Текст книги "Посольство"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 30 страниц)

Глава 18

– Я рада, что все это оказалось так просто, – говорила Пандора Фулмер Джилиан Лэм. Женщины стояли в холле Уинфилд-Хауза, наблюдая, как съемочная группа готовилась к интервью с его превосходительством. Только что в другой комнате была отснята беседа с Пандорой.

– Вы знаете, это современное оборудование, – объясняла Джилиан.

– Да, конечно. Мой опыт общения с телевидением – не из самых приятных. Мили толстенных кабелей, вьющихся змеями по всему дому, огромные старые камеры на треногах размером с «фольксваген». А свет! Моя дорогая, свет – это вообще!

– Теперь все гораздо проще. – Джилиан смотрела, как оператор проверяет углы съемки. – С мини-камерами мы мобильнее и не зависим от сильного освещения. Думаю, что мы готовы, миссис Фулмер.

– Я приглашу его превосходительство, – ответила миниатюрная хозяйка. Она пошла куда-то в потайной уголок, где его превосходительство вершил государственные дела вопреки суматохе, поднятой группой программы «Лэм на заклание». Или он как бык храпит где-то перед тем, как выскочить на арену и встретиться с матадором?

Странно. Название передачи сразу раскрывало ее направленность и остроту. Тем не менее на памяти Джилиан не было случая, чтобы кто-то отказался принять ее со съемочной группой.

Люди меняли свое привычное поведение, когда включалась камера, подчиняясь стереотипу, усвоенному из телепередач.

– Я не испытываю к нему злобы, – сказала о чудовищном маньяке мать убитого им ребенка. – Мне только жаль его мать.

Телевидение формирует поведение. Джилиан поняла это, снимая тот сюжет.

– А что вы почувствовали, когда нашли его тело, миссис Кэтсмит? – Вздох, пауза. – Вы были в шоке, миссис Кэтсмит? – Кивок.

– О да. Я была в таком шоке, что трудно передать.

В дальнем конце комнаты показалась Пандора Фулмер: цокая пятидюймовыми каблуками, она торжественно вела своего гигантского быка на арену. Его взгляд показался Джилиан слегка затуманенным: то ли он пил, то ли спал.

– Добрый день, ваше превосходительство, – сказала она, идя ему навстречу.

– Ты помнишь мисс Лэм, дорогой?

– Здрасьте, мисс Лэм, дорогая.

Джилиан решила выпытать у Ройса, как проводит свое свободное время посол – вне официальных мероприятий вроде открытия новых площадок для крылатых ракет. Конечно, если это ей удастся.

Ей нравилось заигрывать с Ройсом, джентльменом, явно безразличным к женскому полу. Не евнух, не импотент, просто безразличный. В Англии таких полно. Такую мужскую холодность можно было бы назвать английской болезнью. Полное равнодушие к сексу, а может, и легкое отвращение к нему заглушало зов тела в мужчинах вроде Ройса.

А теперь посмотрим на этот экземпляр, подумала она, оглядывая Бада Фулмера с головы до ног. Этот-то не безразличен к женщинам. Ни один из ста его килограммов не противился соблазнам женского пола, столь чудесно олицетворенного его крохотной женой. Джилиан не могла вообразить, как они занимаются любовью: может, Пандора всегда сверху? Непременно поговорю об этом по-сестрински с милой Пандорой.

– Мы решили, что вам будет удобней в этом кресле у камина, – объясняла Джилиан Фулмеру. – Мне сказали, что это ваше любимое кресло?

Его превосходительство пропустил это мимо ушей; значит, решила Джилиан, это придумала маленькая создательница мифов Пандора, чтобы придать шарм своему супругу.

– Впрочем, вы здесь слишком недавно, чтобы полюбить какое-нибудь определенное кресло.

Посол уселся.

– Вы правы, – согласился он.

Есть проблема, подумала Джилиан. Даже две: во-первых, лицо, не выражающее ничего, ровным счетом ничего. Во-вторых, нулевая реакция: ее вопросы отскакивали от него, как резиновый мяч от стены. Он аморфен, совсем аморфен.

– Вам удобно?

