Текст книги "Призвание (Рассказы и повесть о пограничниках)"

Автор книги: Лев Линьков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

В ходе следствия Григорьев показал, что, похитив в городе Т. крупную сумму государственных денег, он бежал из СССР через южную границу. В столице одного сопредельного государства Григорьев познакомился с подданным другого государства, выдававшим себя за корреспондента западной газеты. „Корреспондент“ предложил Григорьеву сотрудничать с иностранной разведкой.

Вскоре предатель был доставлен в Западную Европу, в один из разведывательных центров, и определен в шпионскую школу.

В ходе следствия Григорьев показал: „В школе мы изучали радиодело, топографию, тренировались в прыжках с парашютом, стрельбе. Большое место в программе обучения отводилось способам подрыва железнодорожного полотна, мостов, портовых сооружений, поджогу и взрыву военных предприятий. Нас учили пользоваться бикфордовым шнуром, запалами, толовыми шашками, электрической подрывной машинкой. Офицеры-разведчики объясняли нам способ приготовления специального состава для поджога сооружений и показывали, как вызвать пожар с помощью самовоспламеняющейся массы, находящейся в небольших металлических коробках, похожих на портсигар“.

Завершением подготовки шпиона Григорьева было трехмесячное пребывание на небольшом островке в Тихом океане. Тут Григорьев тщательно знакомился с районом выброски. Его неоднократно вывозили на военном корабле в открытое море и спускали на воду в плавательном костюме.

Задание, полученное Григорьевым, состояло в том, чтобы произвести фотографирование определенных участков побережья, выяснить местонахождение военных объектов и попытаться завербовать двух-трех человек из числа советских граждан в качестве агентов для последующего использования их на шпионской работе против СССР.

Бдительность советских пограничников пресекла осуществление этих заданий…»

– Неизвестно, что бы мог натворить этот тип, не заметь его Кирьянов, – сказал капитан третьего ранга. – Конечно, его задержали бы и на берегу, но, возможно, не сразу. Лучше уж таких субчиков не допускать до берега.

– Зачем же шпиона отправили в плавание во время затеи со ставными неводами?

– А это яснее ясного. Его хозяева специально ждали, когда начнется массовый ход лосося. Вроде бы самое лучшее отвлечение нашего внимания. Нам ведь не раз приходилось иметь дело с такими отвлекающими, совмещенными операциями. Словом, – произнес Баулин свое любимое словечко, – .американские эсминцы не зря тогда крейсировали близ наших вод. И самолет их летал неспроста.

– Как же все-таки Кирьянов заметил и поймал этого субъекта?

– Кирьянов с Милешкиным, – поправил Баулин. – Видите ли, вероятно, этот субъект приустал. Во всяком случае, на большой глубине он плыть не рискнул. А выдали его ночесветки. Вы ведь слыхали о том, что море может гореть, светиться?

– Даже видел.

– Ну, тем более. Свечение моря вызывают мириады жгутиковых инфузорий – ночесветок, или, как их зовут рыбаки, морских свечек. Когда их заденете, они испускают голубоватый свет: кажется, что в море вспыхивают какие-то таинственные подводные огни. Плывет, к примеру, рыба или какое-нибудь судно, да, наконец, просто волнение на море – вода начинает светиться. Волшебная картина! Эти самые ночесветки и выдали шпиона. Ну, а когда Алексей сообразил, что заморский гость с аквалангом, то сжал его гофрированную резиновую трубку, по которой из заплечных баллонов поступает в маску сжатый воздух. А Милешкин схватил субъекта за ноги.

– Кстати, о Милешкине, – вспомнил я рассказ Атласова, – что за спор у них произошел тогда на катере? Атласов мне это так и не досказал.

– Милешкин подбивал Алексея написать совместный рапорт с жалобой на боцмана Доронина. Будто бы Доронин несправедлив и груб с матросами. Милешкин предложил, а Кирьянов его…

– Избил?

– Избить не избил, а стукнул основательно – не уговаривай подличать!

– А где сейчас этот Милешкин?

