Текст книги "Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября"
Автор книги: Лев Троцкий
Жанр:
Публицистика
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 37 страниц)
При беспримерной ясности классово-политических группировок в русской революции, в области идеологии у нас царит столь же беспримерный кавардак. Запоздалый характер исторического развития России позволил мещанской интеллигенции украсить себя павлиньими перьями самых лучших социалистических теорий. Они служат ей, однако, только для того, чтоб прикрывать свою дряблую наготу. Если эсеры и меньшевики не взяли власти ни в начале марта, ни 3 мая, ни 3 июля, то вовсе не потому, что наша революция – «буржуазная», и что ее нельзя делать «без буржуазии», а потому, что мелкобуржуазные «социалисты», кругом опутанные сетями империализма, уже не способны выполнить хотя бы десятую долю той работы, которую якобинские демократы совершили пять четвертей столетия тому назад. Разглагольствуя о спасении революции и страны, они будут без боя сдавать буржуазной реакции одну позицию за другой. Тем самым борьба за власть становится прямой и непосредственной задачей рабочего класса, и вместе с тем революция окончательно совлекает с себя свою «национальную» и буржуазную оболочку.
Либо мы будем иметь огромный сдвиг назад, в направлении крепкого империалистического режима, который вероятнее всего увенчается монархией; при этом Советы, земельные комитеты, армейские организации и многое другое пойдут на слом, а Керенские и Церетели выйдут в тираж. Либо же пролетариат, увлекая за собою полупролетарские массы и сметая с своего пути их вчерашних вождей (Керенский и Церетели выйдут и в этом случае в тираж!), установит режим рабочей демократии. Его дальнейшие успехи будут прямо и непосредственно зависеть от развития европейской, в первую голову германской, революции.
Интернационализм для нас не отвлеченная идея, существующая только для того, чтобы при каждом подходящем случае изменять ей (как для Церетели или Чернова), а непосредственно руководящий, глубоко-практический принцип. Прочный, решающий успех немыслим для нас вне европейской революции. Мы не можем, следовательно, покупать частичные успехи ценою таких шагов и комбинаций, которые затрудняют движение европейского пролетариата. Именно поэтому непримиримый разрыв с социал-патриотами есть для нас необходимая предпосылка всей политической работы.
– Товарищи интернационалисты, – воскликнул один из ораторов на Всероссийском Съезде Советов, – отсрочьте вашу социальную революцию еще лет на пятьдесят!.. – Незачем говорить, что этот благодушный совет был покрыт самодовольными аплодисментами меньшевиков и эсеров.
Именно здесь, в отношении к социальной революции, проходит водораздел между всеми разновидностями оппортунистического мещанского утопизма и пролетарским социализмом. Есть немало «интернационалистов», которые кризис Интернационала объясняют временным шовинистическим опьянением, вызванным войною, и рассчитывают, что раньше или позже все вернется на свое место, и старые социалистические партии снова найдут утерянный ныне путь классовой борьбы. Наивные и жалкие надежды! Война – не внешняя катастрофа, временно выбившая капиталистическое общество из равновесия, а восстание разросшихся производительных сил этого общества против ограниченных рамок национального государства и форм частного присвоения. Возврата назад, к относительному капиталистическому равновесию прошлой эпохи, уже не может быть. Либо дальнейшее стихийное разрушение производительных сил путем новых и новых империалистических войн, либо социалистическая организация производства, – так, а не иначе ставит сейчас вопрос история.
Равным образом и кризис Интернационала не есть внешнее, наносное явление.
