Текст книги "Призвание (Рассказы и повесть о пограничниках)"

Автор книги: Лев Линьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

«Вихрь» должен выдержать, он выдержит!..

Баулин любил свой корабль той строгой любовью, которая знакома только капитанам, летчикам и машинистам. Он знал корабль, как самого себя, знал весь, от форштевня до кормы и от киля до клотика грот-мачты. Он не уставал любоваться и гордиться им, как отец любуется и гордится сыном. Но главное – Баулин знал свою команду, своих ребят, смело мог на них положиться в любой, самой трудной, самой тяжелой обстановке.

– Так держать! – скомандовал он рулевому.

«…ать!» – едва расслышал Атласов, выравнивая корабль вразрез атакующим его волнам.

В «Вихре» Баулин не сомневался, но его не оставляла мысль о кавасаки, о находящихся на их борту четырех пограничниках. Целы ли они, не утонули ли? Нужно немедля отдать буксир – он не дает ботам свободнее взбираться на волну.

Каждый моряк на корабле, попавшем в свирепый шторм, думает о судьбе судна и о своей судьбе. Капитан, командир, должен думать обо всех. Один обо всех. И решать один. Такова извечная обязанность командира, в этом его долг. Он не имеет права ошибаться, медлить, склонять голову перед разбушевавшейся стихией, какой бы грозной ни была опасность. И, зная все это, даже не видя командира, экипаж судна верит в него, в его опыт, находчивость, мудрость, выполняя любые его приказы, не обсуждая и не оспаривая их.

– Отдать буксир! – крикнул Баулин помощнику.

(Вахтенные на корме не услышали бы команды, кричи ее хоть в десять рупоров.)

«…буксир!..» – скорее догадался, чем услышал Гриднев.

Ухватившись за поручни, он соскользнул по трапу. Густая волна щепкой приподняла его над палубой и, не вцепись он в поручни, смыла бы в океан. В следующее мгновение «Вихрь» переложило на другой борт. Гриднева швырнуло на металлические ступени трапа.

Невольно вскрикнув и не услышав собственного голоса, он хлебнул горько-соленой воды. Отфыркиваясь, отплевываясь, нашел правой рукой протянутый вдоль палубы штормовой леер и тогда только рискнул расстаться с поручнем трапа.

Приняв попутно с десяток ледяных ванн, Гриднев добрался наконец до кормы и обнаружил, что буксирный трос болтается свободно. Однако лейтенант был еще на полпути к цели, когда в том же убедился Баулин: «Вихрь» рванулся вперед, будто бы у него вмиг прибавилась мощность машины. Два кавасаки с четырьмя пограничниками остались где-то позади, в слепой ночи.

Гриднев вернулся на ходовой мостик, крикнул на ухо Баулину:

– Оборвало трос, оборвало!..

– Право руля на обратный курс! – скомандовал Баулин.

На обратный курс? На какое-то, пусть самое малое, время поставить судно бортом к волне? Игнату Атласову подумалось, что он ослышался, не так понял командира, но Баулин круговым взмахом руки повторил команду.

В рулевой рубке, сотрясаемой ударами волн и неистовыми порывами ветра, было так же мокро и пронизывающе холодно, как и на палубе. Крупные, тяжелые, словно град, брызги слепили глаза, трудно было смотреть не только вперед по носу корабля, а и на светящуюся картушку компаса, который раскачивался и вертелся в кардановом кольце.

Сжимая ручки штурвала, силясь разглядеть на компасе курсовую черту, Атласов весь напружился, чувствуя, как немеют и руки, и плечи, и ноги. Не свалиться бы! Сердце колотилось частыми, порывистыми толчками.

Такого испытать Игнату еще не доводилось. Разве сравнить шторм, в который он попал три года назад у Командор, с тем, что творится в океане сейчас? Легкая болтанка была, не шторм, а ведь скрепя сердце рыбакам пришлось повыбрасывать за борт весь улов. Отец (Игнат ходил в то время за сельдью в бригаде отца) начал было оправдываться перед председателем артели, когда они возвратились домой, а председатель в ответ: «Ты что, старина, сдурел? Кто вас винит? Людей спас – низкий поклон тебе, а рыбы в океане хватит, да еще и останется…»

– Оборвало буксир! Там кавасаки! – крикнул над ухом Атласова Баулин, став рядом с ним за штурвал.

