Текст книги "Гитлер и Сталин перед схваткой"

Автор книги: Лев Безыменский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Литвинов и раньше выражал свой скепсис. Он докладывал Сталину 12 марта 1935 года:

«Согласно данным ему в Москве указаниям, тов. Суриц по возвращении в Берлин усилил контакт с политическими деятелями Германии. Он теперь пишет: „Все мои общения с немцами лишь укрепили уже раньше сложившееся у меня убеждение, что взятый Гитлером курс против нас остается неизменным и что ожидать каких-либо серьезных изменений в ближайшем будущем не приходится. Все мои собеседники в этом отношении единодушны. У Гитлера имеются три пункта помешательства: вражда к СССР, еврейский вопрос и аншлюс. Вражда к СССР вытекает не только из его идеологической установки к коммунизму, но составляет основу его тактической линии в области внешней политики. Гитлер и его ближайшее окружение крепко утвердились в убеждении, что только на путях выдержанного до конца антисоветского курса третий рейх сможет осуществить свои задачи и обрасти союзниками и друзьями. Не особенно обнадеживающий характер носила по существу и моя беседа с Нейратом. Он ясно дал мне понять, что на ближайший период наши отношения нужно замкнуть в рамки узкоэкономического порядка. Он явно подчеркнул безнадежность всяких попыток добиться улучшения наших отношений в ближайшем будущем“. Нейрат далее сказал, что и культурный контакт между нашими странами при теперешних настроениях вряд ли осуществим.

Такие же впечатления, по сообщению тов. Сурица, вынес и германский посол в Москве Шуленбург, находящийся сейчас в Берлине.

Я отнесся несколько скептически к первоначальному сообщению ТАССа из Женевы о заявлении Шахта директору французского банка Таннери о намерениях Германии поделить с Польшей Советскую Украину. Я поручил тт. Потемкину и Розенбергу проверить это сообщение… Шахт, которого еще недавно тов. Канделаки предлагал нам поддерживать против Гитлера, поддерживает завоевательные стремления Гитлера на Востоке».

Это, сделанное как бы вскользь, замечание наркома раскрывает очень многое в замысле берлинских переговоров Канделаки – как ведшихся не в пользу Гитлера, а против него, в той сложной политической борьбе, которая велась в первые годы нацистской диктатуры за судьбы Германии. Могут возразить: это была иллюзия. Ни с Шахтом, ни с Герингом нельзя было идти против Гитлера. Но справедливость требует сказать, что подобные надежды (и иллюзии) питали не только в Москве, но и в Лондоне. И самое главное – внутри Германии, в ее верхушке! Разве секрет, что лидеры веймарских партий надеялись «приручить» Гитлера и в этих надеждах опирались на тех же Шахта и Геринга? И разве секрет для тех, кто знает британские архивы, что Форин оффис, а еще больше Чемберлен и сэр Горас Вильсон делали немалую ставку на Геринга как возможного оппонента политике Гитлера? Увы, это были ошибочные расчеты. Сложные комбинации Сталина – Канделаки не возымели успеха. Гитлеру Сталин тогда был не нужен.

Общая оценка серии зондажей 1935 года содержалась в письме Литвинова Я. З. Сурицу от 4 декабря 1935 г. «Выводы, к которым Вы пришли на основании усиленного контакта с немцами, меньше всего удивили меня… У меня никаких иллюзий на этот счет давно уже не было». Нарком согласился с мнением Сурица «относительно необходимости нашей дальнейшей экономической работы в Германии». Однако он был против того, «чтобы львиная доля возможного нашего импорта на ближайшие годы была отдана Германии». Литвинов считал: «Нам незачем слишком укреплять экономически нынешнюю Германию. Достаточно будет, на мой взгляд, поддерживать экономические отношения с Германией в той лишь мере, в какой это необходимо во избежание полного разрыва между обеими странами». Эту точку зрения нарком собирался довести до сведения Советского правительства.