Социалистические партии Европы сложились в эпоху относительного капиталистического равновесия и реформистского приспособления пролетариата к национальному парламентаризму и национальному рынку. «В самой социал-демократической партии, – писал Энгельс в 1887 г., – мелкобуржуазный социализм имеет сторонников. Такие члены социал-демократической партии, признавая основные воззрения научного социализма и целесообразность требования перехода всех средств производства в общественную собственность, осуществление этого требования объявляют возможным лишь в отдаленном будущем, срок наступления которого практически неопределим». Благодаря затяжному характеру «мирного» периода этот мелкобуржуазный социализм фактически стал господствующим в старых организациях пролетариата. Их ограниченность и несостоятельность обнаружились в самых отталкивающих формах в тот момент, когда «мирное» накопление противоречий сменилось величайшим империалистическим сотрясением. Не только старые национальные государства, но и сросшиеся с ними бюрократизированные социалистические партии оказались в противоречии с потребностями дальнейшего развития. Это можно было в большей или меньшей степени предвидеть и ранее.
"Задача социалистической партии, – писали мы 12 лет тому назад, – состояла и состоит в том, чтобы революционизировать сознание рабочего класса, как развитие капитализма революционизировало социальные отношения. Но агитационная и организационная работа в рядах пролетариата имеет свою внутреннюю косность. Европейские социалистические партии – и в первую голову наиболее могучая из них, германская, – выработали свой консерватизм, который тем сильнее, чем большие массы захватывает социализм, и чем выше организованность и дисциплина этих масс. В силу этого социал-демократия, как организация, воплощающая политический опыт пролетариата, может стать в известный момент непосредственным препятствием на пути открытого столкновения рабочих с буржуазной реакцией. Другими словами, пропагандистско-социалистический консерватизм пролетарской партии может в известный момент задержать прямую борьбу пролетариата за власть («Наша революция», 1906, стр. 285). Но если революционные марксисты были далеки от фетишизма по отношению к партиям Второго Интернационала, то никто не предвидел, что крушение этих организационных гигантов будет таким жестоким и катастрофическим.
Новая эпоха создает новые организации. Революционные социалистические партии теперь везде создаются в огне борьбы. Огромное идейно-политическое наследие Второго Интернационала не пропадет, разумеется, даром. Но в этом наследии производится внутреннее очищение, целое поколение «реалистических» филистеров будет отодвинуто при этом в стороны, и революционные тенденции марксизма впервые получат свое полное политическое значение.
Внутри каждой страны задача состоит не в поддержании единства пережившей себя организации, а в действенном сплочении инициативных революционных элементов пролетариата, которые теперь же, в борьбе против войны и империализма, выдвигаются на передовые посты. В международном масштабе задача состоит не в сближении и «примирении» правительственных социалистов на дипломатической конференции (Стокгольм!), а в объединении революционных интернационалистов всех стран и в их общем курсе на социальную революцию внутри каждой страны.
Правда, революционные интернационалисты на верхах рабочего класса представляют сейчас во всей Европе незначительное меньшинство. Но именно нас, русских, это не должно пугать. Мы знаем, как быстро в революционную эпоху меньшинство становится большинством. Как только накопившееся возмущение рабочих масс пробьет окончательно кору государственной дисциплины, группа Либкнехта, Люксембург,[211]211
Люксембург – начала свою деятельность в Польше. В 90-х г.г. вместе с Тышко, Мархлевским, Варским и др. она основывает польскую с.-д. партию и в тот же период ведет ожесточенную борьбу с П. П. С. (Польской Социалистической Партией), несмотря на то, что Плеханов и Энгельс далеко не одобрительно относились к этой борьбе. В конце 90-х г.г. Люксембург переезжает в Германию и с тех пор почти непрерывно работает в рядах немецкой с.-д. Выдающееся положение в последней и во II Интернационале Люксембург завоевывает после двух блестящих политических кампаний: против Бернштейна и против Жореса-Мильерана. В 1905 году Люксембург уезжает в Польшу на нелегальную работу, арестовывается там и, после побега, приезжает обратно в Германию. 1905 год для Люксембург, как и для всего левого крыла немецкой с.-д., имел огромное значение. Он помог Люксембург теоретически обосновать борьбу против пассивности официального большинства партии. Ее знаменитая работа «Всеобщая стачка и немецкая с.