Четыре пограничника могут погибнуть или попасть в плен!

Четыре пограничника… Боцман Семен Доронин – он Баулину всегда и во всем правая рука… Алексей Кирьянов, с которым так много было хлопот, прежде чем он как будто бы привык к морю… Иван Ростовцев, старшина 2-й статьи, обстоятельный и немногословный… Петр Левчук, горячий, но отходчивый, смекалистый парень…

Что ответит Баулин в случае беды их близким, командованию? Чем оправдается перед своей совестью?..

До военной службы Семену пришлось немало поплавать на кавасаки, но никогда еще ему не приходилось попадать на нем в такой шторм, как сегодняшний. Кавасаки – суденышко маленькое, всего шестнадцать метров в длину, и экипаж его – обычно не более шести рыбаков – во время непогоды с трудом размещается в носовом кубрике. Сейчас же на борту, не считая Семена с Алексеем, было девять человек, девять нарушителей границы, которые только и ждут, как бы свернуть тебе шею. Вероятно, для того, чтобы побыстрее разлить креозот и смолу по лежбищу котиков, хозяева «Хризантемы» намеренно увеличили команду бота.

Семерых «рыбаков» Доронину кое-как удалось разместить в носовом кубрике, заперев его снаружи, двоих же пришлось оставить вместе с Алексеем в будке машинного отделения. Сам Доронин стоял на площадке рулевого, у румпеля, глядя то вперед, где в темноте едва были различимы два белых топовых огня «Вихря», то за корму: там тускло мигали зеленый и красный отличительные огни второго кавасаки с Левчуком и Ростовцевым.

Сдерживаемый буксирным тросом, кавасаки ковылял, то и дело зарываясь носом в высокие валы и черпая тонны воды. Хорошо еще, что удалось заблаговременно наглухо задраить трюм с бидонами, а то бы он в момент наполнился до краев – и гуляй на дно.

Нужно ослабить натяжение троса! Приоткрыв дверь в машинную будку, Доронин приказал Алексею запустить мотор (вся команда «Вихря», исключая самых уж новеньких, была обучена обращению с моторами).

Мотор чихнул раз пять, прежде чем ритмично застучали клапаны, но Доронин не услышал этого – на кавасаки рухнула волна и накрыла с головой. Она была так тяжела, словно по спине прокатились пятипудовые мешки. Доронин согнулся, едва не выпустив румпель руля.

Баулин не зря думал, что его ребяткам на кавасаки куда труднее, чем на «Вихре». Волны почти беспрерывно покрывали маленький бот, он трещал, кланялся, нырял и все-таки выбирался на свет божий, послушный твердой руке Доронина.

Площадка рулевого находилась на самой корме, за будкой машинного отделения; борясь с крутой, злой волной тайфуна, Доронин то и дело ударялся лицом в дверь будки и не мог уже разобраться, от океанской ли воды или от крови у него солоно на губах, вода или кровь застилает ему глаза.

Лишь бы не выпустить румпель руля, лишь бы удержать! Не удержишь – и конец, гибель…

Не легче, чем Семену Доронину, было и Алексею. Машинное отделение называлось так будто в насмешку. В середине узкой, низкой, раскачивающейся будки помещался мотор, в проходах по сторонам его можно было стоять только боком, пригнувшись, чтобы не стукаться головой в потолок, обитый листами жести. От непривычного напряжения сводило шею; того и гляди, упадешь во время крена на рычаги или на горячие цилиндры мотора или угодишь рукой в раскаленные шары зажигания. Грудь распирало от духоты, от копоти. К тому же Алексей находился в этой тесноте не один: с него не спускали глаз двое «рыбаков», обозленных и, как понимал Алексей, готовых на любую подлость.

И потому, что нужно было следить и за мотором и за нарушителями границы, а может быть, и потому, что он впервые попал в этакую непогоду и не представлял, чем она грозит кавасаки, Алексей не думал об опасности.

