Текст книги "Сердце на палитре - Художник Зураб Церетели"

Автор книги: Лев Колодный

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 33 страниц)

Но после успеха в Брюсселе места, чтобы развернуться в Москве Полянскому не хватило. Пришлось проявлять себя вдали от столицы. В Крыму по его проекту строились корпуса всесоюзного пионерского лагеря «Артек» на 7500 мест. Это было некое подобие курортного комплекса в Пицунде, но рассчитанное на детей. За ту работу он получил Государственную премию. Там же в Крыму, Ялте, управление делами ЦК партии поручило лауреату построить элитную гостиницу «Ялта». Вот тогда началось сотрудничество Полянского и Церетели. Плоские стены украсили барельефы "Легенды Крыма". Тогда живописец снова доказал высокий профессионализм в монументальном искусстве. После «Ялты» пути соавторов разошлись и пересеклись снова незадолго до неожиданной смерти архитектора в 1993 году.

Он умер на взлете. Казалось, все складывалось как нельзя лучше. В пору начавшейся «перестройки» Полянский выиграл конкурс на право сооружения в Москве большого храма в честь 1000-летия крещения Руси. В годы правления Горбачева правительство поручило ему реализовать давний проект на Поклонной горе. Вот только тогда Анатолий Полянский, глава Союза архитекторов СССР, стал фактически первым архитектором Советского Союза.

В середине 80-х у нового правительства пробудился интерес к давнему многострадальному проекту, задуманному при Сталине. После поражения германских войск под Москвой объявили конкурс на монумент в честь грядущей Победы. Но у государства и после окончания разрушительной войны не нашлось сил реализовать большой проект.

При Хрущеве, на самой высокой отметке Поклонной горы заложили камень памятника Победы. Вокруг холма разбили парк. Евгений Вучетич, создавший в Берлине мемориал в Трептов-парке, выбрал и в Москве место, подобное тому, где он воздвиг фигуру русского солдата, спасителя Европы. Это место располагалось на западной окраине столицы, у Можайской дороги. По ней отступала после Бородинской битвы русская армия Кутузова, вслед за ней двигалась "великая армия" Наполеона. С высоты Поклонной горы предстала пред императором Франции златоглавая Москва, еще не объятая пламенем. По той дороге шли полки и дивизии Красной Армии на фронт в дни Великой Отечественной войны. Лучшего места для памятника в честь Победы найти было невозможно. И в Сталинграде созданный Вучетичем мемориал разместился на пространстве, над которым господствовал Мамаев курган. Замысел Вучетича требовал значительных сил и средств, поддержки высшего руководства. Однако у правительства Брежнева за четверть века руки до Поклонной горы не дотянулись. Мемориалы в честь победоносных сражений Великой Отечественной войны сооружались в других городах.

Брежнев Москвы не знал, город не вызывал у него эмоций. На одном из съездов КПСС в его отчетный доклад московские городские власти внесли тезис об "образцовом коммунистическом городе", который следовало соорудить в ближайший период. То была такая же утопия, как задача построения в СССР коммунизма.

У Можайского вала на пути к Поклонной горе руководству города своими силами удалось установить обелиск в честь защитников Москвы. Но в трех километрах от обелиска на холмах, прозванных москвичами Поклонной горой, царила тишина. Покой закладного камня, появившегося здесь в 1958 году, никто не нарушал.

После смерти Брежнева вспомнили о закладном камне. Смена поколений произошла и в политике, и в сфере официального искусства. Не стало Вучетича. Умер Томский, после него занимавшийся Поклонной горой. Над ней должно было развеваться громадное красное знамя с профилем Ленина, осенявшее группу победителей. Эта концепция утверждена была партией и правительством СССР. Работа над монументом пошла при Горбачеве полным ходом. Но в годы «перестройки» верховная власть зашаталась, народ не желал больше сооружать памятники Ленину и жить под красным знаменем.

Проект покойного Томского отвергли. Вот тогда Анатолий Полянский пригласил на роль соавтора, с которым работал в Адлере и Ялте. Вместо каменного знамени с образом вождя они задумали обелиск. Его вертикаль должна была стать архитектурной доминантой необъятного пространства, отведенного под триумфальный комплекс. Смена в 1991 году власти, государственного строя, идеологии – вызвали коренные изменения проекта. Полянский и Церетели предложили включить в комплекс храм Георгия Победоносца, в память тех, кто погиб в войне. Неожиданная смерть главного архитектора не остановила работу. Его роль выпала на долю соавтора. На Поклонной горе ему пришлось заниматься не только художественными делами, но и курировать работу архитекторов, оставшихся без признанного лидера.