-д.», хотя и не свободная от ошибок, по справедливости может считаться первым произведением европейского большевизма. В годы перед войной Люксембург окончательно рвет не только с официальным центром, но и с Каутским. В течение ряда лет она возглавляет лево-радикальную оппозицию в партии. С самого начала войны Люксембург начинает свою революционную агитацию против войны, возглавляя группу «Интернационал». В 1917 – 1918 г.г. Люксембург почти все время в тюрьме. Оторванностью от внешнего мира и объясняется в значительной мере то критическое настроение, которое она проявила летом 1918 года по отношению к некоторым сторонам деятельности Советской власти. Но уже первые дни ее деятельности после начала немецкой революции показали, что Люксембург совершенно порвала с этими настроениями. Вместе с Либкнехтом она руководит в декабре 1918 года учредительным съездом компартии. Вдохновлявшийся ею центральный орган партии и до сих пор является образцом для эпохи бурного темпа политической борьбы. Будучи (как и Либкнехт) против свержения шейдемановского правительства, ввиду слабости компартии, Люксембург, тем не менее, приветствует начавшееся выступление берлинских рабочих в начале января 1919 г. В эти именно дни она падает от пуль шейдемановского офицерства. Первоклассный писатель, превосходный оратор, глубоко образованный человек, Люксембург навсегда войдет в историю рабочего движения, как пионер современного европейского коммунизма и организатор крупнейшей партии европейского рабочего класса.
[Закрыть] Меринга[212]212
Меринг – знаменитый историк немецкой с.-д. и теоретик марксизма. Свою литературную деятельность он начал в качестве буржуазного демократа, ученика Якоби. Преследования Бисмарком с. – демократии толкнули Меринга, как и ряд других честных демократов, в ряды соц. партии. Вместе с Каутским Меринг в течение ряда десятилетий издавал знаменитый журнал «Neue Zeit». В тактических вопросах Меринг, за небольшими исключениями, всегда поддерживал левое крыло. В дни расцвета бернштейнианства, он вел против него ожесточенную борьбу в «Лейпцигер Фольксцейтунг», которую он редактировал вместе с Люксембург и др. В начале дискуссии между левыми радикалами и Каутским Меринг занимал скорее выжидательную позицию, но вскоре твердо и окончательно перешел на сторону первых, резко порвав с Каутским. В годы войны Меринг, несмотря на свою старость, принимал активное участие в агитационной (печатной) деятельности левой группы («Интернационал»). После того, как Цеткин, Люксембург, Либкнехт были посажены в тюрьму, на плечи Меринга легла главная часть литературной работы группы «Спартак». После февральской революции Меринг сразу стал поддерживать большевиков, а в дни Бреста оказал нашей партии моральную поддержку рядом статей, оправдывавших Брестский мир. В дни чехо-словацкого мятежа и нашествия Колчака, когда Каутский занимался сплетнями о национализации женщин в Советской России и писал о животном характере большевистской натуры, Меринг имел мужество открыто приветствовать массовый террор против бело-эсеров. После образования германской компартии Меринг, естественно, встал в ее ряды и работал в ней вплоть до своей смерти (1919 г.). Меринг был одним из образованнейших марксистов. Его перу принадлежит ряд ценнейших трудов по истории, ряд этюдов по философии, не говоря уже о политических брошюрах и памфлетах.
[Закрыть] и их друзей займет сразу руководящее положение во главе немецкого рабочего класса. Только социально-революционная политика оправдывает организационный раскол; но она же и делает его необходимым. Меньшевики-интернационалисты, единомышленники т. Мартова, в противовес нам, отрицают социально-революционную постановку политических задач. Россия, – заявляют они в своей платформе, – еще не созрела для социализма, и наша задача по необходимости ограничивается установлением демократической буржуазной республики. Все это рассуждение построено на полном попрании международных связей и задач пролетариата. Если бы Россия стояла на свете одна, рассуждение Мартова было бы правильно. Но вопрос идет о ликвидации мировой войны, о борьбе с мировым империализмом, о задачах мирового, и в том числе русского пролетариата. Вместо того, чтобы объяснять русским рабочим, что судьба России нерасторжимо связана отныне с судьбой Европы; что победа европейского пролетариата обеспечит нам ускоренный переход к социалистическому строю; что, наоборот, поражение европейских рабочих отбросит нас назад, к империалистической диктатуре и монархии, наконец, к положению колонии Англии и Соединенных Штатов; вместо того, чтобы подчинять всю нашу тактику общим целям и задачам европейского и мирового пролетариата, т. Мартов рассматривает русскую революцию в ограниченных, национальных рамках и сводит задачи революции к созданию буржуазно-демократической республики. Это в корне ложная постановка вопроса, над которой целиком тяготеет проклятье национальной ограниченности, приведшей к крушению Второй Интернационал.