Беда пришла, когда бот вслед за «Вихрем» угодил в «толчею» и закачался во все стороны, как ванька-встанька. Тут-то вдруг и сорвалась с болтов сетеподъемная машинка. Со всей силой двухсот пятидесяти килограммов стальная штуковина скользнула наискось по палубе и задела краем угол будки. Угол дал трещину, в нее, как только бот оказывался под волной, тугой струей начинала бить вода.

«Тонем!» Не думая уже о том, что можно упасть на мотор, забыв в страхе, что с «рыбаков» нельзя спускать глаз, Алексей скинул бушлат и стал затыкать им трещину. В этот момент, воспользовавшись растерянностью Алексея, один из японцев выхватил из пазов в бортовой рейке гаечный ключ и наотмашь ударил пограничника. Не накренись кавасаки, удар пришелся бы по голове. Падая, Алексей успел вскрикнуть, но разве мог в грохоте бури услышать его Доронин?..

«Почему замолчал мотор?..» Чувствуя недоброе, бросив румпель – тут уж некогда мешкать! – боцман рванул дверцу машинного отделения. В тесном проеме на полу боролись Алексей и один из «рыбаков». Доронин ринулся на помощь товарищу. Тем временем второй японец проскользнул с противоположной стороны мотора на площадку рулевого, захлопнул за собой дверь и запер ее задвижкой. Ухватившись за выступы трюмного люка, рискуя быть смытым за борт, он пробрался на нос и сбросил с крюка провисший на миг буксирный трос.

Скрутив «рыбака», Доронин кинулся обратно. Кавасаки неуправляем, его вот-вот перевернет! О черт! Второй японец успел запереть их снаружи. Неужто он успеет выпустить остальных из кубрика? Доронин с остервенением ударял плечом в крепкие, обитые листами жести доски. Раз, раз, раз!.. Наконец щеколда не выдержала, отлетела, дверь распахнулась, и вместе с ветром в машинное отделение хлынула вода.

Только на рассвете, когда тайфун умчался на восток и приутихла волна, «Вихрь», перекладываемый Баулиным с одного параллельного курса на другой, обнаружил первый кавасаки. Сторожевик настиг его, поравнялся, включил прожектор.

Баулин махнул рукой Атласову, тот понял, прицелился взглядом к очутившейся внизу палубе бота и прыгнул. Как он устоял на ногах!

– Целы-целехоньки, – встретил его Доронин. – Верно, «рыбаки» повылазили было на палубу, ну, да мы с Алехой загнали их обратно в кубрик.

Минут через сорок был обнаружен и второй кавасаки, и скоро оба они вновь покачивались за кормой сторожевика, будто за ночь ничего и не произошло.

– Ну и командир у нас! – потирая ноющее плечо, сказал Алексей.

– А что тут особенного? Для капитана третьего ранга это самая обыкновенная операция.

– Жаль, «Хризантема» удрала.

– Не все сразу. Повадился кувшин по воду… А как это получилось, что японец было черепушку твою не расколол? – совсем невпопад спросил Доронин.

– Вода хлынула. Пробоину я затыкал, – вспыхнул Кирьянов.

– Из глаз, значит, врага упустил. Хорош пограничник! – Боцман не любил думать одно, а говорить другое.

Всю радость Алексея будто волной смыло. Ведь он уже считал себя если не морским волком, то, во всяком случае, достойным одобрения, хотя бы самого малого одобрения. Оно было так нужно сейчас ему!

Доронин искоса наблюдал Кирьянова. Это хорошо, что парень переживает свою промашку. Можно было бы и похвалить его: вел он себя отлично, а растерялся, видно, потому, что впервой повстречался с врагами, да еще, можно сказать, один на один. Но, пожалуй, лучше обождать с похвалой, промолчать.

Молчал и Алексей. Разве мог он обижаться? Конечно, он виноват…

– Гляди, гляди! – крикнул вдруг Доронин, показывая на острые плавники, вспарывающие волны. – Косатки плывут. Ох и подлые твари! Должно, добычу почуяли. Так и есть – киты!

В версте от кавасаки над водой забили фонтаны; штук десять или двенадцать высоких, мощных фонтанов.

