Текст книги "Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели"

Автор книги: Лев Колодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)

– Не открывай ему дверь!

– Ну, как я, Звиад, не открою дверь президенту Америки, мы уже тут стол накрываем.

Так теперь, шутя, рассказывает Церетели о трагическом эпизоде недавней московской жизни.

Но тот разговор не был шуткой.

– Ты враг грузинского народа! – вынес приговор Гамсахурдия.

Старый друг показал характер. Пожаром отомстили его агенты, хорошо знавшие адрес мастерской на Тверском бульваре.

– Когда моя мама узнала, что меня объявили врагом народа, у нее случился сердечный припадок. Газета с приговором Гамсахурдия осталась лежать рядом с ней. Она хорошо помнила 1937 год, когда убили моего деда.

В дни гражданской войны толпа уничтожила в Тбилиси титановый обелиск: два сплетенных кольца. Тогда же рухнул светивший над городом бронзовый диск с расходящимися лучами, напоминающий солнце. Тех, кто это сделал, кто враждует с Россией, затеял братоубийственную войну, Зураб называет «психами». Считает страдания, выпавшие на долю его народа, – следствием разрыва вековых связей между Грузией и Россией, Тбилиси и Москвой.

Титановые кольца установили на Военно-Грузинской дороге тогда, когда в Москве поднялся бронзовый столп из литер алфавитов русских и грузин. 200-летие Георгиевского трактата праздновалось с размахом в обеих столицах. Никто не подозревал о грозящем распаде, границах и таможнях, гражданской войне, развале Грузии…

Церетели не делает различия между грузинами и русскими. Друзей выбирает по таланту, широте души. В сотрудники берет по мастерству, профессионализму, умению быстро принимать решения.

…После гражданской войны Шеварднадзе и Церетели полетели в Грузию вместе. В доме на горе, давно не принимавшем гостей, состоялся банкет, где встретилась элита республики. (О нем – подробнее далее.) Знаком примирения воевавших друг с другом грузин стала поднятая на месте рухнувшего диска статуя святой Нины. На другой горе, более высокой, у рукотворного моря, где намеревались когда-то установить статую Сталина, сооружается много лет музей великих предков-грузин. Бронзовые фигуры, играющие роль колонн, образуют храм, напоминающий масштабом Парфенон. (И там мы побываем.)

Эти образы Зураб начал создавать после того, как первым секретарем ЦК партии избрали Шеварднадзе. Тогда прошли демонстрации студентов в защиту родного языка. Упоминания о грузинском языке стараниями местных чиновников, желавших выслужиться перед Москвой, не оказалось в новой редакции Конституции Грузинской ССР. Националисты в знак протеста сожгли оперный театр на проспекте Руставели.

– Вернулся из Америки, где две скульптуры поставил. Шеварднадзе тогда позвал меня и говорит по секрету:

– Много думал. Остановился на тебе. Сейчас движение идет. Студенты недовольны, хотят свою историю и своих предков знать. А у нас даже царицы Тамар нет. Сам знаешь, царей они нам поставить не дадут, (кивнул он головой в сторону Москвы.) Сделай что-нибудь в обобщенной форме.

Вот мудрый человек! Когда начал, три месяца из мастерской не выходил. Потом нашел гору на Тбилисском море с отрезанной вершиной. У нее есть название, по-русски переводится «шея». И я пришел к идее сделать там акрополь, а в нем показать историю Грузии, царей, полководцев, поэтов.

Когда эскизы Шеварднадзе показал, он, честно говоря, задумался.

– Кто тебе это разрешит?

Правду сказал. Но я не остановился. Расстались. Его переводят в Москву. Я продолжаю работать. Когда Эдуард вернулся в Грузию, я показал ему все – он обалдел. Царей отлил высотой в пять метров. Всего фигур 64. Строил сам. Купил кран, достал движок. С электричеством в Грузии трудности. Когда я исчезаю и никто не знает, где я, лечу туда и исправляю все на месте.

Отливал фигуры на закате советской власти далеко от Тбилиси, чтобы никто не мог помешать, обвинить в монархизме. В Минске бородатые грузинские цари представлялись как "персонажи сказок". Со строительной площадки во время смуты похитили несколько фигур, пришлось их заново отливать. Этим храмом отдается сыновний долг Грузии, переживающей тяжкий системный кризис. Из самой цветущей республики Советского Союза разлетелись по всему миру мастера культуры, художники и музыканты, режиссеры и артисты. Они живут как Церетели, вдали от родины.