Ограничивая себя на практике национальными перспективами, т. Мартов сохраняет для себя возможность уживаться в одной организации с социал-патриотами. Он надеется пережить с Даном и Церетели «поветрие» национализма, которое должно исчезнуть вместе с войною, и затем рассчитывает вернуться с ними вместе на рельсы «нормальной» классовой борьбы. Мартова связывает с социал-патриотами не пустая фракционная традиция, а глубоко-оппортунистическое отношение к социальной революции, как к далекой цели, которая не может определять постановку сегодняшних задач. И это самое отделяет его от нас.
Борьба за завоевание власти не есть для нас лишь очередной этап национально-демократической революции; нет, это – выполнение интернационального долга, это – занятие одной из важнейших позиций на общем фронте борьбы с мировым империализмом. И эта же основная точка зрения определяет наше отношение к так называемой национальной обороне. Эпизодическое перемещение фронта в ту или другую сторону не может ни приостановить, ни отклонить нашу борьбу, которая направлена против самых основ капитализма, упершегося в империалистическое взаимоистребление народов.
Перманентная революция против перманентной бойни! Такова борьба, в которой ставкой является судьба человечества.
Л. Троцкий. «Что же дальше?» (Итоги и перспективы), Петербург 1917 г., изд. «Прибой».
Л. Троцкий. КРОВЬЮ И ЖЕЛЕЗОМ…Нет теперь такого государственно-мыслящего умника (а равно и дурачка), который не знал бы, что для спасения России необходима беспощадная борьба с «анархией слева и контрреволюцией справа». В этом состоит в сущности вся программа «Известий», «Дела Народа», «Рабочей Газеты»… «Историческая» речь Керенского на «историческом» государственном совещании свелась к вариациям на эту же тему. «Кровью и железом против анархии слева, контрреволюции справа!»
Это звучит очень хорошо, во всяком случае – симметрично. Но какой тут собственно смысл? Когда речь идет о контрреволюции, то имеют в виду не какие-нибудь настроения или случайные беспорядочные действия, а определенно классовые интересы, несовместимые с упрочением и развитием революции. Носителями контрреволюции являются помещики и империалистический капитал. Какие же классы являются носителями «анархии»?
На этот вопрос дал очень яркий ответ московский городской голова г. Руднев, эсер. Он приветствовал «государственное совещание» от имени «всего» московского населения – за вычетом тех «анархических элементов», которые устроили в Москве всеобщую стачку протеста. Но кто устроил стачку? Московские профессиональные союзы. Против воли правительства, московских военных властей, эсеро-меньшевистского большинства Московского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов, профессиональные союзы постановили и провели всеобщую стачку протеста против того, что правительство навязало Москве парламент контрреволюции. Профессиональные союзы – это наиболее чистые, беспримесные организации пролетариата, т.-е. того класса, который своим непрерывным трудом создает богатство и мощь Москвы. И вот эти-то профессиональные союзы, которые объединяют цвет рабочего класса, являющегося основной двигательной силой современного хозяйства, эти-то союзы эсеровский городской голова назвал анархическими элементами. И против них, против сознательных и дисциплинированных тружеников, должно быть направлено «железо» правительственного насилия.
