Текст книги "Историческое подготовление Октября. Часть I: От Февраля до Октября"

Автор книги: Лев Троцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 37 страниц)

3. Так называемое «вооруженное восстание 3 – 4 июля»

Подводить события 3 – 4 июля под понятие вооруженного восстания значит противоречить очевидности. Вооруженное восстание предполагает организованное выступление с целью осуществления при помощи оружия определенных политических задач. Поскольку же лозунг выступления был: «вся власть – Советам!», не могло быть и речи о том, чтобы насильственно навязать им эту власть. К этому бессмысленному методу действий не призывала ни одна политическая организация. Не призывал и я. О самом выступлении пулеметного полка и его обращении к другим войсковым частям и заводам я узнал впервые в здании Таврического Дворца, 3 июля, во время соединенного заседания Исполнительных Комитетов Рабочих, Солдатских и Крестьянских Депутатов. Это известие, переданное по телефону, поразило меня, а также т.т. Зиновьева и Каменева не менее, чем представителей всех других партий. Т.т. Зиновьев и Каменев тут же доложили, что их Центральный Комитет немедленно предпринял все меры к тому, чтобы удержать массы от выступления, тем более от вооруженного. Все посылавшиеся партийными центрами агитаторы выступали, по общим отзывам, в этом именно смысле. Тем не менее выступление, как известно, произошло.

Утверждение, будто я лично призывал накануне, т.-е. 2 июля, на митинге пулеметного полка к отказу от наступления и к вооруженному выступлению против власти, является совершенно ложным. 2 июля в Народном Доме происходил открытый и платный «концерт-митинг», куда явилось много случайной, обывательской публики. На таком митинге я очевидно не мог призывать к вооруженному выступлению, если бы даже считал нужным такой призыв. В Народный Дом я отправился непосредственно с того самого совещания фронтовых делегатов, о котором говорил выше. Я не только предупредил совещание, что еду на митинг, организованный пулеметным полком, но с митинга снова вернулся на совещание. В своей речи в Народном Доме[171]171
  Приводим подробные показания об этой речи, данные рядом участников этого собрания следователю по делу Л. Д. Троцкого:
  Иван Алексеевич Попов:
  Я явился добровольно, желая дать показание по делу товарища Троцкого.
  Я присутствовал при произнесении последним речи в Народном доме 2 июля сего года и удостоверяю, что в речи Троцкого никаких призывов к вооруженному выступлению с целью захвата власти не заключалось. Всех деталей и подробностей речи Троцкого я не помню, но сущность ее сводилась к тому, что Троцкий не призывал к вооруженному выступлению и, на отдельные ему заданные вопросы, «что делать», ответил, что «если за нами нет большинства, то мы не можем взять власть, нашей обязанностью является агитация и разъяснение того положения, что власть ныне не находится в руках революционных органов», что «при подобной агитации, наконец, наступит момент, когда на нашу сторону перейдет большинство, и тогда власть примут Советы Р. и С. Депутатов». Только при этом условии, по словам Троцкого, возможна борьба за мир в международном масштабе и скорое его достижение. Наконец, насколько помню, в заключение своей речи, Троцкий предостерегал против всякого выступления, указывая, что выступление провоцируют с той целью, чтобы разбить рабочих.
  Викентий Викентьевич Милош:
  Я явился добровольно, чтобы дать показание по делу товарища Троцкого, речь которого в Народном доме я слыхал 2 июля сего года. Призывов к выступлению с целью передачи всей власти Советам Р. и С. Депутатов в речи Троцкого не заключалось, наоборот, Троцкий предостерегал против выступления, заявляя, что последнее будет только во вред рабочим, на пользу контрреволюции, что власть может перейти к Советам Р. и С. Депутатов только тогда, когда за этот лозунг будет большинство, и что, действительно, задачей момента является исключительно только организация в указанном смысле народа и рабочих. Вместе с тем в своей речи Троцкий коснулся и наступления на фронте, указывая, что таковое явилось со стороны Временного Правительства совершенно неподготовленным, что наступлением войны окончить нельзя, а ее окончание (войны) возможно только при условии понимания ее губительности не одним русским, а и европейским пролетариатом; по поводу Германии Троцкий говорил, что Вильгельм «коронованный разбойник», что война в действительности происходит только между Германией и Англией, а остальные ее участники, в особенности Россия, являются только как бы секундантами.
  Насколько припоминаю, Троцкий в своей речи, в Народном доме 2 июля, коснулся ухода Львова из министерства, указывая, что этот уход был вызван несогласием Львова, как представителя классовой буржуазии и капиталистов, нести сильные податные тяготы, и сказал, что буржуазия все время кричит о патриотизме, а когда дело доходит до жертв, то она убегает, что у буржуазии, как у русской, так и у европейской, связанной общими интересами, патриотизм одинаковый, но «нам такового патриотизма не надо, будь проклят такой патриотизм».
  Эмилия Антоновна Милош:
  Я явилась добровольно, чтобы дать показание по поводу выступления Троцкого с речью в Народном доме 2 июля сего года, где я присутствовала, и удостоверяю, что Троцкий не призывал рабочих к манифестации с оружием, с целью передачи всей власти Советам Р. и С. Депутатов, а говорил против такого выступления, указывая, что задачей текущего момента является исключительно организация рабочих, что, вообще, за отсутствием большинства, еще не наступило время принятия всей власти Советами и что Советы могут взять власть в свои руки только тогда, когда за этот лозунг будет большинство. Между прочим, говорил Троцкий и о войне, заявляя, что война не может быть окончена «втыканием штыков в землю», а ее окончание произойдет по воле народов, когда всюду возникнет революция. Подробностей речи Троцкого я уже не помню, при других речах Троцкого я не присутствовала и более ничего показать не могу.
  Максим Корнилович Судаев:
  Я состою рабочим на заводе «Новый Лесснер» на Выборгской стороне и желаю дать показание по поводу речи, произнесенной Троцким на митинге в Народном доме 2 июля сего года, где я присутствовал. Всех подробностей речи Троцкого я теперь, за прошествием времени, уже не помню, но категорически удостоверяю, что Троцкий к какому бы то ни было выступлению, а тем более вооруженному, с целью устранения Временного Правительства и передачи всей власти Советам Рабочих и Солдатских Депутатов совершенно не призывал; Троцкий, главным образом, говорил о необходимости организационной работы в трудящейся среде. Более я ничего показать не имею.