Он кивнул, его глаза обвели огромный кабинет с книжными полками от пола до потолка. Хотя был июль, кто-то, постаралась маленькая создательница мифов, зажег несколько поленьев в камине; это едва ли будет хорошо смотреться через объектив. Джилиан села на маленький диван, расположенный удобно для съемки. Закинув ногу на ногу, она поправила юбку и сложила руки на коленях.

– Вот так мы и будем сидеть, – объяснила она. – В такой позе. Как бы долго мы ни снимали, на экране это будет несколько минут, поэтому детали во время съемки не должны меняться, чтобы на пленке не было разнобоя. Если я изменю свою позу и иначе сложу ноги – зашелестит платье, переместится взгляд вашего превосходительства, все это будет безобразно выглядеть в окончательном варианте. Поэтому займите удобное положение и сохраняйте эту позу, ладно?

Он снова кивнул. Отлично, подумала Джилиан, он и говорить будет кивками. Что мне делать с этим зомби?

– Вы просмотрели список вопросов? – спросила она.

Он кивнул в третий раз.

– Может быть, есть еще что-то не включенное в список, о чем вы хотели бы поговорить?

Что-то неуловимое шевельнулось у него в лице. О, так у него все же есть выражение, хоть и в зачаточном виде. Она встала и подошла к режиссеру.

– Гарри, ты можешь дать лицо крупным планом? Так крупно, чтобы срезать все выше бровей и ниже подбородка?

– Так крупно?

– Пожалуйста.

– Как скажешь, дорогуша.

Она снова уселась на место. Казалось, что его превосходительство укачало – вот все, что можно было прочитать на этом плоском куске мяса, считавшимся его лицом.

– Вы хорошо себя чувствуете, ваше превосходительство?

– Где... а Пандора далеко?

– Я здесь, дорогой.

– О'кей. – Он стал еще спокойнее, вперившись взглядом в жену, которая стояла в дверном проеме футах в тридцати от него.

– Миссис Фулмер, – сказала Джилиан, осененная внезапной идеей, – вы же все еще в гриме для интервью?

– Да, а почему вы спрашиваете?

– Пожалуйста, сядьте рядом со мной. Вы будете почти все время за кадром, но, я думаю, так будет лучше для его превосходительства.

– Ну... конечно.

Крошка порхнула к дивану и примостила свою миниатюрную попочку рядом с объемными формами Джилиан. Джилиан глазами попросила оператора включить Пандору в кадр. Он несколько раз молча кивнул.

– Готова, дорогуша? – спросил режиссер.

– Готова.

– Пустить звук.

– Звук пошел.

– Пустить пленку.

– Пленка пошла.

– «Заклание», дубль семнадцатый. – Он показал пальцем на Джилиан.

– Ваше превосходительство, мы беседуем под сенью, если можно так выразиться, вашего американского Дня независимости, Четвертого июля, тогда как многие англичане считают, что теперь наш черед бороться за независимость от Соединенных Штатов. Учитывая споры по поводу американских военно-воздушных и ядерных баз в Великобритании, а также и то, что американский капитал владеет английской промышленностью, а на культурном уровне проявляет стремление подмять под себя наш маленький остров с помощью своих фильмов, телевидения и прочего – что вы чувствуете, находясь в сердце этой конфронтации?

Режиссер отвернулся, чтобы скрыть улыбку.

* * *

Четверг приближался к концу, и Нед Френч изо всех сил пытался оценить положение с подготовкой к Четвертому июля. Он потер глаза, воспаленные от недосыпания, и встал, чтобы взглянуть на Гросвенор-сквер. По всему Мэйферу пустели офисы. Люди спешили кто домой, кто в бар. А здесь, на площади, в удлиняющихся тенях деревьев стоял Амброз Эверетт Бернсайд-третий.

Нед стал его разглядывать. Снова плакат. Глупый старик снова был с теми же картонками.

Лицо Неда расплылось в улыбке. Ну и мужик этот Амброз! Он покажет всему миру. В конце концов старик достоин уважения. Вот он стоит непокоренный. Принимайте меня таким, каков я есть. Он будто хочет сказать: «Правда никогда не бывает красивой». А если формулировать так, как Бернсайд, то выходит, что правду даже нельзя отличить от лжи.

