Текст книги "Максим (СИ)"

Автор книги: Леонида Подвойская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 34 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– А он не мог? – возмутился юноша.

– Судя по всему – не мог. Тебя не мог.

– Вот именно – меня! И сегодня. А если не меня завтра? Такой железкой не только покалечить, убить можно!

– Давно боксируешь? – поинтересовался офицер.

– Год без малого.

– На соревнованиях выступал?

– Да нет. Наш Синица к боям не подпускает раньше времени. Чтобы не покалечили.

– О, у Синицы тренируешься! – почему– то обрадовался собеседник. Отлично. Значит, жду завтра. С отцом. Непременно жду.

Максим пообещал быть, и надоедливый дядька, наконец, ушел. Оставив Котова с приближенными приходить в себя, остальная школьная братва двинулась, наконец, домой.

– Ребята, а где Танька? Где, в конце концов, выигрыш? – заволновался Сергей.

– Она еще до драки, сразу после прыжка ушла, – ехидно доложила Кнопка.

– Но так нечестно, – обидевшись за друга, заявил Сергей. – И потом, какая еще драка? Благородная дуэль – не драка, даже если кто-то сподличал.

– Да ладно тебе. Я уж сам как-нибудь разберусь. Нужен мне ее поцелуй. Пусть со своим Котом лижется – мужественно и принародно отказался от приза победитель. По сверкнувшим глазам и тонкой улыбочке Кнопки он понял – завтра же, а может, и сегодня, Татьяне донесут его реакцию. Особенно, в каких выражениях она прозвучала. Ну и пусть,– решил он. Надо было отдохнуть и собраться с силами перед последним на сегодня испытанием – занятиями у математички.

– Завтра фотки принесу. Закачаетесь – пообещал Ванятка, исчезая в своем подъезде.

– Ты обязательно прими ванну, можешь – просто душ. И захвати дэзик для рта. Могу дать, если у самого нет. Жвачка не так помогает, – напутствовал его напоследок Сергей.

– Ладно тебе, знаток, – попрощался с другом Максим. Успокойся, ничего не будет.

–Но если будет, расскажешь – уже не попросил, а констатировал Сергей. Я ведь тебе все рассказываю.

– Врешь.

– Ну, почти. Без подробностей.

– Такой же рассказ и получишь.

– Лады, наконец, согласился Сергей.

На этом дневные хлопоты кончились.

Глава 8

Предположения и прожекты Серого дали себя знать, и к квартире учительницы Максим подошел с замирающим сердцем. Ровно в 19 часов он нажал на кнопку звонка. Пока в квартире раздавался мелодичный перезвон, юноша твердо решил, что сегодня на его долю приключений вполне хватило, так что – только заниматься, и никаких шуточек. Серьезно, выдержанно, равнодушно. Но чего дыхание то так спирает? Он поймал себя на том, что долго держит руку на кнопке звонка, а в квартире – никакого движения. То ли разочарованно, то ли облегченно вздохнув, он вышел из дома и устроился на скамейке и подъезда. Вовсю буйствовала весна. Может, лучше прошвырнуться с Серым? Есть что обсудить. Над чем посмеяться. Да и девчата наверняка выйдут. Он увидел на балконе противоположного дома друга и развел руками. Тот скорчил разочарованную мину и жестами показал на часы – предложил подождать. Но ждать, да и заниматься не хотелось. И вообще торчать здесь у всех на виду. Подросток вскочил, затем вновь сел.

– Буду ждать. Пусть ей будет стыдно. Хоть раз, – решил он. И чем дольше, тем лучше.

И в это время из-за дома показалась быстро, но как-то понуро идущая учительница. Было видно, что она устала и чем-то расстроена.

– Давно ждешь? Пошли, – кинула она ученику, проходя вперед.

– Может не надо сегодня? – спросил юноша.

– Пошли – пошли, наверстаем, долго не засидимся, – по-своему поняла Стервоза его вопрос

В квартире было уютно и тихо. Пахло духами, цветами и, конечно же, через раскрытую балконную дверь – весной.

– Устраивайся, я сейчас, – показала на кресло у журнального столика математичка, скрываясь в ванной.