[Закрыть] я изложил свой ответ на вопросы о пополнениях, дезертирстве и пр., данный мною фронтовым делегатам. Уже эти обстоятельства, которые очень легко могут быть проверены, исключают всякую возможность того, чтобы я на митинге в Народном Доме призывал к восстанию и к отказу от посылки маршевых рот. Речь моя сводилась к пропаганде развитых выше воззрений на власть и войну. Никаких криков «Смерть Керенскому!» не было.

Вечером 3 июля я неоднократно выступал перед зданием Таврического Дворца, где стояли вооруженные массы солдат и рабочих. Схема моих речей была такова: «Вы требуете перехода всей власти к Совету. Это правильное требование. Сегодня рабочая секция Совета впервые высказалась за этот лозунг. Стало быть, у нас нет никакого основания отчаиваться. Жизнь работает за нас. Если вы явились сюда с оружием, то не за тем, разумеется, чтобы производить над кем-либо насилия, а для того, очевидно, чтоб оградить себя от возможных насилий. Я призываю вас немедленно возвращаться в ваши войсковые части, спокойно и мирно, чтобы завтра наши классовые враги не смели обвинять вас в насилиях». Многие офицеры, сопровождавшие свои части, просили меня и перед их солдатами произнести ту же речь, дабы облегчить им возможность мирно увести солдат в казармы.

В Таврическом Дворце я оставался безвыходно с 12 ч. дня 3 июля до раннего утра 4 июля. Во дворце Кшесинской[172]172
  Дворец Кшесинской – дом балерины, фаворитки Николая II, был занят вскоре после революции броневым отрядом и позже был передан в распоряжение нашей партии. В нем помещались высшие партийные органы. В эпоху керенщины этот дворец был средоточием революционных сил. В этом дворце произошло первое выступление Ленина на собрании партийного актива. Буржуазия, офицерство, белый обыватель с ненавистью говорили об этом дворце. В истории революции дворец Кшесинской занял место рядом со Смольным.


[Закрыть] я не был ни в эту ночь, ни вообще в течение первых дней июля и потому ни в каких совещаниях там участвовать не мог. Вообще же я в доме Кшесинской был всего два раза; первый раз – 10 или 11 июня. Второй раз, в двадцатых числах июня, меня ввели во дворец Кшесинской, сперва во двор, а затем в одну из комнат, несколько слушателей моего доклада в цирке Модерн, чтоб дать мне возможность передохнуть и переждать, пока разойдется толпа, провожавшая меня после доклада и мешавшая мне ехать домой.

К помещавшейся во дворце Кшесинской военной организации я никакого отношения не имел, в состав ее не входил, ни на одном из ее собраний не участвовал, и состав ее мне решительно не известен. О политике большевиков я судил по «Правде», заявлениям Ц. К. и считал, что и военная организация действует в том же духе. В «Правде» я не сотрудничал, так как наши организации еще не объединились. В конце июня или начале июля я поместил в «Правде» небольшую заметку, за своей подписью, призывая к объединению обеих организаций.

Попытка арестовать В. М. Чернова была произведена десятком субъектов,[173]173
  История с арестом Чернова такова. В июльские дни, а именно 4 июля, когда Таврический дворец был окружен возбужденными массами, последние послали в помещение дворца делегатов, требуя, чтобы правительство выслало на улицу кого-либо из министров. Таковым явился Чернов, который вышел на улицу и стал с крыльца произносить речь. Во время последней неизвестно кто, провокаторы ли или крайне возбужденные рабочие, стащили Чернова с крыльца и посадили в автомобиль, заявив, что он будет заложником. Как только во дворце стало известно об опасности, угрожающей Чернову, советские лидеры потребовали, чтобы Л. Д. Троцкий и др. большевики вышли на улицу и утихомирили «своих». Дальнейший ход инцидента с Черновым описан последним в его «Записках» следующим образом:
  В это время к автомобилю подошел появившийся из Таврического дворца Троцкий, который, встав на передок автомобиля, в коем я находился, произнес небольшую речь. В этой речи он сперва обратился к матросам, спрашивая их, знают ли они его, видали ли, вспоминают ли. Затем указал, что кто-то хочет арестовать одного министра-социалиста, что это какое-то недоразумение, что кронштадтцы были всегда гордостью и славой революции, что они не могут потому хотеть никаких насилий над отдельными личностями, что отдельные личности ничего не могут значить, что здесь, вероятно, никто не имеет ничего против того, чтобы министр-социалист возвратился в зал заседания, а что матросы останутся мирно обсуждать жизненные вопросы революции. После этой краткой речи он обратился к толпе с вопросом. «Не правда ли, я не ошибаюсь, здесь нет никого, кто был бы за насилие? Кто за насилие, поднимите руки». Ни одна рука не поднялась; тогда группа, приведшая меня к автомобилю, с недовольным видом расступилась; Троцкий, как мне кажется, сказал, что «вам, гражданин Чернов, никто не препятствует свободно вернуться назад», что это было недоразумение. Все находившиеся в автомобиле могли свободно выйти из него, после чего мы и вернулись во дворец.