Нед набрал номер Макса Гривса.

– Это Френч. У тебя есть пять минут?

– Привет, Нед, я...

– Во всяком случае, ты собираешься выйти из здания?

– Да.

– Встречаемся в вестибюле. Прямо сейчас. – Нед повесил трубку.

Он увидел Гривса уже у выхода.

– Твоя дама может подождать пять минут, Макс?

– Это муж моей сестры – Джек. Он проездом в Лондоне.

Нед быстро вышел с ним из здания и пошел через лужайку по Гросвенор-сквер.

– Нет, только не это, – застонал Гривс. – Только не Амброз.

– Добрый вечер, мистер Бернсайд, – сказал Нед. – Хочу представить вам мистера Гривса. Я полагал, что на днях мы договаривались о встрече?

Светлые глаза Бернсайда забегали. Он выглядел еще более нервным, чем тогда, когда Нед видел его в последний раз.

– Это ты тот парень, что насчет расчески говорил? – спросил он.

Прокрутив мгновенно вопрос Амброза, Нед отреагировал точно.

– Я – да. А вот вы так и не выполнили своего обещания. Не расчесывались, кажется, несколько недель, да и не брились тоже. Так не должен выглядеть солдат.

Прошло время, пока в голове старика все состыковалось; после этого он ответил неожиданно для Неда.

– Убирайтесь, вы двое. Вы мне только несчастье принесли – из-за вас привод в полицию получил. Мне теперь не разрешено покупать расчески. И в «Бутс» меня больше тоже не пускают.

Сдавшись под этим натиском, Нед отступил и оглядел новый плакат.

– Очень впечатляет, мистер Бернсайд. Мне очень нравится, как у вас теперь написано.

Фэбээровец переводил взгляд с Неда на Бернсайда и обратно, пытаясь хоть что-нибудь понять.

– Не могу поверить тому, что слышу, – наконец сказал он.

– Ничего непонятного. У меня в Висконсине отец такого же возраста, как и мистер Бернсайд. Если бы у мистера Бернсайда и его жены Вики были дети, то, думаю, они были бы моими ровесниками.

– Ну уж нет, спасибо, – проворчал старик.

– У меня самого четверо, – сказал ему Нед. – Четыре девочки.

– Это дело. – Злость исчезла с грязного изможденного лица. – Говорят, что гены отца определяют пол ребенка. Это правда?

– Нед, – взмолился Макс Гривс, – когда я доберусь до Джека, он налижется, а я обещал сестре, что в Лондоне он будет трезв, как стеклышко.

– Это не займет много времени, Макс. Мистер Бернсайд, можно ли сделать так, чтобы вы пришли сюда побеседовать завтра утром в полном порядке? Потому что послезавтра начнется уик-энд, и мы будем очень заняты.

Глаза Бернсайда блеснули.

– А в чем дело?

– В воскресенье – Четвертое июля.

Старик кивнул, согласившись, что это веский повод.

– Если мне удастся перехитрить копов, – сказал он. – А то они не позволяют мне купить расческу, шампунь и побриться. А я же не могу прийти на беседу как бродяга.

Макс грубо захохотал.

– Вы прямо мои мысли читаете.

– Ничего, Макс. Давай договоримся, что я доставлю мистера Бернсайда в твой офис, скажем, к девяти тридцати. Ты знаешь, дед мистера Бернсайда был не только юнионистским генералом, но губернатором и сенатором.

– Не может быть! Я потрясен. Послушай, муж моей сестры, Джек...

– Из великого штата Род-Айленд, – добавил Нед.

– Некоторые считают, что старый Род – мура, потому что размером мал, – сказал Бернсайд, – но масштаб не определяет значения, правда, мистер Гривс?

– Пусть он лучше, – предложил Нед, – задаст этот вопрос Ларри Рэнду.

* * *

Мучения Бада Адольфа Фулмера-третьего продолжались. Хотя для освещения использовались малогабаритные галогеновые лампы, которые излучали мало тепла, на лбу Бада выступили капли пота. Во время перерыва его малышка жена, подпорхнув к нему, нежно вытерла его массивное лицо. Джилиан к этому времени протащила его кровоточащую тушу через дюжину заграждений из колючей проволоки, каковыми были вопросы о ракетных базах, торговле с Россией, американских бомбардировщиках в Англии, политической свободе, равной плате за одинаковую работу, о политическом влиянии организованной преступности и масса других, напоминающих битое стекло, по которому ему пришлось топать босиком.

