Текст книги "Посольство"

Автор книги: Лесли Уоллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 30 страниц)

Глава 20

– О'кей. Никаких встреч на время ленча не назначал? Хорошо. Запри дверь на замок. Расстели карты и схемы. Ослабь галстук, Мо. Мы сейчас займемся серьезным делом. Это наш последний шанс вспомнить о том, что упустили, исправить то, чем пренебрегли, предложить сенсационные идеи и прочую чепуху. Команда готова?

Шамун вздохнул.

– И что только с тобой сегодня утром приключилось?

Нед откинулся в кресле и бросил проницательный взгляд на своего помощника, который сидел по другую сторону стола, заваленного черновиками, отчетами, фотографиями, схемами электропроводки и планами местности.

– Только то, что от пятницы до воскресенья лишь один день. Необязательно быть параноиком, чтобы иметь дурные предчувствия.

Шамун, ухмыляясь как клоун, тасовал пачку карточек для заметок.

– У меня здесь самая обычная колода, – начал он, – такую можно купить в любой аптеке.

Нед взял карточки у него из рук и положил их, как колоду карт, лицом вниз.

– Всю неделю, – сказал он, – мы носились с разными идеями – хорошими и плохими, старыми и новыми, умными и глупыми. Думаю, все это ты и записал на этих карточках?

– Очень хорошо, что спросил, – ответил Шамун. Он разложил карточки веером и продолжил тоном крупье. – Возьмите карту, любую карту.

– Мо, как только закончим с карточками, запиши все наши идеи во временной последовательности. Шаг за шагом. Это будет вроде инструкции по работе со сложным оборудованием, которое ты собираешься включить. Понял? А после этого надо пройтись по списку и убедиться, что ничего не упущено и все именно там, где должно быть. К полудню я хотел бы замкнуть цепочку, Мо. В прямом и переносном смысле: то есть запереть одну копию списка в моем сейфе, а другую – в твоем.

Он взял стопку карточек, разложил их на две части, соединил вместе, чтобы перемешать, как это делается в казино. Потом подвинул их назад к Шамуну. Их глаза встретились. Неду хотелось сказать еще раз о мерах предосторожности, повторить предыдущие советы, напомнить о том, как важна в этом деле последовательность. Но он подумал: какого черта, ведь Мо знает все это и без меня. Ведь он – мое второе "я", так что и объяснять ему ничего не нужно.

Все слова, которые вертелись на языке, вдруг исчезли. Утренняя стычка с Лаверн глубоко потрясла его, как и стихийная сила прозрения, таящаяся в темных недрах ее американской души. Он вдруг заметил, что на него смотрят глаза – черные, как маслины: взгляд был открытым, но непроницаемым.

– Мо, – спросил он, – а когда ты был дома в последний раз?

– На Рождество.

– Сэндаски, конечно, устроил большой парад в честь своего возвращающегося героя?

– Естественно. Они вывесили разноцветные гирлянды на всех главных улицах. В витринах разложили искусственный снег. В домах поставили елки. Ты разве об этом не знал?

– Елки в твою честь?

– И еще кедры. Ты слышал о ливанских кедрах?

– Ну и как там дома? Я имею в виду.... Ты же за границей уже четыре года, да? Как жизнь там, отличается от здешней?

Шамун пожал плечами. Его лицо, обычно непроницаемое, приняло болезненный вид.

– Как всегда во время отпуска. Папа хочет, чтобы я ушел в отставку и вернулся в дело. Раньше он даже просил, чтобы я не появлялся на людях в форме, так ему было стыдно. Но теперь нравы в Сэндаски изменились. Так что ему даже нравится показывать меня во всем параде.

– Я знаю. – Он оттолкнул бумаги и поднялся из-за стола. – Они нас то ненавидят, то любят. Это как маятник. – Он уставился на начищенные мыски своих туфель. – Вся страна раскачивается. Можно почувствовать перемену отношения. Они снова начинают воздвигать барьеры.