Функцию продюсера монумента взял на себя мэр и премьер Москвы Юрий Лужков, который довел до конца дело, задуманное при Сталине, начатое при Хрущеве, продолженное при Горбачеве и завершенное в годы правления Ельцина. Президент России никогда не занимался проектом. Не до того ему было в постоянной борьбе с оппозицией, чуть было не отправившей главу государства в отставку с обвинениями в тяжких преступлениях. Роль президента свелась к тому, что он не вмешивался в процесс, доверив все Юрию Лужкову. Именно он, глава городской власти, осуществил "царское дело", исполнил долг перед солдатами, освободившими Европу.

На Поклонной горе окрепла дружба художника с мэром.

В комплекс входил не только обелиск, но и парк, громадный фонтан, музей Отечественной войны с художественной галереей, экспозиция под открытым небом боевой техники, храм Георгия Победоносца. Работы с тех пор стало так много, что Церетели, живший прежде на два дома, в Тбилиси и Москве, стал постоянно пребывать в столице России.

* * *

Церетели состоит в хороших отношениях с теми, кто заседает в Кремле, «Белом Доме», Совете федерации и Думе. Многие министры и депутаты бывали у него в гостеприимном и хлебосольном доме. Подобное положение вызывает аллергию у широкой демократической общественности, убежденной, что художник должен быть вечным оппозиционером, обязан конфликтовать с властью или не иметь с ней близких отношений. И бедствовать.

Церетели давно не бедствует, живет богато, делает "широкие жесты", вызывая зависть многих неудачников. Но хорошие отношения с первыми лицами могут быть сами по себе, а удача – сама по себе. И конечный результат достигается после многолетних личных усилий. Хорошие отношения с главой Грузии сложились давно, он предложил создать монумент в честь предков, великих грузин. И столь же давно этот проект сооружается на горе под Тбилиси усилиями одного автора. Хорошие отношения с Лужковым также всем известны. Но проект парка в Нижних Мневниках пока не реализован, часовня Александра Невского остается пока в модели.

За годы правления Михаила Горбачева, вручившего в Кремле Золотую звезду Героя, ничего нового создать в Москве не удалось, как, впрочем, всем другим монументалистам и архитекторам.

Ельцин, придя к власти, дал в Москве большую мастерскую, подписал помянутые выше документы о строительстве "детского парка чудес", но ничего не сделал для реализации его и других "больших проектов Лужкова", гарантом которых стал.

(Михаил Шемякин, поверивший было слову Борису Николаевичу, который обещал ему поддержку, испытал горькое разочарование. Художник публично проклял день, когда "встретился с этим господином").

Церетели не раз летал в Соединенные Штаты, где прошли презентации Колумба. В них участвовал Ельцин, позируя перед фотографами у модели монумента. На том все кончалось.

В США автор Колумба встречался неоднократно в официальной обстановке с президентами Америки. Показывал и дарил им модели монумента. Но никто из них палец о палец не ударил, чтобы воздействовать на американскую бюрократию. По разным причинам она противодействовала проекту, в презентациях которого президенты США охотно участвовали. И в том случае, если на берегу Атлантического океана в Пуэрто-Рико поднимется 126-метровый Колумб – главная заслуга автора, никого более.

Так что знакомство и дружба с первыми лицами не служат непременной гарантией успеха. Церетели не раз называли с момента его появления на Поклонной горе "придворном художником", хотя он, как нам известно, не изваял ни одного бюста или памятника первых лиц государства, не написал ни одного заказного портрета или картины. Не вдохновлялся образом Ильича, кормившего тысячи творцов, без устали фабриковавших картины, портреты, бюсты и статуи великого вождя пролетариата. Изваяния Ленина заполняют поныне главные улицы и площади многих городов на необъятных просторах бывшего Советского Союза. Ни одного из них не значится за Церетели. Таков еще один факт его биографии.