Пока Пандора приводила в порядок своего «малыша», как тренер боксера перед выходом на ринг, Джилиан переговорила со своим режиссером.

– Как он смотрится, Гарри? Выражение на лице есть?

– Одна непереносимая боль.

– Запечатлел реакцию крошки?

– Отлично! У нее все на лице написано.

– Тогда по местам, солдаты. – Она повернулась к Фулмеру. – Мы готовы продолжить, ваше превосходительство. Теперь мы покончим с политикой и перейдем к личным вопросам.

– Мне придется отвечать на те, что были в переданном вами списке?

Джилиан поискала на его лице следы сарказма – ведь она до сих пор не задала ни одного вопроса из тех, что были ему переданы.

– Извините, сэр. Мы разве собирались ограничиться только теми вопросами, что в списке?

Бад Фулмер, ничего не ответив, пожал плечами. Сейчас Пандора могла бы выразить неудовольствие. Но она сидела молча, словно притворяясь, что ничего не слышала. Джилиан поняла, что Пандора, которая всю жизнь была посредственностью, хотя и богатой, не собиралась упустить свой шанс в грязной политической игре.

– «Заклание», дубль двадцать шесть.

– Ваше превосходительство, личная жизнь крупных политических деятелей очень интересует всех. Могли бы вы сказать, кто оказал на вас самое большое влияние?

Бад приготовился отвечать на этот вопрос так же, как и на предыдущие, – правда, потом это можно вырезать с пленки, – дважды кивнув, выпятив подбородок и взглянув на Пандору в поисках поддержки.

– Главным образом мой отец, – сказал он.

Шестое чувство подсказало Джилиан, что эти слова отличались от стереотипной телевизионной реакции, сформированной большими дозами разных программ и старых фильмов.

– Ваш отец? Но это естественно, для каждого мальчика влияние отца огромно, не так ли?

Едва уловимое смущение появилось на плоском лице Фулмера, словно сказанное вынуждало его продолжать в том же духе.

– Он... – Бад остановился и облизал губы. – Вообще говоря, он был гигант.

– Вы свои габариты унаследовали от него?

– Я имел в виду его мозг, его положение в промышленности... – Мысли посла скользнули на боковую дорогу. – Свой рост я унаследовал от матери. Вся ее семья была выше шести футов, даже ее сестры, мои тетушки, которые... – Боковая дорога уперлась в кусты. – Но мой отец тоже гигант, только по-своему. Он – лидер. Пионер в создании сети магазинов. Вообще говоря, он никогда не оглядывался назад. Он пер вперед.

– А если бы вам пришлось кратко изложить его философию бизнеса, как бы вы это сделали?

– Покупай много, а продавай дорого.

– Извините, не совсем понятно.

– Вы покупаете, скажем, тысячу штук какого-то товара по низкой оптовой цене. Но у вас пятьсот магазинов для реализации. В каждом городе, вообще говоря, этот товар в единственном экземпляре, поэтому вы можете установить большую цену. Вы знаете... – Он, видимо, перехватил какой-то незамеченный остальными сигнал от Пандоры, потому что остановился. – Мой отец, – снова начал он медленно, – был гигантом интеллекта и энергии. Это часто можно встретить у невысоких людей.

Воцарилась болезненная тишина. Джилиан уже была готова объявить перерыв, когда посол снова ожил, как всегда, медленно выпятил подбородок и дважды кивнул.

– Мы с ним никогда не ладили.

– Дорогой!?

– Вообще говоря, он не доверял мне даже самых пустяковых дел.

– Дорогой!?

– Вообще говоря, погубил мою жизнь.

– Мисс Лэм, можно устроить перерыв?

– И деньги, конечно. Тонны денег. Ну что, в сущности, такое, эти деньги? Если у вас достаточно средств к существованию, вы хотите сделать что-нибудь полезное, что-нибудь...