Разве не то же самое мы видим в Петрограде? Фабрично-заводские комитеты – не политические организации. Они создаются не на летучих митингах. В их состав масса выдвигает тех, которые на месте, в повседневной жизни завода доказали свою стойкость, деловитость и преданность интересам рабочих. И вот эти заводские комитеты, как снова показала последняя конференция, в подавляющем большинстве состоят из большевиков. В петроградских профессиональных союзах повседневная практическая работа, как и идейное руководство, целиком лежит на большевиках. В рабочей секции Петроградского Совета большевики в подавляющем большинстве. Между тем большевизм – это же и есть «анархия». На этот счет Керенский согласен с Милюковым, Церетели – с Сувориными-сынами, Дан – с контрразведкой. Таким образом, анархия – это организованное представительство петроградского пролетариата. И против этой классовой организации передовых рабочих обещает и впредь бороться кровью и железом г. Керенский со своими Авксентьевыми, Бернацкими, Прокоповичами, Скобелевыми и прочими Салтыковыми.
«Против анархии слева, контрреволюции справа» означает, следовательно, если назвать все вещи своими именами: против пролетариата – с одной стороны, против помещиков и империалистического капитала – с другой. Это и есть позиция мелкой буржуазии (городского мещанства, мелкобуржуазной интеллигенции, крестьянских верхов). В своем основном лозунге эсеры и меньшевики раскрывают, стало быть, дочиста свою мелкобуржуазную, анти-пролетарскую природу. Рабочий класс для них не опора и даже не союзник; нет, это враг, «анархия слева»; с этим врагом нужно бороться – и не идейно, а кровью и железом.
Было бы, однако, непростительно верить вождям мелкой буржуазии, когда они обещают с одинаковой силой бороться направо и налево. Этого нет и этого не может быть. Несмотря на свою численность, мелкая буржуазия экономически и политически слабый класс. Она крайне разрознена, хозяйственно зависима, политически неустойчива. Вести одновременно борьбу против двух таких могущественных сил, как революционный пролетариат и контрреволюционная крупная буржуазия, мещанская демократия совершенно не в состоянии. Это доказано всем опытом истории. Для серьезной политической борьбы современная мелкая буржуазия городов и деревень нуждается не только в союзнике, но и в руководителе. Выступая на борьбу с «анархией», в лице организованного пролетариата, «демократия» Керенского – Церетели, какие бы слова они ни говорили, неизбежно подпадает под руководство империалистической буржуазии. Вот почему удары направо остаются только в проекте, а на деле заменяются униженными поклонами направо.
Временное Правительство закрыло «Правду»[213]213
После закрытия «Правды» до Октября выходили и закрывались несколько газет: «Рабочий и Солдат» – с 23 июля по 9 августа (15 номеров), «Пролетарий» – с 13 августа по 23 (9 номеров), «Рабочий» – с 25 августа по 2 сентября (12 номеров), «Рабочий Путь» – с 3 сентября по 26 октября (46 номеров). «Правда» же стала снова выходить лишь после октябрьской победы.
[Закрыть] и десяток других большевистских газет, являющихся руководящими органами передового пролетариата. Авксентьевским ударом направо было закрытие… «Народной (Маленькой) Газеты». Но разве «Народная Газета» была руководящим органом контрреволюционной буржуазии? Нет, она была лишь подзаборным органом черносотенной сволочи. Ту роль, какую «Правда» играла для революционного рабочего класса, в среде империалистской буржуазии играла газета «Речь», но не ясно ли, что при одной мысли о закрытии «Речи» у храбрейших носителей сильной власти должны трепетать все поджилки. Центральный Комитет кадетской партии является бесспорным – даже в глазах эсеров и меньшевиков – штабом буржуазной контрреволюции. Тем не менее представители этого штаба заседают в министерстве, тогда как признанные представители пролетарского штаба поставлены вне закона. Вот как на деле выглядит эсеро-меньшевистская борьба на два фланга.