Переодеваться, – понял Максим и осмотрелся. Квартирка была однокомнатной, с небольшим, по ДОСовским меркам, коридором, но большой комнатой. В ней помещались и диван – кровать, и стенка, и телевизор на тумбочке, и столик с двумя креслами, на одном из которых он сидел. Среди книг господствовала, конечно, математика, но, кроме того, были здесь Есенин, и что вообще поразительно, Высоцкий, а также кое-какие фэнтези. Немного хрусталя, светлая картина на стене (спокойная летняя река утром), в трюмо еще портрет офицера в траурной рамке, еще что-то, чего гость не успел рассмотреть.

– Ну, освоился? – показалась в комнате хозяйка. Сейчас начнем.

Макс повернулся на голос и слегка разочарованно вздохнул. Словно в известном фильме, он где-то в глубине души ожидал перевоплощения женщины из синего чулка в этакую фею. Этого не произошло. Волосы остались туго зачесанными в пучок, губы покрыты бледной, скорее всего бесцветной помадой, а брови и ресницы не подкрашены. Никакого намека на макияж. И только плотно облегающий фигуру домашний халатик очень легко намекал, что таится за этой непритязательной упаковкой.

"Не мечите бисер", – решил он. "Кто я для нее? Это Серый дурью мается и меня с толку сбивает. Будем заниматься".

– Ну, будем заниматься, – словно услышав его мысли, взялась за дело учительница, выкладывая на стол ворох учебников и конспектов. Попробуем порешать задачи нарастающей трудности.

– Можно в уме?

– Пока сможешь, будешь только диктовать ответы. Но, пожалуйста, без фокусов, – как-то устало попросила она. – Нам надо знать уровень твоих возможностей, твоего… дарования, подыскала она слово. Это не зачет, не урок. Это опыт.

– На котором я подопытная обезьянка? А банан принесете?

– Неужели тебе самому не интересно знать свои возможности, их пределы?

– Ну… В математике, может, и нет. Не задумывался. Для меня это не главное. Но, может, Вы и правы.

– Ну вот, первый шаг навстречу, – улыбнулась хозяйка. Очень доброй оказалась эта улыбка. И очень усталой. Максим вдруг увидел, что губы у его учительницы, хоть и не намазаны, но довольно розовенькие и очень даже ничего. И глаза потрясные – большие, серые и немного навыкате. И веснушки. Очень миленькие. Он вдруг улыбнулся своим наблюдениям. Вспомнив еще и нежность кожи, подросток потряс головой, чтобы отогнать наваждение. Но собеседница больше не разделяла веселья. Почти заметно прошла по лицу волна какой-то отчаянной тоски, моментально его состарив. Однако учительница ровным, приветливым тоном предложила Максиму начинать.

– Банана не принесу, но кофе, чай со сладостями есть. Чего тебе?

– Нет– нет, спасибо, привычно по-гостевому отказался Максим, уже вникая в задачи.

– Ладно, решай, я сама определюсь, – она вышла на кухню.

Уже стемнело, когда они отложили учебники. От выпитого кофе и постоянных решений гудела голова.

Спохватившись, учительница зажгла свет.

Что можно сказать… Я не знаю, что сказать. Мы прошли все задачи, вплоть до университетских. Аспирантских у меня нет. Но, судя по всему, ты решал бы и их. Тяжело? – поинтересовалась она.

– Знаете, вот эти, институтские, последние, больше времени занимают. Наверное, без записи, в уме уже и не решил бы. Точнее, решил бы и в уме, но уже подустал и еще не привык такие длинноты в уме держать.

– Опять хвалишься, – покачала головой учительница. В это время на аэродроме завыла турбина и женщина, метнувшись к балкону, с грохотом захлопнула дверь.

– Да что же они с ней делают? Сколько же можно! Душу же выматывают! Ведь полетов нет сегодня, нет!

– Ресурсные испытания – ухмыльнулся Максим. Это на износ. Пока не развалится.

– И тебе весело?

– Я привык. Всю свою жизнь слышу. Наоборот, когда не ревет, вроде, как чего-то не хватает. Так что решим с моим… дарованием, съязвил он, сделав такую же паузу.