* * *

В Санкт-Петербурге, в стенах основанной Иваном Шуваловым Российской Академии художеств, академики избрали в конце 1997 года президентом РАХ Церетели. До этого он пребывал в должности вице-президента, исполняющего обязанности президента. В кресло с приставкой и. о. сел после кончины Николая Пономарева, завещавшего членам президиума избрать своим приемником именно Зураба. Это было неожиданно и необъяснимо для демократической общественности, презрительно относившейся к художественной структуре, унаследованной свободной Россией от императоров и вождей. Несколько лет до избрания средства массовой информации вели беспрецедентную в истории искусства кампанию против художника. И вдруг – такой выбор!

То был первый случай в летописи академии, когда ее глава успел себя проявить до избрания столь разносторонне – как живописец, монументалист, скульптор, график, дизайнер. И как прораб, строитель, главный художник крупнейших объектов.

В свое время известный русский архитектор Василий Баженов, автор проектов царских дворцов, оставшихся на бумаге и в макете, завещал детям никогда не строить в России. Слишком много страданий пришлось ему пережить, общаясь со своевольными заказчиками и вороватыми подрядчиками. Такой неприязни к строительству у Церетели нет. Он все время занят хлопотным делом, общением с инвесторами, заказчиками, подрядчиками, начальниками монтажных и строительных управлений, конструкторами и учеными. Его усилиями в Москве возрождены старинные дворцы ХVIII века, известные памятники архитектуры – "дом Губина" и "дом Долгоруковых".

Казалось бы, можно было бы на этом успокоиться. Но самый крупный строительный проект стоимостью в миллиарды долларов не реализован. И мысли о нем не угасли. Это все тот же "детский парк чудес" в Нижних Мневниках.

Самым удачливым скульптором до1917 года являлся академик Александр Опекушин, родом из крестьян, выигравший конкурс на памятник Пушкину в Москве. Торжества по случаю его открытия превратились в национальный праздник. В нем участвовала императорская фамилия, Тургенев и Достоевский. Один слыл либералом, другой – консерватором. Их появление рядом казалось предвестием новой жизни, полной свободы и братства. Всем после отмены крепостного права хотелось в обществе согласия. С первого взгляда на романтического Пушкина, далекого от истинного образа поэта, Москва его статую полюбила. Чему способствовала либеральная обстановка в России в конце жизни Александра II, вскоре после торжеств в Москве убитого террористами. Это первый и единственный случай, когда монумент, установленный в городе, не вызвал споров.

Царский двор после триумфа поручил Опекушину создать монументы Александру II и Александру III для Москвы, где не было ни одного памятника императорам.

Другим преуспевавшим московским ваятелям – Андрееву, Вучетичу, Томскому удавалось установить в Москве один или два монумента. Андреев создал известные памятники Гоголю и Александру Островскому. Вучетич изваял Дзержинского, который низвергла толпа. Томский – памятник Гоголю и конную статую Кутузова. У Мухиной – три московских монумента. Кроме "Рабочего и колхозницы", выполненных по эскизу архитектора Бориса Иофана, она автор памятников Чайковскому и Горькому.

А Церетели – возвел в Москве обелиск дружбы, памятник в честь Победы, "Трагедию народов", Петра. Его кони скачут в разных концах города. Статуи в бронзе и композиции заполняют фонтаны Александровского сада и Цветного бульвара, Московский зоопарк. По-видимому, не скоро это достижение кому-нибудь удастся превзойти.

* * *

В молодости на всесоюзной выставке «На страже мира» в московском Манеже Церетели заслужил первую золотую медаль. Он стал непременным участником всесоюзных и республиканских выставок, где удостаивался высоких наград. Но известность к нему пришла с другой стороны, откуда никто не ждал. Под руками живописца зазвенела бронза, засверкала на солнце, овеваемая влажными ветрами мозаика, удивив сокурсников, готовившихся стать профессиональными ваятелями. Знатоков поразила объемная мозаика, декоративные картины в технике витража, перегородчатой эмали, чтимой в средневековой Грузии. На этом поприще Церетели прославился, удостоился признания выдающихся монументалистов и государственных наград.

Увидев его объемные композиции в Адлере, мексиканский монументалист Давид Сикейрос сделал после их осмотра такую запись:

"От своего имени и от имени монументалистов Мексики я поздравляю Зураба Церетели за художественные достоинства выполненных им работ.

С большой пластической силой и творческой фантазией Зураб Церетели постигает сложную технику настенной росписи.

Я утверждаю, что он вошел в необъятные просторы искусства будущего, сочетающего скульптуру с живописью. Творчество Зураба Церетели вышло из национальных рамок и приобретает международное значение".