Пандора вскочила на ноги и потянулась к нему, делая вид, что снова вытирает ему лоб.

– Мисс Лэм, я так понимаю, что посольство имеет право просмотреть запись перед тем, как ее покажут по телевидению?

– Мистер Коннел настаивал на этом.

– Тогда все в порядке.

– О-о. – Джилиан подняла и понизила тон, что характерно для англичан, когда они хотят показать недоверие. – Правда?

* * *

Махмет Хаккад провел очень напряженный день. Его шофер несколько раз покрутился по городу, как пчела над поляной. И результаты, предчувствовал Хаккад, будут столь же «медоносными». Теперь он не спеша направлялся к Белгравии, потому что час пик заставляет двигаться неторопливо даже «роллсы». Не будь он правоверным мусульманином, он сейчас открыл бы холодильник, установленный в машине, и налил бы себе спиртного.

Его последний визит был самым важным за день, хотя, возможно, он и не принесет дохода. Он встретился с человеком, знакомым Альдо Сгрои, таинственного кинопродюсера. О своем открытии, связанном с ним, Лейла к этому времени уже сообщила. Примерно то же сказал ему, хотя и не прямо, человек, с которым он только что встретился, – Мустафа, занимавшийся темными делишками в области международных финансов.

– Альдо Сгрои, – объяснил он, – просто личина; он воспользовался ею, чтобы осуществить свои планы в этом месяце. Понятия не имею, каково его настоящее имя и даже итальянец ли он.

– Мне кажется, он сицилиец, – ответил Хаккад, тронув ногтем большого пальца шрам на лице: это был намек на связь с мафией.

– Честно говорю, что не знаю, глубокоуважаемый друг, – признался Мустафа. – Существует реальный Сгрои, возможно, должник этого парня, что и позволяет мистеру Иксу использовать его имя. Но лет десять назад, когда я встретился с этим человеком на Мальте, его звали Юсуф Драго и он владел всеми публичными домами на Стрейт-стрит.

Хаккад глубокомысленно кивнул.

– Принцип тот же: связь финансовых услуг с незаконным источником наличных. Но он проделал длинный путь с тех пор, как был суперсводником.

– Именно к нему обращалась любая мадам, намереваясь открыть новое заведение. Он обеспечивал финансирование. – Мустафа подался вперед и повысил голос. – Последний раз, когда я видел мистера Икса, у него было французское имя, а жил он в Женеве, работая с правительствами маленьких государств, которым нужны были деньги.

– Так его считают серьезным человеком?

– Его уважают, мой друг. Его информация всегда точна. Здесь, в Лондоне, он возглавляет собственную разведывательную сеть и вербует людей повсюду. Они не нашей веры, поэтому им проще работать на Западе. Их железная дисциплина напоминает мне дивизию «Ваффен СС» – «Мертвая голова». Это очень привлекательная комбинация для тех, кому нужны деньги.

* * *

У дома номер 12 «роллс» остановился. Швейцар приветствовал доктора Хаккада гостеприимным жестом и провел его к лифтеру. На верхнем этаже доктор Хаккад достал ключи и отпер дверь квартиры. Лифтер, улыбаясь, закрыл двери лифта и спустился вниз. Хаккад вошел в квартиру.

Сделав несколько шагов, он замер и похолодел. Пухлый невысокий человек, называвший себя Сгрои, наставил на него автоматическую «беретту» небольшого калибра. Ее крохотное черное дуло угрожающе смотрело на доктора, но тот не мог оторвать взгляда от своей нагой сестры.

Светлая кожа Лейлы была стянута медной проволокой, как у птицы, которую собираются жарить на вертеле. Влажная плоть вздымалась. В горле у Хаккада застрял стон.

– Спокойно, понял? – сказал Сгрои. – Двигайся тихо, ясно?

Хаккад вытер струившиеся из глаз слезы и громко высморкался. Ужас на его лице сменился хорошо разыгранной яростью.

– Я обязан за...

– Ты веришь в это? – спросил Сгрои. – Ты думаешь, в таком возрасте она все еще девственница?