– У нас всегда есть барьеры. Например, два океана? Мы всегда будем изолированы.

– Да, да, именно это. Изоляционизм. Это старое американское кредо. Пусть Европа варится в собственном соку. Пусть третий мир гниет. У нас будет зерно, сталь, мясо, горючее, если мы будем действовать осторожно. Кому нужен этот мир?

– Так думают в Сэндаски, – согласился Шамун. – А в Фон-дю-Лак то же самое?

– И в Чикаго, и в Новом Орлеане, и в Денвере, и...

Нед тихо застонал.

– Это приближает нас к окончанию работы? Я имею в виду защиту Уинфилда?

– Позволь мне начать с того, о чем я не рассказал на вчерашнем совещании. – Он перебрал свои карточки. – Во-первых, парни из контрольной службы разрешили мне установить возле двух ворот их телевизионные системы скрытого наблюдения. С дистанционного управления сигнал поступает в фургон с компьютерными терминалами, позволяющими обратиться к любым файлам фотографий в мире – нашим, Спецотдела, Интерпола, только скажи, к каким. За несколько секунд мы можем идентифицировать сомнительного визитера. – Он положил карточку назад и взял другую.

– Впечатляет. Продолжай.

– Снайперы на крыше Уинфилд-Хауза.

– Ну, это мы проговаривали. Что еще?

– У меня есть дюжина наших военнослужащих, которые будут каждые пятнадцать минут осматривать территорию вокруг Уинфилда. Они разделены на группы. В любой момент – днем ли, ночью ли – одна из групп будет на патрулировании. У них есть приборы ночного видения, датчики для выявления посторонних, параболические микрофоны и так далее. Ну и, конечно, миноискатели.

– Собаки?

– Нет, собак нет. Группы начнут проверку на закате в субботу и закончат в воскресенье, когда уедет последний гость.

– А почему собак не будет?

– Нед, а зачем нам собаки? Мы можем что-нибудь сунуть им в нос? Нет, собаки бесполезны. – Он взял другую карточку.

– Согласен. Продолжай.

– Снаружи ограды по периметру будут бобби, которых для нас выхлопотал ты. Есть добровольцы из пехотинцев; они будут в штатском и смешаются в воскресенье с гуляющей вокруг Уинфилда публикой.

– Они вооружены?

– Не удалось получить разрешение. У них будет все, что удастся достать, – обрезки труб, кастеты. Они вызвались участвовать, потому что имеют соответствующую подготовку. Карате.

– Так, дальше.

– Это почти все. Завтра к концу дня армейская типография отпечатает специальные пропуска. Доставим их гостям утром в воскресенье. – Он сгреб карточки и отложил их в сторону.

– Что еще?

Нед опустил ноги со стола и поднялся.

– Мы не все предусмотрели, Мо. Мне не нравится, что между нами и потенциальной опасностью такое большое расстояние. Проблема еще в том, что мы не должны бросаться в глаза, иначе испортим прием.

– Тебе не понравились мои пехотинцы?

Нед рассмеялся.

– Да нет. Просто им лучше быть на территории, а не за оградой. Но тут уж ничего не попишешь. Нет... – Он задумался. – У тебя есть фургон для телесистемы, контролирующей въездные ворота? А у Лэм? У нее будут фургоны?

– Всего два. Они используют мини-камеры, с каждой из которых работает оператор и звукооператор.

– Но когда ты идешь и видишь на улице надпись «Би-би-си» или название какой-нибудь независимой компании, ведущих репортаж из какого-то здания, рядом всегда огромные фургоны. Никто не жалуется на эти фургоны, потому что на них замечательные буквы – TV.

– Ты хочешь большой телефургон?

– Я хочу два фургона. Вытряхни из них все, оставив место для двадцати солдат с автоматами. Это такой же старый трюк, как троянский конь.

– Боже, Нед, сорок солдат будут исходить потом? Да они взбунтуются.

– Поставь кондиционеры.

– Ты что, серьезно?

