки.

Они смеялись и ели, ели и смеялись. Размахивая большим соленым огурцом, Оля сквозь смех выкрикивала смешные слова из своего раннего детства.

Вдруг из кустов раздался сердитый голос:

– Это кто тут расхохотался, все грибы распугал?

Оля насторожилась, а дедушка прошептал:

– Не бойся, это бабушка Наталья, – а в сторону кустов он сказал громко: – День добрый, уважаемая Наталья Никифоровна!

Из кустов вышла малюсенькая старушечка с очень огромнейшей корзиной в руках, ответила возмущенно:

– День-то добрый, а Оленьку-то зачем в такую даль затащили? Кому это в голову взбрело маленькое дите мучить?

– Я не маленькая, – обиженно сказала Оля, – никто меня никуда не затащил и никто меня не мучил.

Бабушку Наталью в деревне прозвали Радио и Прокурор. Радио – потому что она первой узнавала новости и быстро передавала их всей деревне. Прокурором – потому что бабушка Наталья не переносила, чтобы кто-нибудь вел себя плохо или глупо, пусть даже собаки и кошки, всех провинившихся она отчитывала громко, строго и долго.

Вот и сейчас она громко и строго проговорила:

– Притомилась ведь девонька-то наша! Такую махонькую в такую даль завели!

– Я сама шла, – тоже строго, но негромко возразила Оля. – Никто меня не заводил. Я два грибочка нашла.

– Из-за двух грибочков тащиться…

– Наталья Никифоровна, – перебил дедушка, – а сколько грибов в вашей немаленькой корзиночке?

– А у меня другой нету! – сразу обиделась бабушка Наталья. – Да я все одно пустая не вернуся! Я бересты наотрываю! Или трав нарву! На худой конец сучьев для растопки полнешеньку корзину притащу! А ребеночек у вас притомится, ноженьки у него заболят, головка закружится. Слушайте меня, я вам помогу, не дам ребеночку мучиться! Слушайте! – почти приказала она. – Идите по этой вот тропинке. Тогда прямехонько и быстрехонько попадете на поле с горохом.

– И гороху поедим! – радостно воскликнула Оля, а дедушка недоверчиво спросил:

– Идти все прямо? Не сворачивать?

– Сворачивать незачем. Она прямехонькая. Я всегда по ней хожу. Неприметная она, а короткая и верная.

Дедушка поблагодарил бабушку Наталью, посадил Олю себе на плечи и пошел прямо по тропинке.

Надо ли говорить, как обрадовалась Оля! Ведь от еды сил у нее не прибавилось, а наоборот: ноги стали слабыми. И вот, сидя на дедушке, она смеялась и сквозь смех напевала:

– Горох – гогока! Комар – гамар! Гром – гом! Волк – вок! Цыплятки – пислятки!

А дедушке было приятно нести внучку, слышать ее звонкий голос и смешные слова из ее раннего детства. Правда, радость его несколько омрачалась тем, что тропинка оказалась не прямехонькой, часто сворачивала то в одну, то в другую сторону.

– Конечно, жаль, что грибов не набрали, – сказал он, пытаясь успокоить самого себя, – зато прогулялись замечательно.

– И поели еще замечательнее! – добавила Оля. – И тропиночку бабушка Наталья показала замечательную! Скоро гогоку поедим!

Увы, пока они не знали, какой коварной окажется эта тропиночка…

Все медленнее и медленнее шел дедушка, все чаще приходилось ему нагибаться, чтобы Оля не ударилась лицом о нависшие над тропинкой огромные разлапистые ветви.

– Признаться, я очень здорово устал, – вдруг сказал дедушка тихим, каким-то сухим, будто неживым голосом, – здорово очень я устал…

– Так отдохнем, – виновато предложила Оля. – Или я пойду сама.

Дедушка промолчал, а шел уже совсем медленно. Наконец он остановился, опустил Олю на землю и сумрачно произнес:

– А тропинка-то вроде бы и кончилась.

Оля давно чувствовала что-то тревожное и спросила почти испуганно:

– Почему? Как это?