[Закрыть] полу-уголовного, полу-провокаторского типа, перед Таврическим Дворцом, 4 июля. Эта попытка была сделана за спиной массы. Я сперва решил было выехать из толпы вместе с Черновым и теми, что хотели его арестовать, на автомобиле, чтобы избежать конфликтов и паники в толпе. Но подбежавший ко мне мичман Ильин-Раскольников,[174]174
  Раскольников – начал свою деятельность в студенческих с.-д. организациях. В эпоху «Звезды» и «Правды» был секретарем редакции последней. В момент февральской революции находился во флоте, в качестве молодого морского офицера, и в эпоху керенщины был одним из руководителей Кронштадтского Совета. В годы гражданской войны Раскольников командует флотилиями. В 1922 – 1923 г.г. Раскольников состоял полпредом в Афганистане.


[Закрыть] крайне взволнованный, воскликнул: «Это невозможно, это позор! Если вы выедете с Черновым, то завтра скажут, будто кронштадтцы хотели его арестовать! Нужно Чернова освободить немедленно!» Как только горнист призвал толпу к тишине и дал мне возможность произнести краткую речь, заканчивавшуюся вопросом: «Кто тут за насилие, пусть поднимет руку?» – Чернов сейчас же получил возможность беспрепятственно вернуться во дворец.

На вопрос о составе Исполнительного Комитета Совета Рабочих и Солдатских Депутатов я могу лишь рекомендовать следственной власти обратиться за справками к председателю его, Н. С. Чхеидзе, или товарищам председателя, Керенскому, Скобелеву и др.

В состав Исполнительного Комитета Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов я был приглашен (с совещательным голосом) самим Исполнительным Комитетом, как бывший председатель Петроградского Совета Рабочих Депутатов 1905 г. В состав Всероссийского Исполнительного Комитета я вошел на Всероссийском Съезде Советов от фракции «объединенных социал-демократов-интернационалистов».

В дополнение к сказанному выше об организационных взаимоотношениях между объединенными с.-д. и большевиками я на соответственный вопрос г. следователя могу присовокупить, что наша организация помещалась не во дворце Кшесинской, а на Садовой N 50 («Общество спасания на водах»), и имела свой самостоятельный орган «Вперед».

О моем отношении к Парвусу, с которым я в 1904 – 1909 г.г. был связан единством революционной позиции и работы, могу сообщить нижеследующее: Как только телеграф принес в Париж весть в начале войны о германофильских выступлениях Парвуса на Балканском полуострове, я выступил в «Нашем Слове» со статьей, в которой заклеймил лакейскую роль Парвуса по отношению к германскому империализму и объявил Парвуса мертвецом для дела социализма. Вместе с тем я дважды призывал в печати всех товарищей отказываться от поддержки каких бы то ни было общественных предприятий Парвуса. Все NN газет с этими статьями я могу представить в любое время, равно как и названную выше мою немецкую брошюру. Что касается товарища Каменева (Льва Борисовича Резенфельда), то я соприкасался с ним ближе, чем с другими, как с мужем моей сестры, и как с лицом, которое правильнее других большевиков посещало заседания Исполнительного Комитета.

Обвинение Каменева в призыве к вооруженному восстанию в корне противоречит всему его поведению в критические дни 3 – 5 июля, как и всей вообще его позиции.

С Ганецким[175]175
  Ганецкий – в дореволюционную эпоху был одним из руководителей польской с.-д., защищая в последней точку зрения большевиков. В годы войны и после февраля Ганецкий жил в Швейцарии, будучи связан с левыми революционными интернационалистами. После Октября ряд лет был членом Коллегии НКИД, а с 1922 г. работает как член коллегии Наркомвнешторга.


[Закрыть] (Фюрстенберг) я встречался несколько раз в разные периоды своей заграничной жизни на съездах или совещаниях. Никаких отношений с ним, ни личных, ни политических, у меня никогда не было. В переписке с ним никогда не состоял. Об его торговых операциях и связях с Парвусом узнал впервые из разоблачений печати; насколько достоверны эти разоблачения, не знаю.

О г-же Суменсон[176]176
  Суменсон – действительно проживала в Швеции, но ни к нашей партии, ни к революционному движению вообще никакого отношения не имела.


[Закрыть] никогда не слыхал до того, как ее имя было впервые названо в русской печати. Решительно никаких ни прямых, ни косвенных, ни политических, ни деловых, ни личных связей за все время войны не имел ни с Суменсон, ни с Ганецким, ни с Парвусом, ни с Козловским.[177]177
  Козловский – старый социал-демократ, активно участвовавший в революции 1905 года. Все документы о его якобы шпионаже были, конечно, подложны. Член нашей партии и активный работник Советской Республики.


[Закрыть] Этого последнего я несколько раз видел на заседаниях Петроградского Исполнительного Комитета. При мне г. Козловский никогда не выступал. Об его прошлом я не имею никаких сведений.

Обвинение меня в сношениях с германским правительством или его агентами, в получении от них денег и в деятельности за счет Германии и в ее интересах считаю чудовищным, противоречащим всему моему прошлому и всей моей позиции. Равным образом считаю совершенно невероятными какие бы то ни было преступления подобного рода со стороны Ленина, Зиновьева, Каменева, Коллонтай,[178]178
  Коллонтай – до войны была видной меньшевичкой. С начала войны Коллонтай примкнула к интернационалистам, участвуя в парижском «Новом Слове» и активно работая вместе с большевиками. По приезде в Россию Коллонтай примкнула к большевикам, резко критиковала оборонцев и вскоре стала одним из популярнейших ораторов в Петрограде. После июльских событий Коллонтай была арестована. На VI съезде партии она была выбрана в ЦК. После Октября Коллонтай была первым Наркомсобесом. В последние годы Коллонтай теоретически отстаивала взгляды так называемой «рабочей оппозиции» в нашей партии. С 1922 г. Коллонтай работает в качестве полпреда (и торгпреда) в Норвегии.