– Не знаю, что у тебя с головой случилось. Где– то замкнуло, мозги стали работать как мощный самопрограммирующийся комп. И гордиться тут нечем, – сделала вывод учительница. Хотя, конечно, на всех олимпиадах ты победишь. Без труда. Будешь отслеживать свою бегущую строку, и передирать решения.

– Почему Вы ко мне так? Почему Вы меня ненавидите?

– А что прикажешь? Любить и уважать? Восхищаться? Так вот что я тебе скажу. Но это между нами – почти шепотом произнесла хозяйка, машинально растирая виски. Только никому не говори. – И когда заинтригованный гость подался вперед, заявила:

– Ты самовлюбленный эгоист. Самолюбующийся эгоист. Нарцисс. Лентяй и бездельник. А теперь, на фоне отца и вот этого… замыкания мозгов, начнешь раздуваться.

– Я… неправда! Как Вы можете? С чего взяли? Вы еще до этого, еще до сегодня меня ненавидели…

– Не кричи. Мне и турбины хватает. Иди уже.

– Хорошо, – попробовал взять себя в руки Максим. Дрожа от обиды, но спокойным голосом он спросил:

– Вы знаете, какая у вас в школе кличка? Нет? "Дневник на стол!" – это у девчат, Вы других слов не знаете, а среди ребят вообще – "Стервоза". Вы всех ненавидите. Всех, не меня одного. А я был по Вашему предмету наиболее слабый. И Вы ездили, как могли. Да я и возненавидел математику именно из-за Вас! Кто еще додумался вытащить к доске человека, только из больницы? Ну, спросите остальных учителей. Только вы – "Стервоза". Юноша постепенно распалился и выплескивал учительнице все обиды, которые накопились в классе за два года битвы с этим врагом, вспоминал все, даже самые мелочные, вспоминал последствия этих жестокостей.

– У Покрова умирал отец, а Вы: "Дневник на стол! Не готов! Два!" – закончил он свою обличительную речь. Она сидела, низко склонив голову.

– Пробрало, – подумал Макс. – И после этого Вы еще в чём-то упрекаете меня?

Она вновь не ответила. Заподозрив неладное, Максим подошел к обвиняемой и, присев, заглянул ей в лицо. Учительница молча, закрыв глаза, плакала. Слезы маленькими ручейками текли по щекам и капали на журнальный столик, размывая чернила в конспектах и краску в учебниках.

– Ну что Вы, ну ладно, вдруг осипшим жалким голосом пробормотал юноша. Слезы этой казавшейся жестокой и равнодушной учительницы потрясли его. Вдруг навернулись собственные.

На его голос, женщина открыла глаза, увидев почти вплотную его лицо, отшатнулась, вскочила, попыталась улыбнуться и взять себя в руки.

– Уходи, маленькая дрянь. Вон!

– Но Вы первая…, – оправдывался Максим, пятясь к двери.

– Что первая, что? – она схватила юношу за отвороты рубашки и в такт словам начала трясти.

– Да, я первая… Что ты, что вы обо мне знаете? Я пришла к вам, когда разбился мой жених. Вон портрет – кивнула она головой.

– У нас два года назад никто не разбивался… – ошарашено возразил Максим, не замечая, как шкомотает его за рубаху хозяйка.

– У вас! У вас! А не у вас? Про летающие гробы знаешь?

Максим знал и кивнул головой. Отец рассказывал о "подарке Родине" – машине, на которой летчики уже отказывалась летать.

– Вот так! А вы, что устроили вы? Помнишь?

Он помнил. Когда в другие, младшие классы перевели их старую добрую учительницу, не справлявшуюся с новой программой, они устроили обструкцию новой – в наивной надежде, что выгонят эту и вернут любимую Зинаиду Владимировну.

– Ну, мы же не знали, мы же были совсем детьми, сосунками – промямлил он.

– Не знали! – с горечью повторила она. – А что вы знаете? Кроме себя, любимых? Вы знали, что…? А, – она отпустила рубашку Максима, безнадежно махнула рукой и вновь села в кресло.

– Впрочем, ты прав. Ненавижу. Но не тебя, не вас. Ненавижу этот город, с его слякотью и дождями, ненавижу самолеты, ненавижу эту турбину, ненавижу эту постоянную головную боль. Я жизнь ненавижу! – она отвернулась и опять разрыдалась, теперь не скрывая этого.