– Да вот так… видишь, нет больше ее, – растерянно ответил дедушка. – Зачем я Наталью Никифоровну послушался? Заблудились мы с тобой.

– Насовсем заблудились? – дрожащим голосом спросила Оля. – Спать здесь будем, да? А воки нас не съедят? – робко пошутила она.

– Спать мы будем дома, – решительно заверил дедушка. – Обидно только, что много времени и сил зря истратили.

– Она обманула нас?

– Нет, она просто что-то перепутала. Ничего страшного не случилось. Вернемся на знакомое место и отправимся домой хотя и долгой, но зато уж вернейшей дорогой. По коням!

– У ура… – еле слышно прошептала Оля, а собиралась громко крикнуть.

Дедушка снова посадил ее себе на плечи и быстро зашагал обратно.

– А тебе не страшно? – через некоторое время спросила Оля.

– Ни капельки, – твердо ответил дедушка. – Бояться нам, честное слово, нечего. Только не вздумай спать. На руках мне тебя далеко не унести. Ты ведь не маленькая.

– Конечно, конечно! – обрадовалась Оля. – Но вот… когда спать заставляют, не хочется. А вот… когда спать нельзя, глаза сами закрываются. – Она не удержалась и громко, протяжно зевнула. – Я буду петь, чтобы не заснуть!

Не успела она придумать, какую песню запеть, как дедушка резко остановился и сердито проговорил:

– Мы идем явно не туда! Какая-то заколдованная тропинка! Я иду по ней, а прихожу неизвестно куда! – Он опустил Олю на землю. – Во всем разберемся сами. Значит, ты очень хочешь спать?

– Я не виновата, – нервно зевая, пробормотала Оля. – Меня ноги не Держат, и глаза закрываются. Меня, по-моему, даже шатает.

– Раз хочется спать, надо поспать, – сказал дедушка. – Вон и кроватка!

Кроваткой он называл высокую кучу хвороста, положил на нее свою куртку, а на куртку опустил внучку. Оля сразу заснула.

Пока она спала, дедушка определил, в каком направлении им надо идти, и даже сам подремал немного, сидя на траве и прислонившись к куче хвороста.

Проснувшись, Оля не сразу поняла, где находится: ведь она еще ни разу не спала в лесу, да еще на такой необычной кроватке.

– Я вспомнила, – уныло прошептала она, – мы с тобой заблудились. Но я стараюсь не бояться.

– Мы с тобой заблудились, – весело сказал дедушка, помогая внучке слезть с кучи хвороста, – мы и дорогу нашли. Надо идти прямо на солнце!

И они двинулись прямо в чащу деревьев, сквозь которые просвечивало яркое, радостное, торжествующее солнце, пошли вперед без всякой тропинки.

Но Оля крепко держалась за дедушкину руку.

А когда они выбрались на знакомую опушку, Оля ойкнула восторженно, остановилась и призналась:

– Я тогда не сказала тебе, что ведь я испугалась очень. Я, по-моему, и спать-то захотела со страху.

– Неважно. Держалась ты молодцом.

– Как это?

– Не расхныкалась, не жаловалась. Я даже не заметил, что ты испугалась.

– А сам ты не боялся?

– Я боялся за тебя. Волновался за бабушку. Ведь она нас наверняка потеряла.

– Я старалась, – смущенно прошептала Оля. – А почему ты… а зачем ты… ну… сказал мне, что мы заблудились? Ведь если бы ты не сказал, я и не знала бы.

– Зато я не узнал бы, какая ты смелая. И ты этого долго не знала бы.

– Да я же трусила, я очень, очень трусила! Какая же я смелая? Я даже и сейчас… боюсь все-таки.

– Смелый не только тот, кто не трусит, – погладив Олю по голове, торжественно произнес дедушка, – но и тот, кто побеждает трусость. В общем, можно сказать, что мы с тобой не зря заблудились.

