Текст книги "Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 37 страниц)

Со дня 18 июня контрреволюция уверенно подвигается вперед. И она не остановится до тех пор, пока не получит могучего удара в грудь.

ЧТО ЖЕ ДАЛЬШЕ?

В тот момент, когда эти строки дойдут до читателя, Московское совещание уже останется позади. Можно почти не сомневаться в том, что нынешнее правительство, воплощающее собою шатающуюся и злобствующую несостоятельность, не выдержит московского натиска и потерпит новые изменения. Недаром ген. Корнилов разъясняет, что не нужно бояться нового кризиса власти. Этот кризис в ближайший момент может скорее всего разрешиться новым сдвигом вправо. Получит ли при этом Керенский дополнительную порцию независимости от организованного контроля демократии, который будет замещен тем более действительным закулисным контролем империалистических клик; станет ли новое правительство в определенные отношения к тому генеральному штабу имущих классов, который будет создан несомненно Московским совещанием; какова будет примесь «социалистических» бонапартистов в новой правительственной комбинации, – это все вопросы второстепенного значения. Но если бы даже натиск буржуазии оказался отбит и Московское совещание завершилось новым выходом кадет из правительства, навязанная «революционной» демократии власть вовсе еще не означала бы революционно-демократической власти. Опутанные по рукам и ногам своими обязательствами по отношению к союзной бирже и дипломатии, с грузом репрессий против рабочих и солдат за спиною, официальные советские вожди продолжали бы свою политику двоедушия и уклончивости. Уйдя из министерства, Коновалов лишь переложил свою миссию на Скобелева. Министерство Керенского – Церетели и без кадет проводило бы полукадетскую программу. Одного ухода кадет мало. Нужен приход новых сил и новых методов…

Московское совещание подводит во всяком случае итог под целой эпохой революции, когда руководящую роль играла эсеро-меньшевистская тактика соглашения с буржуазией, – соглашения, основанного на отказе от самостоятельных задач революции, на их подчинении идее коалиции с врагами революции.

Русская революция непосредственно выросла из войны. Война создала ей свойственную форму общенародной организации, – армию. Главная масса населения, крестьянская, оказалась принудительно организованной в момент революции. Советы солдатских депутатов призвали армию к политическому представительству, при чем крестьянская масса автоматически посылала в советы полу-либеральных интеллигентов, которые бесформенность ее ожиданий и надежд переводили на язык самого жалкого крохоборства и приспособленчества. Мелкобуржуазная интеллигенция, сама кругом зависимая от крупной буржуазии, получила руководство над крестьянством. Советы солдатско-крестьянских депутатов получили численный перевес над рабочим представительством. Петербургский пролетарский авангард был объявлен темной массой. Цветом революции оказались мартовские эсеры и меньшевики из «местечковых» интеллигентов, опирающиеся на крестьян. На этом фундаменте путем двух – и трехстепенных выборов возник Центральный Исполнительный Комитет. Петербургский Совет, который выполнял в первый период общероссийские функции, стоял все же под непосредственным давлением революционных масс. Центральный Исполнительный Комитет, наоборот, пребывал на революционно-бюрократических высотах, оторванный от петербургских рабочих и солдат и им враждебный.

Достаточно напомнить, что Центральный Исполнительный Комитет счел необходимым призывать с фронта войска для подавления петербургской демонстрации, которая к моменту прибытия войск была фактически уже ликвидирована самими демонстрантами. Мещанские вожди погубили себя политически тем, что увидели смуту, анархию и мятеж там, где было вытекавшее из всего положения стремление вооружить революцию аппаратом власти. Разоружив петербургских рабочих и солдат, Церетели, Даны и Черновы разоружили авангард революции и нанесли удар влиянию своего собственного Исполнительного Комитета.