[Закрыть] которых знаю, как старых, испытанных и бескорыстных революционеров, не способных торговать совестью из корыстных побуждений, а тем более совершать преступления в интересах немецкого деспотизма. Выражая свое несокрушимое убеждение в том, что дальнейший ход следствия разрушит бесследно конструкцию обвинения, считаю необходимым указать в то же время на то, что сообщение прокурорской властью печати непроверенных и по существу совершенно противоречащих действительности сообщений никоим образом не может вытекать из потребности объективного расследования, а является отравленным орудием политической борьбы. Все протесты против неявки Ленина и Зиновьева теряют свою силу перед лицом той травли, какая ведется против этих лиц со ссылками на прокурорскую власть.

Из всего изложенного выше вытекает, что по существу предъявленных мне обвинений я виновным себя не признаю".

«Предварительное следствие о вооруженном выступлении 3 – 5 июля 1917 г. в Петрограде против государственной власти». Стр. 144.

Л. Троцкий. ПИСЬМО ВРЕМЕННОМУ ПРАВИТЕЛЬСТВУ

Граждане министры!

22 июля в газетах появилось сообщение г. прокурора Петроградской судебной палаты по поводу событий 3 – 5 июля.

Это сообщение представляет собою документ неслыханный даже в крайне отягощенной истории русского суда и является в этом смысле достойным дополнением того сообщения, которое исходило от г.г. Переверзева и Бессарабова и сразу поставило самих сообщителей за бортом юстиции.

Я не стану здесь подвергать логической критике документа, который каждой своей строкой свидетельствует, что он рассчитан не на логическую критику, а на ее угашение, точнее – на запуганную обывательскую психологию, и имеет своей задачей воздействовать на эту последнюю в определенных политических целях. Я считаю, однако, необходимым на примере обвинения, направленного лично против меня, показать, до каких пределов небрежности и произвола доходит прокурорская власть в своих конструкциях для получения нужного ей вывода.

24 июля, следователь г. Александров предъявил мне то же обвинение, что и Ленину, Зиновьеву, Коллонтай и др., т.-е. обвинение в том, что я вошел в соглашение с агентами Германии и Австрии с целью дезорганизации русской армии, получал от названных государств денежные средства и пр. При этом, как я имел полную возможность убедиться из продолжительного допроса, г. Александров, считая «доказанным», что Ленин является агентом Германии, мою виновность выводил уже из того, что я 1) приехал вместе с Лениным из Германии; 2) состоял членом Ц. К. большевиков; 3) состоял одним из руководителей военной организации при Ц. К. Разумеется, если бы все это было верно, то из этого еще никак не вытекала бы моя связь с германским правительством, по отношению к которому Ленин и его друзья являются на самом деле более непримиримыми врагами, чем их обвинители. Но дело не в этом. Если бы г. прокурор и следователь, прежде чем арестовать меня и подвергать допросам, потрудились навести самые простые справки, они могли бы узнать, что я приехал на месяц позже Ленина, – не через Германию, а из Америки через Скандинавию, и никогда не входил в Ц. К. и не имел никакого отношения к его военной организации. Стало быть даже те внешние организационные рамки, на которые опирается фантастическое в своей чудовищности обвинение, совершенно неприменимы ко мне.

Что судебные деятели, еще пять месяцев тому назад защищавшие «существующий строй» г.г. Романовых, Штюрмеров и Сухомлиновых, считают возможным, не дожидаясь конца расследования, оповещать мир о том, что революционеры, в течение десятилетий боровшиеся против Романовых, Штюрмеров и Сухомлиновых, продались внезапно Гогенцоллернам, – это, пожалуй, в порядке вещей. Можно, однако, сомневаться, в порядке ли вещей то обстоятельство, что именно означенным деятелям вверено дело юстиции при новом режиме, который хочет быть республиканским и демократическим. Но уж во всяком случае ни с каким порядком вещей несовместимо то положение, когда тягчайшее обвинение, какое можно себе представить, до всякой проверки, швыряется прокуратурой в массы по каналам беснующейся реакционной прессы.

Граждане министры! Наши политические противники обвиняют нас, интернационалистов, в том, что наши лозунги, преломляясь в сознании темной массы, ведут к явлениям анархии. Допустим, что это так. Но вот ваши судебные деятели, блюстители законности, бросают в наиболее темные массы наиболее тяжкие обвинения в наиболее запутанной и темной форме – против руководителей большой политической партии. «Сообщение» г. Переверзева, как вы знаете, уже вызвало не только избиения, но и убийства отдельных большевиков. Новое сообщение г. прокурора идет по тому же самому пути.

Я не уверен, имеются ли в распоряжении генерал-прокурора статьи уголовного уложения, предусматривающие эти деяния. Но я твердо знаю, что не было в истории цивилизованных стран процесса, более чудовищного по замыслу обвинения и более преступного по методам использования заведомо ложного обвинения в интересах самой разнузданной травли против целой политической партии.

Л. Троцкий.

Одиночная тюрьма («Кресты»), 25 июля 1917 г.

«Новая Жизнь» N 88, 30 июля 1917 г.

Л. Троцкий. ПИСЬМО МИНИСТРУ ЮСТИЦИИ[179]179
  Помещая это письмо, «Новая Жизнь» сопровождает его следующим пояснением:
  По этому поводу министр юстиции Зарудный заявил нашему сотруднику: Л. Троцкий обратился не по адресу. Дело ведется следственными властями, которые независимы от министра юстиции. Действия же следственных властей могут быть обжалованы только в окружный суд. Я удивляюсь, что Л. Троцкий, старый революционер, требует от министра юстиции оказать давление на следственную власть. Разве революционеры не боролись всегда за полную независимость суда от давления со стороны министра юстиции? Я всегда относился с уважением в суду. И именно поэтому, заняв пост министра юстиции, я ни в коем случае не позволю себе никакого вмешательства в действия судебных и следственных властей.


[Закрыть]

Гражданин министр!

В дополнение к моему письму на имя Временного Правительства в целом, считаю необходимым обратить ваше, как генерал-прокурора, специальное внимание на ту неслыханную работу, которую сейчас развивает г. прокурор Петроградской судебной палаты.