РИСУЕМ СОЛНЦЕ, ВЕРИМ СОЛНЦУ

начала они считали дождливые дни, досчитали до четырех, до пяти, до шести, расстроились и больше уже не считали. Показалось им, что дождь льет всегда, забыли они даже, что бывали дни, прокаленные солнцем, и вся деревня мечтала о дожде. А вот сейчас и представить не могли, что солнце когда-то было…

А тут еще бабушка из города все не приезжала и не приезжала… И такое у них получилось настроение, что прямо хоть в город возвращайся!

Потом вдруг дождь перестал литься. Его вроде бы уже и не было, хотя он и был. Просто его не было видно. А он все равно был.

Оля с дедушкой вышли из избы, постояли немного, потому что идти было некуда – везде ручьи и лужи.

– У меня лицо мокрое! – удивилась Оля.

– У меня тоже, – сказал дедушка, – не дождь, а какая-то водяная пыль. Чем же мы с тобой займемся?

– Можно истопить печь, – предложила Оля.

– Но в избе и так тепло, – возразил дедушка. – Читать, признаться, надоело. – Он несколько раз тяжело вздохнул и решительным тоном произнес: – Нам необходима помощь! – и объяснил: – Нам нужен человек, который бы заучил нас, как надо жить в дождливую погоду!

– А разве есть такие люди? – спросила Оля. – А где они живут?

– Такие люди, конечно, есть, – грустно ответил дедушка. – Только трудно узнать, где они живут… Идем, перекусим, может, чуточку легче станет.

Они перекусили, попили чаю, заваренного на смородиновом листе, но легче им ничуточку не стало. Наоборот, они заскучали еще больше.

Это было для них довольно странно, ибо дедушка и внучка обычно никогда не скучали, всегда находили массу интересных дел и занятий. А тут – ну ничего не получалось, ничего не могли придумать.

– Если бы мы с тобой были засонями, – мечтательно проговорила Оля, – мы бы уснули и спали до тех пор, пока не кончится дождь!

– В принципе, мы можем уехать в город и вернуться, когда прекратятся эти ужасные дожди, – неуверенно произнес дедушка. – Но ведь тогда получится, что мы испугались плохой погоды. Никто нас за это не похвалит. Нас осудят. Более того, нас, может быть, станут презирать.

А тут еще как раз пришел гость – сосед дядя Федя. Он был весь мокрый и не успел присесть на табуретку, как с него натекло вокруг много-много воды.

– Уматывайтесь-ка вы в город! – сердито приказал дядя Федя. – Нечего вам здесь делать! И ребенка застудить можете! А дождине этой конца не будет! Уматывайтесь. Уматывайтесь, пока не поздно!

– Нет такого слова – «уматывайтесь», – возмущенно сказала Оля. – И «дождина» – такого слова нет.

– Рано или поздно дождь все равно кончится, – сказал дедушка.

– Не смешите меня! – грозно приказал дядя Федя. – Три года назад дождь лупасил три месяца подряд!

– Нет такого слова – «лупасил», – почти со слезами сказала Оля.

– Ты со взрослыми не спорь! – прикрикнул дядя Федя. – А то, чего доброго, еще и воспаление легких схватишь! Или коклюш! Мотайте-ка в город, пока не поздно!

И он ушел, громко стуча сапогами в сенях, и еще оттуда слышался его сердитый голос:

– Слова всякие бывают! Нету таких слов, чтоб их не было!

– И все равно нет такого слова – «мотайте», – сказала Оля и заплакала.

– Вот это уж зря, – сокрушенно произнес дедушка. – Сколько раз мы с тобой договаривались, что слезами горю не поможешь.

– A у нас горе? – сразу перестав плакать, спросила Оля.

– В некотором роде… – Дедушка долго молчал, затем твердо произнес: – Нам надо что-то предпринимать! Есть же выход из положения! Только мы его не знаем… Входите, входите! – крикнул он, услышав стук в дверь. – Интересно, кто бы это мог быть?

А это был незнакомый дяденька, лицо которого украшали большая, веселая, вся в мелких завитушках рыжеватая борода и длинные, торчащие в стороны усы.

Он весело сказал:

– Сердечно приветствую вас, дорогие товарищи! Если вы разрешите мне немножко у вас посидеть, благодарности моей не будет границ!