Сейчас, пред лицом теснящей их контрреволюции, эти политики говорят о восстановлении авторитета и значения Советов. В качестве лозунга момента они выдвигают организацию масс вокруг Советов. Но такая бессодержательная постановка вопроса глубоко реакционна. Под формальным призывом к организации она хочет обойти вопрос о политических задачах и методах борьбы. Организовать массы во имя «поднятия авторитета» Советов – жалкая и бесплодная затея. Массы доверяли Советам, шли за ними, подняли их на огромную высоту. В результате они наблюдали капитуляцию Советов перед злейшими врагами этих масс. Было бы ребячеством думать, что масса сможет или захочет повторить уже проделанный исторический опыт сначала. Для того, чтобы упадок доверия масс к нынешним руководящим центрам демократии не превратился в упадок доверия к самой революции, необходимо дать массе критическую оценку всей предшествующей политической работы в революции, а это значит беспощадное осуждение всей работы эсеровских и меньшевистских вождей.

Мы скажем массам: они винят во всем большевиков; но почему же они оказались бессильны против большевиков? На их стороне было не только большинство в Советах, но и правительственная власть, – и тем не менее они умудрились оказаться жертвой мнимого «заговора» так называемой ничтожной кучки большевиков!

После событий 3 – 5 июля эсеры и меньшевики в Петербурге еще более ослабели, большевики еще более усилились. То же самое – в Москве. Это ярче всего обнаруживает, что в своей политике большевизм дает выражение действительным потребностям развивающейся революции, тогда как эсеро-меньшевистское «большинство» только закрепляет вчерашнюю беспомощность и отсталость масс. И сегодня уже этого одного закрепления недостаточно: на помощь ему идет самая разнузданная репрессия. Эти люди борются против внутренней логики революции, и именно поэтому они оказываются в одном лагере с ее классовыми врагами. Именно поэтому мы обязаны подрывать доверие к ним – во имя доверия к завтрашнему дню революции.

Насколько бессодержателен голый лозунг поддержки Советов, это яснее всего видно на взаимоотношении Центрального Исполнительного Комитета и Петербургского Совета. Ввиду того, что этот последний, опирающийся на передовой отряд рабочего класса и связанных с ним солдат, все более решительно переходит на позицию революционной социал-демократии, Центральный Исполнительный Комитет систематически подрывает авторитет и значение Петербургского Совета. Его не созывают по целым месяцам. У него фактически отняли его орган, «Известия», где мысль и жизнь петербургского пролетариата совершенно не находит своего отражения. Когда беснующаяся буржуазная печать клеймит и бесчестит вождей петербургского пролетариата, «Известия» не слышат и не видят… Что может означать в этих условиях лозунг поддержки Советов? Только одно: поддержку Петербургского Совета против бюрократизированного, неизменного в своем составе Центрального Исполнительного Комитета. Нужно отвоевать для Петербургского Совета полную независимость организации, ее охраны и ее политических действий.

Это важнейшая задача, которая должна быть разрешена в ближайшую очередь. Петербургский Совет должен стать центром новой революционной мобилизации рабочих, солдат и крестьянских низов – для борьбы за власть.

Нужно всеми силами поддержать инициативу конференции фабрично-заводских комитетов по созыву Всероссийского Съезда Рабочих Депутатов. Для того, чтобы пролетариат мог завоевать для своей тактики солдатскую и деревенскую бедноту, его тактика должна быть резко и непримиримо противопоставлена тактике Центрального Исполнительного Комитета^{21}. Это может быть достигнуто только при том условии, если пролетариат, как класс, создаст свою централизованную организацию в общегосударственном масштабе. Мы не можем предвидеть всех уклонов и зигзагов исторического пути. Как политическая партия, мы не отвечаем за ход истории. Но зато тем более мы ответственны перед нашим классом: сделать его способным провести свои задачи через все зигзаги исторического пути – таков наш основной политический долг.

Правящие классы вместе с Правительством «Спасения» делают все от них зависящее, чтобы политическую проблему революции поставить ребром не только перед рабочими, но и перед армией и перед деревней. Эсеры и меньшевики сделали и делают все, чтобы раскрыть несостоятельность своей тактики перед самыми широкими трудящимися слоями страны. От нашей партии, от ее энергии, выдержки, настойчивости зависит теперь – сделать все необходимые выводы из положения и во главе всех обездоленных и истерзанных масс провести решительную борьбу за их революционную диктатуру.