– Абсолютно серьезно. Поставь фургоны вот здесь, – он ткнул в карту, – или здесь. Тогда дом будет окружен, но на расстоянии не в полмили, а в пятьдесят футов. Если кто-нибудь что-нибудь затеет, все будет наводнено солдатами. – Он увидел, как Шамун сделал пометку на новой карточке.

Шамун радостно потер руки.

– Теперь, я думаю, все предусмотрено.

Нед молча кивнул. Он увидел полуобнаженную Лаверн на ступеньках их дома. Он зажмурился. Что происходит с ними? И между ними? Почему все обрушивается сразу, а не постепенно? Почему все так беспечно-равнодушно и жестоко?

– Лаверн.

Шамун поглядел на него снизу вверх, но, так как он больше ничего не сказал, молча опустил взгляд на карточки.

– Для нее все это не существует, – вырвалось у Неда. Он не выносил тех, кто взваливает на других свои личные проблемы – дешевый способ завоевать расположение, угодливая, фальшивая благодарность за любой дурацкий совет.

– Европа для нее не существует. Это всего лишь скопление банановых республик, где все люди продажны, живут на подачки и не умеют отличать хорошее от дурного, Америку от России: к тому же и говорят смешно.

Шамун снова поднял глаза.

– А мы в них не нуждаемся. Мы громада, а они – карлики.

Нед улыбнулся, с облегчением заметив, что Шамун воспринял этот разговор как политический, а не личный.

– Ты с ней говорил?

– Нет, так говорит муж моей сестры в Сэндаски.

– Неужели все американцы так думают?

– Ты меня удивляешь, Нед. Узнав, что я работаю в посольстве США, они спрашивают: «А на кой черт нам посольства?» Для них это бездарный способ тратить деньги налогоплательщиков. Они хотят знать, почему мы должны иметь представительства в нищих странах третьего мира. Центр мироздания здесь, в Сэндаски. Или, скажем, в Фон-дю-Лак.

– Правильно. Но разве наши предки – не выходцы из Европы? И разве мы не должны быть им благодарны?

Мужчины помолчали. Потом одновременно повернулись к окну и увидели на площади то же, что и всегда, во время перерыва на ленч: люди ели сандвичи, сидя на скамейках или прохаживаясь по двое.

– Это не?..

– Да, – ответил Нед, – это Амброз Эверетт Бернсайд-третий. У него даже походка стала бодрей.

– Что с ним случилось?

– После воскресенья я посвящу тебя во все детали. А сейчас я волнуюсь. Мое обычное предчувствие, как у девушки, когда у нее... Ты уж меня прости.

– Два троянских коня в резерве. Перестань беспокоиться.

– Этого недостаточно. Мы что-то упустили.

Снова установилась тишина. Их взгляды медленно обратились к груде бумаг на столе. Нед выудил несколько скрепленных вместе листков.

– Вот список тех, кто будет работать на приеме, – сказал он. – Не считая обычной прислуги, у нас будет двенадцать музыкантов, двадцать официантов, десять поваров, десять мойщиков посуды, шесть барменов... – Он остановился. – А кто их нанял? Кто их проверил?

– Фирма, занимающаяся обслуживанием приемов: посольство работает с ней много лет. «Ходгкинс и дочь».

– А кто проверил их всех? Смотри, у нас будет почти шестьдесят человек, в основном мужчины.

Шамун набрал номер телефона.

– Пусть Гарри Ортега нам все объяснит, – шепнул он. – Гарри? Шамун из канцелярии. «Ходгкинс и дочь» список своего персонала передает для проверки?

Нед снял трубку другого аппарата как раз в тот момент, когда Ортега сказал:

– Они все обычно работают с нами, Мо. Знакомые лица. Мы видим их десять или двадцать раз в году.

– Все шестьдесят?

– Время от времени, пожалуй.

– Это и есть процедура проверки?

– Более или менее.

Шамун повесил трубку, когда Ортега говорил: «Если у тебя есть возражения, ты, пожалуйста, не...»