* * *

В детстве бабушка надела на шейку любимого внука Зуры большой крест. По тем временам это был поступок. Внук обожал бабушку и, чтобы ее не огорчать, не снимал крест, хотя товарищи косились на него. Прошли годы, и внук проникся идеями, которые вдохновляли его предков, одними из первых на земле уверовавших во Христа.

– В основе его творчества лежат христианские мотивы, что очень легко проследить, – сказал, выступая на открытии персональной выставки в Москве, «шестидесятник» Николай Андронов, после вернисажа скоропостижно скончавшийся. Этот мастер "сурового стиля" имел в виду портреты, натюрморты, эмали, изваяния, выставленные в Новом Манеже. Вместе с Полянским Церетели создал храм Георгия Победоносца на Поклонной горе. Фасады церкви обрамляют крупные монументальные бронзовые иконы. Они под сводами и на фасадах. На темы сюжетов Ветхого и Нового Заветов картины во дворе галереи на Пречистенке.

По заказу патриархии, выиграв конкурс, он отлил кресты и монументальные врата храма Христа Спасителя. Возглавил большую артель живописцев, расписавших купол собора, создал шедевр, заслуживший высокую оценку профессиональной критики.

Это далеко не все "христианские мотивы". О статуе-храме в честь святой Нины, принесшей в Грузию Крест – мы знаем. В ее честь создал часовню в галерее искусств рядом с Российской академией художеств. Первым в новой России, никому не подражая, начал рисовать забытые народом образы Христа и святых, царей и князей.

Десятки бюстов русских князей и царей теснятся во дворе на Пресне. "Демократическая общественность" не желала видеть их на Манежной площади. Кому бы они мешали у стен царского Кремля?

* * *

«Шестидесятник» Андронов, входивший в искусство под окрики Хрущева и идеологов Старой площади, заметил еще одну особенность творчества Церетели:

– В работах своих, в своем восприятии мира художник остается ребенком.

Вот эта детскость, если можно так сказать, впрямую связана еще с одним очень важным аспектом его деятельности. Он постоянно и много занимается благотворительностью, в основном направленной на нужды детей – больных, сирот, в общем, несчастных детей, которым он старается помочь…"

Сострадание к горю испытали не только дети, но и многие зрелые люди, попавшие в беду, старики, инвалиды. Мне неудобно называть по понятным причинам их имена, да и сам благотворитель особенно не распространяется о своих пожертвованиях не только в публичных выступлениях, но и в домашней обстановке. Напомню об одном известном эпизоде. О нем рассказал сам накануне столетия со дня рождения художник Борис Ефимов, почти было ослепший. В том, что долгожитель Ефимов вновь увидел свет, сумел достойно, отметить вековой юбилей, заслуга Церетели. Он нашел хирургов, решившихся оперировать больного в таком возрасте, помог оплатить операцию.

"Я никогда не забуду, как Зураб дважды меня спасал от долговой ямы, в которые я часто попадаю.

Знаю, что он также помогал и Володе Высоцкому и многим другим людям".

Это признание Михаила Шемякина, сказанное журналистам, которые хотели услышать от него совсем другой ответ на вопрос – не конфликтует ли он с Церетели, не препятствует ли последний проектам Шемякина в Москве, где исповедуется миф, что он единственный, кто устанавливает монументы.

– Отношения у нас c Зурабом нормальные, дружеские даже, он отнесся с большой симпатией к идее моего монумента "Дети – жертвы пороков взрослых"…

Трудно найти художника, у которого были бы не ненормальные отношения с Зурабом. Они проявляются среди тех, кто его не знает, не сталкивался с ним в работе, судит за глаза, заочно. Потому что к каждому художнику, говоря известными словами, он "милеет людскою лаской".

…Возвращаясь поздно вечером из Академии художеств после бесконечных переговоров, совещаний, утомительной развески картин, я услышал от него слова не о предстоящем вернисаже. Утром он побывал в мастерской пожилой художницы и испытал радость, увидел ее на коленях перед картиной, которую дописывала в семьдесят лет. О ней и проговорил всю дорогу, пока машина ехала домой на Пресню.

Сострадать, сопереживать, радоваться чужому успеху – не каждому художнику дано.