Так мы встречаемся с зарождением будущих конфликтов Литвинова со Сталиным. Наркому не по душе были авантюристические и малопрофессиональные зондажи Канделаки. Знал ли он, что за ними стоял сам генсек? 3 декабря 1935 г. Литвинов информировал Сталина о контактах посла Сурица с политическими деятелями Германии и о выводе полпреда о неизменности антисоветского курса Германии. Литвинов в записке Сталину поддержал предложение Сурица «продолжить нашу экономическую работу в Германии», но предложил ограничить объем заказов в Германии 100—200 млн. марок. Во втором пункте записки Литвинов предлагал в ответ на антисоветскую кампанию в Германии «дать нашей прессе директиву об открытии систематической контрпропаганды против германского фашизма». Это был ход, торпедировавший ходы Сталина.

В 1936 году совершился второй «заход» миссии Канделаки. Опять инициаторами были немцы. И вот почему. Причины, побудившие Германию вести с СССР переговоры о расширении экономического сотрудничества, становятся ясными из докладной записки от 19 октября 1936 г. начальника IV (экономического) департамента МИД Германии Карла Шнурре:

«В руководящих кругах было признано, что положение с сырьем и процесс перевооружения Германии таковы, что поставили нас в зависимость от получения русского сырья. Поэтому необходимо сдвинуть германо-советские экономические отношения с нынешней мертвой точки… Поставки в Россию сейчас более чем когда-либо находятся в интересах политики Германии, поскольку только таким путем мы сможем получать на правах обмена нужное нам сырье». 20 октября 1936 г. Герман Геринг был назначен верховным комиссаром по проведению «нюренбергского сырьевого плана», с 27 апреля того же года он занял пост верховного комиссара по валютным и сырьевым вопросам. События не заставили себя ждать: 7 декабря 1936 г. Суриц сообщил в НКИД о предложении Герберта Геринга организовать встречу с Германом Герингом для «необязывающего обмена мнениями». Литвинов ответил: «Не возражаем против встречи с Герингом». И добавил: «Необходимо с самого начала дать ему понять, что Вы пришли по его приглашению».

На этой стадии переговоров Канделаки старался использовать свой «прямой канал», чтобы создать впечатление у Сталина, будто миссия все-таки принесет успех. 20 октября 1936 года он писал «хозяину»:

«Дорогой Иосиф Виссарионович,

Посылаю Вам краткую информацию о некоторых германских делах.

I. О Геринге

Перед Нюренбергским съездом Геринг через своего двоюродного брата, о котором я Вам в свое время сообщал, предложил мне встретиться для обсуждения по его наметке следующих вопросов:

а) устранение трудностей в отношениях между СССР и Германией;

б) поставки советского сырья Германии;

в) список военных объектов, которые Германия могла бы дать СССР.

Поскольку это имело место накануне нюренбергского съезда, я уклонился от встречи под различными благовидными предлогами. После нюренбергского съезда Геринг снова предложил встретиться, но встреча, как Вы об этом знаете, не состоялась.

Брат Геринга, Отто Вольф и др. лица этой группы усиленно советовали мне встретиться с Герингом, подчеркивая, что Геринг в вопросах советско-германских отношений занимает особую позицию. Брат Геринга, между прочим, в разговоре со мной употребил характерную фразу: «Если не хотите ничего делать, то хотя бы выслушайте и убедитесь, что не все собаки кусают, которые лают». Отто Вольф сам имел продолжительную беседу с Герингом, встреча с которым была заранее подготовлена промышленностью. По словам Вольфа, в беседе с ним Геринг подчеркивал, что он не выступал против СССР в Нюренберге и выступать по этому вопросу так, как выступали другие, не намерен.

II. О смещении Мосдорфа

Директор Министерства народного хозяйства Германии, в течение многих лет ведавший делами, связанными с советско-германской торговлей, переведен в том же министерстве на другую должность. Мосдорф был ближайшим помощником Шахта по нашим делам. Теперь вместо него этими делами как в Министерстве Хозяйства, так и в Министерстве Обороны будет заниматься брат Геринга – Герберт Геринг.

Это назначение свидетельствует о стремлении Геринга взять на себя руководство вопросами советско-германских отношений.