Но вернемся на минуту к московской стачке. «Рабочая Газета», этот жалчайший орган, примиряющий Маркса с Авксентьевым, источает из себя очередной запас брани по адресу стачечников, нарушителей воли «революционной демократии». Тут и «предательство», и «удар в спину», и «анархия». Мы уже знаем, что нарушенная московским пролетариатом верховная воля есть воля революционной демократии минус организованный пролетариат, а это значит воля мелкой буржуазии. Таким образом, «Рабочая (!!) Газета» вменяет в преступление рабочим то, что они не подчиняют своей классовой борьбы во всех ее проявлениях воле непролетарской части Московского Совета. Команда мелкой буржуазии над пролетариатом возводится в верховный принцип социал-демократической политики. Для коалиции с империалистической буржуазией Церетели и его партия готовы на чудовищные уступки и унижения, но коалиция пролетариата с мелкой буржуазией сводится для них к простому отказу пролетариата от своей классовой самостоятельности. Иначе сказать: вожди мещанства требуют от рабочих такого же отношения к мелкой буржуазии, какое они сами проявляют по отношению к представителям капитала.
Самостоятельная политика рабочего класса, на деле противопоставляющая интернационализм империализму, – вот где «анархия», ненавистная имущим классам во всем мире, независимо от государственной формы, под которой укрываются интересы капитала. И в то время, как Авксентьев, который никого не поразил мудростью на Московском совещании, считается все же достаточно мудрым, чтобы громить рабочую печать и заточать «внесудебным порядком» большевиков; в то время, как Керенский упражняет свое железо на партии пролетариата, – за ними ковыляют Церетели, Чхеидзе, Даны, кропят водой меньшевизма на репрессии бесконтрольных «диктаторов» и распространяют отвратительную клевету, будто организованный пролетариат сеет «анархию» в стране и на фронте. Но политическое возмездие не медлит. В то время, как Церетели, которого меньшевистские царедворцы называли «совестью революции», униженно извиняется в Москве за демократию, которая-де по молодости и неопытности слишком поздно открыла истребительный поход против большевиков; в то время, как Церетели пожинает аплодисменты матерых врагов народа, – в Петрограде даже рабочие-меньшевики вышвыривают Церетели из списка кандидатов в городскую думу.
Возмездие не медлит. Гонимая, преследуемая, оклеветанная, наша партия никогда не росла так быстро, как в последнее время. И этот процесс не замедлит перекинуться из столиц на провинцию, из городов на деревни и на армию. Крестьяне видят и слышат, что одни и те же власти и по тем же самым причинам давят земельные комитеты и преследуют большевиков. Солдаты наблюдают дикое улюлюкание по адресу большевиков и в то же время чувствуют, как все туже затягивается на их шее контрреволюционная петля. Все трудящиеся массы страны научатся в новых испытаниях связывать свою судьбу с судьбой нашей партии. Ни на минуту не переставая быть классовой организацией пролетариата, наоборот, становясь ею в полной мере только теперь, наша партия в то же время превратится в огне репрессий в истинную руководительницу, в опору и надежду всех угнетенных, придавленных, обманутых и затравленных масс…
Т.
«Пролетарий» N 5, 31 (18) августа 1917 г.
Л. Троцкий. КОГДА ЖЕ КОНЕЦ ПРОКЛЯТОЙ БОЙНИ?[214]214Эта брошюра печаталась отдельными статьями в газете «Рабочий», NN 10 – 12 (1 – 2 сентября). Эта газета стала выходить вместо «Пролетария», который был прихлопнут правительством под радостный вой буржуазной печати. Правда, для объективности правительство закрыло в тот же день и суворинскую «желтую» газету.
