Текст книги "Максим (СИ)"

Автор книги: Леонида Подвойская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

Глава 11

Сегодня эта уютная квартирка была наполнена запахами праздника – какой– то курицы, какого– то оливье, какой-то рыбы и какого-то торта. И хозяйка была праздничная– в потрясном в облипочку платьице, с довольно откровенными в связи с жарой вырезами. Да, сегодня Золушка преобразилась. Но Максим был свидетелем этого постепенного преображения и, кроме того, видел хозяйку и в более интимном наряде, поэтому разительного эффекта она на него не произвела. Куда удивительнее и приятнее были ее искренняя широкая улыбка, естественный румянец на щечках и бесовские огоньки в глазах. Вот это действительно преобразило бывшего синего чулка.

Вот, порешал, – смущенно протянул он учебник, заметив вдруг, что и учительница разглядывает его с каким– то новым интересом.

– Верю– верю. Приходится. – Все также улыбаясь хозяйка забрала книгу и небрежно закинула ее на вешалку. Пойдем – она тронула гостя за локоть в сторону зала.

Там действительно был накрыт праздничный стол.

– Вот, садись. Будем праздновать, – почему-то волнуясь, сказала Ирина Сергеевна.

Только послушно присев на краешек стула, Макс обратил внимание, что стол накрыт на двоих, и удивленно поднял брови.

– Да, будем праздновать. Мой день рождения.

– У Вас он зимой, – неосторожно брякнул гость.

– Спасибо, что помнишь такие мелочи про свою "Стервозу", – усмехнулась именинница.

– Ну зачем, ну я же извинился… Ну, простите еще раз, – засмущался подросток.

– Нет, это ты прости, – вдруг вспыхнула учительница. – Не хотела. Вырвалось. Ну, пускай. Я о другом. У меня две новости – хорошая и… тоже хорошая. Вот первую мы сегодня и отпразднуем. Ты вообще– то спиртное как?

– Если вино, – потупился Максим. У него уже был небогатый опыт, дававший уверенность, что вино он переносит безболезненно.

– Родитель не заругает?

– Батька на маршруте. Это до утра. Слышите? – В приоткрытую дверь балкона действительно врывался надсадный рев взлетающих один за другим бомберов.

– Словно прощаются. Словно на судьбу жалуются – вздохнула женщина, прислушиваясь к удаляющемуся гулу очередного взлетевшего бомбовоза.

– Не говорите так! Не надо, – горячо возразил Максим. Это они "до встречи" говорят. Вы вслушайтесь. Это как богатырь, надел кольчугу, меч за пояс, булаву на плечо и говорит: " Ну, пора. Бывайте… Постараюсь не задерживаться" – пробасил он.

– Похоже – улыбнулась собеседница, по – новому вслушиваясь в рев очередного квартета двигателей. – А ты, оказывается, тоже поэт, – констатировала она, разливая по бокалам рубиновое вино.

– Ну что же, – протянула хозяйка свой бокал к Максиму. И когда хрусталь зазвенел от прикосновения, произнесла тост.

–За мой второй день рождения и за моего ангела хранителя! За тебя! Ты пей, пей, – попросила она, когда испуганный хранитель стал опускать бокал. – Нельзя ставить после тоска. Хоть пригуби.

Максим послушно пригубил и все– таки поставил бокал. Машинально поморщившись от непривычной крепости ароматного напитка, он подался вперед с вопросом. Но хозяйка, выпив бокал до дна (к ее чести следует сказать, что и плеснула она вина на самое донышко своего бокала), быстрым, нежным движением накрыла его губы своей ладошкой.

– Молчи. Сегодня я именинница и сегодня я повелеваю. Я дам тебе слово. Но сейчас… Прежде всего – область отвергла даже малейшее подозрение на онкологию. Нет, что я говорю– даже на болезнь. Говорят, с таким здоровьем– хоть в космос!

– Я рад за Вас! – вставил свое мнение гость.

– У тебя было время порадоваться, – отмахнулась Ирина Сергеевна. – Что они со мной не проделывали, какие анализы не брали, как не просвечивали – ноль! Решили, что здесь, на районе, анализы перепутали с чьими– то.