Офицеры уставились друг на друга.

– Ну, не соскучишься, работая на дядю Сэма, – пошутил Нед. – А ведь это чуть не проскочило мимо нас.

– Проверь их, когда появятся. Кстати, это будет хороший экзамен для телевизионной системы наблюдения, соединенной с компьютерными файлами.

– Мо, послушай. Дай мне прокрутить сценарий.

– Свет. Камера.

– Как обычно выглядит приглашенный официант, повар и так далее? Кто он: филиппинец, турок, киприот, или... ты улавливаешь?

– Как и я.

– А араб-террорист?

– Как я, но не такой симпатичный.

– Понимаешь, о чем я толкую?

– Скажи, Нед, а как выглядит добродушный террорист из ИРА, милый дотошный убийца из «Красных бригад» или малец-сосед из «Роте Армес Факцьон»?

Оба умолкли. Нед молча повернулся в кресле. Шамун принялся перекладывать бумаги, наводя на столе порядок; он тоже молчал.

– О'кей, – заявил наконец Нед. – Больше никаких предчувствий. Я на этом просто зациклился.

– Прими пару таблеток аспирина и скажи мне, если появятся проблемы.

– «Ходгкинс и дочь» озвереют, но мы располагаем самым большим агентством по найму, где есть и музыканты, и повара, и бармены, и нейрохирурги, и... кого только нет. И называется оно, солдатик, «армия США».

– И?

– Вот кто предоставит шестьдесят человек для воскресного приема.

* * *

Шотландец, с которым часто разговаривал Паркинс по закрытому телефону, оказался таким же крупным, как и он сам.

Оба давно были на службе у ее величества. Один – в МИ-5, секретной службе, шпионившей на внутреннем фронте, хотя ее существование отрицалось, другой – в Спецотделе – подразделении полиции, действовавшем открыто. Эти службы так интенсивно обменивались информацией, так много сотрудников переходило из одной в другую, что даже средний англичанин, знающий о них, затруднился бы разделить сферы их деятельности.

Что касается взгляда изнутри, то есть с позиций Паркинса и того, кого он называл Джоком, разница между службами была совершенно очевидна и состояла главным образом в том, что Спецотделу приходилось отчитываться в расходовании части своих средств, тогда как МИ-5 была неподотчетна, поскольку вроде бы и не существовала.

Это относилось и к МИ-6, точно так же «несуществующей» и занимавшейся теми же проблемами, но за пределами Великобритании. С МИ-5 ее связывали отношения, подобные тем, что были между американскими ЦРУ и ФБР, с тем же отсутствием взаимной любви, обусловленным финансированием. Налогоплательщики выделяли на тайные операции определенную сумму долларов или фунтов, из-за которых и шла борьба.

В маленьком, отделанном деревянными панелями кабинете Джока окно имело форму арки и выходило на крохотный старый двор в Мэйфере. Сейчас здесь сидели два англичанина, похожие не на соперников, но на вполне дружелюбных коллег. Паркинс был офицером армии в центре подготовки в Каире во время суэцких событий в 1956 году, а Джок работал там же в посольстве. Впервые они встретились в Тегеране, когда западные страны по требованию нефтяных компаний пытались свергнуть режим Мосаддыка и посадить на «Павлиний трон» шаха. Оба тайно контролировали бюрократические структуры ЕЭС в Брюсселе и Страсбурге, оба руководили тайными операциями на Кипре, а чуть раньше – в Греции.

Они не питали друг к другу теплых чувств, подобных дружбе, и не поверяли один другому личных дел, не скрывая лишь того, что Паркинс холост, а у Джока несколько внуков. Но, долго общаясь, они, что называется, притерлись, за их плечами стоял общий опыт, подчас довольно суровый, но главное – они спокойно относились к возникающим то и дело проблемам, и это отличало их от более молодых, напичканных политикой коллег.

– ...какой-то смысл втянуть его в эту историю, – говорил Джок. – В конце концов запись телефонных разговоров Риордана показывает, что он четыре раза звонил Вимсу.