Растроганный подросток подошел к ней, неловко обнял за плечи и ткнулся губами в мокрую щеку.

– Извините. Но я же не знал, – прошептал он, чувствуя соленые слезы.

Плачущая резко повернула голову и их губы случайно прикоснулись.

– Сейчас начнется, – с ужасом подумал Макс, отстраняясь. Решит, что пристаю в такое время.

– Ничего, – не обратила она внимание на происшедшее. – Может и к лучшему, что напоследок выяснили отношения.

– Напоследок? Почему напоследок? – удивился юноша, не замечая, что все еще держит руки у нее на плечах.

– Я сегодня опоздала. Была в нашей больнице. Может и не надо говорить. А, все равно! – решилась она. Может, хоть поймете. Я долго терпела…, в общем…, онкология.

– Что? Чего – пересохшими вдруг губами спросил Макс.

– Легкие.

– Слышал, это лечится…

– Эх ты, – улыбнулась женщина, потрепав его по шевелюре. " Лечится…" – передразнила она его слова. – Ладно, успокоил, теперь уходи. Действительно, поздно она попыталась выскользнуть из его рук и встать.

– Нет! – прижал ее к креслу нахальный гость.

– Что нет? – изумилась она.

Максим решился. Он заглянул в эту бездонную, наполненную слезами отчаяния серость глаз и скомандовал:

– Спать! Тут же осознав неверность тона, юноша стал говорить по-другому, словно уговаривая собеседницу.

– Вам очень хочется спать, и Вы сейчас уснете. Вы ляжете на диван… вот так…, – он приподнял расслабленное тело и помог ватным ногам перебраться на диван. – Вот так, повторил он, когда Ирина уже лежала на диване. Теперь спать… спать…, и выздоравливать…

Когда веки учительницы сомкнулись, а дыхание стало ровным, Макс провел руками над всей ладной фигуркой молодой женщины. И увидел.

–Чёрт побери! Боже мой, прошептал растерянно он, садясь в кресло.

Почему это называют раком? – подумалось ему. – Это паук. Беспощадный паук. Вон, какая паутина. Он отчетливо видел на фоне светло – розового, похожего на удивительный цветок тела черное пятно в районе правого легкого. От него отходило несколько щупальцев в нижнюю часть легкого, а также нити паутины к печени, почкам и почему-то – к левому плечу.

Не жилец – подумалось подростку, но он встал над несчастной женщиной и опустил над черным врагом руки. Неизвестно откуда, но вдруг пришла к нему уверенность, что здесь придется бороться с врагом, отсекая его щупальца. И эта битва началась. Словно кислотой, разъедал юноша своими лучами мелкие очаги и паутину в печени и почках раковой жертвы. И боль тут же полоснула его по нервам. Парень видел, как корчится от боли его враг – и сам испытывал неслыханную боль. Он уже понял, что не сможет, не в силах пока уничтожить эту гадость за один раз – просто не хватит сил. В том числе – сил терпеть эту боль. Поэтому он, непроизвольно всхлипывая от боли, все внимание сосредоточил на метастазах, обрубая их, словно щупальца злобного кракена.

–Вот так, вот так, гад, – начал говорить он, чувствуя, что находится на пределе терпения. Пытаясь ненавистью добавить себе сил, он обращался с болезнью, как с ненавистным живым существом.

– Долго ее жрал? Долго пробирался сюда? Думал, все? Нет, скотина, – цедил он сквозь зубы. В отдельные моменты он возвращался к реальности и видел, что лучи его пальцев настолько яркие, что освещают комнату, словно лампы дневного света. Да и не только пальцев. Жгутами света казалась уже обе руки – аж до оголенных в безрукавке локтей.

– Да что же это такое? – закрался недоуменный вопрос. Потом! – был короткий ответ, и все внимание вновь переключилось на черного, корчащегося от света и награждающего целителя болью врага.

За окном наступила тишина поздней ночи, когда ранее страдавшие от миазмов паутины органы засветились спокойным розовым цветом. Ужасающая болезнь еще не была побеждена, главная битва была еще впереди. Максим это понимал, но большего сделать не мог.