Наконец Хаккад смог осмотреть всю комнату. Его сестра, нагая и корчащаяся от боли, причиняемой проволокой, находилась посередине. Ее рот был заткнут нейлоновым чулком. Около окон видны были силуэты двух парней с автоматами большого калибра с глушителями. На обитом тканью стуле сидел Хефте и курил сигарету. Его американская подружка сидела с обеспокоенным видом рядом.

– Садись рядом с Хефте, только тихо.

Когда Хаккад оправился от шока, его голова заработала. Каким образом столько людей проскользнуло мимо швейцара и лифтера? Неужели его служащих так легко купить? Быстро же они его предали.

– Что вы хотите? – спросил он человека с «береттой».

– Наличные завтра утром, в девять тридцать, когда откроются банки.

– О! Давайте сейчас.

Мужчина, назвавшийся Сгрои, удивленно взглянул на него.

– Завтра утром, в девять тридцать, наличные. Понял? Иначе имей в виду, что у меня здесь дюжина мужиков... а твоя сестрица – девственница.

Хаккад содрогнулся, представив эту картину. Он снова начал судорожно размышлять и тотчас вспомнил о своем соседе по дивану.

– Хефте, – сказал доктор, – ястреб мой, ты что так тихо сидишь?

– Мне очень грустно, доктор. Мой товарищ Берт... – Аккуратно загасив сигарету, он приложил руку к сердцу. – То же случится со всеми нами, доктор, если мы не будем сотрудничать с этим джентльменом.

– Я что-то не вижу, чтобы проволока впивалась в твое нагое тело! – закричал Хаккад. – Или в тело твоей американской шлюхи.

– Слышите? – спросил Хефте у человека, назвавшегося Сгрои. – Эмоциональный срыв! В этом, как вы говорите, разница между любителем и профессионалом.

* * *

Обед в голландском посольстве всегда начинался с выставки разных сортов джина, правда, Бад Фулмер никоим образом не мог знать, что это не было устроено как особое искушение специально для него. Пандора погрузилась в беседу с хозяйкой, предоставив его превосходительству сначала бегло взглянуть, а потом обстоятельно осмотреть батарею бутылок. Все они были почти одинаковой формы: высокие, граненые, суживающиеся у горлышка, как химическая посуда.

Одни были из темно-зеленого стекла, другие – из соломенно-желтого, пропускающего свет, а некоторые были словно запечатаны в коричневой глазурованной керамике.

– А, ваше превосходительство, – сказал мужчина с интонацией человека из высшего английского общества, – для такого изобилия джинов нужен квалифицированный гид.

– Точно, – заметил Фулмер. – Между прочим, я не пью.

Мужчина был ему как будто знаком – то ли по одному из дипломатических приемов, то ли в связи с чем-то еще – посол не помнил.

– Вот эта бутылка, – продолжал мужчина, поглаживая широкие густые усы, – которая выглядит так, будто ее достали из погреба, называется «Коренвин» и должна иметь возраст не менее двадцати пяти лет. Или, как говорят – выдержку.

– Вы голландец? – спросил Бад. – Ваше лицо... кажется мне знакомым.

Когда мужчина улыбнулся, на его щеках образовались ямочки рядом со скобками морщин по обеим сторонам рта. – Позвольте представиться, ваше превосходительство. Глеб Пономаренко, ТАСС.

Он протянул руку, и Фулмер пожал ее раньше, чем до него дошел смысл сказанного.

– Вы русский? – поинтересовался Бад.

– Да. А теперь посмотрите на керамическую бутылку с буквами «O.G.», ей тоже много лет. Никогда бы не подумал, но вкус таких искусственных спиртов, как джин, с возрастом становится мягче.

Хотя его превосходительство и не пил, эта тема не была для него вполне незнакомой.

– Но вы же не выдерживаете свою водку, – заметил Бад.

– Увы! Мы пьем так быстро, что выдерживать уже нечего.

– Ха-ха-ха! А я завязал, – сказал ему мрачно Фулмер. – Дни, когда я выпивал, прошли. Мой отец был бы теперь счастлив.

– Он, э... больше не с вами?

– Умер несколько лет назад.

– Он был невысок, – отметил Глеб таинственно.

– В нем не было и пяти футов трех дюймов. Настоящий сморчок.

– Мой отец тоже был низкого роста, – сообщил русский.