– Уехал на «Ломоносове» вместе с Алексеем. По одному приказу демобилизовались. – Баулин сокрушенно развел руками. – Приказ один, а люди разные! Правда, и Милешкина подшлифовала малость наша пограничная служба, но такой веры в его дальнейшую судьбу, как в судьбу Алексея, у меня, к сожалению, нет. А значит, чего-то и я и все мы недоглядели, не сделали…

Через растворенное окно с пирса донеслись четкие, отрывистые слова команды: «По местам стоять, со швартовых сниматься!» Сторожевики уходили в ночное крейсерство.

– Прихожу с того собрания, где с Алексея выговора сняли, довольный, радостный: «Обратили-таки Кирьянова в нашу морскую веру!» Рассказываю все Ольге, а она смеется: «Я в Алексее никогда не сомневалась». Вечерком зашел к нам попить чайку Самсонов. Ольга и его уколола: «Кажется, вы хотели списать Кирьянова на берег, в хозкоманду?» – «Был, говорит, такой грех, был. Каюсь!» – Баулин задумался. – Где-то сейчас наш дядя Алеша? Наверное, уже к Иркутску подъезжает…

Глава седьмая
МЫС ДОБРОЙ НАДЕЖДЫ

«Пожалуй, только вот в таких отдаленных от крупных центров местах, как остров Н., и осознаешь в полной мере все великое значение радио. Трудно даже представить себе, что бы, к примеру говоря, делали без радио в наше время полярные зимовки, геологические экспедиции, пограничные посты и заставы, корабли дальнего плавания».

Так думал я, слушая по радио в клубе базы, вместе со свободными от вахты пограничниками, оперу «Кармен». Началось последнее действие, как вдруг помощник дежурного по штабу передал сидящему со мной Баулину две радиограммы. Кивком пригласив меня с собой, капитан третьего ранга неслышно вышел из зала.

В штабе он отдал необходимые распоряжения и показал мне депеши.

Одна из них сообщала, что на Камчатке проснулся и бушует, извергая потоки лавы, выбрасывая тучи пепла и газов, вулкан Безымянный, никогда еще не действовавший на человеческой памяти и потому считавшийся потухшим.

Вторая радиограмма была сигналом бедствия. Японская рыболовецкая шхуна «Тайсей-Мару» потеряла управление и просила о помощи.

В последние сутки океан был относительно спокоен – волнение не превышало трех баллов, – японские моряки издавна известны как моряки опытные, и Николай Иванович пожал плечами:

– Что-то непонятное у них стряслось…

Однако текст депеши не оставлял сомнения: «Всем, всем, всем! Спасите наши души!..» Далее следовали координаты шхуны – миль семьдесят к северо-западу от Н.

– Кто-нибудь им ответил? – спросил Баулин дежурного.

Тот доложил, что на зов «Тайсей-Мару» откликнулись американский китобой «Гарпун», канадский лесовоз «Джерси» к советский пароход «Дежнев», идущий с Камчатки.

– Ближе всех к «Тайсей-Мару» «Гарпун» – двадцать одна миля, – добавил дежурный. – Канадец своих координат не указал. «Дежнев» – в пяти часах хода.

Было ясно, что «Гарпун» поспеет на помощь японским рыбакам раньше всех, но все же для порядка Баулин немедля сообщил о происшествии в погранотряд.

Возвратившись домой, мы застали Маринку с соседским сыном Витей за игрой в рыбаков. Перевернутый ножками вверх табурет изображал рыболовный бот кавасаки; шаль служила неводом; засушенные крабы, морские коньки и звезды, разбросанные по полу, были косяками рыбы. Маринка командовала, как заправский шкипер, а пятилетний Витя – он был главным неводчиком – подтягивал шаль за привязанные к углам веревочки.

Иностранным рыбакам – так Маринка назвала меня с Николаем Ивановичем – было приказано не вторгаться в чужие воды, и мы устроились чаевничать на кухне.

Сообщение о внезапно проснувшемся камчатском вулкане навело нас на разговор о таинственных силах природы, действующих в глубине земных недр. Вспомнились слышанные и прочитанные истории, начиная с гибели от извержения вулкана Везувия древнеримского города Помпеи; катастрофический взрыв вулкана Кракатау близ Явы, снесший более половины цветущего острова; непрерывно действующий вулкан Стромболи в Средиземном море, вот уже тысячелетия служащий для моряков естественным маяком и предсказателем погоды, – перед бурями и ненастьями он дымится сильнее.