Паркинс что-то нацарапал в маленькой записной книжке.

– Мы этим займемся, Джок, не беспокойтесь. Меня тревожит то, что мы до конца не поняли, как во всем этом участвовал янки и каким образом это связано с посольством. Я думаю, что Френч по-прежнему темнит, но я уж постараюсь, чтоб он пожалел об этом, пусть только завершатся его воскресные проблемы.

– С янки всегда проблема, – ответил Джок задумчиво. Почти всегда у него были румяные щеки; сейчас веснушки, осыпавшие лицо, словно побледнели – настолько сильно он покраснел.

– В их колодах всегда по пятьдесят три карты. Разве мы не фиксируем, когда они появляются в английских компаниях, выискивая социалистов?

– Да ладно. – Паркинс сделал мягкий жест рукой. – Мы к этому сами часто прибегаем, Джок. Особенно тогда, когда при утверждении бюджета надо объяснить толпе парламентариев, на что мы расходуем деньги. То же и у янки. Если бы они регулярно не выковыривали красных из-под своих кроватей, только Бог знает, сколько народу им разрешили бы оставить.

Офицеры помолчали. Маленький офис шотландца, казалось, был переделан из прихожей чьей-то квартиры, но вид из окна на улицу был приятным и располагал к размышлениям.

– Все это проявится, – сказал Джок почти самодовольно. – Не волнуйтесь, мы научимся той игре, которую ведут янки. – Он зевнул, взглянув на улицу.

Мимо окна быстро прошли две хорошенькие женщины; они спешили через булыжный двор к шикарному ресторанчику, расположенному дальше, за офисом МИ-5.

– Вы только посмотрите, – сказал Джок. – Из-за булыжников, что ли, они так раскачивают бедрами?

– Это из-за высоких каблуков, Джок.

– Да, только холостяк в этом разбирается.

Они молча посмотрели вслед женщинам. Потом Паркинс спросил:

– Вам не кажется, что чем старше мы становимся, тем больше привлекают нас женщины этого возраста? Ведь им обеим за сорок, Джок, но будь я проклят, если отказал бы какой-нибудь из них.

Шотландец критически взглянул на Паркинса, словно оценивая его возможности при встрече с дамой средних лет. Взгляд был прямой, немигающий и не выдавал мыслей Джока о пятидесятилетнем холостяке, живущем с матерью. Он важно кивнул.

– Мы здесь закончили, Питер, – сказал он. – Идите, попытайте счастья с ними.

Паркинс смущенно засмеялся.

– Я должен вернуться в посольство и попытаться кое-что выкачать. Там что-то прячут, но я до этого скоро доберусь.

– Доберитесь также и до Вимса, приятель.

* * *

Нэнси Ли Миллер подошла к двери спальни и обратилась к доктору Хаккаду.

– Она как будто отдыхает сейчас. Мне кажется, с ней все будет о'кей. Она хочет с вами поговорить.

Хаккад вскочил, но тут же повернулся к пухлому мужчине.

– Мистер Фаунс, – начал он, произнеся эту новую фамилию, – я мог бы?..

– Конечно, доктор Хаккад.

Фаунс смотрел ему вслед своими выпуклыми глазами, пока тот не скрылся за дверью спальни. Потом подошел к гардеробной и тихо сказал:

– Это я. Открой.

Дверь открылась. За ней стоял молодой парень с пистолетом. В крохотной каморке был также и Хефте – живой и невредимый. Два пулевых отверстия зияли в оштукатуренной стене позади него.

– Отлично сработано, – сказал мужчина своему помощнику. – Отведи Хефте на этаж под нами, так? И убери пушку. Хефте – наш человек.

– В отличие от доктора Хаккада, – пробормотал Хефте. – Он и отца родного продаст ни за понюшку табака.

– Он собирался продать тебя этому Латифу.

– Когда мои люди узнают о предательстве Хаккада, мне будет трудно их удержать. Они захотят его крови.