Я утверждаю в полном сознании всей ответственности, какая вытекает из моих утверждений:

1. У г. прокурора нет и не может быть и тени доказательства моих связей, прямых или косвенных, с германским империализмом. Наоборот, если г. прокурор наводил обо мне хотя бы самые поверхностные справки, то он не может не знать, что я вел все время непримиримую борьбу с германским империализмом, как и со всяким другим.

2. Не располагая никакими доказательствами, г. прокурор всячески рекламирует свое чудовищное обвинение в прессе, заставляя население думать, что у него действительно имеются против меня какие-то уличающие данные. Этим г. прокурор явно и очевидно преследует политические цели.

3. Предстоящий по сообщению газет перевод нас, и в частности меня, в Петропавловскую крепость, сам по себе совершенно безразличный для меня, имеет несомненно ту же цель: внешним образом подчеркнуть уверенность г. прокурора в своей позиции, запугать сомневающихся, – и служит, следовательно, целям все той же агитации. Между тем никакой «уверенности» у г. прокурора нет и быть не может.

4. В условиях трагических событий на фронте поведение г. прокурора получает особенно зловещий характер, и последствия той отравленной демагогии, какая ведется вокруг наших имен в печати, при прямом содействии г. прокурора, неизбежно перерастут через головы г.г. организаторов чудовищного обвинения… Дело Дрейфуса,[180]180
  Дело Дрейфуса – стояло в центре политической жизни Франции в 90-х г.г. Оно возникло в результате подложного обвинения еврея капитана Дрейфуса в шпионстве. По существу же оно было лишь поводом для наступления монархических элементов против республики. Контрреволюция и здесь оперировала с подложными документами. Ответную кампанию за Дрейфуса подняли все лево-республиканские круги во главе с Жоресом и известным писателем Зола. В конце концов Дрейфус был оправдан.


[Закрыть] дело Бейлиса[181]181
  Дело Бейлиса – возникло в 1912 году в результате обвинения, предъявленного еврею Бейлису в убийстве русского мальчика Ющинского из-за ритуальных, будто бы, побуждений. Николаевское правительство пыталось использовать этот процесс для бешеной травли против демократических элементов. Для защиты Бейлиса демократическая интеллигенция, с своей стороны, мобилизовала лучшие адвокатские силы. Несмотря на подтасованный состав присяжных заседателей, Бейлис был оправдан. В конечном итоге процесс обратился против его организаторов.


[Закрыть] – ничто в сравнении с тем сознательным покушением на моральное убийство ряда политических деятелей, которое теперь совершается под знаком республиканской юстиции. Необходимо авторитетное вмешательство, гражданин министр! Необходима немедленная проверка работы г-на прокурора!

Л. Троцкий.

«Новая Жизнь» N 90, 2 августа 1917 г.

Л. Троцкий. ЗАЯВЛЕНИЕ В СЛЕДСТВЕННУЮ КОМИССИЮ ПО ДЕЛУ 3 – 5 ИЮЛЯ от Льва Давыдовича ТроцкогоI

Для выяснения обстоятельств и условий моей жизни и деятельности в Вене необходимо допросить, в качестве свидетеля, министра труда М. И. Скобелева. Мы вместе с ним издавали там «нелегальную» газету «Правда», которую доставляли в Россию. М. И. Скобелев был членом редакции и кассиром издательства. Он вел значительную часть сношений с австрийскими с.-д. организациями, в том числе и с той, к которой принадлежали, по их словам, арестованные ныне чехи-военнопленные Бенеш и Кнофличек, т.-е. с организацией чехов-интернационалистов.

Относительно последнего периода моего пребывания в Вене (1913 – 1914 г.г.), а также относительно моего переезда из Вены в Швейцарию, моего отношения к политике Германии и Австрии, моих публичных выступлений на эту тему и пр. может дать исчерпывающие сведения помощник главнокомандующего Московским военным округом В. В. Шер,[182]182
  В. Шер – начал свою революционную деятельность в студенческих кружках, примыкая с самого начала к меньшевикам. В 1917 году занимал ответственную командную должность. В последующие за Октябрем дни Шер выступал с критикой Советской власти от имени меньшевиков. В последние годы Шер – профессор Московского университета и работник экономических советских органов.


[Закрыть] с которым мы совместно редактировали из Вены издававшийся в Петрограде журнал «Борьба»[183]183
  «Борьба» – внефракционный с.-д. журнал, издававшийся незадолго до войны в Питере. Главным сотрудником этого журнала был Троцкий. Основные кадры сотрудников журнала работали в годы войны в интернационалистской газете «Наше Слово».


[Закрыть] (1914 г.).

Показания этих двух лиц дадут следствию исчерпывающий материал и обнаружат вопиющую недопустимость каких бы то ни было заподозриваний меня в связи с австро-германским империализмом, поскольку совершенно неосведомленная следственная власть считает возможным и необходимым проверять грязные инсинуации г.г. Алексинских и Бурцевых. По первому же вызову следственной власти я могу назвать десятки и сотни лиц, на глазах которых протекала моя деятельность за границей.

Находящийся в Петрограде австрийский военнопленный Отто Бауэр,[184]184
  Отто Бауэр – крупнейший теоретик австрийской социал-демократии и II Интернационала. В годы перед войной Бауэр был секретарем с.-д. фракции австрийского парламента. Как теоретик, Бауэр прославился тогда своей теорией культурно-национальной автономии, которая, будучи по существу мелкобуржуазным разрешением национального вопроса, отражала идейную зависимость с.-д. от господствующей австрийской буржуазии. В годы войны Бауэр занимает позицию каутскианства, что в австрийских условиях означало чистейшее оборончество. Русская революция застает его в России, куда он попал, как военнопленный. Не имея возможности открыто выступить, Бауэр под разными псевдонимами защищает линию либердановского Исполкома. Свое идейное сочувствие политике коалиции Бауэр подкрепляет действием: он в 1918 г. входит министром иностранных дел в образовавшееся после революции правительство с.-д. Реннера. В 1920 г. Бауэр, уже отставной министр, руководит вместе с Ф. Адлером созданием 2 1/2 Интернационала. В 1921 г. после введения новой экономической политики Бауэр стал пророчески возвещать, что РКП ведет Россию к чистейшему капитализму. После гамбургского объединительного конгресса 1922 г. Бауэр является одним из лидеров объединенного, т.-е. по существу II Интернационала.