– А вы знаете, – сказал Баулин, – ведь до сих пор точно не известно: какие и на наших Курилах вулканы действующие, какие потухшие; всего-то их здесь что-то с полсотни с лишним. К слову говоря, именно из-за вулканов острова и получили свое название – Курильские. Так их назвали русские землепроходцы за беспрерывно курящиеся вершины. Наш «Старик» тоже лет двести помалкивал, считался потухшим, а в позапрошлом году так о себе напомнил – небо с овчинку показалось!

Я слышал на материке о недавнем вулканическом извержении на Курилах, но не предполагал, что оно произошло именно на острове Н.

– Крепенько нас тогда тряхнуло, – усмехнулся Николай Иванович, – вовек не забыть!

Я невольно взглянул в окно на курящуюся желтоватым дымком вершину «Старика».

– И вы все оставались во время извержения на острове?

– Зачем же все? – спокойно ответил Баулин. – Алексей. Кирьянов остался один на один со «Стариком».

– Как это «один на один»? – не понял я.

– Вроде коменданта.

– Нет, вы толком расскажите, что это означает – «один на один» с разбушевавшимся вулканом? Почему же вы до сих пор об этом молчали?

– Сразу всего не расскажешь… – Николай Иванович встал и принес из комнаты известный уже мне фотоальбом Курильской гряды и какую-то объемистую книгу. – Как по-вашему, что это за остров? – показал он мне один из снимков.

– Всех не упомнишь…

– А это? – показал Баулин другой снимок.

– Ваш Н., – сразу узнал я конус «Старика».

– Эх, вы! – рассмеялся капитан третьего ранга. – На первой фотографии тоже наш Н., только на две недели старше.

Я сличил снимки – ничего похожего! Там, где на первой, «старшей» фотографии высились два скалистых пика метров по полтораста каждый, на второй – едва заметные холмы; выдающегося в море утеса вовсе не было. А вулкан? Просто не верилось, что это один и тот же «Старик»!.. У того, который снят на второй фотографии и виден в окно, склоны относительно пологие, вершина значительно ниже и нет глубокого ущелья у подошвы.

– Это что же, результат извержения?

– Да, – кивнул Баулин, – того самого извержения, когда Алексей Кирьянов оставался на острове.

– Лихо! – только и мог сказать я.

Баулин передал мне книгу.

– Тут есть довольно интересное описание нашего коварного «Старика». У меня тут закладка лежит, читайте, а я пока «рыбаков» спать отправлю, им уже пора.

Книга оказалась старинным «Собранием ученых путешествий по России», изданном в 1819 году Российской императорской академией наук.

В главе, заложенной Баулиным засушенным дубовым листом (с материка листок), подробно описывалось грозное извержение вулкана на острове Н. в восьмидесятых годах восемнадцатого столетия и приводилось донесение служилых людей, посланных на Н. «для описания и положения на план – каким видом остров состоит от порыва горелой сопки». Из донесения явствовало, что Н. подвергся тогда сильнейшим разрушениям. Вот выписка: «Около острова в прежнем его виде были большие камни, на коих ложились сивучи, а на утесных завалах плодились морские птицы, была байдарная пристань промеж лайд… А ныне сопку сорвало более к северу, и верх ее сделался седлом; утесистые завалки песком и камнем засыпало и сделало гладко, что и птицам негде плодиться, байдарную пристань засыпало камнем, и стало там сухо… А сопка с ужасом гремит и ныне…»

Испокон веков на Руси не переводились отважные люди!

Я подошел к окну. Был ранний осенний вечер, конус вулкана и утесы были едва различимы в набежавшем с океана тумане.

Сколько же раз изменялся внешний вид острова под воздействием подземных сил?

Внезапно пейзаж за окном исчез: Баулин закрыл ставни.