Мужчина улыбнулся. Несмотря на выпученные глаза, улыбка располагала к нему.

– Оставь Хаккада моим людям, ладно? – сказал он. – У меня есть планы насчет него, даже после воскресенья. Даже главным образом после воскресенья.

– Так нападение все же будет?

– А ты в этом сомневаешься, соколик? – Фаунс, как настоящий итальянец, потрепал его по щеке. – Поговори со своими воинами. А ты, – он обратился к своему светловолосому помощнику, – покажи им схему мечети, так?

Хефте нахмурился.

– Мечети?

– Большой лондонской мечети, так? Она через дорогу от Уинфилд-Хауза. Но зачем я рассказываю тебе все это, когда ты уже тщательно разработал свой план?

Хефте прекрасно знал, что все планы операции подготовил Берт, поэтому счел за лучшее кивнуть.

– А зачем нам схема Большой мечети?

– Именно оттуда, – объяснил Фаунс, – начнется нападение. Символично, да? Чтобы показать миру мощь ислама. Подумай об этом как о молитве перед битвой, так? Лев рычит перед тем, как броситься на врага. Так?

Хефте молчал, обдумывая сказанное. Потом в глазах его появился какой-то странный блеск, который часто замечал Берт.

– Символ! – воскликнул он с энтузиазмом. – Символ, который увидит весь мир! Да! Рык льва! Ну конечно!

* * *

Лаверн не привыкла психовать. Она считала себя спокойной, уравновешенной женщиной. Можно ли вырастить четырех детей, не обладая спокойствием? Она привыкла к тому, что вокруг нее все идет не так, но, когда это задело ее душу и нарушило привычное равновесие, она почувствовала себя на новой и враждебной территории.

Как гром среди ясного неба, подумала она. Нед проснулся, бросил в меня гранату и удрал.

Откуда она могла знать, что Нед так ненавидит ее отца? Конечно, он подшучивал над Кэмп-Либерти. Но ведь не он один. Мама присылала ей иногда вырезки из американских газет с карикатурами, высмеивающими Кэмп-Либерти и генерала Криковского. Но этого и следовало ожидать. Это было частью кампании, затеянной розово-либеральной прессой в Штатах. Но дни либералов сочтены, так стоит ли брать это в голову? А если один из либералов – твой муж и на него возложена зашита национальной безопасности, тогда как быть? Внутренний враг, подумала Лаверн.

Что сделает настоящая американка в такой ситуации? Сдаст своего мужа? Отца своих детей? Нет. Сначала она разберется с этим как жена, а уж потом как американка. Ни одно из решений не будет легким, особенно когда внутри все бушует.

С ней никогда не было ничего подобного. Впервые она испытала приступ бешенства, когда промахнулась в тире. Она выпустила тогда пять пуль, и ни одна даже не коснулась десятки. И это с ее медалями за снайперскую стрельбу. Но она же зарабатывала их не в таком состоянии!

Это симптомы сумасшествия и одиночества, признак того, что она замужем за человеком, который сбился с пути и готов потянуть ее за собой. Это признак отчаяния и страха, потому что она не знает, как выбраться на правильную дорогу.

Ей так хотелось с кем-то поговорить об этом. Нед издевался над привычкой изливать свои проблемы друзьям, но вся эта чертова гордость от того, что он работает в разведке.

У нее очень редко бывали подруги, которым можно все рассказывать. Неудивительно для жены военного, кочующей с места на место! А уж если появлялась соседка или подруга, которым можно было довериться, обычно тут же приходилось перебираться в другой город.

Трудно быть дочерью генерала Криковского. Ты как бы источаешь непогрешимость. Стойкость. Верность. Ты говоришь себе и миру: вот несгибаемая малышка, которая может выдержать все, что ни обрушит на нее жизнь. Не поверив в это, ошибешься и ты, и мир.

Обычно не Лаверн рассказывала о своих проблемах подругам, а они ей. Нет, думала она. Я никогда не была в таком положении, как сейчас. Хоть бы поделиться с кем-нибудь!