– Вы знаете, это самое паршивое. Такие люди – настоящие тираны.

Глеб вздохнул.

– Увы, он умер еще до того, как я успел родиться.

Бад Фулмер взглянул на него с неподдельным интересом.

– Вы счастливчик, – проворчал он.

И только позже, возвращаясь после обеда в Уинфилд-Хауз, посол вдруг спросил себя, откуда русский мог знать, что его отец был коротышкой. Но в этот момент было слишком поздно задавать вопросы.

* * *

Это время года и все остальное лето ночное небо над Лондоном было допоздна светлым. Лу Энн, старшая дочь Неда и Лаверн, после их приезда в Англию часто спрашивала, почему это происходит. Нед показывал ей карту мира, объясняя, что Лондон находится на одной широте с Ньюфаундлендом.

– Разве это понятно? – спросила Лаверн и потребовала, чтобы Нед нашел глобус и с помощью настольной лампы, заменяющей солнце, рассказал, как светило меняет положение зимой и летом.

Сегодня даже в девять часов вечера небо все еще светилось, рассеивая ночную тьму, но не позволяя ничего разглядеть как следует. Лаверн стояла у окна гостиной и смотрела на двух птиц на лужайке перед домом.

– Давно пора спать, птички, – сказала она бодро.

– Что?

Нед смотрел в кабинете девятичасовую программу новостей Би-би-си.

– Что ты сказала, Лаверн?

– Ничего.

Ну и смешные же эти птицы. Черные, с оранжевыми клювами, они имели явные музыкальные способности. Лаверн знала, что это была какая-то разновидность черного дрозда – ее соседка-бельгийка из соседнего дома так их и называла. Близкий Риджент-парк был наполнен их пением в это время года. Казалось, они могли имитировать все, что угодно, – трубы, паровые свистки, скрипки, тамбурины. Их ловкость напомнила Лаверн одного из джазовых виртуозов, которых любил слушать Нед, – быстрые перепады звука, длинные стремительные петли мелодии. И все эти звуки издает обычная крошечная птица.

– Все, птички, больше червячков нет, – сказала она, обращаясь к тем двум, что сидели на лужайке. – Домой, пора спать. Пока, дроздики.

Она заметила, что разговаривает с птицами так же, как говорила со своими девочками, когда они были маленькими. Чудесно было поговорить с ними по телефону сегодня утром! Это скрасило долгое отсутствие Неда. Она не вполне представляла себе, чем он занимается, только заметила, что в последние дни его работа имела отношение к воскресному приему – одному из тех служебных дел, которые позволяли Неду исключить ее из своей жизни.

– Нед?

– Иди сюда.

Она еще немного постояла у окна.

– Летите домой, дроздики. Пока. – Потом повернулась и вошла в кабинет. На телеэкране член администрации США говорил на пресс-конференции о том, что Америка никогда не пойдет на переговоры с террористами – «будь то так называемые святые люди или обычные уголовники».

– Ох, ну и чушь, – саркастически воскликнул Нед.

– ...интересах самообороны, – продолжал министр, обращаясь к журналистам, – мы поддерживаем в боевом состоянии наши силы в восточном Средиземноморье и в верхней части Индийского океана. Это соответствует...

– Нашему широкоизвестному стремлению к миру! – добавил Нед.

– ...готовы преподать еще один незабываемый урок, выдержанный именно в этом духе, чтобы его поняли террористы, которые...

– Ракеты! – предложил Нед. – Единственный хороший удар – это ядерный удар.

– Нед, замолчишь ты наконец?

Он повернулся к ней.

– Не беспокойся, Берн, он меня все равно не слышит.

– Но соседи могут услышать. А я хочу послушать.

Он сложил руки на груди и сидел, безмолвно уставившись в телевизор, пока министра не сменило изображение огромного слона, который неподвижно лежал на боку, тогда как трое ветеринаров-дантистов пытались запломбировать его бивень.

– Укуси их, Джамбо![62]62
  Джамбо – слон, герой диснеевского мультфильма.


[Закрыть]

– Нед!