– Промозгло! – возвратившись с улицы, передернул он плечами. – Ну так вот, возвращаемся мы из очередного дозорного крейсерства – дело тоже в октябре было, двадцать третьего числа, утром, – смотрим: что такое? Из кратера нашего «Старика» вырвался вдруг гигантский столб буро-желтого дыма, достиг высоты пример? но в десять километров и раздался наверху в стороны шапкой гигантского гриба. На взрыв атомной бомбы похоже, если вы видели снимки. Признаюсь, мне стало не по себе: неужели начинается извержение? Мне доводилось наблюдать издали, как бушевала Ключевская сопка, и даже издали зрелище это, мягко говоря, внушительное. А тут… тут вулкан был нашим соседом: морбаза и жилой поселок всего метрах в шестистах от него. – Баулин усмехнулся. – Точнее сказать, мы к нему присоседились.

– А какая была погода?

– Вначале отличная: ясно, солнышко, ночного тумана как не бывало, даже ветер утих. Октябрь ведь у нас лучшее время года! Однако пока мы дошли до стоянки – ну, за каких-нибудь полчаса, – с Охотского моря нагнало туч, из Малого пролива потянуло, словно из гигантской трубы, дохнул нам в спину океан, и буквально в течение нескольких минут, столкнувшись, восточный и западный ветры подняли такую волну, что на ходовом мостике пришлось надеть плащи с капюшонами.

– А что вулкан?

– С вулкана мы не спускали глаз. Над кратером вроде бы прояснилось. «Прокашлялся „Старик“», – сказал боцман Доронин. «А может быть, только начинает кашлять», – поправил я его. Я ведь и видел сам и читал, что началу извержения обычно предшествуют выбросы паров и газов.

Когда подошли к стоянке, туда сбежалось уже все наше население. К слову говоря, командир базы, известный вам Самсонов, находился в то время в очередной командировке на материке, и я исполнял его обязанности.

Особенно встревожились женщины: со страхом посматривали на вулкан, взволнованно спрашивали меня, что будет дальше.

Что будет?.. Разве мог я дать им ответ? Я сам ничего не знал. Однако я сказал, что для тревоги пока нет оснований и нужно сохранять спокойствие: на то, мол, и вулкан, чтобы куриться. И тут, как бы в опровержение моих слов, из кратера вырвался новый столб пара и дыма, намного больше первого. В довершение ко всему из туч хлынул дождь, не обычный наш бус, а форменный ливень.

Надо было что-то предпринимать. Я велел всем разойтись по домам, на всякий случай приготовиться к эвакуации и отправил радиограммы в отряд, на ближайшие острова и кораблям, которые могли находиться где-нибудь неподалеку.

Отряд приказал при первых же признаках реальной опасности эвакуировать не только семьи военнослужащих, но и весь личный состав, документы и, по возможности, материальные ценности. «Желательно оставить на острове одного-двух опытных наблюдателей-радистов», – заканчивалась радиограмма начальника отряда.

Из кораблей первым откликнулся на наш призыв танкер «Баку». «Не вылетают ли из кратера бомбы? – спрашивал капитан. – Гружен бензином».

– Бомбы? – переспросил я.

– Вулканические раскаленные камни. Температура их достигает чуть ли не тысячи градусов. Представляете, что произошло бы, попади одна такая «штучка» в танкер с бензином? «Реальная опасность», «вулканические бомбы»… Ничего этого пока, слава богу, не было, – продолжал Баулин. – Прокашлявшись вторично, «Старик» утих, только ливень хлестал по-прежнему.

Стемнело в тот день раньше обычного. Отправив сторожевые корабли в ночное дозорное крейсерство – границу-то ведь нужно охранять при всех обстоятельствах! – я распорядился погрузить на оставшийся в базе «Вихрь» документы, недельный запас продовольствия и пресной воды. Женщин и детей переселили на всякий случай в клуб, поближе к стоянке.

Вышел я из штаба на улицу – ветер и ливень словно ошалели. И тут вдруг меня качнуло из стороны в сторону, будто пьяного.

– Начались подземные толчки?