– Слушайте, – прошептал он. Спите и слушайте. Завтра Вы опять позовете меня заниматься. В семь часов откроете дверь и ляжете спать. Спать… спать… завтра в семь вечера. Открыть дверь…, – несколько раз повторил он, после чего. шатаясь, вышел из квартиры. Белый боялся, что останься он еще на минуточку – и свалится здесь. Надолго. Что подумает она (он не мог теперь называть эту женщину ни по имени– отчеству, ни по кличке), трудно сказать. Поэтому подросток медленно вышел на пустынную, мягко освещенную аллею, и добрел до своей квартиры.

Дома Максим не мог долго уснуть, – слишком много произошло за один день событий, и слишком он был обессилен. Раздевшись до пояса, он вышел на балкон – к лунному свету. И почувствовал, как этот свет проникает куда-то внутрь, медленно возвращая силы. Не долго думая, парнишка подвинул к балкону кровать и быстро уснул, купаясь в этих лунных лучах.

Глава 9

– Ирина Сергеевна, есть серьезный разговор. Попрошу Вас ко мне, – заглянула в уже пустеющую учительскую директорша. В своем тесноватом, но уютном кабинете она предложила учительнице присесть и некоторое время собиралась с мужеством.

– И какое Ваше мнение о Белом? Что выяснили?

– Это, конечно, уникум, – с готовностью ответила математичка. – В какой степени – не знаю. Все задачи школьной программы решает, не поморщившись. Задачи предыдущей республиканской олимпиады порешал в уме. Я предложила ему задачи с мехмата.

– Ну и? – подалась вперед директорша.

– Решил до второго курса в уме. Затем попросил карандаш. Пятый курс тоже решил, но было видно – трудно.

– А в чем трудность?

– Он решал методами, исходными из школьной программы. Некоторые преобразования своеобразны, некоторые просты до гениальности, но незнание предмета… Знаете, это как Маугли.

– Как Маугли? – изумилась директорша.

– Ну да. Ему приходится в муках… ну, не в муках, но с затратами этой его энергии, открывать то, что уже давно открыто…

– И Ваши предложения?

– Он все заглатывает на ходу. Если с ним позаниматься, добавить знаний…

– Я рада, что Вы так объективно оценили этот феномен. Но теперь о другом, – решилась, наконец, пожилая женщина, тяжело вздохнув. – Мне звонили из поликлиники…

– Почему Вам? – тут же вскинулась учительница.

– В таких случаях сообщают родственникам, – глухо ответила собеседница. У Вас их здесь нет, а решать вопрос о госпитализации необходимо безотлагательно.

– Но Вам сообщили и куда госпитализировать ведь так?

– Так, – не поднимая глаз, согласилась несчастная директорша.

– Вы знаете, что оттуда выходит один из десяти?

– Да! Но один– то выходит! – в отчаянии вскричала Инесса Григорьевна.

– Я не уверена, что это буду я… Я не бравирую и не ищу сочувствия. У меня есть большая просьба. Дайте мне капельку времени. До конца недели. Или хотя бы три дня. И потом, я обещаю, я поеду. Мне бы только с Белым закончить…

Захлюпавшая директорша поднявшись, обняла учительницу.

– Настоящие профессионалы познаются в беде. Я никогда не забуду этого Вашего поступка. Но Вы не должны, не имеете права так рисковать…

– О чем вы говорите, – горько усмехнулась несчастная женщина. Какой там уже риск?

– Так нельзя! Не сдавайтесь! Надо надеяться и бороться. До конца! Даже, когда ни на что, кроме чуда уже надежды нет!

– Спасибо, – горько улыбнулась Ирина. Если бы я хотела надеяться… – она вырвалась из объятий директорши и выбежала из кабинета.

В это время Сергей настойчиво допытывался у друга об обстоятельствах его визита.

– Ну, как? Удалось? Ну, чего молчишь? Было?

– Да нет, односложно ответил Максим. Хотя он отоспался и, казалось, набрался сил, но душевно был опустошен.

– Ты мне лучше скажи, что ты про нее знаешь? – вдруг на серьезе спросил он Серого. – Что ты в ней видишь, кроме ножек и попки?

– Ну, в остальном, что и все– Стервоза еще та, – пытался отшутиться однокашник.