* * *

У Церетели – одна родная дочь и две приемных. Маленькая Лика вернулась однажды с улицы домой и привела за собой двух русских девочек. Наутро за ними пришла нетрезвая бабушка. Мать детей бросила. Они остались в семье, где выросли три дочери. Церетели трижды испытал счастье рождения внуков, двух мальчиков и девочки.

Сохранившаяся помянутая Андроновым «детскость» вдохновляла, когда он взялся в молодости за проект детского кинотеатра в Тбилиси. Неисполненный замысел, эскиз росписи, стал, как мы знаем, путевкой в большую жизнь. Церетели сотворил фантастический детский городок в Адлере, шедевр мирового искусства, поразивший Сикейроса, прославившегося монументальными картинами. Для детей-инвалидов создал по случаю устроенной для них Олимпиады композицию из подсолнухов, напоминающих и детей, и взрослых.

Для детей исполнил фигуры героев русского фольклора на Манежной площади. Для детей вырастил "Древо сказок" в Московском зоопарке. Это же свойство души побуждает грезить десятки лет проектом "детского парка чудес". По воле судьбы, и этот проект, оставаясь на бумаге, сыграл важную роль в его биографии, положив начало триумфальному периоду жизни.

Много раз переводил он деньги детскому дому, помогал детской художественной школе.

* * *

На вопросы – ради чего без устали пишутся картины, которые не продаются, зачем отливаются статуи, заполнившие дворы в Тбилиси и Москве Церетели обычно отвечает – ради искусства.

Да, президент Российской Академии художеств, воспитанный на приписываемом Ленину постулате – "Искусство принадлежит народу", выступает адептом некогда униженной большевиками теории "Искусства ради искусства". Чтобы так публично высказаться без опасения лишиться государственной должности, понадобилась революция 1991–1993 годов. Но чтобы так поступать всю жизнь – революция не требовалась.

За сорок лет написаны тысячи картин масляными красками. Единицы – по заказу. Для одной из выставок, как я уже сказал, написал портреты классиков русской литературы, вполне узнаваемых, хоть иллюстрируй ими хрестоматию по русской литературе.

Однажды двух малышек, погодок, скопировал с цветного снимка. Фотография очень нравилась отцу девочек, Юрию Лужкову. Он попросил сделать точно такой портрет. Церетели выполнил его просьбу и подарил другу картину, написанную забытым способом.

Он пишет картины для души, для себя, своего дома, семьи, творит в уверенности: эти картины увидят в музеях, оценят по достоинству не сегодня, так завтра. По глубокому убеждению Церетели, только со временем приходит понимание, что считать шедевром, кто что стоит. На недавнем аукционе в Лондоне "Русская баня" Зинаиды Серебряковой ушла за 625 790 долларов. Другая ее картина "Обнаженная, склонившаяся к голубой земле" продана в тот же день за 307 610 долларов. Третья работа – натюрморт "Корзина с цветами" досталась кому-то за 169 300 долларов. В сумме три картины русской художницы-реалистки потянули на миллион сто тысяч с лишним долларов. Какой была бы другой жизнь Зинаиды Евгеньевны в эмиграции, если бы ее живопись продавались в Париже, где она прозябала в нужде, с таким же успехом, как это произошло спустя десятки лет после смерти.

Во сколько долларов оценят на аукционе "Корзины с цветами" в ХХI веке – кто знает? Скажу только, что за два натюрморта, проданных однажды на аукционе заграницей, уплатили 20 тысяч долларов за каждый. Эти деньги переведены в равных долях на счета православных церквей, русской и грузинской.

* * *

Сикейрос не ошибся, когда утверждал давно, что приглянувшийся ему молодой грузин выходит в просторы мирового искусства. Известная нам запись, сделанная в Адлере, датируется 3 мая 1973 годом. Спустя несколько лет в Париже Церетели показал Марку Шагалу свой альбом с репродукциями картин. По ним тот сделал вывод:

– Живопись для Зураба начало всех начал. Браво, браво, Зураб!

Другую оценку живописи дал Пикассо:

– У этого молодого художника Зураба хорошее начало. Он глубоко чувствует цвет, обобщает форму. Мне кажется, он будет великим живописцем.

Хорошие традиции перешли к нему от Пиросмани, чье творчество помогло мне, когда я сам был молодым художником.