ХАРАКТЕР РУССКОЙ РЕВОЛЮЦИИ

Либеральные и эсеро-меньшевистские политики и газетчики очень озабочены социологической оценкой русской революции: буржуазная она или какая иная? На первый взгляд такой теоретический интерес может показаться загадочным. Либералы отнюдь не заинтересованы в раскрытии классового характера «своей» революции. Что же касается мелкобуржуазных «социалистов», то они, вообще говоря, руководятся в своей деятельности не теоретическим анализом, а «здравым смыслом», который есть не что иное, как псевдоним ограниченности и беспринципности. Дело, однако, в том, что вдохновляемые Плехановым милюковско-дановские рассуждения о буржуазном характере русской революции не заключают в себе ни одного золотника теории. Ни «Единство»,[206]206
  «Единство» – газета, начавшая выходить в 1917 г. «Единство» было литературным органом с.-д. группы того же названия. Руководители этой группы и газеты – Плеханов, Алексинский и др. – вели политическую линию, ничем не отличавшуюся от линии «Речи». Особенно позорную роль сыграло «Единство» после июльских дней, нещадно раздувая клевету о немецких деньгах, большевистских шпионах и т. д. В дни корниловщины газета сочувствовала последней, в октябре с пеной у рта травила большевиков. В эпоху гражданской войны члены этой группы стояли на запятках у белогвардейской контрреволюции. Не было почти ни одного белого союза (Союз Возрождения и т. д.), ни одного белого правительства, в котором так или иначе не участвовал бы представитель группы «Единства». Гражданской войной эта группа политически совершенно стерта с лица земли.


[Закрыть] ни «Речь», ни «День»,[207]207
  «День» – газета «социалистической мысли», начавшая выходить незадолго до войны. В эпоху последней «День» превратился в ультрашовинистический орган плехановски-потресовского толка. Уже тогда его позиция почти ничем не отличалась от позиции «Речи». В дни керенщины «День» был литературным органом самого правого потресовского крыла меньшевиков и в общем подпевал хору буржуазной печати. Особенно ярой стала его агитация против большевиков после июльских дней. Его единомыслие с буржуазной прессой достаточно подчеркивает тот факт, что «День» высказывался даже против либер-дановского «демократического совещания».


[Закрыть] ни скорбная главою «Рабочая Газета» не дают себе даже труда определить, что они понимают под буржуазной революцией. Смысл их упражнений чисто практический: доказать право буржуазии на власть. Хотя Советы представляют большинство политически жизнеспособного населения; хотя на всех демократических выборах, в городе, как и в деревне, капиталистические партии проваливаются с треском, но «так как наша революция буржуазная», то необходимо установить политические привилегии для буржуазии и отвести ей в правительстве такую роль, на какую политические группировки в стране не дают ей никакого права. Если бы поступать сообразно с принципами демократического парламентаризма, то ясно, что власть должна была принадлежать эсерам, одним или совместно с меньшевиками. Но «так как наша революция буржуазная», то принципы демократии отменяются, представителям подавляющего большинства народа отводится в министерстве пять мест, а представителям ничтожного меньшинства – вдвое больше. К чорту демократию, да здравствует плехановская социология!

– Разве можно буржуазную революцию делать без буржуазии? – вкрадчиво спрашивает Плеханов, ссылаясь на диалектику и на Энгельса.

– Вот именно! – подхватывает Милюков. – Мы, кадеты, были бы готовы отказаться от власти, которой явно не хочет нам давать народ. Но мы не можем идти против науки. – И при этом ссылается на плехановский «марксизм».

– Так как наша революция буржуазная, то необходима политическая коалиция трудящихся с эксплуататорами, – разъясняют Плеханов, Потресов[208]208
  Потресов – один из старых участников социал-демократического движения. Вместе с Лениным и Мартовым Потресов был организатором газеты «Искра». Но уже в рядах этой последней Потресов отражал взгляды радикальной интеллигенции. С момента раскола в партии Потресов становится виднейшим теоретиком меньшевизма, с особенной наглядностью обнаруживая, что меньшевизм является политической идеологией левого крыла буржуазной интеллигенции. Вполне естественно, что в годы реакции Потресов – теоретик ликвидаторства, а в годы войны – ярый оборонец. В 1917 г. Потресов возглавляет крайнее правое крыло меньшевистской партии, по существу ничем не отличающееся от группы Плеханова. Руководимая Потресовым газета «День» подпевала все время буржуазной прессе. После Октября Потресов является лидером того меньшевистского течения, которое все время стояло за необходимость вооруженной борьбы с Советской властью. В последние годы Потресов отошел от политической жизни.