Глава шестая
ДВАЖДЫ ДВА – СОРОК

Вначале следует сказать о двух документах и небольшой справке. Впрочем, карикатуру, помещенную в одном из старых номеров боевого листка «Шторм», можно назвать документом сугубо условно, хотя секретарь комсомольской организации сторожевика «Вихрь» главстаршина Игнат Атласов и держится иного мнения.

Карикатура изображает молодого моряка со вздернутым носом. Стоя на цыпочках, явно самовлюбленный крикун пытается дотянуться до верха голенища огромного сапога. Под рисунком – строка из пушкинской притчи о художнике и сапожнике: «Суди, дружок, не свыше сапога!»

– Кто это? – спросил я, рассматривая карикатуру.

– Дальномерщик Петр Милешкин, – ответил Атласов. – Такой был всезнайка, такой хвастун: «Я десять классов окончил, меня нечего учить!» А сам, маменькин сынок, воротника не умел пришить как следует, носового платка выстирать. После этой карикатуры Милешкин с неделю с Алексеем не разговаривал.

Почему же именно с Кирьяновым?

– Так ведь это Алеха его нарисовал. Здорово? Петька Милешкин, как вылитый!

Второй документ, показанный мне Игнатом Атласовым, – протокол общего комсомольского собрания корабля. Первый пункт протокола посвящен Алексею Кирьянову:

«Слушали: Заявление члена ВЛКСМ А. Кирьянова о снятии с него выговора, объявленного первичной организацией ВЛКСМ Черноморской школы младших морских специалистов за проявление трусости, недисциплинированность и отрыв от коллектива, и строгого выговора с предупреждением, объявленного комсомольской организацией базы за сон на посту.

Постановили: Учитывая, что А. Кирьянов проявил себя во время похода на тузике за анкерком, в операции по задержанию рыболовов-хищников, в поимке нарушителя границы и в ликвидации аварии, как и подобает комсомольцу-пограничнику, а также учитывая, что он принимает активное участие в общественной работе (зам. редактора боевого листка „Шторм“), ходатайствовать перед бюро ВЛКСМ базы о снятии с тов. А. Кирьянова ранее данных ему взысканий.

Принято единогласно».

– А что это за операция была, если не секрет? – спросил я.

Баулин, вместе с которым я пришел в клуб базы, хитро улыбнулся.

– Сколько, по-вашему, будет дважды два?.. А вот и не четыре! Кирьянов опроверг арифметику. Во время той самой боевой операции он доказал, что дважды два – сорок.

Мне оставалось в недоумении вскинуть брови. Капитан третьего ранга рассмеялся:

– Секрета никакого нет. Пойдете сейчас с главстаршиной к мысу Скалистому – он вам расскажет.

Тут же в клубе базы висел фотомонтаж, под заголовком «Что мы охраняем». Возле карты Курильских островов были расклеены фотографии с подписями. Они сообщали о лесных богатствах гряды на южных островах, о возможностях оленеводства и охотничьего промысла на северных (там есть и черно-бурые лисы, и соболи, и горностаи) и, конечно же, о богатствах морских – котиках, бобрах-каланах и рыбе.

Справка под фотографией лова горбуши ставными сетями сообщала, что по запасам лососевых, а также трески и сельди Курильская гряда является крупнейшим рыбопромышленным районом Дальнего Востока. Лососи живут в просторах северной части Тихого океана, а для нереста – метания икры – устремляются через многочисленные Курильские проливы в пресные материковые воды Советского Приморья.

– Понятная география? – спросил Баулин. – Лосось идет нашими проливами в основном с середины июля, идет сплошняком, в несколько этажей. Сунь в косяк весло – торчком стоять будет! Что-то невероятное! Проскочит лосось из океана в Охотское море и мчит полным форсированным ходом к устьям тех самых рек, где появился на свет божий из икринки. Не куда-нибудь, а именно на родину. – Николай Иванович усмехнулся. – Видели бы вы, с каким упорством стремится лосось к местам нерестилищ! Через камни перепрыгивает, по мелям ползет. Весь в лохмотьях, в крови, а все вперед и вперед против течения, иной раз за тысячи верст! Я еще только одну такую же одержимую рыбу знаю – европейского угря. Этот, бродяга, путешествует из Саргассова моря, где рождается, чуть ли не через всю Атлантику в Балтику, в Финский залив, и к нам в реки. Подрастет– и тем же путем обратно. Какой-то чудо-инстинкт! Что-то невероятное! – повторил Баулин. – Словом, когда идет лосось, дальневосточным рыбакам не то что поспать, поесть некогда.