[Закрыть]
Четвертая осень войны надвинулась на Россию. Идут дожди, свистит на перекрестках улиц и в полях осенний ветер. Сумрачно и тревожно в городах нашей родины, не радостно в ее бедных деревнях. А там, на фронте, вдоль черной линии окопов гибнут наши братья, русские рабочие, русские крестьяне. Размокла земля от дождя и крови. Адским лаем грохочет артиллерия. Люди наступают, ревут в безумии, бегут в отчаянии, падают в беспамятстве, умирают. Без числа умирают и без счета…
И это уже четвертый год. А конца не видать. Невозможно, – говорят правители всех стран, – останавливаться на полдороги. «Нужно довести войну до конца». – Нужно раз навсегда подрезать крылья хищному немецкому коршуну! – говорят «патриоты» России, Англии, Франции, Италии и Соединенных Штатов. – «Вы слышите, мои немецкие подданные? – подхватывает кровью покрытый германский кайзер. – Наши враги хотят нас стереть в порошок. Сомкнитесь же теснее вокруг моего трона, немецкие рабочие и крестьяне: нужно довести войну до конца, до полной победы!» Так ссылаются правители обоих лагерей друг на друга и отвечают наступлением на наступление, гибелью на разрушение и смертью на смерть. «Нужно довести войну до конца!» А где он? Четвертая осень уже размывает холодными дождями поля сражений, а конца не видать.
Семь миллионов человек убито в Европе за время войны; шесть тысяч человек убивают в среднем за сутки. Да пять миллионов калек выбросила бойня во всех воюющих странах. Впереди предстоит еще зимняя кампания. И скоро-скоро каждый народ услышит от правителей своей страны: «Будущей весной откроем великое, решающее наступление… Нужно довести войну до конца!».
Уже давно генералы, дипломаты, политики всех стран стали убеждаться, что в этой войне ни та, ни другая сторона не одержит полной победы. У Германии большой перевес на суше, зато она отрезана от всех морей. А главное ни та, ни другая сторона не в силах заставить врага принять мир из рук победителя. Теперь немцы взяли Ригу, фронт передвинулся на несколько десятков верст по костям павших солдат, но война ни на один вершок не приблизилась к миру. Итальянцы ценою страшных усилий продвинулись кое-где вперед. Французский фронт ценою неисчислимых жертв с обоих сторон удерживается почти на одном и том же месте. Война без смысла и без исхода. Как слепая лошадь на мельничном круге, напрягаясь изо всех сил, топчется на одном месте, так многомиллионные армии Европы, истекая кровью, не в силах сдвинуть с мертвой точки войну.
И все правительства видят, понимают это. Но они бессильны заключать мир. Правительства боятся мира. Они предчувствуют, что первый день мира станет днем подведения итогов.
Выйдут истощенные солдаты из кровавых ям, именуемых окопами, оглядятся в обнищавших запустелых городах и селах, и вместе с миллионами калек, с миллионами вдов и сирот, с миллионами стариков и старух, лишившихся последней опоры, поднимут с проклятьем и угрозами свои руки к правительствам: «Вы виноваты во всем, вы, кайзеры и короли, президенты и министры, буржуазные депутаты, банкиры, капиталисты, вы, лживые газетчики, вы, епископы, священники, раввины и пасторы! Это вы вызвали войну, самую кровавую и самую подлую из всех, какие когда-либо бесчестили нашу землю. Это вы подготовляли и проповедовали войну. Это вы освятили ее благословением церкви, костела, синагоги и мечети! Вы отняли у нас и наших братьев все: жизнь, здоровье, плоды наших трудов. А взамен вы дали нищету и новые цепи!». И под гнетом собственных преступлений правительства всех воюющих стран заботятся сейчас об одном: отдалить грозный час расплаты. Страшась сдавать отчет за три прошлые зимние кампании, правительства готовятся к четвертой, все равно, как проигравшийся игрок затягивает игру, чтобы оттянуть час банкротства.
Немецкие матери и жены выходят толпами на улицы городов и требуют мира и хлеба. Тревожное недовольство охватывает голодающие массы Германии. И вот кайзер заставляет свою армию сделать новое усилие. Вместо хлеба и мира немецкий народ получает телеграмму о взятии Риги. Гинденбург осчастливливает германских рабочих и крестьян вестью о том, что их братья скоро начнут трупами своими устилать дорогу на Петербург. «Вперед солдаты! – призывает Гогенцоллерн, – там, под стенами Петропавловской крепости, вы найдете желанный мир!»