[Закрыть] и Дан. И в свете этой «социологии» шутовское рукопожатие Бубликов – Церетели раскрывает весь свой исторический смысл.

Беда только в том, что из буржуазного характера революции, которым теперь обосновывается коалиция социалистов с капиталистами, в течение ряда лет те же меньшевики делали прямо противоположный вывод.

– Так как в буржуазной революции, – говорили они, – правительственная власть может иметь своей задачей ни что иное, как обеспечение господства буржуазии, то ясно, что социал-демократии тут делать нечего: ее место не в правительстве, а в оппозиции. Плеханов считал, что социалисты ни при каких условиях не могут участвовать в буржуазном правительстве, и жестоко нападал на Каутского, резолюция которого допускала на этот счет некоторые изъятия. «По времени и закону бывает перемена», – говорили самодуры старого строя. То же самое, как видим, происходит и с «законами плехановской социологии».

Как ни противоположны, однако, дореволюционное и сегодняшнее мнения меньшевиков и их вдохновителя Плеханова, неизменной остается во всяком случае мысль, что буржуазную революцию нельзя делать «без буржуазии». На первый взгляд эта мысль может показаться аксиомой. На самом деле это только глупость.

История человечества начинается не с Московского совещания. Бывали революции и в прошлом. В конце XVIII столетия во Франции развернулась революция, которую называют, и не совсем напрасно, великой. Это была буржуазная революция. На известном ее этапе власть перешла к якобинцам,[209]209
  Якобинцы – партия революционных мелкобуржуазных демократов, игравшая выдающуюся роль в Великой Французской Революции. Составляя в первые годы революции оппозицию по отношению к буржуазному национальному собранию, эта партия, в разгар внутренней гражданской войны и контрреволюционной интервенции феодальной Европы, становится у власти, воодушевляет народные массы, расправляется с внутренней контрреволюцией, беспощадно применяет массовый террор по отношению к монархистам и, наконец, проводит жесткие государственные меры для обеспечения продовольствием народа и армии. Дни господства якобинцев были высшим пунктом революции. Падение якобинцев (1794 г.) означало вместе с тем начало эпохи контрреволюции. Последующие поколения якобинцев были уже мало похожи на своих предков. В иной социальной среде, при иных классовых и политических условиях, эти якобинцы были всего лишь на всего фразерами от революции, мечтателями о демократии, в конечном итоге лишь обманывавшими себя и массы.


[Закрыть] которые опирались на санкюлотов, на ремесленно-пролетарские городские низы и поставили между собою и жирондистами,[210]210
  Жирондисты – партия либерально-торговой буржуазии. Свое название эта партия получила от департамента Жиронды (промышленной и торговой области в Южной Франции), подавляющее большинство представителей которой в Национальном собрании объединилось в либерально-буржуазную группу. Одно время эта партия колебалась между контрреволюцией и якобинцами, но в конечном счете сдвинулась вправо, результатом чего и явился террор по отношению к ней со стороны якобинцев. Роль Жиронды в нашей революции скорее выполняли эсеры и меньшевики, чем кадеты.