– Они самые. – Баулин переплел пальцы, хрустнул суставами. – Всякое доводилось испытать в жизни, но ничего нет хуже, когда из-под ног уходит земля… И тут, откуда ни возьмись, Полкан – пес у нас был такой, любимец всей базы, – в другое время его под дождь палкой не выгонишь, а тут сам выскочил, морду к тучам да как завоет. Всю душу своим воем вытянул…

С той минуты наш остров начало трясти, как грушу. И не беззвучно, а с грохотом, да еще с каким! Над кратером вулкана поднялось огромное багровое зарево, и послышался нарастающий беспрерывный гул, вроде бы мчатся тысячи поездов. Небо рассекли гигантские молнии, похожие на дельты могучих рек. А из кратера все чаще и чаще, один за другим, вырываются клубы не то буро-серого, не то буро-желтого пара. Пришлось, не мешкая, погрузить всех женщин и детей на «Вихрь».

«Где „Баку“?» – спрашиваю радиста. «Ничего, отвечает, не могу разобрать: один треск в эфире, разряды мешают». – Баулин поднялся из-за стола, зашагал по комнате. – Знаете, что меня тогда поразило? Ни одна из наших женщин не заплакала. Детишки, те, конечно, перепугались, ревут в три ручья. Маринка моя – ее Кирьянов на «Вихрь» принес, – так она прямо зашлась от слез, а женщины – ни слова жалобы. Подходят ко мне: «Чем, говорят, мы вам можем помочь?»

В океане тем временем разболтало волну баллов на девять. Выходить с детишками, с женщинами рискованно! Я за сторожевики, что в дозор ушли, и то волновался.

С «Баку» мы установили связь только под утро. Оказалось, что он уже несколько часов дрейфует неподалеку от нашего острова и ждет, когда мы начнем погрузку.

А коварный «Старик» окончательно осатанел: из кратера вместе с клубами пара и газов вылетали гигантские снопы огня и вместо ливня с неба сыпался уже липкий горячий пепел. Вскоре, как и предчувствовал капитан «Баку», из вулкана, будто из жерла колоссальной пушки, начали вылетать сотни огромных раскаленных камней-бомб. Одни взрывались от жары в воздухе, разлетались на множество осколков, другие падали на склоны горы и, подпрыгивая, катились вниз. Зрелище, прямо скажу, жуткое. А в океане шторм. Как при такой волне пересадить женщин и детей со сторожевика на «Баку»?

Размышлениям моим был положен конец, когда раскаленные камни начали сыпаться на территорию базы и с шипением, оставляя клубы пара, плюхаться в воду. Один из таких «камушков» грохнулся на крышу штаба. Обрушилась балка, пробила потолок и ранила обоих радистов.

«Желательно оставить на острове одного-двух наблюдателей-радистов», – вспомнилась радиограмма из отряда. Кого же я могу оставить? «Кирьянова», – подсказал боцман Доронин.

– Почему же именно Кирьянова? – перебил я капитана третьего ранга.

– Потому что был полный резон. Вам Доронин не рассказывал, как он Алексея радиолюбителем сделал?

– И вы попросили Кирьянова остаться один на один с коварным «Стариком»?

– Зачем попросил? Приказал! Выбирать добровольцев мне было некогда, а в Алексее я был уверен: назубок овладел радиоделом.

– Разве «бомба» не разбила рацию?

– Проверили на скорую руку – работает. – Баулин снова уселся за стол. – В общем, мы пошли к «Баку», а Кирьянов остался на острове.

– И как же вы в такую бурю высадили на «Баку» пассажиров?

– Высадили. Одному богу Нептуну известно как, а высадили… Сейчас речь не о нас. Словом, едва мы отошли от острова мили за две, как на нашем Н. раздался чудовищной силы взрыв. Из кратера полетели не камни, а уже целые раскаленные глыбы; тучи, буквально тучи пепла закрыли небо – не поймешь, день или ночь. Потом мы узнали, что этот пепел донесло даже до Петропавловска-Камчатского.

«Все в порядке, – радирует Кирьянов с острова, – повторяются сильные и частые подземные толчки…»

Внезапно зуммер стоявшего на письменном столе полевого телефона прервал рассказ.