Часто бывая в Париже и Нью-Йорке, общался наш герой с самыми известными художниками ХХ века, поражавшими воображение современников Дали, Пикассо, Шагалом.

Встреча с первым произошла в Нью-Йорке при посредничестве генерального секретаря ООН, намеревавшегося поручить Дали и Церетели расписать стены штаб-квартиры Организации Объединенных наций. Выбор был не случайным. Генеральный секретарь хотел запечатлеть историческое событие – конец холодной войны, факт примирения между демократиями Запада и Советским Союзом. И для этого решил дать возможность проявить себя под одной крышей выдающимся представителям двух миров, двух культур. После состоявшегося знакомства Дали писал Генеральному секретарю ООН:

"Благодарю Вас за предложение сделать росписи в ООН вместе с русским художником Зурабом Церетели. Это счастливое знакомство с грандиозным мастером, в котором соединяются таланты художника и организатора. Это придает двойную энергию всем его произведениям и начинаниям".

Сикейрос первый заметил, что творчество грузина, гражданина СССР, стало интернациональным, значимым для мирового искусства. Когда-то в ходу была выведенная Сталиным формула об искусстве социалистического реализма, национальном по форме и социалистическом по содержанию. Церетели вырос и стал живописцем в Грузии, учили его профессора грузинские и русские, сосланные на Кавказ. Петербургские и тбилисские мастера прошли французскую школу в ее лучшие времена, эпоху расцвета авангардных течений, возникавших во Франции на рубеже ХIХ-ХХ веков.

Зурабу, когда приоткрылись двери на Запад, посчастливилось поучиться в пору первой советской «оттепели» в Париже на художественных курсах. Тогда побывал в мастерской Пикассо, заразился его неистовством, плодовитостью, универсализмом. На него оказало влияние не столько индивидуальное творчество гигантов искусства ХХ века, сколько жизненный пример титанов, работавших в живописи, графике, скульптуре, архитектуре, дизайне. Пикассо лепил статуэтки, занимался витражами, создавал монументы. Шагал расписал потолок парижской Оперы.

Живя в Бразилии, Церетели работал совместно с Нимейером, в Японии познакомился с Танги, побывал в его мастерской. Он впитывал, как губка, все лучшее в современном искусстве, оставаясь при этом самим собой. Его бы не было без Пиросмани, Шухаева, авангарда русского и французского. Но и без Церетели современный мир искусства – не полон. Он нашел свое место в тесном строю признанных в мире художников второй половины ХХ века.

* * *

Любую его картину и статую легко определить с первого взгляда. Он не только национален, интернационален, но и индивидуален. Художественный почерк Церетели понятен каждому человеку, на каком бы языке тот не говорил, потому что образы при таком раскладе наполнены общечеловеческим содержанием.

Каждому истинному художнику приходится отвечать на вечные вопросы, плыть в течениях, омывающих континент мировой культуры. Они называются известными именами Добра и Зла, они противоборствуют в жизни и в искусстве, которое с молодости стало смыслом существования. Не раз писал Зураб образ Чарли Чаплина. С ним не успел познакомиться. А чувство к нему возникло после того, как случайно увидел немой американский фильм "Огни большого города", некогда потрясший миллионы зрителей. Поразила история бедняка, отдавшего все силы и средства ослепшей девушке-цветочнице, чтобы она могла стать зрячей. Когда красавица после лечения прозрела, то не узнала спасителя (или не захотела видеть беднягу) и прошла мимо.

Образ Чарли Чаплина в живописи стал повторяемым, дорогим, как образ Георгия Победоносца в скульптуре. Легендарный всадник, спасший девушку из пасти дракона, скачет на Поклонной горе, Манежной площади, перед небоскребом ООН в Нью-Йорке. Все они – одного автора.

Высказанное Достоевским убеждение, что красота спасет мир, нашло апологета в лице Церетели. Магнетизм красоты притягивает каждого, кто видит его цветы на холстах. Их выращивает он в мастерской, напоминающей уголок сада. Земная красота аккумулируется в глазах Церетели в цветах, бабочках, которых он коллекционировал. И в образах женщин.

Известная канадская фотожурналистка Хайди, снимавшая в Москве первых лиц России, по этому поводу высказалась так:

"Что касается женщин, то он их очень любит, он постоянно флиртует, оказывает знаки внимания, любит очаровывать, производить впечатление – ну, грузин!