Церетели проявил себя как монументалист, когда здравствовал скульптор Сергей Коненков, вернувшийся из Америки после долгих лет эмиграции в Москву. На родине он стал патриархом русского искусства. Мнение этого скульптора, как и монументалиста Сикейроса, было очень важно для живописца. Их слова грели сердце. Ведь Зураб без особого приглашения, стечением жизненных обстоятельств вошел в цех ваятелей. Они с осторожностью относились к работам товарища, не прошедшего выучку у таких признанных корифеев, как Манизер, Томский, Матвеев. Эти авторитеты выпустили из своих классов десятки профессиональных скульпторов, мечтавших о заказах, сыпавшихся на голову живописца.

Коненков выдал Церетели охранную грамоту. Он не пожалел ярких слов и сравнений, сопроводив ими профессиональный анализ. Коненков назвал Зураба «современным» художником, увидел особенность его творчества в синтезе искусства и архитектуры, признавая за таким союзом будущее

"Зураб Церетели – замечательный художник. Его произведения несут людям радость, счастье познания прекрасного.

Тематика его произведений разнообразна и увлекательна: это национальный фольклор, старинные легенды, грузинский орнамент, наша земля, наша современность. Силой творческого таланта, безграничной фантазии и воображения он создает неповторимые произведения искусства. Они искрятся как бриллианты, переливаются всеми цветами радуги, сверкают как лучи солнца, павшие на землю.

Церетели – художник современный, работающий в тесной связи с архитекторами, и в этом одна из причин его успеха, широкая масштабность и перспективность его творчества. Синтез изобразительного искусства и архитектуры – это будущее нашего искусства. Я очень ценю художника Церетели, верю в него"

Столь лестный отзыв написан, когда решался вопрос о присуждении Ленинской премии. Эта характеристика осталась в документах Комитета. Не сразу попали в печать высказывания Сикейроса, Шагала, Пикассо, Дали, долгое время известные узкому кругу друзей.

Церетели не придавал значения столь важным сейчас "связям с общественностью", имиджу и пиару. Никогда не рвался на страницы газет, не заводил знакомства с влиятельными редакторами и журналистами. В печати до середины 90-х годов его имя появлялось в связи с очередной премией или наградой. Такая ситуация продолжалась до поры до времени, она была взорвана событиями, о которых речь пойдет в следующих главах.

* * *

Возникает естественно вопрос – как может один человек так много сделать? Сколько часов в сутки работает? По этому поводу сочиняют злые мифы. Ни в чьей помощи, как творец образов, Церетели не нуждается. Ему содействуют мастера, выкладывающие по его эскизам мозаики, витражи, помогают форматоры, занятые изготовлением гипсов. С ним работают литейщики, которые гипсовые модели превращают в бронзовые изваяния. Помогают мастера, выколачивающие рельефы по его рисунками, и сварщики, монтирующие из железных обрезков разные фигуры, заполняющие сад двора.

(Рисунки и статуэтки превращал в крупные изваяния до Церетели Пикассо, начиная с 1929 года. Они создавались из металлических листов в стиле кубизма. Фигурка женщины, высотой тридцать сантиметров, трансформировалась в двухметровую статую. Другой важный шаг в этом направлении Пикассо сделал за два года до встречи с Зурабом. Благодаря новой технологии, эта же фигурка женщины превратилась в двадцатиметровую скульптуру. Ее установили в саду агента, продававшего картины художника. Монументы Пикассо стоят у входа гавань одного из городов Швеции, во дворе школы в Марселе. Их можно увидеть перед зданием Колумбийского университета в Нью-Йорке, на площади в Чикаго).

По воспоминания современников Валентина Серова известно, что не только в мастерской, но и в самом неожиданном месте во время разговора, при любой встрече он брал бумагу и начинал рисовать. Подобно ему вел себя Константин Саврасов, даже за столом в трактире, когда выпивал, непременно рисовал, иначе, по его словам, "ему руки мешали". В таком же безостановочном творческом горении пребывает Зураб Церетели. Он рисует дома, в офисе, за столом прорабской и ресторана, в самолете, на курорте у берега моря или в горах…

В истории известны полководцы, императоры и вожди, архитекторы и художники, отличавшиеся колоссальной продуктивностью, за день принимавшие массу решений, общавшиеся с множеством людей. Такие феномены, не зная покоя и усталости, успевали за сутки сделать столько, сколько другим не удавалось в течение многих дней. И среди нас живут современники, обладающие колоссальным запасом энергии. Они напоминают постоянно действующие вулканы, выбрасывающие массу жара. К их числу относится Зураб Церетели.