– «Второй» слушает, – дав отбой, отозвался Баулин. – Так… Понятно… Готовьте «Вихрь». Сам пойду…

Неслыханно! – гневно бросил он, поспешно надевая реглан и фуражку. – Представьте себе, американец не пошел на сигнал бедствия «Тайсей-Мару».

– Как– не пошел?

– А вот так! Мы пойдем. – Баулин достал из ящика стола клеенчатую тетрадь, точь-в-точь такую же, в какую были переписаны «Сказки дяди Алеши». – Прочитайте – это дневник Кирьянова. Он вел его, когда оставался на острове один на один с коварным «Стариком». Забыл взять с собой…

Вот некоторые из записей этого дневника.

«26 октября, 10 часов. Извержение продолжается с неослабевающей силой. Дом трясется, будто в лихорадке. Полдень, а небо черное. Над вулканом багровое зарево. Временами вспыхивают то ярко-алые, то голубоватые огни. Измерил на дворе базы слой пепла – 50 сантиметров. Позавтракал консервами и бутербродами. Полкан от пищи отказался, скулит. Слушал по радио „Последние известия“»…

Что-то поделывает в Загорье Дуняша? Стыд мне, что не ответил еще на ее последние письма. Почему-то Дуня все стоит перед моими глазами такая, какой я видел ее на вокзале в Ярцеве. Ведь она специально приехала из Загорья, чтобы проводить меня, а я даже не попрощался с ней как следует, не поговорил, все глядел на Нину. Почему это так: не любит тебя человек, и ты знаешь, что он недостоин твоей любви, а из сердца вырвать его никак не можешь?..

На всякий случай запаковал Маришины игрушки и коллекции, надо будет отнести их поближе к берегу. Голова идет кругом: а вдруг потечет лава?

26 октября, 16 часов. Из кратера пошла лава двумя потоками ярко-красного цвета. Один поток течет в сторону лежбища сивучей и нерп, другой – к поселку. Температура воздуха +35°, температура пепла + 60°. Осколки камней барабанят по крыше, как шрапнель. Раскаленный камень угодил в фойе клуба. Начался пожар. Погасил его тремя огнетушителями. Не пора ли удирать на стоянку судов? Струсили, товарищ Кирьянов?

27 октября, 2 часа. Ночь, а светло как днем. Из кратера полились три новых потока лавы. Лава течет бурно. Первый поток водопадом обрушился в океан. Вода кипит, все кругом в клубах пара. Температура воздуха +41°. Полкан забился под койку. Дом держится, крепко сколочен. Опять взрывы. Не дрейфь, Кирьянов!

27 октября, 10 часов. Только что проснулся. Проспал целых три часа. Разбудил меня громкий рев. Это сивучи и нерпы перебазировались к самому пирсу: с лежбища их прогнала лава. Из воды торчат сотни голов перепуганных животных. Подходил к ним близко, совсем не испугались.

Похоже, что извержение пошло на убыль. А гроза над островом бушует вот уже пятые сутки. Из-за электрических разрядов опять нарушилась радиосвязь. «Вихря» не слышно и не видно: кругом острова густой туман. Где же сейчас «Баку»?

27 октября, 20 часов. Извержение снова усилилось. Вершина вулкана похожа на огромный красный колпак. Второй поток лавы подполз к крайнему жилому дому. От лавы пышет жаром. Стена накалилась – не дотронешься. Дом вот-вот вспыхнет. Перенес из него все, что мог, в клуб. К счастью, клуб стоит на высоком мысу, и лаве сюда не добраться. Назвал мыс Мысом Доброй Надежды. Радиосвязи все нет и нет.

Даже не верится, что Робинзон прожил на необитаемом острове в полном одиночестве целых двадцать восемь лет. Трудно человеку оставаться совсем-совсем одному. За эти дни у меня было время подумать. Я так мало, почти ничего еще не сделал в жизни полезного, хорошего для своего народа, зато сколько ошибок успел натворить…

Когда отец уходил на фронт, он сказал мне: «Подрастешь, Алеша, может, и тебе придется взять винтовку в руки. Крепко держи ее, народ ее тебе вручит». А я? Выскочил по боевой тревоге на палубу без оружия.