В Лондоне есть капеллан[65]65
  Капеллан – военный священник.


[Закрыть], наверняка даже несколько капелланов, к которым можно обратиться за помощью. Но об ее проблемах не расскажешь мужчине. К тому же хотелось бы, чтобы капеллан был католиком.

Но где-то в этом вонючем городе должна же быть женщина-капеллан, консультант по семейным проблемам или хоть кто-то в в этом роде. Неужели нет женщины, которая выслушает, даст совет – пусть даже за деньги. В конце концов, совет принимать не обязательно, так что кроме денег она ничем не рискует.

Вот только одно – как найти такую женщину?

Кого спросить? – подумала Лаверн. Кто назовет надежные адреса и не раззвонит об этом на всех перекрестках? К северу от Лондона есть группа психологических консультантов для женщин-военнослужащих. Но там только сопли вытрут, а твои секреты через десять секунд выболтают всем.

На улице перед окном кухни маленький черный дрозд с оранжевым клювом залился песней, символизируя вечное торжество музыки. Лаверн помахала ему:

– Хэлло, дроздик.

Она сварила себе чашку кофе, уселась за кухонным столом и принялась листать телефонную книжку. Нет, здесь помощи ждать не от кого. Почти все уже опять в Штатах. У нее, в сущности, не было знакомых за океаном, а тем более здесь, в Лондоне. Черный дрозд пускал переливчатые трели, свистел, чирикал.

Она сидела, уставившись на маленькие горшочки с цветами, которые поливала для Лу Энн. Дрожь внутри стала лихорадочной. Это кофеин действует, сказала себе Лаверн. Она обхватила голову руками и долго беззвучно рыдала.

* * *

Тот, кто называл себя Фаунсом, ощутил, что пока его планы реализуются как надо. Он обдумал предложенное Хаккадом, пока курил огромную сигарету – очень тонкую и длинную – ее делал специально для него один табачный фабрикант в Монте-Карло. Там была его штаб-квартира. Ему нравилось убеждать всех, будто его база в Женеве, хотя там были только его деньги.

Убить Хаккада и женщин. Или стать его партнером.

То, что предложил ему Хаккад, было половиной в Панъевразийском кредитном тресте. Это далеко не мелкая уступка. В одну ночь он стал бы одним из самых богатых людей в Европе или на Ближнем Востоке. За ним окажется надежное и престижное название треста, а также отчасти воображаемые преимущества незапятнанной репутации. В финансовых делах незапятнанность означала только то, что банк или финансовая компания не были пойманы на преступлении или на ошибке, внушающей подозрения. Со временем все изменится. Но пока нужно выдоить до конца корову Хаккада.

Он стряхнул пепел за окно. Еще кое-что понадобится и от американки, и от сестры доктора. Первая – ключ к Хефте, вторая – к Хаккаду. Ладно, пусть все они еще поживут.

Хефте до воскресенья. Сейчас, этажом ниже, он убеждает своих собратьев – а их там почти пятьдесят – в том, что в воскресенье надо действовать во имя новых славных символов. Представьте, говорит он им, целая команда правоверных арабских воинов освящает джихад в Большой мечети перед тем, как с львиным рыком броситься на Уинфилд-Хауз.

От удовлетворенной улыбки тонкая сигарета во рту Фаунса чуть заметно шевельнулась. Дорогой Хефте. Не будь он предателем, что бы стало с этим планом? Что бы стало со всем планом без его предательств? В воскресенье предатель поймет смысл отвлекающего маневра. За несколько минут до того, как его борцы за свободу появятся в Большой мечети, телефонный звонок предупредит об этом полицию.

Улыбка снова заиграла на его губах. В глазах не было жестокости. Когда Хефте задержат и это отвлечет внимание сил безопасности Уинфилда, в дело пойдут настоящие бойцы.