Не могу сказать, что мне нравится, когда так флиртуют. Моя подруга журналистка в одной статье даже написала, что Церетели приставал к Хайди, а та ударила его объективом, "самым дорогим, что у нее есть". Ну, это было совсем не так, но похоже".

У Церетели часто спрашивают, как он относится к женщинам. В годы наступившей в России сексуальной революции любой интервьюер без тени смущения рад задать вопрос, какой прежде произнести было невозможно, идя на встречу с президентом Академии, народным художником СССР, Героем Социалистического Труда и лауреатом всех мыслимых премий разных стран и народов. А теперь такие вопросы считаются обязательными и задают их. Церетели на них отвечает.

Вот один из его ответов:

– Какой художник может сказать, что он равнодушен к женщинам. Красота на меня действует очень. К природе и женщинам жена не ревнует. Она особенная. Это женщина, с которой мы живем со студенческих времен.

Это сказано было за год до смерти жены в США, где она лечилась новейшими методами от рака.

* * *

Эпикурейцу и философу Анри Матиссу принадлежат слова, имеющие прямое отношение к главному персонажу данной хроники:

– Нужно находить, уметь находить радость во всем: в небе, в деревьях, в цветах. Цветы цветут всюду для всех, кто только хочет их видеть".

Такое отношение к небу, деревьям, цветам и у Церетели.

Из всех цветов выделяет чайные розы.

– Это мне бабушка сказала, что чайные розы самые лучшие цветы, и я ей поверил.

Когда спрашивают, хватает ли ему солнца и света в Москве, отвечает:

– Если по философски, то его никогда не бывает много. Без солнца вообще нет жизни.

Восклицание: "Радостно!" – звучит у меня в голове, когда вспоминаю о нем. Без преувеличения его можно назвать художником цветов. Выращенная на его холстах оранжерея состоит из тысячи букетов в корзинах и вазах. Их составили цветы садовые и полевые, лесные и болотные, комнатные и дикорастущие. Эти образы могли бы одни заполнить Манеж, так их много:

– Цветы я всегда любил рисовать. Но, побывав в Испании, эту свою любовь утроил. Там цветы везде – они вписаны в архитектуру, в любые встречи и праздники. Цветы это формула радости. Писать их моя потребность.

(В последний приезд в Тбилиси, в июле 2002 года, за два дня написал два натюрморта с цветами, не считая двух портретов.)

На большой доске, которая служит палитрой, выдавливается каждое утро тринадцать ярких струй сочных густых красок отечественного производства, сделанных в Петербурге. В свое время Марк Шагал удивился, что яркие краски Зураба изготовлены в СССР.

Палитра похожа на абстрактную картину. Краски не смешиваются. Она о многом может рассказать знатоку живописи. Шагал не любил показывать палитру, ему казалось, что посторонний взгляд смотрит ему в душу.

Церетели не скрывает ни от кого палитру, струганую доску размером метр на метр. Перед ней всегда стоят наготове несколько букетов цветов, покупаемых на соседнем Тишинском рынке. Цветы долго не выносятся, даже когда подсыхают, и тогда – они перед глазами, это постоянный объект натуры. Цветы на холсте отдаленно напоминают натуральные прототипы. Автор не всегда может назвать нарисованные им цветы, потому что, во-первых, названия его не интересуют, во-вторых, такие цветы, как на холстах, растут часто только в его живописном саду.

Цветомания продолжается. И не надоедает. На мой вопрос, почему во время сеанса он все время смотрит на постановку из цветов, неужели за сорок лет не запомнил все то, что так часто рисует, получил ответ:

– Они все разные и рефлексы у них разные.

На каждом холсте – мажорные звуки. Печали и грусти места нет. У каждого натюрморта свое название: "Листья на темно-красном фоне", "Цветы в двух вазах", "Пышный букет на пестром фоне". И просто – "Пышный букет". Все вместе они украшают пир жизни, где тамадой в торце длинного стола сидит хозяин дома. Натюрморты заполняют весь дом в Москве, большие и малые комнаты, коридоры, цокольный этаж, где горит яркий свет. Они господствуют и в доме в Тбилиси. Цветы сияют яркими красками на страницах всех альбомов с названием "Зураб Церетели".

Ни один натюрморт не похож на другой, хоть их тысячи. Не похожи друг на друга ни одна из шестисот пятидесяти рыбок на дне бассейна над берегом Волги в Ульяновске.