– Нет, это здорово, но почему Вы говорите, что у меня было время…

– Вот что, Максим, ты как хочешь, а я еще раз выпью за тебя, а потом открою тебе страшную тайну. – Не ожидая возражений бывшая "Стервоза" вновь чокнулась бокалами и заставила "пригубить" заинтригованного юношу. – Теперь ешь. Больше заставлять пить не буду. Кто тебя знает, на что ты способен пьяный, – она как– то странно рассмеялась.

– Ну а теперь, – она приблизила свои глаза к глазам Максима – А теперь страшная тайна. Ты очень плохой гипнотизер.

– Чччто? – запинаясь прошептал юноша и стал мучительно заливаться краской стыда. Зззначит, Вы… не спали?

– Нет. Ни разу. За все те три ночи – ни разу.

Максим вскочил. Со стола соскользнул бокал и, блеснув хрустальным боком, посыпался вниз. Машинально, не заметив, что делает, подросток мысленно подхватил его и поставил на место. Он уже рванул было из – за стола, когда хозяйка, также вскочив, положила ему на плечи свои теплые руки и мягко усадила назад.

– Дурачок, ну сядь, дурачок. Ну что случилось?

– Тогда зачем же Вы? Вы притворялись?

– Да, притворялась. Прости. В первый вечер притворилась, думала посмотреть, на какую подлость ты способен.

– Подлость? – вскричал юноша, попытавшись сбросить с плеч удерживавшие его руки. Толи вино подействовало, толи воспоминания о пережитой боли, но его глаза наполнились слезами.

– "Подлость", дрожащим голосом произнес он.

– Да, да, но прости меня, прости! – Не зная, как успокоить расстроенного гостя, она почти машинально прижала его голову к себе и, гладя пышную юношескую шевелюру, продолжала.

– А что, что я могла подумать? Только– только поругались, я выгоняю пацана из дома, а он – " Спать! Марш на диван!"

– Ну, не совсем так, -уже улыбаясь возразил он.

Вроде спохватившись, хозяйка отстранилась от подростка и продолжала.

– А потом я увидела…

– Увидели? – машинально переспросил Максим.

– Да, и услышала.

– Но я почти не говорил…

– И почувствовала… И не знала, что думать. Но утопающий хватается за соломину. А когда я узнала, что в больнице, где ты лечился, неожиданно повыздоравливали смертельно больные, я поверила… И вот теперь… Я здорова! Я жива! И я хочу жить!

Она вдруг в порыве встала перед не ожидавшим ничего подобного юношей на колени и прижалась губами к его руке.

– Да что Вы на самом деле, – подхватился ошеломленный таким поведением подросток, поднял женщину и усадил в ближайшее кресло.

– Я видела твои… чудеса, – попыталась она найти правильное слово. Но слышала и чувствовала твою боль. Мне до сих пор стыдно, что я так о тебе подумала вначале. А когда я видела, как ты смотришь на луну, собираясь с силами – она встала, выключила свет и раздвинула шторы – вот так – она изобразила уставшую, поникшую, тянущуюся к лунному свету фигуру, я чуть сдерживалась, чтобы не разрыдаться… От стыда, от жалости…

Она, видимо, долго сдерживалась, потому что теперь действительно разрыдалась. Закрыв лицо руками, несчастная женщина вновь упала в кресло и залилась слезами.

Теперь пришла пора Макса успокаивать.

– Ну, ладно. Ну, все же хорошо кончилось. Не обижаюсь я. Действительно, черт знает, что можно было подумать, бормотал он, неумело гладя хозяйку по пышной сегодня прическе.

– Давайте лучше выпьем, а? – нашел он способ прекратить рыдания.

Все еще всхлипывая, Ирина Сергеевна согласно кивнула головой и Макс подал ей по новой наполненный бокал.

– Третий, за женщин,– поднял свое вино юноша.

– Сегодня и первый, и третий, и четвертый, – все за тебя – возразила уже успокаивающаяся собеседница.

– Нет, за Вас, за Ваше здоровье.

– При одном условии. Ты ответишь мне на один вопрос, – согласилась хозяйка.

– Ладно, легкомысленно согласился Максим.

Молодая женщина выпила довольно большую налитую им "для успокоения" порцию, поставила бокал и, сев вплотную к гостю, заглянула прямо в его блестевшие в лунном свете глаза.