– Нет, подожди, – не принял тона друг. – Просто, как о человеке? О ее душе, ее проблемах, ее… ну, просто жизни?

– О-о-о…, – озадаченно протянул Сергей. Да ты влюбился!? – полувопросительно, полуутвердительно протянул он. – А ведь я знал, я догадывался! Я предчувствовал! – трагически завыл он. – Хотел предупредить – окрутит! Увы мне, увы, не успел! Ох, бедный, бедный мой дружище, пропащий ты теперь человек! – причитал Сергей, воспользовавшись отсутствием учительницы.

– Да брось ты, – не мог не заулыбаться "пропащий человек". Послушай на серьёзе. У нее, оказывается, жених разбился на "гробу". Два года назад.

– Точно, не вранье? – посерьезнел друг.

– Да кто такими вещами…? – возмутился Максим.

– Да, другой расклад, – вздохнул Серый. Дело в том, что люди, ходящие под одной судьбой, относятся с исключительным вниманием к тем, кто попал в жернова этой судьбы. К семьям погибших летчиков относились с особым вниманием. Это было табу, которое не позволяло ни шуток, не пошлостей. Впрочем…

– Впрочем, – нашел лазейку для друга Сергей, – не жена же, невеста. А может, они бы еще и не поженились… Так что это не повод.

– А мы ее тогда травили. Помнишь, что придумывали? – продолжал дружище.

– Да-а, – протянул Сергей, вспомнив некоторые, казавшиеся вплоть до сегодняшнего разговора забавными, проделки.

– И, кроме того, она…, наверное…, тяжело больна, – осторожно подбирая слова, сообщил Макс.

– Ты что? "Это?" – почему-то шепотом спросил друг. Он опустил глаза, пытаясь понять новые реалии. Было гадко от своего поведения и ужасно стыдно.

– Врешь! – радостно нашел он выход. – Ох, врешь! Она больна, а ты, значит, ее лечил?

– С чего ты взял? – изумился Максим.

– Ты когда к ней вошел? – начал обличать его Сергей. – Занимались, ладно. Потом когда свет зажегся? Подводили итоги. Ладно. Потом, когда свет погас? Ладно. А когда ты вышел? И какой вышел? – хитро вопрошал он.

– Ты что, дежурил? Время засекал? – покраснев, обозлился Макс.

– Но ты же знал, – пожал плечами Сергей. – И первый раз все-таки. Простое человеческое любопытство…

В запале спора они не обратили внимания на ехидную улыбку сидевшего сзади и якобы сдувавшего домашнюю работу Кота. Прерван же неприятный разговор был появлением героини их пикировки.

– Здравствуйте, ребята. Садитесь, – как-то но-новому, по-доброму поприветствовала она школьников. Когда все расселись, Ирина Сергеевна долго рассматривала своих подопечных, переводя взгляд по очереди на каждое новое лицо. Когда она также внимательно рассматривала Пенчо (он же просто Юрка Панков), тот, являясь дежурным, встал и решил доложиться.

– Садись – садись, – мягко улыбнулась учительница. Я и так вижу, что нет только Мирзоевой. Что с ней?

– Наверное, заболела, – ответствовал Пенчо.

– Жаль, – вздохнула математичка. Такая пора, такая погода, а она… Ну да ладно. Вчера мы с Вами повторяли некоторые темы. Сегодня продолжим. К доске пойдет…

Сергей подтолкнул соседа, и тот уже начал было выкарабкиваться из-за ставшей мелковатой парты.

– …Покровский, – назвала учительница фамилию.

Женька покорно поплелся к доске, а Сергей уважительно взглянул на соседа и прошептал, – И ты врешь:"Ничего не было"?

Макс пожал плечами и стал ждать развития событий. Но они почти не развивались. "Патрик" потел у доски, остальные решали или делали вид, что решали заданное уравнение.

– А что Белый, – вдруг раздался дрожащий голос Татьяны.

– А что Белый? – переспросила учительница. Она была явно смущена.

– Я вот что спрашиваю, – уже встав, начала девушка. И было слышно, что голос у нее дрожит от возмущения. – Он решил уравнение или нет?

– Решил, – озадаченно ответил Максим.

– И, конечно, в уме?