* * *

Другой постоянный сюжет – портреты, лица людей всех возрастов, разных национальностей, мужчин и женщин, друзей и знакомых, знаменитых и никому не известных. Однажды по заказу выставочного комитета выполнил серию портретов классиков русской литературы. Портреты, как и цветы, пишет по своему желанию. Так, 16 раз писал портреты помощника по дому по имени Важа. Он не стремится к фотографической точности, хотя добиться ее может мгновенно. Его интересует характер, секрет души. И ему удается быстро взять верный след ускользающей натуры за время первого сеанса. Четыре раза позировал ему я. После сеанса однажды услышал такие слова: «Если Лев похож на Лев – это еще не художник».

Приходилось ему не раз писать портреты людей, которых представлять не нужно. В Лондоне позировала Маргарет Тэтчер, премьер Англии. Мать Терезу с натуры писал в тбилисской мастерской. В дни приезда американской звезды Лайзы Миннелли за сеанс сделал портрет в мастерской на Пресне, чему я был свидетель.

Продюсер, устроивший гастроли актрисы, рассказал, как это случилось:

– Как-то мы привозили в Москву Лайзу. И на концерте присутствовали Лужков и Церетели Я познакомил их с Лайзой. Церетели пригласил ее в мастерскую и предложил написать ее портрет. И она позировала минут сорок, и с ума сошла от портрета. Она умирает от желания купить этот портрет. Он не отдает.

Другой свидетель сеанса запомнил его в такой версии:

– Следующим днем она позировала Церетели. Лайза сидела, совершенно опустошенная, с лицом не более выразительным, чем смятый лист бумаги. Она жаловалась на боли в суставах, они преследуют ее с детства.

Портрет ей очень понравился. Грузинский художник подчеркнул в ее лице не детскую наивность (во Франции Лайзу сравнивают с Эдит Пиаф: обе певицы напоминают храбрых воробьев), а волю.

"Да, – согласилась Лайза, – я волевая, я борец".

Ее портрет остался в мастерской на Пресне. С собой она увезла "Букет цветов". Такими подарками Церетели одаривает высокопоставленных гостей.

Кроме цветов и людей постоянно пишет предметы самые простые, заурядные, казалось бы, никак не способные служить источником вдохновения. После таких сеансов остаются на холстах вещи самые прозаические под названием "Пара сапог", "Веник с драпировкой". В одной гостиной я видел натюрморт «Бачок», привлекший внимание творца сантехническим дизайном, формой и пластикой. Его увлекает любая вещь, где усматривается красота, гармония, мастерство, даже если это керамический унитаз.

Еще один объект вдохновения – "братья наши меньшие", звери домашние, те, что живут рядом с людьми, и те, что обитают на природе. Бронзовые зверушки заполняют набережную рукотворной реки у стен Кремля, московский и тбилисский дворы, курортные комплексы на Черном море. Во дворе живут большие собаки.

В его мастерских побывали самые известные люди нашего времени, президенты, премьеры, министры разных стран, великие артисты и писатели, музыканты и художники. Хозяин дома не предлагает им позировать. И не делает, как правило, портреты на заказ. Более того – не продает картин, за исключением тех, что выставляются на аукционах в благотворительных целях. Последний такой аукцион состоялся после выставки графики в пользу художников Чечни.

Дипломный "Портрет спортсмена" выполнял, по его словам, десять дней подряд. Теперь пишет быстро, портрет рождается на глазах, за один-два сеанса.

…Повертев меня в разные стороны у подрамника с чистым холстом, Церетели выбрал положение вполоборота и взял большую кисть. Макнул ее в струю темно-зеленой краски под цвет моей фуражки. И начал. Я не видел, как шла работа, потому что стоял за мольбертом. Видели ее операторы телевидения, поджидавшие приезд запаздывающего высокого гостя. Церетели решил заполнить образовавшуюся паузу и взялся за кисть. Шум и разговоры не мешали ему. Время от времени он подходил к телефону и узнавал, скоро ли приедет гость. Не успел я устать от заданного мне положения. Часа хватило, чтобы достичь то, что хотелось – "запечатлеть характер".

В первый момент я опешил, увидев собственный портрет. Мне казалось, нос у меня не такой большой и кривой, губа нижняя вроде бы не такая, и морщины вертикальной на подбородке нет. Но присмотрелся и увидел, образ, характер точно мой. И глаза мои, один больше другого…

Биограф художника академик Швидковский писал, что темпы роста живописного наследия фантастические, что Церетели снедает тайный жар живописца.