– Ой, мы вас даже чаем угостим! – радостно воскликнула Оля. – Мы вам даже перекусить дадим!

– Ой, как замечательно! – восторженно воскликнул дяденька и поклонился. – Я промок, как говорится, до костей. Ведь я протопал под дождем ни много ни мало, а ровно семь километров! Представляете? И всю дорогу я смеялся, прямо-таки хохотал сам над собой!

– Что же тут смешного? – удивился дедушка.

– Конечно, ничего, – ответил нежданный гость. – Но не плакать же мне! Ну, посудите. Льет проливной дождь, и все-таки я иду на автовокзал, подхожу к кассе, беру билет до остановки, название которой случайно попалось мне на глаза, еду полтора часа, схожу в незнакомом месте и под дождем иду неизвестно куда! Ну разве не смешно? – И он рассмеялся столь заразительно, что его поддержали Оля с дедушкой.

Дяденька оказался художником Тимофеем Григорьевичем. Оказалось также, что в городе тоже давным-давно дожди, и они ему до того надоели, что он решил от них уехать.

– И приехал к ним же! – весело заключил он, и они опять втроем рассмеялись.

– И все-таки это ужасно, – печально сказал дедушка. – Мы просто не знаем, что нам делать.

– Сначала надо попробовать сочинять стихи, – посоветовал Тимофей Григорьевич.

– Какие? – изумилась Оля. – О чем?

– О дожде, конечно, – ответил Тимофей Григорьевич. – О том, что нечего его бояться. Ну, например, так… – Он помолчал, задумчиво теребя свою большую, веселую, всю в мелких завитушках рыжеватую бороду, и торжественно продекламировал: – Дождик, дождик, лей ты, лей! Не такой я дуралей, чтоб тебя бояться! Буду я смеяться!

И они опять втроем долго хохотали.

Оля спросила:

– А если про меня, то как будет? Ведь я не дуралей, а… как?

– А вот так! – Тимофей Григорьевич встал и, взмахнув руками, продекламировал: – Дождик, дождик, лей-ка, лей-ка! Я тебе не дуралейка, чтоб тебя бояться! Буду я смеяться!

И они опять втроем так хохотали, словно хотели перехохотать друг друга. Первым перестал смеяться дедушка, озабоченно спросил:

– Ну, а если стихи помогут лишь на некоторое время, а потом снова станет не по себе?.. Ведь дождит и дождит… Мне жалко землю. Она уже давно не может впитывать воду. Дядя Федя сказал, что этой дождине конца не будет.

– Восхитительный чай! – сказал Тимофей Григорьевич. – Итак, что надо делать, если дожди не прекращаются, а стихи уже не помогают победить угнетенное состояние?.. Тогда надо рисовать солнце!

– Рисовать? – разочарованно спросила Оля.

– Да, да! Именно рисовать! – убежденно ответил Тимофей Григорьевич. – Если солнце не показывается, а оно вам необходимо, надо рисовать его! Начали!

Первой нарисовала солнце Оля – красный круг и от него в стороны короткие широкие линии – лучи.

– Недурно… недурно, – одобрил Тимофей Григорьевич. – Сделай лучи подлиннее, и твое солнце будет к хорошей погоде.

Дедушкино солнце получилось маленьким.

– Простите, но вашему солнышку туч не разогнать, – огорченно сказал Тимофей Григорьевич. – Солнце должно быть большим и радостным! Вот! Вот! И – вот! – и он нарисовал на Олином солнце глаза и широкий смеющийся рот.

– Тише, товарищи… – прошептала Оля.

– Вот и кончился дождь, – громко сказал Тимофей Григорьевич. – Во-он и солнце показалось!

– Невероятно, совершенно невероятно, – пробормотал дедушка. – Получается, что Олино солнце помогло появиться настоящему?

И, стоя у открытого окна, они втроем громко рассмеялись. Оля была меньше всех, но смеялась громче всех.