О нем скульптор Александр Бурганов высказался так:

– Личность и творчество Зураба Церетели у всех на виду. Его секрет прост. Это неимоверная работоспособность. Он не просто художник, это вулкан.

Человек-вулкан спит часов 5–6, постоянно чем-то занят, сидеть на одном месте не любит, весь день на ногах, в дороге, на совещаниях, приемах, председательском месте и за дружеским столом. Постоянно бывает в производственных мастерских, на литейных заводах, где исполняют его заказы…

Любой преуспевающий монументалист обречен общаться с множеством администраторов, сотрудников, помощников, реализующих его замыслы в вечных материалах. Если монументалист к тому же президент Академии художеств – то постоянно приходится по долгу службы находиться в людской гуще. В приемной ежедневно собирается масса посетителей. С каждым годом число их растет. Причина такого роста в том, что визиты к Церетели результативны. Он умеет слушать, входить в чужое положение, не интригует, не вводит в заблуждение. Видит свою роль в том, чтобы объединять творцов, в каком бы стиле они не работали, к какой школе бы не принадлежали.

* * *

В советской истории такая норма не прививалась изначально. История искусства после революции 1917 года в Петрограде началась разгоном императорской Академии художеств. Выработанную веками классическую систему образования, основанную на многолетней школе рисования, признали негодной. Заслуженные профессора и опытные преподаватели изгонялись из классов, оставаясь без средств. Из мастерских выбрасывались на свалки гипсы, античные статуи и бюсты, по которым учились рисовать поколения русских живописцев. Начались постоянные преобразования художественных институтов. Они меняли названия, руководство, профессоров, программы обучения. Известные художники России во главе с Репиным оказались в эмиграции. На Запад в скором времени после окончания гражданской войны последовали авангардисты, радостно приветствовавшие кровавую революцию, наивно полагая, что революционный переворот поможет реализовать их утопические планы преобразования искусства и мира. В революции они видели панацею от социальных бед, которых России было не занимать.

Роль Академии взял на себя созданный большевиками при Народном комиссариате просвещения так называемый ИЗО – отдел изобразительных искусств. В его коллегию вошли представители одного левого направления. Автор "Черного квадрата" Казимир Малевич состоял в московской коллегии, ведавшей искусством в Московском Совете. Другой корифей авангарда, Василий Кандинский, возглавил созданный при Ленине институт художественной культуры в Москве. Но и в среде авангардистов не было единства. Кандинский боролся с Шагалом. Татлин не признавал Малевича. Все вместе выступали против реалистов. С другой стороны, наследники «передвижников», образовав Ассоциацию художников революционной России – АХРР, повели непримиримую борьбу с авангардистами. По своей инициативе эти мастера отдали свой талант на службу новому режиму.

Искусство, согласно концепции Ленина, признали частью "общепролетарского дела". Его приравняли к политике, внесли в художественную среду жесткие нравы партийной жизни, законы классовой борьбы, где одни побеждают, другие терпят поражения. Перед поверженными художниками закрывались залы выставок, их изгоняли из художественных училищ, они лишались заказов.

В творческих учреждениях бушевал страсти, плелись интриги, устраивались склоки, разбирались "персональные дела", боролись группировки. Вся история советского искусства наполнена враждой, пропитана кровью заключенных в тюрьмах и лагерях, убитых художников, разделивших судьбу народа. У всех в памяти разнос, устроенный Хрущевым живописцам "сурового стиля", "лианозовской школы". Еще более драматично прошла так называемая "бульдозерная выставка" во времена Брежнева, когда на холсты пошли в атаку машины, вдавливая картины колесами и гусеницами в грязь. Во всех подобных акциях Академия художеств СССР выступала на стороне власти, предавала художников.

Вот с каким наследием столкнулся на посту президента Церетели, который решил покончить с группировками, делением на «наших» и "не наших", с интригами, сведением давних счетов. Ему пришлось расстаться с теми сотрудниками, кто хотел жить по старым правилам. Что может быть сложнее такой задачи для администратора?

* * *

«Перестройка», рыночные реформы обернулись для советских художников, членов Академии и Союза художников СССР, катастрофой: утратой госзаказов, распродажей общественной собственности, ставшей добычей дельцов. Они лишились домов творчества, выставочных залов, поликлиники, всего, чем обладали как члены Союза художников СССР, распавшегося на массу «суверенных» союзов. Творцы оказались в рыночных условиях банкротами. Так, крупнейший выставочный зал московских живописцев на Кузнецком мосту, служивший клубом, домом художников, местом постоянных вернисажей, превратился на десять лет в торговый комплекс.