– Кто ты? – задала она наконец свой вопрос.

– Не знаю, -твердо, не отведя взгляда ответил юноша. -Честное слово не знаю.

– Ты видел сам, что с тобой происходит, когда ты… ну этим занимаешься?

– Мне некогда любоваться. Мне больно. Понимаете, ужасно больно, – злобно сказал он, но женщина мягко положила ладони на его руки, и он успокоился.

– Понимаете, – продолжил он. Во мне это проснулось, когда я пришел в себя в больнице. Привезли Пушкареву. Санитарка сказала – "не жилец". Стало очень жаль. Я её знал – она из нашего дома, нашей школы…

– Влюблен был? – с тихим смешком спросила учительница.

– Да нет… Совсем нет, – покраснел юноша.

– Ладно– ладно. И что?

– Вот, меня что-то и потянуло. Понял, что могу помочь. Вот с ней впервые. Потом парень один. Тоже жалко стало. Потом хирурга жалко стало… – смеялись над ним… так я перед выпиской еще двоих… для количества удачных операций. Но все время было больно. Очень больно… – сбивчиво объяснял Максим заглядывающей ему в глаза женщине. А луна… или солнце. Только силы придают…

– И меня– жалко? – спросила она охрипшим вдруг голосом.

– Больше всех. Нет, я же вначале не знал. А потом, когда увидел… он осекся.

– С третьей на четвертую – это страшно выглядит?

– Что с третьей?

– Рак. С третьей на четвертую. Страшно?

– Страшно. И больно… Кстати, а Вам? Как вы терпели? Ну, те все – без сознания были. А Вы?

– Нет. Никакой боли.

– А что?

– Ты пил водку на пустой желудок? И когда юноша кивнул головой, рассказала – Вот также разливается тепло и некоторое жжение… Тепло пульсирующее, как пульсирует кровь из вен. Она машинально взглянула на порезанные когда– то запястья и замолчала. И это– тоже? – просила она, показывая на гладкую, без всяких шрамов кожу.

Это уже так, на всякий случай, типа общеукрепляющего…– поскромничал Максим.

– А те… золотые лучи… почему– то запинаясь спросила исцеленная.

– Да. Это… Ну, как… не знаю…– подбирал слова целитель,– Как стимул к жизни, что ли, как новые силы… как живая вода, – нашел он наконец образное сравнении.

– А эту… Одноклассницу… Тоже живой водой поил?

– Да, а что? – забеспокоился юноша.

– Бедная, бедная девушка… – полушутя посочувствовала школьнице учительница.

– Почему бедная?

– Не будет ей теперь покоя.

– Но почему, больно?

– Нет, с улыбкой Джоконды ответила Ирина Сергеевна. – Это совсем не боль.

– А что?

– Иди ко мне, – притянула молодая женщина к себе своего спасителя, и уже осторожно целуя его глаза, прошептала – Попробую дать тебе хоть что– то похожее…

– Вот это только бледная тень того, что чувствуется от твоих золотых лучей – пояснила хозяйка, прикоснувшись к плечу смотревшего на утреннее солнце Максима.

– У тебя нежная кожа – она неловко, стесняясь, провела рукой по плечу юноши. Она знала, что утреннее похмелье неизбежно, но ее длительное воздержание, неизмеримое чувство благодарности и тяга к необъяснимо– чудесному, находившемуся в этом юноше, толкнули ее на эту ночь. Она действительно хотела дать этому пареньку хоть частичку того чудесного, чем наделил ее он. Поэтому и дала ему все, что могла, что знала, о чем слышала. Теперь ее охватило чувство какой– то вины, неловкости, стыда.

– Нам надо поговорить, Максим – обеспокоенная молчанием, заглянула она ему в глаза. – Ты что?– отшатнулась она. – Ты что с собой делаешь?

– Заряжаюсь. Я же говорил. А что глаза покраснели– сейчас пройдет. Он улыбался, и у Ирины отлегло от сердца.

– Кто ты? – вновь вырвалось у нее.

– Но я не знаю, Ирина, – еще в постели она приказала ему прекратить "имя– отчество", так как теперь это смешно звучало. – Я ведь все рассказал.

– Все? А вчерашний бокал? – скажем прямо – крутизна еще та!