III. О положении Шахта

По сообщению видных промышленников, положение Шахта сильно пошатнулось. В кругах германских фашистов очень недовольны его «критиканством». Тяжелое положение с валютой и снабжением Германии сырьем еще больше ухудшает положение Шахта и обостряет отношение к нему в кругах фашистской партии».

Встреча Сурица с Германом Герингом все-таки состоялась 15 декабря 1936 года и приняла сразу «форму монолога». Геринг, как и Шахт, говорил о том, что экономические отношения должны «строиться без оглядки на состояние наших политических отношений, вне стремления равнять нашу экономику под политику, то есть, как он выразился, требуется „деполитизировать“ экономические отношения между СССР и Германией. Правда, генерал увидел некую „предвзятость“ в списке товаров, врученном ему Канделаки. Действительно, в списке фигурировали: броневые плиты, катапульты, военные корабли на сумму 200 млн. марок, подводные лодки, акустические приборы, а также обмен технологией с И. Г. Фарбен (химия) и Бош (оптика). Геринг заметил, что „в списке имеются объекты, которые ни одно государство никогда не продаст даже связанному с ним самой тесной дружбой“. На это Суриц ответил, что было включено то, что интересует СССР. Экономические отношения между нами могут развиваться в „такой степени, в какой мы сможем получить из Германии все, что нас интересует“. В итоге Геринг дал понять полпреду, что „при теперешнем положении вещей повлиять на изменение политических отношений он мог бы, лишь опираясь на реальные данные и на свое внутреннее убеждение, что и СССР хочет нормальных отношений с Германией, и в первую очередь хозяйственных“.

Казалось, что все-таки надежды остаются. В последних числах декабря 1936 г. Канделаки в сопровождении замторгпреда Фридрихсона снова встретился с Шахтом. Об этой беседе Шахт написал отчет министру иностранных дел Германии Нейрату: «Во время беседы я заявил, что оживление торговли между Россией и Германией будет возможно только в том случае, если русское правительство сделает ясный политический жест, лучше всего в форме заверения через посла (СССР) в Берлине, что воздержится от любой политической пропаганды вне России». Это означало, что немцы практически поставили ультиматум, на который Сталин пойти не мог.

Позиция СССР в вопросе о 500-миллионном кредите оставалась двойственной. Так, 11 августа 1936 г. замнаркома Крестинский писал Сурицу: «На днях обсуждался вопрос о так называемом 500-млн. кредите. Решен он отрицательно». 19 августа 1936 г. Литвинов писал Сурицу, что Канделаки даны указания «заявить немцам об отклонении нами пока соглашения. Вместе с тем ему разрешено запросить немцев, согласны ли они дать нам некоторые, особо интересующие нас предметы в известной Вам области (военной), и сказать им, что в случае положительного ответа можно будет вновь поставить вопрос о кредитном соглашении». Иными словами, все время из-под дипломатической завесы просовывалось «копыто» основного замысла Сталина: добиться германской помощи оборонной промышленности СССР.

О том, что между Сталиным и Канделаки существовали особые, доверительные отношения, вспоминала дочь Канделаки Тамара. В письме ко мне она сообщила, что однажды была со своей матерью в гостях на даче у Молотовых. Был там и Сталин. Девочка подошла к нему и спросила:

– Товарищ Сталин, а когда наш папа вернется в Москву?

Сталин отвечал:

– Твой отец выполняет серьезное задание. Тебе придется подождать…

Эта «отеческая забота» дорого стоила семье Канделаки: сам он был впоследствии расстрелян, а семья – выслана.

Вскоре после очередной встречи с Шахтом Канделаки отбыл в Москву, чтобы доложить о своей беседе руководителям СССР. В итоге 8 января 1937 г. был утвержден «проект устного ответа Канделаки», составленный Литвиновым. На проекте есть визы пяти членов Политбюро ЦК ВКП(б): Сталина, Молотова, Кагановича, Орджоникидзе, Ворошилова. В проекте, в частности, говорится: «Советское правительство не только никогда не уклонялось от политических переговоров с германским правительством, но в свое время даже делало ему определенные политические предложения. Советское правительство отнюдь не считает, что его политика должна быть направлена против интересов германского народа. Оно поэтому не прочь и теперь вступить в переговоры с германским правительством в интересах улучшения взаимоотношений и всеобщего мира. Советское правительство не отказывается и от прямых переговоров через официальных дипломатических представителей; оно согласно также считать конфиденциальными и не предавать огласке как наши последние беседы, так и дальнейшие разговоры, если германское правительство настаивает на этом».