[Закрыть] известный немецкий писатель-социалист, может подтвердить, что я, в течение всего своего пребывания в Австрии, вел устно и в печати борьбу против национализма вождей австрийской социал-демократии и против их примирительного отношения к австро-венгерскому империализму. Разумеется, эту борьбу я вел не как защитник царской дипломатии, а как русский социалист-интернационалист.

II

Что касается показаний неизвестных мне свидетелей, будто я призывал к «вооруженному восстанию» и даже рекомендовал демонстрантам «избивать буржуев» (что-то в этом роде), то я еще раз заявляю, что такого рода явно злонамеренные показания навязывают мне поступки, прямо противоположные моим действительным действиям.

Министр земледелия В. М. Чернов слышал мою речь к демонстрантам[185]185
  Эта речь нами приведена, в изложении Чернова, в примечании 173.


[Закрыть] по поводу попытки темных личностей арестовать его, – речь, которая заканчивалась словами: «кто пришел сюда, чтоб чинить насилие, пусть поднимет руку!». Член Совета Рабочих и Солдатских Депутатов солдат-меньшевик Иоффе, противник моей позиции, стоял у входа в Таврический Дворец во время демонстрации и призывал меня обратиться к солдатам с речами – именно потому, что все мои речи заканчивались призывом: «Никаких насилий! Мирно возвращайтесь по домам!». То же самое могут подтвердить: член президиума Центрального Исполнительного Комитета Сакиан, социалист-революционер, член Петроградского Совета Рабочих и Солдатских Депутатов Лев Михайлович Карахан[186]186
  Карахан – в начале своей с.-д. деятельности был меньшевиком. В 1917 г. видную роль играл в большевистской фракции Петросовета. В годы Советской власти все время работал в наркоминделе, будучи замнаркомом. В 1921 – 1922 г.г. был послом в Польше. В 1923 – 1924 г.г. Карахан является представителем СССР в Китае и одновременно ведет переговоры с Японией.


[Закрыть] и сотни других лиц, которых я могу установить при содействии следственной власти: для этого ей достаточно обратиться в Смольный Институт, в президиум ЦИК.

Во всяком случае прошу как можно скорее допросить перечисленных выше лиц.

III

Как мне сообщают, среди опечатанных бумаг, забранных в типографии «Труд», имеются рукописи двух моих брошюр, написанных до событий 3 – 5 июля: «Клеветникам» и «Годы великой катастрофы».[187]187
  Несмотря на все принятые меры, этих брошюр найти не удалось.


[Закрыть] Так как обе эти рукописи имеют прямое и непосредственное отношение к вопросам, составляющим предмет расследования, то прошу означенные рукописи приобщить к материалам следствия.

В заключение позволяю себе выразить уверенность в том, что если бы следственная власть, не задаваясь целью доказать недоказуемое, сделала серьезную попытку проверить свои данные в указанном мною направлении, то она в двадцать четыре часа убедилась бы в том, что у нее нет никакого права держать меня в тюрьме.

«Кресты», камера 487, 8 августа 1917 года.

«Предварительное следствие по делу 3 – 5 июля».

Л. Троцкий. ПОЗОР!
(Работа республиканской юстиции^{20})

Даже поклоннику «твердой власти» невозможно отрицать, что борьба с так называемой «анархией» ведется у нас при помощи совершенно анархических мер, свирепость которых не скрывает их беспомощности. Если б кто-нибудь из министров-"социалистов" обошел теперь камеры «Крестов», он без труда убедился бы в этом. И почему бы в самом деле этого не сделать? Ведь ходил же Церетели по кронштадтским тюрьмам для ознакомления с участью заключенных контрреволюционеров. Было бы очень полезно сопоставить меры революционной репрессии, применявшиеся кронштадтскими матросами, с государственными проявлениями твердой власти Керенского – Церетели. Ибо главная часть этой незавершенной работы была произведена еще при Церетели-министре…

Все знают про арест ныне освобожденного Каменева, которого заперли «на всякий случай»; а потом уж стали искать, за кем его зачислить: за разведкой, за прокурором, за Переверзевым или за Алексинским? Из напечатанного в «Н. Жизни» письма многие знают, что Троцкий обвиняется в «государственной измене» на том основании, что он приехал (будто бы с Лениным) через Германию, в качестве члена Ц. К-та… Но если по отношению к людям достаточно известным твердая власть проявляет такого рода чудовищную неряшливость, то нетрудно себе представить, как обстоит дело, когда юная республиканская юстиция (изо рта у нее впрочем торчат гнилые пеньки) накладывают свою руку на балтийского матроса, петергофского солдата или путиловского рабочего. Можно сказать без всякого преувеличения, что никогда при массовых арестах старой охранки не было столько произвола и бессмыслицы, как в работе твердой власти Керенского – Церетели.