После того как перестрелка закончится, заложники окажутся в безопасности в подвале Уинфилда, а американцы поймут, что их одурачили, будет уже слишком поздно. Тогда начнутся переговоры, медленные и выматывающие, и традиционные жестокости: обрезанные уши, предсмертные просьбы, расчетливые изнасилования, точно выверенные убийства – короче, все как обычно.

Потом, когда Хефте сыграет роль приманки, придется отпустить его вместе с американкой. А Хаккад и его сестра останутся под охраной в целях безопасности. Отлично сбалансировано. Потом будет время разобраться с Хаккадом.

Он сделал еще одну глубокую затяжку и внезапно щелчком отбросил сигарету; она описала широкую дугу над лондонской улицей. Это был красивый жест: он словно бросал перчатку всему миру.

* * *

Совещание в кабинете Ройса было коротким, едва ли больше десяти минут, но за это время Макс Гривс и Нед Френч рассказали советнику-посланнику то, что они знали о Риордане, Вимсе и всей этой истории, Джейн Вейл добавила кое-что об участии в этом ЦРУ, Ройс же напустил на себя устрашающе сердитый вид.

Коннел был мрачен, хотя он и не испытывал ни злобы, ни тем более ненависти. Его раздражение выдавали напряженный подбородок, плотно сжатые губы и две вертикальные складки на лбу между широко посаженными глазами, хотя складки врезались в кожу, новые морщины не появлялись.

– Удивительно, правда, – спросил он, ни к к кому не обращаясь, – мы сидим здесь, пытаемся заниматься делами, что-то контролируем, продвигаем и вдруг, как гром среди ясного неба, кто-то сует гаечный ключ в спицы. Этот Вимс. Но история будет неполной, если не знать, что в ней замешан его превосходительство.

Он быстро рассказал о попытке шантажа, связанной с охотой.

– Теперь вы понимаете, почему я так удручен, – продолжал Ройс, почти не выказывая раздражения. – Этот Вимс шныряет везде и почти бесконтрольно. И он не связан с русскими, а один из наших.

– Его может прихватить Спецотдел, – заметил Нед. – А если это произойдет, то в одну ночь станет одной из самых сенсационных новостей в газетах.

– Нельзя ли подождать до понедельника?

– Разрешите мне потолковать с моим глубокочтимым тайным сотрудником.

Лицо Коннела выразило неудовольствие, так как ему напомнили, что он мирится с присутствием в самом сердце канцелярии шпиона из Спецотдела.

– Думаю, лучше я переговорю с несколькими людьми в МИДе, а?

– Но почему, – спросила Джейн, – МИД должен брать на себя ответственность?

– Да потому, что у меня никого нет в МВД, – признался Ройс с обворожительной улыбкой. – У тебя есть?

– Нет никого заслуживающего внимания.

– А может, все же попробуешь?

Она кивнула.

– Только не обольщайся. – Джейн перевела взгляд на Неда. – Я думаю, твой лицемерный Паркинс – ключевая фигура в этом деле.

– Правильно. – Коннел обвел взглядом комнату. – Что-нибудь еще? Тогда все. – Ройс встал. Он проводил глазами Неда и Джейн, вместе вышедших из офиса; на это, впрочем, Коннел не обратил внимания. Он вдруг вспомнил об утреннем звонке миссис Ф., просившей просмотреть отснятый Джилиан Лэм материал, и дать на него добро. Зная Джилиан, Ройс понял, что оказался между молотом и наковальней.

Нед дошел с Джейн до дверей ее офиса, но не стал показываться на глаза секретарше, которая и так чаще, чем надо, видела их вместе.

– Ну и работа, – пожаловался Нед.

– Какая работа?

– Эта чушь, за которую нам платят, – объяснил он. – Она мешает личной жизни.

Она улыбнулась ему ласково, дотронулась пальцами до его щеки и, ни слова не сказав, исчезла в офисе. Он остался один.

– Мисс Вейл, – позвала Джейн секретарша.

– Вам уже два раза звонила женщина. Она сейчас на четвертой линии. Вы с ней поговорите?

– А кто это?

– Миссис Френч.