– У нас на Камчатке одни грудные младенцы не рыбалят, – вставил Атласов.

– Ну конечно, и соседи не спят, – нахмурился Николай Иванович, – так и народят пограбить в наших водах. Только недогляди!

– И порядком ловите хищников? – поинтересовался я.

– Бывает… – Капитан третьего ранга посмотрел на часы, сказал Атласову: – Главстаршина, вам пора отправляться.

Спустя четверть часа катер «ПК-5» отошел от стоянки. В сравнении со сторожевиками «ПК-5» выглядел крошкой. Однако установленный на носу пулемет придавал ему если не грозный, то дерзкий вид. Обычно таким суденышкам и дают-то не название, а порядковый номер. Но все это не помешало главстаршине Игнату Атласову сказать мне, что «ПК-5» – геройское судно.

Геройское? Я не сдержал улыбки.

– Зря смеетесь! На этом самом «пятом» Алексей Кирьянов и доказал хищникам, что дважды два – сорок.

Небольшие пограничные катера «ПК», как правило, не ходят на охрану границы. У этих работяг куда более скромное назначение: доставлять на берег с судов, бросивших якорь на внешнем рейде, пассажиров, мелкие грузы и почту или исполнять обязанности посыльных. Вот и сейчас мы шли всего за каких-то десять миль, на один из соседних островков, чтобы доставить погранпосту на мысе Скалистый кое-что из продуктов, несколько кинофильмов и сменить библиотечку-передвижку. И вдруг – на тебе. Оказывается, «ПК-5» – геройское судно, принимавшее участие в боевой операции! Когда? Где? При каких обстоятельствах? И чем, собственно говоря, отличился при этом Кирьянов?

Катерок кланялся волнам, чирком переваливался с борта на борт, оставляя за кормой кольца дыма. Справа раскачивался зыбкий океанский горизонт, слева громоздились скалистые острова.

И вот что рассказал главстаршина, пока мы шли до Скалистого.

Два года назад, в один из первых июльских дней, то есть в ту самую пору, когда лосось валом повалил из Тихого океана в Охотское море, воздушная разведка сообщила командованию погранбазы на острове Н., что напротив соседних островов, ближе к проливам, появились десятки иностранных рыболовецких судов. Чьи-то шхуны и сейнеры, держась пока на почтительном расстоянии от советских вод, занимались ловом в открытом океане. С островов их даже не было видно. Почему же они держатся вместе, как стая акул? И зачем крейсируют в том же районе два американских эсминца и несколько раз пролетали американские самолеты? Едва ли это просто случайное совпадение.

Задача была со многими неизвестными, и тогдашний командир базы Самсонов привлек к ее решению не только сторожевики, а и катера «ПК».

«ПК-5», в команду которого назначили тогда Атласова, Кирьянова, Милешкина и моториста Степуна, как и все другие суда, вышел на операцию затемно. Шли с задраенными иллюминаторами, без опознавательных огней. Монотонно всплескивала рассекаемая форштевнем волна. Невесело постукивал мотор: «Устал, устал, устал…» Небо, по вековечной курильской привычке, затянуло тучами– ни звезд, ни луны. А было как раз полнолуние.

Игнат Атласов стоял за штурвалом, Кирьянов с Милешкиным – у пулемета, Степун колдовал в машине: старенький движок давно просился в переборку.

Откровенно говоря, Игнат не был в восторге, оттого что его назначили на катер вместе с Кирьяновым и Милешкиным.

Алексей все еще держался особняком, всех, кроме боцмана Доронина, сторонился. И хотя он не сплоховал, когда ходил с боцманом на тузике, однако Атласов не мог забыть того, что на Черном море Алексей дал труса. Как-то еще он покажет себя в настоящем деле? А судя по приготовлениям на базе, предстоящая ночь обещала немало неожиданностей. К Петру же Милешкину у Атласова вовсе не лежала душа – гонористый зазнайка. Вот и сейчас он что-то шепчет Алексею, будто забыл или не знает, что в дозоре болтать не положено.