– Конечно, смущенно пожал он плечами.

– Я к чему, – продолжала свою мысль его симпатия. Вот мы здесь напрягаемся, а кто-то все уже сделал и посмеивается.

– Неправда! – взвился Белый.

– Еще какая правда! Вот я вчера, после того, как он прыгнул…

– Убежала, чтобы его не целовать, – вставил слово Сергей…

– Это к делу не относится – пыталась перекричать грохнувший смехом класс девушка.

– Тише, замолчали! Прекратить смех! – с прежним железом в голосе поднялась и учительница.

– Продолжай, Татьяна, – обратилась она к стоящей ученице. Итак, после того, как он прыгнул… куда?

– Ну, на спор.

– Спор был на ее поцелуй, – вновь встрял в разговор Максимов дружок.

– Это сейчас ничего не значит, – покраснела девушка.

– Да, это сейчас ничего не значит, – согласилась, наоборот, побледнев, учительница. – Не встревай, Огоньков, – вновь жестко скомандовала она. Тот скорчил покорную мину: "молчу-с", а одноклассница, наконец, продолжила.

– Так вот, я после этого прочитала и про этого Бимона и про его прыжок и про реакцию других прыгунов. Один из них сказал: "А стоит ли после этого вообще прыгать?"

– Ты к тому, что уже ничего решать не надо? Двумя руками "за", – вставил Сергей, и вновь развел руками: "молчу-с, молчу-с".

– А второй сказал "такое впечатление, словно этот парень перемахнул лужу, а мы, как не топчемся, как не пыжимся – все в самый ее центр!"

– Ну и? – ждала выводов учительница, пристально глядя на ораторшу.

– Пока он сидит здесь, у меня… у нас такое же впечатление.

– У меня такого впечатления нет, пожав плечами, заявил вдруг не отличавшийся разговорчивостью Панов.

– И у меня нет – согласился Ванятка.

– И у меня – вставила Кнопка. Я просто им восхищаюсь, добавила она покраснев.

– О тебе и так всем известно, – запальчиво осадила ее спорщица.

– А знаешь, почему у нас нет такого ощущения, – вкрадчиво спросил Сергей. И не ожидая ответа, констатировал – Мы за ним не прыгаем. По одёжке, что называется, протягивай ножки.

– Но как ты можешь? – чуть ли не со слезами возразил, наконец, "виновник торжества". А сколько до тебя вот так не допрыгивают? И теперь ты… ты…, – у него перехватило дух.

– Садитесь, – закончила раунд учительница и стала подводить итоги.

– Я, конечно, не ваш классный руководитель и не гуманитарий. Я математик. Поэтому такие вопросы не ко мне. Но если они заданы… Что же… Вчера мы, можно сказать, тестировали вашего новоявленного гения.

– Это когда же? – ехидно уточнил Кот.

– Это уже после того, как он тебе морду начистил, – сообщил Сергей.

– Вот как? – удивилась Ирина Сергеевна. – Действительно, на все руки мастер… Но не об этом. Так вот, я уже могу прямо сказать, что Максим – уникум. Для того, чтобы полностью выяснить пределы этого… таланта, следует продолжить тестирование. Но уже можно твердо утверждать – его знания и возможности далеко за пределами школьной программы. Поэтому, конечно, ему на наших уроках математики будет скучно. Что же до нас… Татьяна, ты сама исключительно талантлива. Выгоним, чтобы других не смущать? Вот, горе мое – Сергей, оказывается, лучший в школе бегун и художник. Вон – его шаржи. Даже я похожа – бледно улыбнулась она. Сергей вдруг мучительно покраснел. Он действительно в классной дурашливой газете "Шедевр" нарисовал шарж на учительницу. Но она, как думалось раньше, не обратила внимание на это творчество вообще. – Панов – талантливый хоккеист, – продолжала учительница, – Женя, – она повернулась к всё ещё топтавшемуся у доски Покрову – будущий поэт. Точнее, он уже поэт, но будущий великий поэт. Выгоним с уроков по литературе? Читайте историю. Серость была всегда нетерпима. Всегда люто ненавидела таланты. И вместо того, чтобы стремиться к их уровню, пыталась уничтожить сами таланты. Так проще и спокойнее. Поэтому, я тебе скажу, Татьяна, – эти таланты, в том числе и Максим, будут здесь, среди вас. Для того чтобы вы тянулись за ними, чтобы прыгали, прыгали и прыгали. Даже, раз за разом, попадая в эту лужу. Только так её рано или поздно перепрыгните и вы. Садись, Евгений, – закончила она вдруг свой монолог. Мне действительно нравятся твои стихи. И… извини меня.