– Заметила, – вздохнул Максим.

– Заметила и еще кое -что поняла. На уроке кто мои ноги трогал? Признавайся, шкодник! – она шутя схватила его за ухо.

– Но такие ноги… – покраснев, стал оправдываться шкодник.

– У своих одноклассниц, небось не гладил? – полушутя, полуревниво уточняла женщина, продолжая тягать юношу за ухо.

– Какие там ноги– спички, -отпирался подросток.

– О, да ты покраснел? Ты все еще можешь краснеть? Ну, значит, точно, не дьяволенок. Но давай проверим.

– Крестом заклинаю тебя – изыди, сатана, – все также полушутя– полусерьезно заявила хозяйка, касаясь креста на юношеской груди.

– Вот те крест, никакой ни сатана, – также шутливо перекрестился Максим. Да и будет тебе сатана носить крест…

– Солидный. Откуда?

– Да тот, вылеченный подарил. В больнице. Кстати, а почему ты говоришь, что Пушкарева " бедная"?

– Ты так и не понял? – она обняла своего ангела– хранителя и стыдливо пряча глаза объяснила, – Все, что ты чувствовал сего… ночью, что я чувствовала… – это сотая, нет, тысячная доля того, что чувствуешь от твоей… ну, живой воды.

– И?

– И она, не понимая, что случилось, будет вновь и вновь ее искать… и сравнивать… Бедная девушка, – теперь искренне посочувствовала она.

– А ты?

– Есть разговор, Максим. Максичек. Мальчичек, – ласково гладила она его подпухшие за ночь губы. – Я тебе говорила про две новости. Но мы заболтались об одной.

– Заболтались, – неточное слово, – усмехнулся юноша.

– Не надо… Так вот. Я уезжаю. Сегодня. Навсегда.

– Кккак? Куда? Почему? Сегодня? – ожидаемо отреагировал он.

– Да, милый мальчик. Да, мой добрый ангел хранитель. Уезжаю. Вечером.

– А я?

– Что ты? Ну что ты? – с навернувшимися вдруг слезами спросила Ирина.

– Но я же… Люблю тебя.

– Не надо, милый мой простачек. Ты сам этому не веришь. Правда? – Она взмахом руки отвергла возражения и сев на диван продолжила.

– Выслушай меня. И не перебивай. Нет времени. У тебя. Тебе в школу пора. Ты понимаешь это – в школу!– с отчаянием всхлипнула она. Да на меня пальцем весь мир показывать будет, если узнают! Даже если бы это было правдой. Ну… то, что ты сказал. – Ей самой было неловко говорить слово любовь этому юноше с едва пробивающимися усиками.

– Если бы даже это было правдой, – осевшим голосом повторила она. – Но это не так! Ты сам знаешь. Кроме того… я не знаю кто– ты. Я боюсь и тебя и за тебя. Я не знаю твоей судьбы. А мне надо жить! Ты сам, сам заставил меня жить и ты не представляешь, как я хочу этого! Полнокровной жизни! Смеяться и танцевать, загорать и купаться, влюбляться… да, да, не смотри на меня так! Влюбляться и рожать детей. Она подбежала к потерянно стоящему юноше, прижалась к нему и тихонько заплакала. – У нас ничего этого не будет. Я– не твоя героиня. Твоя – еще памперсы портит. Поэтому мне лучше уехать. Нам лучше. Пока не… пока не привязались друг к другу. Все. Не возражай. Я никому ничего про тебя не скажу. Под любой пыткой. Я… на тебя молиться буду, – вдруг вырвалось у нее. Затем Ирина вытолкнула подавленного этим монологом юношу и захлопнула дверь. Парень несколько мгновений собирался с мыслями, но осторожность взяла вверх, и он прошмыгнул домой. Собираясь с мыслями, Максим выпустил порезвиться толстого хомяка и долго мысленно перебирал его шерстку. Тот некоторое время недоуменно вертел головой, затем лег, подставил неведомой ласковой силе живот и зажмурился от удовольствия.

– Вот, – и понять не пытается. Приятно? Приятно. Чем нибудь грозит? Пока нет. Наслаждайся, чего думать? А тут– сплошные проблемы. Он ущипнул толстяка за жирок и когда тот замелькал задом в свое убежище, пошел под душ. Ирина права– надо в школу.