До Атласова долетели обрывки фраз.

– Подумаешь, боцман сказал! – Это голос Милешкина. – Что он, больше нас с тобой знает? Что у него за душой-то есть – никакой культуры… Не пойму, о чем ты с ним беседы ведешь?

– А у тебя совесть есть? – Это отвечает Кирьянов.

– При чем тут совесть!..

Атласов кашлянул. Шепот прекратился.

В темноте подошли к проливу. Вода устремлялась в него, как в гигантскую воронку. Катер дрожал, едва справляясь с течением.

– Самый полный! – скомандовал в переговорную трубку Атласов.

– Есть самый полный! – отозвался Степун.

А катер еле полз. Полз, натужно урча, вздрагивая, отфыркиваясь отработанным газом. За бортом то и дело возникали отрывистые всплески. Ночь, а лосось все еще играет, описывая в воздухе дуги метра в два, не меньше. А может быть, на косяк напали акулы…

Течение нехотя выпустило «ПК-5» из своих тугих струй. Движок застучал веселее. Атласов посмотрел на светящийся циферблат часов: скоро и заданное командиром место – квадрат в океане.

Время напряженного ожидания всегда течет медленно. Игнату подумалось, что прошло с полчаса, а минутная стрелка на циферблате передвинулась всего на девять делений. Перебрав ручки штурвала, он взял немного мористее. Порывистый нордовый ветер стал ударять в левый борт, и закачало сильнее. Должно быть, оттого, что Атласов отвык ходить на такой малой посудине, у него засосало под ложечкой.

Хищников не видно и не слышно. А возможно, они сегодня и не появятся в наших водах и напрасны все приготовления на базе. Но что это?.. Вроде бы стучит чужой мотор.

– Малый, самый малый! – негромко скомандовал Атласов в переговорную трубку.

Нет, ему просто послышалось. Только волна плещет о борт.

– Слева по носу неизвестное судно! – отрывисто выкрикнул с бака Кирьянов: он был впередсмотрящим.

Судно? Не туман ли наползает? Не принял ли Алексей бродячее бревно за судно? Атласов всмотрелся в ночную тьму. Да, судно. Определенно судно.

Поворот штурвала, и одна за другой новые команды:

– Полный вперед!

– У пулемета, готовьсь!

И опять в машину:

– Самый, самый полный!

Палуба под ногами затряслась – Степун старался выжать из движка все, что мог. Злая волна с шипением перебросилась через планшир.

Но тут вдруг движок поперхнулся, закашлялся и замер. И сразу стало отчетливо слышно ритмичное постукивание чужого мотора. «Стосорокасильный „симомото“», – тотчас определил Атласов и нетерпеливо спросил у моториста:

– Что там у вас? Заело?

Переговорная трубка не ответила. Сам Степун высунулся из люка машинного отделения:

– Не проворачивает! Что-то накрутило на винт!

Катер беспомощно качался на волнах, течение и ветер сносили его на юго-запад, к проливу. Силуэт неизвестной двухмачтовой шхуны растворился в темноте. Неужели это опять неуловимая «Хризантема»?

«Счастливо оставаться! Счастливо оставаться! Счастливо оставаться!..» – затихая, издевался «симомото».

– Милешкин, – позвал старшина, – приготовиться к спуску за корму! («Если скоро не управимся – течение утянет в пролив».)

– Есть! – Милешкин вырос перед рулевой рубкой.

«Боится, – понял по голосу Атласов. – Может, лучше послать Кирьянова?.. Нет, Петр все же поопытнее».

Милешкин поспешно разделся, бросил одежду через окно в рубку.

Оставив вместо себя у штурвала Кирьянова, старшина обвязал Милешкина под мышками тросом, закрепил другой его конец за буксирные кнехты.

– Наверное, на винт намотало сети. Освободишь, – сказал он, передавая матросу кортик. – Быстренько!..

Милешкин не хуже старшины понимал, что, если течение втянет беспомощный катер в пролив, стремительные водовороты разобьют его о скалы. Однако, перебросившись за борт, он в страхе прижался к нему: «А если поблизости рыщут акулы?..» Холодная волна окатила по пояс. Милешкин вздрогнул и уцепился за планшир еще крепче.