Павел Федорович Дубравин, второй мой отец, говорил, что плох тот человек, который любит только самого себя. А я до чего достукался? Раком-отшельником назвали, трусом, бирюком…

«Главное, чтобы не было стыдно за бесцельно прожитые годы…»

Только что заработало радио. Время для связи с «Вихрем» и отрядом еще не наступило. Слушал «Последние известия». На целинных землях Сибири и Казахстана собран небывалый урожай. Как-то с урожаем у нас на Смоленщине? Дуня писала, что из Ярцева приехали в колхоз новый председатель и агроном и вроде бы дело пошло на поправку.

28 октября, 8 часов. Установил радиосвязь с «Вихрем» и отрядом. «Вихрь» все еще штормует в открытом море. Капитан третьего ранга запросил, не надо ли меня сменить. Ответил, что нужды в этом нет. Сообщил обстановку на острове.

28 октября, 16 часов. Только что вернулся от самого кратера. Подъем занял три часа. Очень жарко, но терпеть можно. На всякий случай, чтобы не ударило вылетающими из кратера камнями, привязал на голову две подушки. Камни в голову не попадали, но от жары подушки помогли. Кратер – огромная круглая впадина. Лава пыхтит, как тесто в квашне. Внутри вулкана все клокочет. Почва беспрерывно колеблется. Взрывы следуют один за другим. В воздух взлетают «капли» лавы, каждая с хороший бочонок, закручиваются винтом и с оглушительным треском лопаются. Падая на склоны, они сплющиваются, как комья глины. Красиво, но страшновато. Трудно дышать: воздух насыщен серой.

Смотрел в кратер и думал: какая чудовищная, могучая силища таится в недрах земли. Вот бы обуздать ее, заставить работать на человека. Сколько энергии пропадает зря, да еще и людям приносит беды и несчастья!

На всякий случай перетащил из жилых домов все, что мог, в клуб, на Мыс Доброй Надежды.

29 октября, 10 часов. Извержение, кажется, действительно идет на убыль. Потоки лавы уменьшились. Тот, что подполз к поселку, остановился и начал остывать. Сверху его образовалась корка серо-бурого цвета. Из трещин вырываются струйки сернистого газа. Бросил на корку порядочный камень, он ее не пробил. Наступил сам. Держит. Но ногам так жарко, что пришлось подпрыгивать. Пробил корку шомполом. Шомпол вмиг накалился.

Полкан повеселел. Шторм не больше пяти баллов. Сходил на скалу «Птичий базар» – ни одной птицы, перелетели на другие острова.

Написал Дуне, что после демобилизации обязательно вернусь в. Загорье, в школу. Буду преподавать и поступлю в заочный пединститут. (Написать-то письмо я написал, а когда оно пойдет на Большую землю?!)

30 октября, 1 час 30 минут. Произошел самый сильный взрыв. Меня сбросило с койки. Выбежал на улицу.

Вулкана не узнать: почти треть его вершины исчезла.

Сразу стало тихо. Подземные толчки прекратились.

Обошел всю базу и поселок. Дома целы. Стекла окон, обращенных к вулкану, вылетели. Многие крыши пробиты камнями. Передал радиограмму в отряд: «Нужны стекло и шифер. Питание рации на исходе. Все в порядке».

Последняя фраза в дневнике Алексея Кирьянова осталась незаконченной: «По-моему, необходимо, чтобы на Мысе Доброй Надежды…»

«Вихрь» ошвартовался у пирса только в девятом часу утра, вымытый, надраенный, словно был на параде.

Неужели он не нашел «Тайсей-Мару»?

Или опоздал и шхуна пошла ко дну?

Вопросы вертелись у меня на языке, но я не рискнул задать их Баулину: уж больно мрачен он был.

Собрав всех офицеров в штабе, Баулин рассказал о случившемся.

Когда сторожевик подошел к «Тайсей-Мару», обнаружилось, что палуба ее пуста. Вроде бы экипаж давным-давно покинул потерявшую управление шхуну. «Вихрь» дал несколько отрывистых сигналов сиреной, и тогда только на палубе появилась пошатывающаяся фигура японца в синем платке. Он едва смог помахать рукой.