Из семидесяти политических, содержащихся во втором корпусе «Крестов», около тридцати привлекаются за участие в выступлениях 3 – 4 июля. Им в большинстве случаев предъявлено обвинение по ст. ст. 100 и 51. Некоторые из них (как Константин Русинов, Порфирий Никитин, Иван Манин, Лейзер Славкин…) были при аресте избиты, в отдельных случаях очень жестоко. У ряда арестованных были казаками ограблены деньги – под тем предлогом, что это деньги «немецкие»… В какой мере меток был в каждом отдельном случае карающий удар правосудия, это еще подлежит проверке. Чище всего дело обстоит несомненно с Левенсоном Иосифом, Медведевым Сергеем и Степановым Ассаном, которые, так сказать, сами себя отправили «под конвоем» в штаб, как зачинщиков, для того, чтобы избежать расформирования своего (7) полка. Кстати сказать, солдаты этого полка, участвовавшие в так называемом «вооруженном восстании», взяли на себя вечером 4 июля охрану Таврического Дворца ввиду малочисленности и усталости караула…

По целому ряду статей привлекается председатель Ц. К. Балтийского флота, матрос Дыбенко.[188]188
  Дыбенко – матрос, в эпоху керенщины пользовавшийся большой популярностью в Балтийском флоте. Возглавляя центральный орган выборных матросских организаций, Дыбенко был все время мишенью для нападок со стороны буржуазной прессы. После июльских дней он был арестован и содержался в тюрьме почти что до Октября. Одно время Дыбенко был народным комиссаром по морским делам. В эпоху гражданской войны Дыбенко занимал ряд ответственных военных постов преимущественно в армии, в которой он является одним из видных командиров революционного происхождения.


[Закрыть] Он явился в ночь с 6 на 7 июля на миноносце «Гремящий», в составе делегации из 10 человек, чтоб предъявить резолюцию 70 кораблей по поводу кризиса власти. 7-го был арестован вместе со всей делегацией отрядом казаков и юнкеров, которые не щадили ни ругательств, ни угроз. Когда арестованных подвезли на грузовике к Зимнему дворцу, туда же подъехал Церетели. Дыбенко, которому приходилось в прошлом встречаться с министром, окликнул его, требуя вмешательства. Но министр махнул рукой и прошел мимо… Так как вся делегация освобождена, то Дыбенко содержится, по объяснению военно-морского следователя Фелицина, в качестве заложника.

Но во всяком случае в лице этих тридцати арестованных мы имеем дело с людьми, которые может быть и не все «удачно» выбраны, но зато все отнесены к вооруженному выступлению и подведены под определенные (слишком определенные) статьи царского уложения. Гораздо хуже обстоит дело с остальными заключенными.

Около десятка из этой второй группы тоже, по-видимому, арестованы в связи с событиями 3 – 5 июля. Но обвинения им никакого не предъявлено, статей для них все еще не подобрано, и даже неизвестно в точности, за кем они числятся. Это конечно нисколько не помешало им быть избитыми при аресте и вообще пройти через всяческие унижения. У некоторых отобраны деньги, при чем точно неизвестно, кем: представителями твердой власти или просто любителями.

Вахрамков Александр был арестован 3 июля, когда выходил из типографии «Нового Времени», был сперва избит арестовавшей его толпою, затем вторично избит юнкерами, отвозившими его в штаб. Никакого обвинения ему до сих пор не предъявлено, и он объявил с воскресенья, 6 августа, голодовку.

Ивашин Антон, из обмундировочной военной мастерской, арестован 10 июля в бане за «разговор». Мывшиеся драгуны 14 полка говорили, что петроградский гарнизон получает от немцев деньги. Ивашин запротестовал: «разве вы видели и можете доказать?». Его жестоко избили и арестовали. Обвинения до сих пор никакого не предъявлено.

Голос Владислав арестован вообще за «большевистскую пропаганду». Известно ведь, что борьба с анархией ничуть не похожа на борьбу с идейным течением. Хорошо, по крайней мере, что Владислава, как представителя идейного течения, не били.

Штиллер Альберт арестован за распространение в команде выборных листков гор. Петрограда N 4. Тоже не били.

Зынский Б. арестован 12 июля в вагоне Финляндской ж. д. за критику наступления. Начальник 1 охранного (?) отделения на Финляндском вокзале, составляя протокол, выразился так: «я велю казакам, чтоб они тебе, сукин сын, морду побили»… Известно ведь, что мы живем в самой свободной стране в мире.

Майдан Игнатий, пулеметчик, арестован 3 июля вольноопределяющимся в трамвае «за защиту революционности своего полка». Побоев не наносили.

Пискунов Иван шел 10 июля за покупкой по Загородному пр. и остановился возле уличного митинга, где какой-то солдат утверждал, что на убитых 3 июля солдатах находили по 6.000 руб. денег. Пискунов заспорил: «этого не может быть»… Его арестовали, при чем некий штатский показывал в комиссариате, будто Пискунов утверждал, что Германия ему дороже России. Как это верноподобно, не правда ли? Должно быть, этот штатский – тот самый литератор, который сообщал во всех «Биржевках», что эмигранты развернули в Белоострове знамя с надписью: «Да здравствует Германия!». На каких идиотов рассчитана эта словесность?

Есть в «Крестах» два ударника, Романов Василий и Кутнер Абрам. Они были делегированы с рижского фронта в Совет Р. и С. Д. для выяснения причины отмены выборной организации в ударном батальоне. По выполнении своей миссии оба были арестованы председателем комитета по организации добровольческой армии капит. Муравьевым, Мойка, 20. Не были допрошены, обвинений никаких не предъявлено, хотя арестованы еще 14 июля.

Матрос Шульгин Иван ехал из Або в Воронежскую губ. в кратковременный отпуск, вез резолюции Балтийского флота о переходе власти и пр. Был арестован в Белоострове 7 июля «за резолюцию», обвинения никакого не предъявлено.

Панфилов Иван был арестован казаками на улице 9 июля – за что, неизвестно.

Вилистер Петр, писарь 2 Петергофской школы прапорщиков, меньшевик-интернационалист. Арестован ночью 8 – 9 июля юнкерами без ордера судебных властей. Никакого обвинения до сих пор не предъявлено; но совершенно ясно, что на Вилистера указали юнкерам реакционные офицеры школы, как на человека, ведущего вредную пропаганду. Арест сопровождался насилиями, так как Вилистер, член партии Церетели – Дана, отказался признать в юнкерах без ордера представителей твердой власти. Самочинные аресты «отменены», но самочинно арестованные сидят, а самочинно арестовавшие по-прежнему стоят на страже «революционного порядка».