– Поверьте, это не обычная приверженность художника к любимой профессии, перед нами нечто иное. Живопись оказывается средством к существованию, прямо-таки физиологической потребностью. Если не удовлетворить ее, могут наступить страдания творческой гиподинамии. Все это правда, и ее в первую очередь надо иметь в виду, говоря о живописи Зураба Церетели.

В каком стиле работает Церетели? В современном стиле, без всякого сомнения. Но, конечно, не в стиле концептуализма. Современный русский поэт и философ Слава Лен, читающий лекции в университетах США, называет Церетели "постмодернистом номер один", который прорвался в эстетику этого искусства "Древом жизни", «Спрутом» и другими образами мозаичных стенок Пицунды раньше всех в Советском Союзе. В качестве доказательства цитирует американского философа Джона Райхмана, утверждавшего в 1990 году:

"Чуть больше десяти лет понадобилось на то, чтобы постмодернизм из рабочей и дискутируемой теоретической категории превратился в специальный предмет академических исследований, подобный, скажем, Возрождению".

И другие философы Европы и Америки обосновывают в подобных терминах это течение современной культуры, соизмеряют его по значению с Ренесансом. Где титаны этого «Ренесанса»?

Церетели чтит память учителей, прошедших "французскую школу", чтит Пикассо и Пиросмани, Шагала и Дали. Их образы – на его картинах, под названием "Дань Пиросмани", "Памяти Пикассо"… Это титаны авангарда, не рвавшие связь с прошлым, реальным, фигуративным искусством, связь с пластикой и красотой, красками и холстами. Он использует весь спектр изобразительного искусства от реализма до абстракции, играет на многих инструментах оркестра современного искусства. Но вряд ли себя относит к постмодернизму, чьим идеалом служит отказ от всех "сущностных тенденций", где возносится в качестве идеала "ассиметрия, карнавал, игра".

Разве не играли художники в прошлом, не прибегали к карнавальным костюмам, когда надевали римские доспехи на современников, представляли их в образе героев и богов? Так поступали Растрелли и Фальконе в России, создавая образ Петра. Концептуалисты играют по другим, неписаным прежде правилам, точнее, в игру без правил.

Мне кажется, Церетели модернист, чей индивидуальный стиль можно назвать по-итальянски «fuokoso», что означает – с жаром, огнем. Другой музыкальный термин «furioso» переводится как – бурно, страстно. Оба эти термина подходят к его картинам и изваяниям.

* * *

В паспорте Церетели, как у всех граждан СССР, значился пресловутый «пятый пункт», графа – национальность. Она заполнялась словом – грузин. Зураб рос в семье, где говорили на грузинском языке, учился в грузинской школе, академии, где преподавали грузинские профессора, жил в городе, где творил гениальный самоучка Пиросмани.

Его влияние заметил Пикассо, который назвал Церетели "грузинским художником".

– Я сильный человек, но когда слушаю грузинскую музыку, на глаза наворачиваются слезы. А в литературе – вершина "Витязь в тигровой шкуре".

Однако пристрастие к грузинскому началу не помешало ему на вопрос кем вы себя больше чувствуете, грузином или русским, – ответить:

– У меня на этот счет никогда не было комплексов. И вообще я мужчина!

Дали назвал Зураба в отличие от Пикассо – "русским художником". Так и другие иностранцы его представляют, что не вызывает аллергии у Церетели, по его словам, «комплексов».

Не переставая оставаться грузином, любя Грузию, он живет в Москве среди русских.

– Образ России – широкая душа мужчин, длинонножкие красивые женщины и богатство по искусству.

В главном городе России находятся его мастерские, дома, офис, кабинеты в Академии художеств и галерее искусств. Неизвестно, обосновался бы он в бывшем посольстве Германии, если бы не пожар в мастерской на Тверском бульваре. В огне испепелилось около ста картин, обгорел натюрморт "Гитара Высоцкого". Отчего загорелась та мастерская? Поджигатели бросили в окно бутылку с зажигательной смесью. Случилось происшествие после того, как в мастерской побывал президент США Буш-старший и Михаил Горбачев. Перед их прибытием звонил президент Грузии Гамсахурдиа и велел художнику, исполнявшему на общественных началах роль заместителя министра иностранных дел Грузии – не принимать президента США.