– Дурачок. Милый дурачок. Глупый добрый волшебник, всхлипывая, прощалась в это время Ирина Сергеевна с этой внезапно нахлынувшей на нее любовью. Конечно, она соврала. Она влюбилась. Как девчонка. Как эта его одноклассница – Кнопка, что-ли. Хорошо, что не призналась – успокаивала она себя, вспоминая разговор. Ну куда я ему. Старушка. Старушка? – она посмотрела в зеркало на двадцатитрехлетнюю цветущую, но зареванную фигурку. Для него – старушка. Извращенка. Как там правильно? Педофилка! А он и не возражал, что не любит… Все… не по Сеньке шапка. Ему нужна… Ему нужна… А черт его знает, кто ему нужна, чертенку этому. Тьфу– тфу– тфу– сплюнула она. Затем, некстати вспомнив и о других, совсем не детских и не волшебных способностях, молодая женщина опять обозвала себя педофилкой и взялась за предотездные хлопоты. Квартиру она продала на корню, практически со всем содержимым и следовало до прихода контейнера сложить перевозной скарб, – всякие там постели и посуды.

Глава 12

– Ну что ты там учудил? – сурово спросил тренер. Это был средних лет, крепко сбитый и крепко битый в свое время спортсмен. Впрочем, и он в свое время бил крепко. Поэтому, когда пошла волна о том, что секцию бокса в городе ведет Синица (для своих – «Син», к живой полулегенде потянулись ребята со всех школ. Максим пришел в секцию в золотом для начинающих тогда возрасте. В течение года он был серым середнячком и прославился только тем, что однажды пришел на занятие после жестокого избиения, устроенного ему на тренировке «звездой» – тренирующимся по индивидуальной программе действующим кандидатом в мастера спорта. Тот бой был устроен Синицей не случайно. Уж слишком уверовал Белый в свои силы и успехи. И Николаев (в простонародье -"Никола") лупцевал зарвавшегося пацана, самого напросившегося на такую схватку, нещадно. Макс падал, вставал, вновь падал и вновь вставал под удары мастера. Друзья– соперники кто смеялся, кто тихо злорадствовал, кто гудел, негодуя расправой. А Син не останавливал боя, задумчиво вглядываясь в упрямца. Последнее, что помнил подросток– это крик «Стоп!» и мягкая вата небытия в которую он окунулся. Когда Максим пришел на следующее занятие, скупой на похвалу тренер приказал выйти ему из строя.

– Будет настоящим боксером. Если только захочет – скупо похвалил его наставник.

И сейчас, вернувшись после долгой болезни в пропитанный знакомыми запахами пота и резины зал,Ммаксим почти обиделся хмурой встрече.

– Ничего не натворил. Болел.

– Это я знаю. Видел.

– ?????

– Ну да, когда без памяти лежал.

Значит, не забыл хмурый "Син", значит, даже проведывать приезжал – с теплотой подумалось подростку.

– Я о другом. Ты где и чем показался, что тебя переманивают?

– Меня? Кто?

– Что, и разговоров не было? В СКА, например? – помягчел тренер.

– Был разговор и том, что мне пора выступать. Или прыгать. Это в батькином полку. Но вот так конкретно…

– А что ты?

– Сказал, подумаю.

– А что тут думать?– резко возразил Синица. "Спартак", он и есть "Спартак".

– Да я не об этом! Прыгать или боксировать.

– Думать будешь? Я те дам – думать. Ну-ка давай посмотрим, что там за таланты у нас прорезались? Живо переодевайся!

Видимо, опасаясь последствий болезни, Синица решил проверить подопечного сам. После привычной разминки он вытащил Макса из общей компании прыгающих – молотящих – скачущих – качающихся и сказал принять стойку. И вновь после первого же движения перчатки в его сторону время замедлилось. Юноша легко уклонялся от всех серий ударов, даже от самых коварных, "коронных", и не поддавался на ложные замахи и выпады. В отличие от поединка с Котом, сегодня он славно подпитался солнцем и, хотя также обильно потел, не чувствовал слабости.

– Все, – оставил, наконец, свои попытки озадаченный тренер. Реакция отменная. Не достать. Но почему ты сам не бьешь? Надо бить!