А в это самое время русское правительство заявляет: теперь, когда германские войска снова наступают на нас, о мире можно говорить меньше, чем когда бы то ни было. «Будь проклят тот, кто теперь говорит о мире!» – воскликнул министр-председатель Керенский на совещании в Москве. О мире можно будет говорить только тогда, – поясняют так называемые «патриоты», – когда мы вышвырнем врага из пределов России.
Больше трех лет прошло, пока немецкая армия, путем наступлений и отступлений, дошла до своих нынешних позиций. Есть ли у нас основания думать, что мы отбросим немцев обратно к границам 1914 года скорее, чем в течение трех лет? И в случае, если наше наступление пойдет успешно, не скажет ли немецкое правительство: теперь, когда русские войска снова угрожают границам Германии, нужно отбросить самую мысль о мире!
А если и этой зимою, и следующей весною военные действия окажутся неблагоприятными для нас? Что тогда? Где же и когда будет заключен мир? На что же надеяться русскому народу и трудящимся массам всего мира? Или же Европа, а с ней и Россия осуждены и впрямь истечь кровью? Народы вцепились, терзают друг друга, воют от нестерпимой боли и не находят спасения. А те, что стоят над народами, их правительства, монархические и республиканские, по-прежнему изо всех сил оглушают сознание и совесть своих подвластных – воинственной проповедью и кнутом дисциплины. Мы видим, как у нас в интересах войны снова вводится на фронте едва отмененная смертная казнь, а теперь, после падения Риги,[215]215
Рига – была оставлена нашими войсками 21 августа. 22 августа появилось следующее сообщение ставки главковерха:
Утром 21 августа наши войска оставили гор. Ригу и в настоящее время продолжают отход в восточном направлении. Дезорганизованные массы солдат неудержимым потоком устремляются по псковскому шоссе.
Оставление Риги дало повод буржуазии поднять кампанию по поводу разложения армии и добиться введения Керенским смертной казни даже в тылу. Одновременно буржуазная печать начала столь же яростную, сколь и безнадежную агитацию за введение железной дисциплины на фронте.
[Закрыть] ребром поставлен вопрос о введении смертной казни в тылу. Война пожирает не только человеческие жизни и достояние, но и всю нашу революцию вместе с пробужденными ею великими надеждами.
Затягивание войны есть гибель для Европы и, прежде всего, для России. Все воюющие страны выйдут из войны разоренными. В течение десятилетия придется восстановлять то, что разрушается теперь. Но более богатые страны, как Германия и Англия, оправятся скорее. А наша отсталая Россия, вконец опустошенная непосильной войной, может стать добычей иноземных капиталистов – германских, английских или американских, не все ли равно? Независимо от хода военных действий на фронте, сама война, чем дольше она длится, тем вернее превращает Россию в колонию… Мир и только мир может спасти революцию, Россию, всю Европу!
«Стало быть, поклониться Вильгельму? Отдать ему все, что он успел захватить?»
Нет, мы обращаемся не к Вильгельму. Мы не ищем ни милостей, ни дружбы берлинского палача. Но мы не ждем никакого добра и от всех других правительств, которые бредут по пояс в крови собственных народов. И мы не питаем никакого доверия к нашему собственному правительству, которое выросло из революции, но перешло на сторону ее злейших недругов. Не к правительствам мы обращаемся со словом увещания, и не пощады мы просим у врагов. Нет, мы обращаемся к народу, к рабочим, работницам, солдатам, крестьянам с призывом удвоить и утроить свои усилия в борьбе за мир.
Правительства приходят и уходят, как пена на волне. А здесь решается судьба сотен миллионов людей, судьба будущих поколений, судьба всего человечества. Хищные безумцы и потерявшие голову трусы, которые стоят во главе воюющих государств, повторяют с упрямством маньяков: «Война до конца!». Пусть же в голову этим преступникам ударит всенародный клич: «Конец войне!».