– Ныряй, ныряй! Раз-два, и порядок! – подбодрил Атласов.

Он тоже вспомнил сейчас про «морских прожор», как называют акул на Камчатке. Чаще всего они охотятся за пищей именно ночью, и не в одиночку, а целыми стаями. Однажды Игнат и сам видел пойманную на перемет акулу. В желудке у нее нашли остатки двух тюленей, щупальца осьминога и чуть ли не полтонны сельди. Ее вытащили на палубу шхуны, выпотрошили, а она все еще била хвостом, судорожно разевала громадную пасть и мигала веками. А зубы? В пасти торчали сотни треугольных зубов с зазубренными краями, длиной по четыре– пять сантиметров…

– Ныряй, не трусись, – сердито повторил Атласов.

Собравшись с духом, Милешкин разжал пальцы и скользнул в воду. От страха он забыл набрать в легкие побольше воздуху и не смог поднырнуть к винту. Чувствуя, что вот-вот задохнется, он оттолкнулся ногой от пера руля и пробкой вылетел на поверхность. Новая волна ударила его головой о корпус катера, что-то острое полоснуло по бедру.

– Спасите! – в страхе выкрикнул Милешкин.

Атласов с трудом выволок обмякшего, перепуганного парня на палубу.

– Акула цапнула! – едва выговорил тот.

– Где? – встревожился Атласов, включая электрический фонарик, осветил Петра, все еще сжимавшего в руке кортик. – На бедре у него кровоточила неглубокая ранка. – Сам порезался, – догадался Атласов. – Герой! Перевяжись и одевайся. Кирьянов, приготовиться!

– Мне? – растерянно переспросил Алексей. «Вдруг в воде действительно акулы?» – Я сейчас, – пробормотал он, стягивая сапоги.

– Быстро, быстро! – подгонял Атласов.

Раздевшись, Алексей в момент почувствовал озноб.

«А как же мы купались зимой в Вопи?»

– Сначала отплыви маленько, а то швырнет о корпус, – сказал Атласов, обвязывая Алексея концом. – Топай!

Выждав волну, Алексей прыгнул за борт. Как и советовал Игнат, он сначала немного отплыл от катера и лишь после этого, приноравливаясь к ритму волн, нырнул под корму. На лопастях и на валу винта он нащупал туго намотанный трос и обрывки сетей. С одного маха тут ничего не сделаешь, хотя кортик и наточен, как бритва…

Так Алексей нырял и нырял без конца. Не каждый раз ему удавалось перерезать витки троса, но его неизменно ударяло о железный корпус то плечом, то локтем, то головой. И все ему чудилось, что рядом шныряют акулы. Рассчитать невидимые волны было трудно, и одна из них так стукнула его о руль головой, что он было потерял сознание.

Постепенно мотки перерезанного троса ослабли, и Алексей начал стаскивать их с вала. Несмотря на июль, вода была холодная. Выныривая на миг на поверхность, с жадностью вдыхая воздух, он не однажды хотел крикнуть: «Вытаскивай!» И опять нырял. Еще один моток, еще один моток, еще…

Когда наконец-то Алексея вытащили на борт, он не сразу смог встать.

– Иди в машину, отогрейся, – с напускной строгостью приказал Атласов. Он едва удержался, чтобы не обнять Кирьянова: не чета Милешкину!

– Здорово тебя наколотило! – запуская движок, присвистнул моторист Степун: Алексей был весь в ссадинах и кровоподтеках.

Движок облегченно вздохнул и через несколько секунд зарокотал.

Под утро над океаном поднялся туман, и катер едва не потопил плоскодонную рыбацкую лодку – кунгас, пройдя всего в полуметре от ее носа. Лодка закачалась. Четверо ловцов вскочили с банок, испуганно загалдели. «Японцы», – узнал Атласов по гортанным крикам. Включив прожектор, пограничники увидели, что кунгас наполнен серебристой, еще трепещущей горбушей. Кирьянов зацепил лодку отпорным крюком и подтянул ее к борту катера.