Еще один мучительно покрасневший подросток сел за свою парту, провожаемый тридцатью парами удивленных глаз. Никто не знал, что этот сирота пишет стихи. Которые, тем более, могут нравиться этому синему чулку. Новость затмила даже таланты Максима. А тот, преисполненный светлого восхищения от добрых слов Ирины (так он вдруг ее назвал), не выдержал, и мысленно погладил ее по руке. Словно понимая, кто это, она отозвалась теплой доброй волной, но затем, видимо, какая-то мысль уколола ее и она одернула руку.

"Такому человеку надо жить! Буду терпеть!", – утвердился в своих планах юноша.

После звонка Сергей продолжил доставать друга, но теперь в других, восхищенных тонах.

– Ну, признайся, что ты с ней сделал? Человеком становится! Он вскочил с парты, бросился к стене, сорвал и начал рвать на мелкие куски злополучный " Шедевр".

– Ты чувствуешь? Заметила, но виду не подала. Что ты с ней сделал? Тебя надо почаще к таким крокодилам запускать. Укротитель! И говоришь, ничего не было?

– Да перестань ты! Тоже, как дитя малое. Чуть похвалила, а ты растаял.

– Это ты не понял! Я же говорю, человеком становится.

– Она давно…, то есть, всегда человек. Просто обстоятельства.

– Ты думаешь… это? – с придыханием спросил Сергей. – Значит, ты не врал? Жаль, – поник он и оставался угрюмо – серьезен весь день.

– Придешь сегодня? – поинтересовался Серый, когда они возвращались домой.

– Занят. Надо помыться… и вообще…, – соврал Макс. Он надеялся набраться сил перед продолжением мучительной схватки.

Но этого не удалось. Дома его ждал хмурый, сменившийся с дежурства отец.

– Дважды звонил зам. командира полка. Требует к себе. Вместе с тобой. Ну, говори сразу, что натворил. – Отец был уставший и грустный. Какие-то неизвестные сыну заботы явно угнетали его.

– Что с тобой, папа? Неприятности? – забеспокоился юноша. Он очень любил своего отца и гордился им. Новое, угнетенное его состояние вызывало неясную тревогу.

– Ты мне зубы не заговаривай. Говори сразу. Это – не к твоей учительнице. Здесь – без шуточек.

– Да нет, папа, по хорошему поводу. Я просто прыгнул, а он увидел.

– Не говори загадками. Куда сиганул, и что из этого получилось? При чем здесь наш зам?

– Просто далеко прыгнул. Так далеко, что и этому… вашему, и нашему физруку понравилось. На рекорд, – не удержался и похвалился он.

– Ну, слава Богу, хоть не натворил ничего, пропустил мимо ушей сообщение о рекорде отец. Больше ничего?

– Ещё… ещё я подрался с Котярой, а он и это видел.

– Ну?

– Ему тоже понравилось. Спросил, сколько времени я занимаюсь боксом.

– Занимался, – поправил его отец, уже выходя из квартиры.

– Ну почему, папа? – просительно возразил Максим, пристраиваясь к шагу отца.

– У нас в роду дураков никогда не было и не будущее не надо. Хватит.

– Но это не от бокса.

– Может быть… А где гарантия, что теперь это не будет повторяться после каждой плюхе по голове? Так что, забудь.

– Интересно, что ты скажешь после беседы с твоим начальством? – подумал Максим, но вслух спрашивать не рискнул и задал другой, взволновавший его вопрос.

– А что все-таки у тебя?

– У нас, – хмуро уточнил офицер. У нас в полку. Кто-то пустил утку, что это… ну, столкновение, – диверсия была. Попытка теракта против "самого". Из центра комиссия душу выматывает. Меня особенно не трогают, но копают очень глубоко – вздохнул отец, уже стучась в высокую дубовую дверь.