– И почему у нас нет такого компьютерного устройства, которое позволяло бы менять то, что происходит на телеэкране? – вопрошал Нед. – Вот эта идея! Слон откусывает им руки и удаляется, задумчиво их пережевывая. Или министр по ядерным ракетам нажимает кнопку, и мы взлетаем на воздух.

Лаверн долго смотрела на него.

– Слоны, – сказала она наконец, – вегетарианцы.

– Смейся, сколько влезет, но мне пришла в голову одна мысль. Каждые несколько лет новое поколение историков заново переписывает историю, переиначивая все. Почему это никогда не соответствует истине? Какая-то компьютерная игра получается.

– Первое, что стоит сделать, – это послать тебя на медкомиссию.

– Нет, нет и нет. Это нельзя использовать как орудие личной мести. А кроме того, я не сделал ничего, чтобы заслужить такую участь.

Она села рядом с ним на маленький диван. Они смотрели на экран пустыми глазами. Какие-то пикеты маршировали то ли перед магазином, то ли перед офисом с какими-то плакатами в руках. Полиция в английских шлемах начала разгонять их дубинками. Трое бобби, опрокинув на землю невысокого мужчину, принялись избивать его ногами. Кто-то сзади бросил кирпич в полицейского, на лице его выступила кровь. Потом начались гонки. Машины неслись по длинной кольцевой трассе. Лаверн совсем перестала смотреть на экран.

– Нед, – начала она, – сколько еще мы пробудем в Лондоне? Год?

– М-м?

– Я спрашиваю сколько?

– Еще два года. Тебе уже здесь наскучило?

В руке у Неда был пульт дистанционного управления. Он нажал на кнопку, и экран погас. Потом положил пульт на диван и молча поглядел на нее.

– Это очень престижное назначение, ты ведь знаешь?

– Лучше, чем в Штаты? – спросила она.

– А? – Нед сделал мину, означавшую: «Я так и знал». – Ты снова завела свою песню. Нет на свете места, где так же хорошо, как в добрых старых Штатах Америки. И это несмотря на то, что ты не жила в Штатах – сколько? – лет двенадцать? Может, я информирован не лучше, чем ты, но знаю, что дома произошли большие перемены, Лаверн. Твое семейство уверяет, что все прекрасно, но они говорят о контролируемой среде, причем контролируют ее они сами.

– Не начинай, не надо. – Она встала с дивана. – Моя семья не имеет к этому отношения.

Она помнила голос своей матери, спокойный и любящий, который она услышала утром. И радостный вопль своих девочек. И что все они просили ее поскорей приехать к ним. Может, поэтому она до сих пор и не рассказала Неду о своем телефонном разговоре. Ну что же, долг платежом красен. Он тоже ни о чем не рассказывает ей.

– Эй, – сказала она, – мы пропустим «Тречери».

Он взглянул на часы и снова включил телевизор. «Тречери» – одна из популярных вечерних «мыльных опер»[63]63
  «Мыльные оперы» – как правило, мелодраматические телесериалы, которые первоначально финансировались компаниями по производству мыла, поэтому и получили такое название.


[Закрыть], была ввезена из Штатов. Здесь она пользовалась таким же успехом, как дома. Переплетение предательств, лжи, греха, гнусных поступков и еще более мерзких персонажей заставляло воспринимать сериал как характерную картину жизни США, во всяком случае, высших слоев общества.

– Смотри, – сказал Нед.

– Я думала, что тебе тоже нравится.

– Берн, я привез домой все полученные сегодня бумаги. Я не успел даже расписать их по сотрудникам.

Она кивнула. На экране одна из героинь «Тречери», одетая в блестящую золотую разлетайку, которая начиналась у нее над сосками, а оканчивалась у копчика, дала пощечину другой, пытавшейся вцепиться ей в глаза.

– Так, и что теперь? – спросила Лаверн, усиливая звук.

– ...маленькая ведьма! Я тебя проучу!

– Берн!

– ...думаешь, я не знаю, что ты вытворяешь у меня за спиной?

– Берн!

Героини катались по полу, выдирая друг у друга волосы и пиная ногами одна другую.

Нед встал, взял с письменного стола свой кейс и тихо вышел на кухню.

– ...вытрясу из тебя твою паршивую душу, ты, тухлая... Он закрыл дверь и уселся за кухонным столом.