На легкой волне, обозначая линию открылка ставного невода «Како-Ами», покачивались стеклянные шары – наплава. «ПК-5» медленно пошел вдоль открылка, и из тумана возникали все новые и новые шары. Не может быть, чтобы один кунгас установил такой громадный невод!

– Сколько вас? – перегнувшись через фальшборт, спросил Атласов у ловцов.

– Не понимая! – прищурившись от яркого света прожектора, покрутил головой долговязый рыбак в парусиновой куртке, в повязанном по-бабьи синем платке.

– Сколько у вас лодок? – растопырив пальцы, строго повторил Атласов.

Долговязый учтиво поклонился, ткнул себя в грудь, показал на остальных ловцов.

– Два и два – и есть четыре.

– Кунгасов сколько? Кунгасов? – Для убедительности Игнат стукнул по планширу кулаком.

– Одина кунгас, – закивал долговязый. Вероятно, он был старшим.

«Что с ними, с пройдохами, делать? – задумался Атласов. – Забуксировать и отвести на базу?..»

И тут Алексей Кирьянов и предложил свой план: не буксировать сразу нарушителей, а, отобрав у них весла с парусами, привязать пока лодку к неводу. Без весел и парусов ловцы не удерут: побоятся, что их утянет в пролив. Тем временем катер пойдет вдоль линии наплавов и поглядит, нет ли поблизости других незваных гостей.

«Головастый ты, чертяка!» – восхитился Атласов.

– Они не одни, наверняка не одни, – горячился Алексей.

Спустя час на палубе катера громоздилась уже целая груда парусов и весел. Десять кунгасов с сорока ловцами покачивались на привязях у ловушки и открылков невода.

Атласов впервые видел такой гигантский «Како-Ами»: сеть протянулась больше чем на километр. Но он не мог знать тогда, что такие же громадные ставные неводы были одновременно поставлены в нескольких местах, перекрывая лососям путь через проливы к советскому побережью.

То был широко задуманный наглый, хищнический налет.

Вспоминая события памятной июльской ночи, главстаршина рассказал, как, забуксировав все десять кунгасов, пойманных на месте преступления в наших водах, «ПК-5» привел их утром к своему острову.

Однако Атласов умолчал, что в ту же самую ночь, уже после того как Алексей Кирьянов доказал хищникам, что дважды два не четыре, а сорок, приключилось еще одно происшествие. Я узнал о нем позже из копии донесения капитана третьего ранга командованию пограничного отряда.

«…В 2 часа 7 минут, – говорилось в донесении, – впередсмотрящий „ПК-5“ А. Кирьянов заметил в воде какой-то предмет, похожий по внешнему виду на большую рыбу. Предмет двигался на небольшой глубине по направлению к острову С. При приближении катера скрылся в глубине.

Продолжая неослабное наблюдение, пограничник Кирьянов вскоре вновь обнаружил названный предмет и определил, что это человек в легком водолазном костюме.

Выполняя приказ старшины Атласова, пограничники Кирьянов и Милешкин надели акваланги, ласты, прыгнули за борт, настигли и в завязавшейся борьбе осилили неизвестного пловца.

Во время обыска у нарушителя границы были отобраны находившиеся в герметической резиновой сумке…»

Далее следовала опись шпионского снаряжения: два пистолета, патроны к ним, портативный радиопередатчик, фотоаппарат, три советских паспорта и другие документы, солидная сумма советских денег и даже сезонный билет на владивостокский городской транспорт.

– А ведь Атласов не обмолвился об этом ни единым словечком, – удивился я.

– Пора бы вам уж и привыкнуть, – сказал капитан третьего ранга, – не все может рассказывать пограничник.

– Пора, – согласился я.

Разговор происходил в штабе базы вечером, после нашего возвращения с погранпоста на мысе Скалистый.

– Тут все описано самым подробнейшим образом, – протянул мне Николай Иванович бумагу, – теперь-то уж это не тайна.

«На одном из участков государственной границы СССР, в районе Дальнего Востока, некоторое время тому назад был задержан при попытке проникнуть на советскую территорию некто Григорьев. Пограничники задержали Григорьева в тот самый момент, когда он плыл к берегу советского острова в легком водолазном костюме, снабженном дыхательным аппаратом.