Да, пришла долгожданная свобода, не стало партии и партийно-государственного руководства, рупором которого выступала Академия. Вместе со свободой пришло безразличие власти к нуждам и делам художников. Свелось к минимуму бюджетное финансирование искусства. Наступили трудные дни. Художники уединились в мастерских. У Академии не стало средств на ремонт принадлежавших ей учебных заведений, музеев, на организацию выставок, творческих командировок, поездок заграницу. Казалось, что Академия вообще не нужна новой России, где восторжествовал принцип индивидуальной свободы. Вырвавшиеся из подполья, подвалов преследовавшиеся в советской Москве представители радикальных течений, авторы перформансов и инсталляций, снова, как в годы "военного коммунизма", начали яростную борьбу с реалистами. Как грибы после дождя из-под земли, в самом неожиданном месте проклюнулись десятки галерей. Они зачастую выставляли и продавали продукцию, далекую от подлинного искусства.

Апологеты концептуализма захватили ведущие средства массовой информации. Они снова начали сбрасывать с "парохода современности" всех, кто писал пейзажи и натюрморты, создавал реалистические композиции, хотел не только «самовыражаться», но и рисовать…

В революционное время стал президентом Российской Академии художеств Церетели. По ее коридорам, как в прошлом, ходили искусствоведы, некогда боровшиеся за чистоту "социалистического реализма", натравливавшие Хрущева на «пидарасов», люди, вошедшие в историю предводителями крестовых походов против инакомыслящих художников.

– Когда Зураб возглавил академию, он провозгласил достоинство каждого независимо от творческой направленности. И люди подали друг другу руки. Этот факт объединения будет иметь грандиозные последствия и внутри страны, и за ее пределами. Легкость, терпимость и доброжелательность Церетели стали замечательным условием развития новой Академии. – Это слова Александра Бурганова. Под ними подписаться могли бы Ефрем Зверьков и Таир Салахов, Дмитрий Жилинский, все другие члены нынешнего президиума Академии, за долгую творческую жизнь испытавшие нетерпимость, разобщенность мастеров, не подававших годами друг другу руки.

Вновь избранный президент зачастил в Санкт-Петербург, где в умах живших здесь академиков зрела мысль о "выходе из-под власти Москвы", расколе исторически-сложившейся структуры Академии художеств. Требовалась срочная помощь профессорам и студентам лучшей в мире питерской школе. Она нуждалась в срочном ремонте. Всеми этими проблемами занялся повседневно Церетели, взваливший на свои плечи тяжкий груз финансовых и материальных забот.

* * *

Как известно, Грузия и грузины славятся гостеприимством, выработанным веками ритуалом застолья, тостами, притчами, песнями. Будучи сыном своего народа, Церетели усвоил эти традиции, усаживая за свой стол десятки людей, друзей и знакомых. Кто хоть раз побывал на таком кутеже, навсегда запомнил праздник жизни в доме Зураба.

Кто его друзья? В альбомах Церетели воспроизводит снимок, в отличии от всех других, сделанный не у него дома, а на Поварской, в мастерской Бориса Мессерера, когда улица носила имя Воровского.

– Всю нашу армию спасала и разлагала склонность к богеме. Сильным центром богемы была мастерская Мессерера – Ахмадулиной на улице Воровского. Когда-нибудь дошлый доктор наук подсчитает количество выпитых там напитков и придет к астрономическим выводам", – полушутя-полусерьзно вспоминает о минувшей молодости писатель и литературовед Виктор Ерофеев, инициатор альманаха «Метрополь», преследовавшийся властью. Захаживал в эту мастерскую и его однофамилец, автор повести "Москва – Петушки" Венедикт Ерофеев, знавший толк в «крепких» напитках.

В комнате с лестницей, со старинным граммофоном сфотографировалась большая компания. Человек тридцать в хорошем настроении расположились перед объективом сидя, стоя, полулежа. Все молодые, но успевшие себя проявить, кто больше, кто меньше. В этой компании Зураб Церетели, Андрей Битов, Василий Аксенов, Владимир Войнович, Михаил Жванецкий, Андрей Вознесенский и его жена Зоя Богуславская, хозяйка дома Белла Ахмадулина, ее муж, театральный художник Борис Мессерер…

Рядом с Зурабом могли бы не раз сфотографироваться Владимир Высоцкий и Юрий Любимов, Георгий Данелия и Александр Митта. Все они собрались на московской квартире, когда Высоцкий и Марина Влади зарегистрировали в Москве брак.