[Закрыть] либеральной партией буржуазии, тогдашними кадетами, четырехугольник гильотины. Только диктатура якобинцев придала первой французской революции ее настоящее значение, сделала ее великой. А между тем эта диктатура осуществилась не только без буржуазии, но непосредственно против нее. Робеспьер, который не успел ознакомиться с плехановской идеей, нарушал все законы социологии, и, вместо того, чтобы обмениваться с жирондистами рукопожатиями, рубил им головы. Это было очень жестоко, что и говорить. Но эта жестокость отнюдь не помешала французской революции стать великой, не переходя за пределы своего буржуазного характера. Маркс, именем которого у нас злоупотребляют всякие пошляки, писал, что «весь французский террор – ни что иное, как плебейский прием расправляться с врагами буржуазии»… И так как эта самая буржуазия боялась этих методов плебейской расправы с врагами народа, то якобинцы не только отбросили ее от власти, но применяли железную репрессию по отношению к ней самой каждый раз, как она пыталась приостановить или «смягчить» их работу. Ясно: якобинцы делали буржуазную революцию без буржуазии.

По поводу английской революции 1648 г. Энгельс писал: «для того, чтобы буржуазия положила себе в карман те плоды, которые тогда созрели, было необходимо, чтобы революция пошла гораздо дальше своей первоначальной цели, совсем как в 1793 году во Франции и в 1848 г. в Германии. Таков, по-видимому, и в самом деле один из законов развития буржуазного общества». Мы видим, что энгельсовский закон прямо противоположен плехановской отсебятине, которую меньшевики принимают и выдают за марксизм.

Можно, конечно, сказать, что сами якобинцы были буржуазией, только мелкой. Это совершенно верно. Но что иное представляет собою так называемая «революционная демократия», руководимая эсерами и меньшевиками? Между кадетами, партией крупных и средних собственников, с одной стороны, и эсерами, – с другой, не обнаружилось на всех происходивших выборах в городе и деревне никакой промежуточной партии. Отсюда математически ясно, что мелкая буржуазия нашла свое политическое представительство в лице эсеров. Меньшевики, политика которых ни на йоту не отличается от политики эсеров, выражают те же самые классовые интересы. Этому нисколько не противоречит тот факт, что за ними идет часть наиболее отсталых или консервативно-привилегированных рабочих. Почему же эсеры не могли взять в свои руки власть? В каком же смысле и почему «буржуазный» характер русской революции (если принять, что он именно таков) вынуждал эсеров и меньшевиков заменить плебейские методы якобинцев салонными методами соглашения с контрреволюционной буржуазией? Очевидно, что объяснений надо искать не в «буржуазном» характере нашей революции, а в жалком характере нашей мелкобуржуазной демократии. Вместо того, чтобы сделать в своих руках власть орудием осуществления собственных исторических задач, наша лже-демократия почтительно переуступила фактическую власть контрреволюционным военно-империалистическим кликам, и Церетели даже хвастался на Московском совещании тем, что Советы сдали власть не по нужде, не после мужественного боя и поражения, а добровольно, как доказательство политического «самоограничения». Добродетель теленка, подставляющего свою шею мяснику, не есть то качество, которое покоряет новые миры!

Различие между террористами конвента и капитулянтами Московского совещания приблизительно такое же, как между тиграми и телятами разной степени возмужалости. Но это различие не основное. За ним скрывается решающее различие в составе самой демократии. Якобинцы опирались на малоимущие и неимущие классы, включая и тогдашний, еще неоформленный пролетариат. У нас промышленный рабочий класс успел выделиться из бесформенной демократии в самостоятельную историческую силу первоклассного значения. Мелкобуржуазная демократия в той же мере утеряла наиболее драгоценные революционные качества, в какой развил их в себе выделившийся из нее пролетариат. Это явление есть в свою очередь результат несравненно более высокого уровня капиталистического развития России по сравнению с Францией конца XVIII века. Революционная роль русского пролетариата, которая отнюдь не измеряется его численностью, опирается на его огромную производственную роль, которая ярче всего раскрылась во время войны. Угроза железнодорожной забастовки снова напоминает в наши дни о зависимости всей страны от концентрированной работы пролетариата. Мещанско-крестьянская партия сразу, с первых шагов революции, попала в перекрестный огонь между могущественными группировками империалистических классов, с одной стороны, и революционно-интернационалистским пролетариатом, – с другой. Борясь за свое собственное влияние на рабочих, мещанская партия все больше противопоставляет пролетарской партии свою «государственность», свой «патриотизм» и потому попадает в рабскую зависимость от группировок контрреволюционного капитала. Вместе с тем она совершенно лишается возможности действительной ликвидации всех и всяких форм, хотя бы только старого варварства, опутывающих те народные массы, которые она еще ведет за собою. Борьба эсеров и меньшевиков за влияние на пролетариат все более сменяется борьбою пролетарской партии за руководство над полупролетарскими массами деревень и городов. Сдавая «добровольно» власть кликам буржуазии, эсеро-меньшевистская «демократия» вынуждена свою революционную миссию окончательно сдать партии пролетариата. Уже это одно показывает, что попытки разрешать основные вопросы тактики голой ссылкой на «буржуазный» характер нашей революции могут служить только для того, чтобы сбивать с толку отсталых рабочих и обманывать крестьян.