– Рано, рано развеселились! – услышали они сердитый голос дяди Феди. – Шесть лет назад вот так же дождище перестал, а потом ка-а-ак… стра-а-а-ах, чего началося! У меня две штуки курицы чуть в луже не утопли! А потом еще и град вдарил! Корове моей чуть глаз не выбило! Нельзя на солнце надеяться! Кончайте веселиться и…

И Тимофей Григорьевич плотно закрыл окно и сказал:

– Прошу на прогулку в лес!

– Сейчас? – удивилась Оля.

– Зачем в лес? – поразился дедушка. – Там же… не просто сыро, а, так сказать, сверхсыро. Мы вымокнем!

– Конечно, вымокнем, да еще как! – весело согласился Тимофей Григорьевич. – Но мы же не сахарные! Солнце, – он широко взмахнул руками, – исполнило нашу просьбу – выглянуло! И мы должны верить солнцу, а не этому сердитому крикуну за окошком. Понимаете?

– Понимаем, понимаем… – восторженно прошептала Оля. – Мы должны верить, что солнце нас не обманет.

– Будем верить солнцу, а не дяде Феде! – воскликнул дедушка.

– Потому что! – торжественно провозгласил Тимофей Григорьевич. – Если мы будем верить солнцу, оно нас не обманет! В путь, дорогие товарищи!

Вполне возможно, вероятнее всего, это было совершенно случайным совпадением, но тем не менее факт остается фактом: с каждой минутой солнце светило все ярче и ярче, лучи его все теплели и теплели, пока не стали почти горячими.

Оля шла, впереди.

ЛЫЖИ СИНИЕ, ПАЛКИ КРАСНЫЕ…

почему все люди разные? – удивленно спросила Оля и настойчиво повторила: – Почему все люди разные? Дедушка тоже спросил:

– В каком смысле – разные?

– Ну-у-у… – почему-то недовольно протянула Оля. – Неужели не понимаешь? Ну все, все, все люди разные! Почему?

– Почему? – опять спросил дедушка. – Странный и совершенно непонятный вопрос. Все люди разные? А как же иначе? Кошки, например, тоже все разные.

– Мыши! Мыши! – радостно закричала Оля. – Мыши все одинаковые! Скажешь, нет?

– Скажу, нет. Они кажутся нам одинаковыми, потому что маленькие, а видим мы их мельком.

Они сидели за столиком в огороде и чистили смородину.

– Мыши ладно, – сказала Оля. – Но почему даже бабушки и то разные?

– А дедушки?

– Но ты-то у меня один, а бабушек две.

Дедушка строго посмотрел на Олю и грустно спросил:

– Разговор опять о лыжах?

Оля виновато посмотрела на него, кивнула и прошептала:

– Я не виновата.

– Я знаю.

И они молча чистили чернющие крупнющие ягоды, думая об одном и том же.

…Оле не разрешали кататься на лыжах, говорили, что сначала надо обязательно подрасти, прятали лыжи и палки тоже прятали.

Жалела об этом Оля очень, потому что лыжи у нее были синие, а палки красные. До того они ей нравились, что она завидовала только тем девочкам, которые катались на синих лыжах, держа в руках красные палки.

Вообще-то, Оле давно было известно, где спрятаны лыжи и палки, – в дальней комнате за шифоньером.

Несколько раз, когда дома все спали после обеда, Оля осторожно доставала свое богатство и будто бы каталась, И хотя под лыжами был не снег, а ковер, Оле все равно было хорошо, и она любовалась своими синими лыжами и красными палками.

Но потом ей становилось грустно и обидно, до того обидно и грустно, что хотелось закричать: «Да не такая уж я маленькая! Есть поменьше меня, а вовсю катаются! Я видела!»

Оля убирала свое богатство на место, садилась рисовать зиму и думала: «Все равно я будто бы покаталась на синих лыжах, в руках у меня были не какие-нибудь, а красные палки! Дома, на ковре, но – покаталась ведь! И еще буду!»

Однажды вечером дедушка навестил чуть прихворнувшую внучку, все вздумали пойти в кино и оставили их вдвоем.