После той скромной московской вечеринки с домашними пирожками и бутылками "Советского шампанского" Зураб усадил молодоженов в самолет, взявший курс на Тбилиси. Свадьба с многолюдным застольем продолжилась там, о чем я еще расскажу.

Что соединяло столь разных людей, поэтов, писателей, артистов? Время, когда они заявили о себе и достигли творческих вершин, роднила тенденция творчества, противостоявшая официальной идеологии. Сближал дух творческой свободы и демократизма, качества, которые дали основание столь разным творческим фигурам считать себя «шестидесятниками». Своим человеком оказался в этой среде Зураб.

За исключением Аксенова и Войновича, его друзья и товарищи не вступали в конфронтацию с властью. Но и не кривили душой. Не льстили без меры партии, не отдавали в рабство душу (в обмен на блага и привилегии) "атакующему кассу", не мечтали, как Маяковский, чтобы "к штыку приравняли перо" и кисти, чтобы о них "на Политбюро делал доклады Сталин"…

Церетели относится к признанным при жизни мастерам искусства. Такие живописцы, как он, в прошлом могли о себе сказать: "Художник – друг королей". Но это, как мы уже знаем, не значит, что все "особо важные персоны" идут навстречу каждому его желанию.

* * *

С берегов Черного моря на берега Москвы-реки Церетели пришел, осыпанный орденами и медалями СССР. Ему было под пятьдесят, когда назначили главным художником Московской Олимпиады. Тогда он изваял кроме помянутых коней для ипподрома, большую настенную эмаль-панно «Золотое кольцо России» в Международном центре торговли на Пресне, опоясал бронзовым поясом-рельефом стены концертного зала в Измайлове, поразив буйством фантазии и темпераментом. Никто не мог конкурировать с ним по части картин из эмали, бронзовых фризов. Демократическая общественность не кричала тогда «браво», но и не бросала камней в автора. Коням на ипподроме в 1980 году не придали особого значения, как обычной парковой скульптуре.

Все переменилось, когда на площади, раскинувшейся у затрапезного Тишинского рынка, рванул в небо причудливый и громадный монумент в честь единения Грузии и России. Тогда Церетели предложил выполнить архитектурную часть проекта поэту Андрею Вознесенскому, имевшему право на такую профессиональную деятельность как выпускник Архитектурного института.

Монумент открывался в присутствии членов Политбюро. Ему придавалось политическое значение. Поэтому ни одна газета не посмела публично покритиковать автора. Но между собой, на кухнях, сидевшие без госзаказов московские скульпторы начали злословить по адресу Церетели, сочинять мифы, сравнивать обелиск с шашлыком, нанизанном на шампур, наклеивать другие уничижительные ярлыки, дурно попахивающие шовинизмом.

Как давний житель Тишинской площади, хорошо помню разбитый на ней сквер. Его достопримечательностью служил общественный туалет времен Сталина, пользовавший популярностью у торговцев соседнего рынка и алкоголиков. На всех углах площади торговали в захудалых магазинах водкой. В тот сквер я ни разу не вышел погулять с маленькой дочерью. Вот в каком месте решили установить монумент. Его только начали строить, как в райком партии поступила жалоба от служившегося вблизи сквера гражданина, датированная 11 июля 1982 года:

– Выражаю протест в связи с разрушением сквера на Тишинской площади, произведенного для установки в нем какого-то очередного монумента. Подчеркиваю, что традиционный сквер с лавочками, дорожками и клумбами является не только оазисом, но и важным элементом городского быта.

Считаю данную акцию, как и другие аспекты внутригородской политики последних лет, не отвечающей нормам социалистической идеологии и морали".

С тех пор много лет сочинял протесты "старожил района по месту работы", некий гражданин Х. После 1991 года он требовал убрать с площади "памятник застоя" и "восстановить в прежнем качестве Тишинский сквер". Со временем нашел новую мотивировку, не вспоминал в письмах в инстанции о социалистической идеологии и морали. Опирался на идеи победившей демократии. Возмущался, что памятник задуман "в угоду амбициям партийной и творческой элит, за спиной широкой общественности, вразрез с интересами и мнением местного населения".