Во французской революции 1848 г. пролетариат делает уже героические попытки самостоятельного действия. Но он не имеет еще ни ясной революционной теории, ни авторитетной классовой организации. Его производственное значение неизмеримо ниже нынешней хозяйственной роли русского пролетариата. Наконец, за спиною 1848 года была уже великая революция, которая по-своему разрешила аграрный вопрос, и это сейчас же сказалось в быстрой изоляции пролетариата, главным образом, парижского, от народных масс. Наше положение в этом отношении неизмеримо более благоприятно. Земельная кабала, сословные путы, гнет и кастовое хищничество церкви стоят перед революцией, как неотложные вопросы, требующие решительных и беспощадных мер. «Изоляция» нашей партии от эсеров и меньшевиков, даже самая крайняя, даже путем одиночных камер, еще ни в коем случае не означает изоляции пролетариата от угнетенных крестьянских и городских масс. Наоборот, резкое противопоставление политики революционного пролетариата вероломному отступничеству нынешних советских вождей только и может внести спасительную политическую дифференциацию (расчленение) в крестьянские миллионы, вырвать деревенскую бедноту из-под предательского руководства крепких эсеровских мужичков и превратить социалистический пролетариат в подлинного вождя народной, «плебейской» революции.

Наконец, пустопорожние ссылки на «буржуазный» характер русской революции ровно ничего не говорят нам об ее международной обстановке. А это – решающий вопрос. Великая якобинская революция имела подле себя и против себя отсталую, феодальную, монархическую Европу. Якобинский режим пал, превратившись в бонапартистский режим, под тяжестью того сверхчеловеческого напряжения, которое он вынужден был совершить, чтоб отстоять себя против объединенных сил средневековья. Русская революция, наоборот, имеет перед собою далеко опередившую ее Европу, достигшую высших ступеней капиталистического развития. Нынешняя мировая бойня показывает, что Европа достигла предела капиталистического насыщения, что она не может далее жить и развиваться на основах частной собственности на средства производства. Этот хаос крови и разрушения есть дикое восстание слепых и темных производительных сил, мятеж железа и стали против царства прибыли, против наемного рабства, против подлого тупоумия человеческих отношений. Охваченный пламенем им же порожденной войны капитализм жерлами своих пушек кричит человечеству: «Или совладай со мною, или я погребу тебя под своими развалинами!».

Все прошлое развитие, тысячелетия человеческой истории, классовой борьбы, культурных накоплений, уперлось теперь в одну проблему, и это есть проблема пролетарской революции. Нет другого решения и иного выхода. И в этом состоит огромная сила русской революции. Это не «национальная», не буржуазная революция. Кто оценивает ее так, тот живет в мире призраков XVIII и XIX столетий. А нашим «отечеством во времени» является XX век. Дальнейшая судьба русской революции непосредственно зависит от хода и исхода войны, т.-е. от развития классовых противоречий в Европе, которому эта империалистическая война придает катастрофический характер.

Керенские и Корниловы слишком рано заговорили языком конкурирующих самодержцев. Каледины слишком рано лязгают зубами. Ренегаты Церетели слишком рано пожимают презрительно протянутый им палец контрреволюции. Революция пока еще сказала только свое первое слово. У нее имеются еще огромные резервы в Западной Европе. На смену рукопожатиям реакционных дельцов и мещанских ротозеев придет великое рукопожатие русской революции и европейского пролетариата.