– Но как же… – начал было, задыхаясь, подросток.

– Да, и дыхалка слабовата. Ты, случаем, курить не начал? Смотри! Что– то ты мокрый?

– С Вами вспотеешь!

– Есть еще порох в пороховицах – самодовольно усмехнулся Син. – Вот что. Поработай над ударом. В конце тренировки… Кстати, как самочувствие?

– Нормально – нормально – успокоил его Максим.

– Если нормально, в конце поработаешь с Валерой. Только там – не вертеться. Боксировать! Бить!

Валера Николаев и был той самой жемчужиной районного бокса, в свое время посадивший на копчик зарвавшегося мальчишку. Максиму следовало бы благодарить за науку, что он и сделал, но не забыл жестокого злорадства в глазах звезды. Кроме того, говорили, что так он сломал не одного начинающего пацана. И теперь восходящий талант решил – пора. Даже если потом Син его выпрет навсегда.

С командой тренера "Бокс!" (он судил и рядил такие бои только сам), время привычно замедлилось. Интересно – промелькнуло вдруг у подростка, – почему время не остановилось тогда, когда Татьяна надавала мне по мордасам?– От такой мысли он вдруг усмехнулся, и эта ухмылка стоящего как пень с опущенными руками соперника озадачила кандидата на высокое звание. Но не надолго. Затем она его разозлила и боксер, не мудрствуя лукаво, нанес свой коронный удар – правый хук в висок. Перчатка разрезала воздух с такой силой, что мастера развернуло вокруг своей оси. Синица усмехнулся. Он видел, с каким ехидством наблюдал его супер– ученик за потугами наставника достать этого пацаненка. "Понюхай и ты" – улыбался он. Бой продолжался без перемен.

– Ты будешь бить? Ты умеешь бить? Ты трус? Боишься его разозлить? – привычно накручивал хвоста Максу Синица в перерыве между раундами.

– Это же тренировка… – заглатывая воздух, оправдывался тот. – Хочу посмотреть насколько меня хватит…

– Если в этом раунде не начнешь боксировать, – не видать соревнований.

– Сами напросились – пробурчал подросток.

– Ого! – Син даже перестал обмахивать своего протеже полотенцем. – Хорошо, предупредил, спасибо. Но и я предупредил. Гонг! – объявил он начало второго раунда. Максиму хотелось еще покуражится – память о том позоре была еще довольно свежа. Но эти обвинения в трусости… Эти выпученные ненавидящие глаза… Он сконцентрировал силу на правой руке – от плеча вперед, и когда Валера в очередной раз промахнулся и подставился, Макс сделал шаг вперед к медленно разворачивающемуся сопернику и, наконец, ударил. Тотчас прозвучал крик "Стоп!", время вновь пустилось вскачь, и наш герой увидел, как его визави в полете прогнул канаты, затем словно тюк, повалился на пол.

– Я предупреждал, – пожал он плечами, глядя, как Син бросился к поверженному кумиру. Но тренер, уже не обращая внимания на победителя, начал делать Николе искусственное дыхание, заодно командуя и другими неотложными, обычными в таких случаях действиями.

– Да, ослаб наш чемпион, – прокомментировал возню на ринге один из Максовых знакомых.

– Убирайся! – предсказуемо распорядился посеревший наставник уже после того, как пострадавшего увезли– таки в больницу. – Разве можно так на тренировке?

– А как он меня тогда? – обожженный несправедливостью возразил юноша.

– Он, меня, – зло передразнил тренер. Он что тебе сделал? На задницу посадил? А ты?

– Я тоже…

– Тоже? Ребра переломал, это тоже? Знаешь, сколько времени ребра срастаются? Кто теперь выступать будет? Ты что ли?

– Ну, неопределенно промычал Максим.

– Иди отсюда. Я когда злой – несправедливый. Перезлюсь – подумаю. И он неожиданно со всего маху огрел пацана лапой – плоской тренерской перчаткой, на которой отрабатываются удары. Точнее, хотел огреть. Рука со свистом рассекла воздух там, где только что находилась нахальная, хоть и огорченная физиономия нового дарования.

– Ладно, иди. И не показывайся здесь. До следующей тренировки – добавил он, озадаченно покосившись на свою руку.