Как видим, снова были повторены основные положения директивы, которую Сталин дал Канделаки в мае 1935 года!

14 января 1937 г. Литвинов отправил личное письмо Сурицу, из которого следует, что в варианте, подготовленном им самим, речь шла только о переговорах Суриц – Нейрат. Сталин поправил, что «не отказывается и от прямых переговоров», т. е. что переговоры Канделаки – Шахт могут быть продолжены. Нарком писал:

«Изменения сделаны, несмотря на то, что т. С. вторично подтвердил, что ни в коем случае нельзя поручать переговоры К. ввиду его дипломатической неопытности, и соглашался со мною, что вести переговоры придется Вам».

Литвинов писал, что он вручил проект ответа «тов. К.» (Канделаки) и разъяснил ему, что «если Ш. (Шахт) признает наш ответ достаточным, то К. должен просить его указать, кому поручаются переговоры с немецкой стороны; если этим лицом окажется Нейрат или другое лицо подходящего ранга, К. может сказать, что Вы к нему обратились по собственной инициативе, но с ссылкой на имевшийся между Ш. и К. обмен мнений».

Казалось, все будет налажено. 27 января 1937 г. Суриц писал Крестинскому:

«Германская дипломатия вступает в полосу новой активности. Обсуждая этот вопрос в Москве, мы, как Вы помните, в общем сходились на том, что немцы вероятно попытаются сгладить на этом этапе наиболее острые углы в своей внешнеполитической линии. Мы считали, что тяжелое хозяйственное положение Германии и неподготовленность к войне могут толкнуть Германию на поиски компромисса с другими странами и в том числе с СССР». Однако подводя итоги четырех недель 1937 г., полпред подчеркнул, что «полного подкрепления нашей точки зрения» эти недели не принесли. 16 января состоялась его беседа с Нейратом, который подтвердил «надежды на улучшение отношений» между СССР и Германией. 21 января К. Нейрат «еще раз заявил мне, что он оптимист, но дальше этого не пошел».

Но немцы упорствовали. 12 января 1937 г. Суриц беседовал с Шахтом, который снова «свел беседу в основном на тему о Коминтерне и о необходимости всем, в том числе и нам, уйти из Испании». Суммируя результаты бесед с Шахтом, полпред высказал предположение: «Если беседы Шахта с т. Канделаки после нашего ответа на его последний зондаж пойдут в этом же направлении, то от всей немецкой „акции“ в нашем направлении может остаться лишь проволочка времени», которая немцам «может казаться уже выигрышем, т. к. дает им возможность уклониться от ответа по конкретным вопросам (список). Окончательное суждение по этому вопросу придется, конечно, составить лишь после разговоров т. Канделаки с Шахтом».

Встреча Канделаки с Шахтом, как и ожидалось, произошла 29 января 1937 г. Канделаки зачитал вышеприведенный советский текст заявления. В ответ Шахт снова заявил, что все демарши должны делаться советским полпредством непосредственно МИДу Германии. Канделаки с этим согласился, но попросил пояснить, будут ли такие переговоры иметь хоть малейший шанс на успех. Шахт направил отчет об этой встрече Нейрату, в котором рекомендовал ответить торгпреду так: Германия готова вести переговоры с Москвой после «ясно выраженной декларации, сопровождаемой необходимыми гарантиями» об отмежевании СССР от коминтерновской пропаганды. Нейрат согласился. Он писал Шахту:

«Вчера во время личного доклада фюреру я говорил ему о ваших беседах с Канделаки и особенно о заявлении, сделанном вам от имени Сталина и Молотова… Я согласен с фюрером, что в настоящее время они (переговоры с русскими) не приведут ни к какому результату и скорее всего будут ими использованы для достижения желаемой цели тесного военного союза с Францией и при возможности дальнейшего сближения с Англией. Какая-либо декларация русского правительства о том, что оно отмежевывается от Коминтерна, не будет иметь, после опыта с подобными декларациями в Англии и Франции, ни малейшей практической пользы и поэтому будет недостаточной. Совсем другое дело, если ситуация в России будет развиваться дальше в направлении абсолютного деспотизма на военной основе. В этом случае мы, конечно, не упустим случая снова вступить в контакт с Россией… Ваш Нейрат».