– Сиди и смотри, – таинственно округлив глаза, попросила Оля, быстренько достала из-за шифоньера лыжи и палки. – Я катаюсь! Правда, здорово?

Тут дедушка посмотрел на нее долгим печальным взглядом, отвернулся и тихо сказал:

– Правда, здорово… Только больше не делай этого, пожалуйста.

Недоуменно пожав плечами, Оля убрала свое богатство на место, обиженно спросила:

– Почему? Ведь это мне так нравится… Я же не виновата, что очень хочу кататься на синих лыжах с красными палками!.. Ведь никто не узнает!

– Вот и плохо, что никто не узнает, – дедушка поморщился, будто от зубной боли. – Ведь получается, что ты обманываешь, врешь.

– Как – вру?!

– Так…

Они молчали, молчали, молчали, растерянные, опечаленные.

– Я не понимаю, – сказала Оля. – Одна бабушка купила лыжи и палки, а другая кататься не дает… Я маленькая, но лыжи-то ведь тоже маленькие! И палки!

– Я очень прошу тебя, – глухо сказал дедушка, – больше не прикасайся к ним. Когда-нибудь я тебе все объясню. И не сердись на меня. И не обижайся.

Оля и не сердилась, и не обижалась на него, но ничего не понимала. Больше к своему богатству она не прикасалась, только очень часто вспоминала разговор с дедушкой и грустно взглядывала на шифоньер.

И вот даже сейчас, жарким летом, Оля опять вспомнила о холодной, но красивой зиме и подумала: «Лыжики мои бедные, палочки мои миленькие, что же вы там без меня делаете? Я тут загораю, купаюсь, в лес хожу, а вы… А мне сказали, что и в эту зиму мне все еще нельзя на вас кататься…»

– Дедушка, дедушка! – испуганно и очень громко позвала Оля, хотя он был рядом. – А пока я здесь расту, лыжи и палки там тоже вырастут?

– Опять? – нахмурившись, с упреком спросил он. Оля кивнула, и он сказал: – Ты сама должна сообразить, что палки и лыжи, конечно, не растут.

– Хорошо, хорошо, я сама сообразила, что лыжи и палки не растут, – обиженно сказала Оля. – Тогда что получается? Я здесь подрасту, а они там останутся маленькими?

Дедушка посмотрел на нее долгим печальным взглядом, как тогда, зимой, когда она каталась на лыжах по ковру в комнате, проговорил холодно:

– Купим другие.

– Ты что?! Мои-то обидятся! Они-то думали, что я буду кататься на них! Я им обещала!

– Это лишь в сказках, – со вздохом сказал дедушка, – вещи бывают живыми, то есть думают, обижаются, ждут кого-то или чего-то. А на самом деле…

– А на самом деле, – осторожно, но все-таки решительно перебила Оля, – ты вот разговариваешь с грибами. А когда ты колешь дрова, то разговариваешь с поленьями. Значит?

– Значит? – дедушка улыбнулся, а потом и рассмеялся. – Значит, иногда я забываю, что грибы и поленья не умеют разговаривать.

– А я никогда не забываю свои синие лыжи и красные палки. Это смешно или глупо?

– Это не смешно и тем более не глупо, – серьезно ответил дедушка. – Это, в общем-то, даже замечательно.

– Почему? – обрадовалась и удивилась Оля.

– Знаешь, что… – дедушка помолчал, задумчиво глядя на внучку. – Все же к вещам надо относиться так, как относишься ты. Будто они и в самом деле живые. Ведь делали-то их люди, и людям хотелось, чтобы сделанные их руками вещи приносили пользу и радость.

– Я так и знала! Я так и знала! – восторженно воскликнула Оля. – Только не могла выговорить! Вот почему я хочу кататься на Этих лыжах, а не на новых!

– Тоже правильно, – вздохнув, согласился дедушка. – Я тебя понимаю. Я очень хорошо тебя понимаю. Просто ты взрослеешь.

– Не… неужели? – с трудом от охватившей ее радости спросила Оля. – Ты уверен?

– Представь себе. Я ведь тоже когда-то был маленьким.

– А у тебя тогда были лыжи?