Высаженные на борт «Тайсей-Мару» боцман, военный врач и трое матросов обнаружили, что двигатель и рулевое управление шхуны в полной исправности, но все двенадцать членов ее экипажа недвижимо лежат в носовом и кормовом кубриках. Только тринадцатый, тот, что встретил «Вихрь» – он оказался радистом, – был еще в состоянии держаться на ногах.

«Похоже на острую форму лучевой болезни», – осмотрев рыбаков, заключил врач.

Из несвязных рассказов радиста выяснилось, что месяц назад в южной части Тихого океана шхуна попала в ливень с пеплом. Пепел принесло с юга, должно быть, из района Бикини, где американцы произвели новые испытания нескольких водородных бомб.

Японские рыбаки не сразу догадались, что за страшная беда настигла их корабль, – дождь и пепел были радиоактивными. Когда же болезнь свалила их, было поздно. Тела людей были покрыты язвами, легкие поражены. Радиосвязь была на долгое время нарушена, а течения и ветры все несли и несли шхуну к северу.

Узнав, какое именно бедствие терпит «Тайсей-Мару», американский китобоец «Гарпун», подошедший было к ней, немедля повернул обратно.

Пограничники обмыли рыбаков, окатили палубу «Тайсей-Мару» из пожарных шлангов, снабдили японцев свежими продуктами и водой и сообщили о происшедшем по радио в отряд и японским кораблям, которые могли находиться поблизости.

Под утро к «Вихрю» и «Тайсей-Мару» подошел японский краболов. Не мешкая, проделав все необходимые формальности, пограничники передали ему соотечественников и шхуну.

– Как же у капитана «Гарпуна» хватило совести бросить несчастных рыбаков? – сказал я, когда мы с Баулиным шли домой.

– Наверное, капитан китобойца испугался заразы, – ответил Баулин. – А может быть, он снесся по радио с кем-то из своего начальства и получил соответствующую инструкцию: может быть, кому-то и хотелось, чтобы «Тайсей-Мару» пропала без вести, чтобы никто не знал, что случилось… – Баулин помолчал. – Вы прочли кирьяновский дневник?

– Натерпелся парень, прямо герой!

– Вы знаете, – сказал Баулин, – Алексей ведь не встретил нас, когда мы вернулись на остров после извержения «Старика». Спал на пирсе как убитый. Видно, вышел встречать, да так, не дождавшись, и уснул.

– Что это он тут не дописал? – показал я неоконченную фразу в дневнике.

– Алексей предлагал впредь все склады базы строить на мысе, который он окрестил Мысом Доброй Надежды. С тех пор мы этот мыс так и называем, там и строимся.

– А многие ли семьи возвратились тогда на остров?

– Все! – Баулин рассмеялся. – Чудак вы человек! Не каждый же год подряд «Старик» будет кашлять. Напротив, народу у нас с тех пор прибавилось: пятеро офицеров из отпуска с материка семьи привезли.

– А Кирьянова чем-нибудь отметили?

– Как же! Начальник пограничного округа наградил его именными часами, а Дальневосточный филиал Академии наук – Почетной грамотой.

– Филиал Академии наук?

– Чему вы удивляетесь? Ведь за все время извержения коварного «Старика» Алексей, помимо личного дневника, вел подробнейшие записи. Из Петропавловска– Камчатского к нам на Н. приезжали ученые, так они просто диву дались: «Наблюдения товарища Кирьянова за извержением вулкана – для нас сущий клад!»

Мыс Доброй Надежды… Как-то, неделю спустя, мы гуляли на нем с Маринкой и боцманом Дорониным. Далеко, почти на самом горизонте, шел какой-то корабль.

– Парусник, – посмотрела в бинокль Маринка.

– Японец. Двухмачтовая, моторно-парусная шхуна типа «Хризантема», – подтвердил боцман. – Красавица шхуна!

– Как вы поймали-то ее, в конце концов, эту «Хризантему»? – спросил я.

– В ледовом шторме у мыса Туманов, – сказал Доронин.