Так снова кончился ничем «третий заход» миссии Канделаки. Сам торгпред вскоре с огорчением писал лично Сталину:

«Телеграммой от 29-го января с. г. я сообщил Вам, что я сделал Шахту, в соответствии с Вашей директивой, заявление по поводу предложения немцев о политических переговорах с нами. Шахт, выразив удовлетворение нашим ответом, наметил тогда же порядок переговоров и указал, что они начнутся в ближайшие дни, после того как им будет доложен германскому правительству наш ответ.

До 16-го марта с. г. мы никакого сообщения от Шахта не получили.

16-го марта меня пригласил к себе известный Вам Герберт Геринг (двоюродный брат генерала Геринга и ближайший помощник Шахта), который заявил, что он уполномочен передать мне следующее: «После длительного обсуждения и изучения Вашего ответа, переданного Вами 29-го января с. г. Шахту, немецкая сторона пришла к следующему выводу: в Вашем ответе Шахту не содержится конкретных предложений для обсуждения. Но главное заключается в том, что немецкая сторона не видит в настоящее время различия между советским правительством и Коминтерном. Вследствие этого немецкая сторона не считает целесообразным продолжать переговоры, ибо не видит для них базы».

Я ответил Герингу, что, во-первых, вопрос о политических переговорах был выдвинут Шахтом, а не нами, и поэтому конкретные предложения должны были быть сделаны немцами, что и вытекало из всех переговоров с Шахтом; во-вторых, если немецкая сторона не желает видеть различия между советским правительством и Коминтерном, то, конечно, нет базы для переговоров.

Имеющиеся у нас сведения дают основание считать, что Шахт не пожелал сам себя дезавуировать перед нами, вследствие чего этот наглый ответ немцев был передан мне через вышеупомянутого Геринга».

Практически все усилия Канделаки не привели к результатам. Скепсис Литвинова оказался прозорливее хитроумного замысла Сталина. Через две недели после очередных встреч Канделаки было опубликовано сообщение об освобождении Д. В. Канделаки от обязанностей торгпреда СССР в Германии. В том же номере газеты публиковалось постановление Президиума ЦИК СССР о его утверждении заместителем наркома внешней торговли СССР.

5 апреля 1937 г. Суриц выехал в Москву для консультаций. 7 апреля он был освобожден от должности полпреда СССР в Германии и переведен полпредом во Францию.

Гитлер в данном случае переиграл Сталина: умело допустил утечку о встречах, и СССР угрожал дипломатический скандал. Пришлось успокаивать союзников по договорам 1935 г. – Францию и Чехословакию. 17 апреля 1937 г. Литвинов направил временному поверенному в делах СССР во Франции Е. В. Гиршфельду и полпреду СССР в Чехословакии С. С. Александровскому телеграмму с опровержением слухов: «Заверьте МИД, что циркулирующие за границей слухи о нашем сближении с Германией лишены каких бы то ни было оснований. Мы не вели и не ведем на эти темы никаких переговоров с немцами, что должно быть ясно хотя бы из одновременного отзыва полпреда и торгпреда».

Политический итог попыток Сталина в 1935—1937 годах каким-то образом нейтрализовать появление Гитлера на европейской арене был нерадостным. Намерение повернуть Германию к старой «рапалльской» линии, «разыгрывая» Геринга против Гитлера, оказалось иллюзорным. Прельстить Гитлера советским сырьем в обмен на поставки для советской оборонной промышленности не удалось. Тухачевский оказывался прав, что не без досады мог констатировать «великий вождь», давно не любивший популярного маршала. Пришлось расстаться и с Давидом Канделаки, не привезшим из Берлина желанных результатов. Он вскоре был репрессирован.

На дворе стоял 1937 год.