Оскар Блюм (Ломов) арестован в июле в Архангельске по предписанию министра юстиции. Обвинения до сих пор не предъявлено.

Фомичев Федор ехал в отпуск, арестован в Белоострове пассажирами 7 июля за разговор по поводу наступления. Обвинения не предъявлено.

Пушкарев Василий и Дайлидович Иван, рабочие-путиловцы, вмешались на Английской наб. 9 июля в разговор по поводу заработка рабочих и выступления 4 июля. Чиновник утверждал, что рабочие получают 400, 500 и 700 руб. Пушкарев ответил: «А я вот получаю 150 руб. Если же вам завидно, то поступайте на завод и получайте хоть 1000». Дайлидович объяснил тут же нескольким солдатам, что путиловцев никто на выступление не призывал, а вышли они сами ввиду тяжелого материального положения и пр. Поговорив на эту тему, Пушкарев и Дайлидович пошли дальше, но их догнал какой-то шофер и передал караулу. Сидят они оба с 10 июля, допросов не было, числятся очевидно за таинственным шофером.

Лив Владимир, студент Моск. политехникума, арестован 25 июля, так как при нем оказался членский билет солдатского клуба «Правда». При аресте избит милиционером. Обвинения не предъявлено.

Конунников Федор, матрос с «Республики», был захвачен юнкерами 12 июля на Сампсониевской ул., так как шел рядом с матросом Петровым, у которого была в руках «Волна».[189]189
  «Волна» – орган Кронштадтского комитета нашей партии в эпоху керенщины.


[Закрыть] Обвинения никакого не предъявлено.

Овсеенко Владимир, он же Антонов,[190]190
  Антонов (Овсеенко) – старый революционер; до 1917 года формально не был членом большевистской организации, хотя в эпоху войны был главным организатором и основным сотрудником интернационалистских газет «Голос», «Наше Слово» и «Начало» в Париже. Приехав из эмиграции после начала революции, он сразу же вступил в петроградскую организацию и стал одним из активнейших членов нашей партии, как оратор, журналист и организатор. В Октябрьские дни Антонов был одним из главных руководителей Военно-Революционного Комитета и, вместе с Подвойским, руководил военными операциями в Петрограде. Под командованием Антонова (бывшего офицера) взят был Зимний дворец; им же арестовано Временное Правительство. В эпоху гражданской войны Антонов неоднократно занимал ответственные командные посты в армии, был наркомвоен Украины, а в 1923 г. был начальником Пура. В 1924 г. т. Антонов-Овсенко назначен представителем СССР в Чехо-Словакию.


[Закрыть] арестован 15 июля в Гельсингфорсе по подложному предписанию: в подлиннике предписания имя Антонова не значится. Числился за морским штабом, потом за гражданским прокурором, затем за разведкой морского штаба, потом за Гельсингфорсской разведкой; когда же и та отреклась, то вновь за морским штабом и наконец за разведкой этого штаба. Допрошен ни разу не был, обвинение не предъявлено. После заявления министру юстиции об обстоятельствах этого ареста и заточения, с воскресенья, 6 августа, объявил голодовку.

Таковы образцы работы республиканской юстиции, которые относятся все ко второму корпусу «Крестов». А есть еще первый корпус, и есть целый ряд других мест заключения. Министр юстиции г. Зарудный[191]191
  Зарудный – видный присяжный поверенный, неоднократно участвовавший в крупных политических процессах времен царизма, в качестве либерального защитника. По своим политическим убеждениям Зарудный примыкал к «народным социалистам». В 1917 г. он вошел во 2 коалиционное правительство, образованное Керенским в 20-х числах июля, в качестве министра юстиции. Главным делом министерства Зарудного была борьба с нашей партией.


[Закрыть] не может, разумеется, вмешаться, так как он слишком «уважает независимость суда и судей и не согласен оказывать на них давление». Но где та инстанция, которая может и согласна вмешаться в пользу рабочих и солдат, арестованных неизвестным шофером или мывшимися в бане драгунами? Где та инструкция, которая согласна оказать «давление» на тех джентльменов «революционного порядка», которые подделывают ордера об арестах?

А между тем вмешательство необходимо и притом неотложное, так как в тюрьме создается атмосфера, в которой неизбежны всякие конфликты и осложнения.

Большинство арестованных жестоко голодает, так как тюремной пищи совершенно недостаточно, а купить почти ничего нельзя, даже если есть деньги. Камеры целый день закрыты. По этому поводу нелишне вспомнить, что в 1906 г., при Горемыкине и Столыпине,[192]192
  Столыпин – бюрократ, бывший саратовский губернатор, затем руководитель царской контрреволюции, наступившей после поражения революции 1905 – 1906 г.г. Решающим актом его контрреволюционной политики был разгон II Думы и составление нового избирательного закона (3 июня), положившего начало новому лжеконституционному этапу монархии («июньской монархии»). Политическая линия Столыпина заключалась в том, чтобы на основе союза крупного капитала и помещиков, при поддержке «крепкого» мужика, задушить революционное движение и, прежде всего, организацию рабочего класса. В целях расширения социального фундамента царского правительства Столыпин провел ряд реформ, которые должны были способствовать росту кулацкого хозяйства за счет хозяйства остальной крестьянской массы. Крах этой политики совпал со смертью самого Столыпина, последовавшей в 1912 г., в результате покушения полу-эсера, полу-охранника Багрова.


[Закрыть] камеры были открыты целый день, и заключенные гуляли два часа в день (теперь 40 – 50 минут). В результате совокупного действия голода, произвола и неизвестности, настроение у многих заключенных в высшей степени нервное и возбужденное. Некоторые начинают голодовку с сегодняшнего дня. Другие предполагают начать через два-три дня, если не получат ответа.