Текст книги "Происшествие в Утиноозерске"

Автор книги: Леонид Треер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

Визит в НИИ

В Институте Прикладных Проблем Бандуилов был, можно сказать, своим человеком. Многие ученые были авторами журнала «Наука и мы». Одни приносили статьи по собственной инициативе, из других материал приходилось вытягивать. Алексей регулярно посещал Институт и был в курсе всего, что там происходило. Вдобавок он вел обширную картотеку, где содержалось немало полезных сведений о ведущих работниках ИПП. Он знал, кто с кем враждует, знал, кому покровительствует директор и кто считает себя обиженным. Вся эта информация позволяла Бандуилову лучше ориентироваться в сложной институтской жизни и поддерживать дружеские контакты с учеными.

Что касается младшего научного сотрудника Заборова, к числу ведущих работников он не принадлежал, и все же Алексей внес его в свою картотеку как весьма примечательную фигуру. Дело в том, что научная судьба Спартака Заборова начиналась довольно трудно. Приехав после окончания университета в ИПП, он попал в лабораторию, где на девять сотрудниц приходилось всего трое мужчин, из которых один к тому же был завлабом. Такой дисбаланс имел для Заборова самые печальные последствия. Не успел он появиться в Институте, как от лаборатории потребовали человека на строительство нового корпуса. Ясно, что посылать на стройку женщин, тем более матерей, было бы неприлично. Отправлять туда завлабов было не принято. Из двух остальных мужчин один отпадал по возрасту, другой – по причине люмбаго. Таким образом, на фоне коллег молодость и здоровье Спартака выглядели просто вызывающе, и он безропотно отправился рыть котлован.

С земляных работ он вернулся через месяц, горя желанием заняться Наукой. Но тут подоспела хлебная страда.

Заборову выдали спецодежду и увезли в подшефный колхоз.

С сельхозработ он приехал еще более окрепшим физически, хотя часть университетских знаний была унесена степными ветрами. Почти сразу же после возвращения Спартака направили рыть траншею для связи с новейшей ЭВМ. Заборов пытался сопротивляться. «Спартак, – с укором сказал завлаб. – Кто, если не ты?» Девять женщин-матерей грустно смотрели на Заборова. Тот, который пожилой, и тот, что с люмбаго, ему сочувствовали…

Только теперь он осознал до конца, какой тяжкий крест придется ему нести в этой лаборатории. Впервые ему в голову пришла мысль о пользе болезней, но он тут же ее отогнал. Заборов пытался переметнуться в другую лабораторию, где физическим трудом занимались несколько сотрудников, но бегство его было пресечено «в связи с производственной необходимостью»…

За несколько лет он овладел почти десятком специальностей. Спартак благоустраивал родной город, заготавливал силосные массы, строил институтскую базу отдыха, перебирал овощи в хранилищах, посещал курсы механизаторов, возводил жилые дома – словом, занимался всем, кроме того, чему его шесть лет обучали. В Институт Спартак попадал редко и больше месяца не засиживался. С лопатой в руках он чувствовал себя гораздо уверенней, чем с шариковой ручкой.

Возможно, он так и осел бы навсегда где-нибудь на сельской ниве, если бы однажды в лаборатории не появились сразу два новичка. Молодые, холостые, с вузовскими дипломами в кармане, закаленные в студенческих отрядах, они полностью освободили Заборова от его привычной миссии. В судьбе Спартака начался новый период.

Шеф предложил ему тему: борьба с комарами, от которых в здешних местах не было житья. Не будем описывать трудности, с которыми пришлось столкнуться Спартаку при разработке эффективного метода. Через пять лет кропотливых поисков он добился цели. Изготовленный Заборовым порошок лишал комаров возможности продолжать род. Руководители хозяйств, где распылялся чудо-порошок, прислали в Институт восторженные отзывы, сообщив, что удалось полностью избавиться от комаров. Спартак с блеском защитил диссертацию.

Через год после защиты из сел стали поступать тревожные вести. Выяснилось, что порошок действует не только на комаров, но и на домашнюю птицу. По деревням бродили печальные гусаки и растерянные петухи, презираемые курами. Для ликвидации последствий пришлось срочно завозить самцов из других районов. Среди женщин пострадавших хозяйств поползли слухи, что проклятый порошок действует и на мужчин. Но слухи, к счастью, не подтвердились и даже способствовали увеличению деторождаемости, поскольку уязвленные мужчины боролись за свою честь.

Бандуилов познакомился с ним еще в тот период, когда изобретению Заборова предсказывали большое будущее. Алексей тогда готовил материал о замечательном порошке, но по известным причинам опубликовать статью не успел.

Придя в институт, Алексей заглянул в лабораторию, где работал Заборов, и увидел трех смеющихся женщин, которые варили на электроплитке суп.

– Вкусно пахнет! – сказал Бандуилов. – Мне бы товарища Заборова…

– В столовой он, – ответила одна из дам.

– Наверстывает после голодания, – добавила другая, и все трое закатились, радуясь шутке.

«Веселые дамочки, – думал Алексей, шагая в столовую. – Сейчас умнут супец, достанут вязанье и славно поработают до без пятнадцати шесть…»

Заборов сидел в углу столовой, лицом к стене, и ритмично двигал челюстями.

– Привет ученым! – сказал Алексей, усаживаясь рядом с ним.

– Привет писателям, – промычал Спартак, пытаясь перекусить многожильный мясной кабель. Он придвинул гостю стакан компота. – Пей!

– Спасибо, – кивнул Бандуилов, – сыт по горло.

Он оглядел уютное общепитовское заведение. Особенно впечатляли стены, разрисованные самодеятельными художниками. Молодые березки, пруд, два лебедя – вся эта идиллия как бы напоминала посетителям, что не хлебом единым жив человек. Уставшая от духоты кассирша непрерывно пила яблочный сок.

– По поводу чудища пожаловал? – спросил Спартак. Алексей улыбнулся.

– Из-за него, родимого…

– У директора уже был?

– Был, – соврал Бандуилов. – Он направил к тебе!

Спартак радости не проявил, скорей, даже огорчился. В лице его появилась напряженность, точно он не знал, как себя вести. Когда с обедом было покончено, они вышли на улицу и присели на тихую скамеечку, где им никто не мешал. Алексей терпеливо ждал, понимая, что торопить очевидца нельзя.

– Должен тебя огорчить, – произнес вдруг Спартак. – Нужной тебе информацией не располагаю…

– Приятно иметь дело со скромным человеком, – пошутил Бандуилов, но Спартак смотрел на него настороженно.

– Вам, журналистам, подавай чудеса, загадки природы, – неодобрительно сказал он, – а я все-таки экспериментатор. Я принимаю лишь то, что можно зарегистрировать прибором. Теперь представь мое состояние: я случайно столкнулся с фактом, который не могу проверить. Следовательно, не могу его и принять всерьез…

– Почему же? – удивился Алексей.

– Да потому, что разум мой протестует! Мне легче глазам своим не поверить!

– Постой, – сказал Алексей, доставая фотографию, – а как быть с этим снимком?

– Мне его уже показывали, – кивнул Заборов. – Это еще не доказательство.

– Да я ведь не спорю, – согласился Бандуилов, – может, никого в озере нет. Но я ведь пришел к тебе только для того, чтобы узнать, что ты видел вечером двадцать четвертого июня…

– А я ничего не видел, – Спартак усмехнулся.

– То есть? – оторопело спросил Алексей.

– Не видел! – повторил насмешливо Спартак. – Мне лишь показалось…

– Тогда расскажи о том, что показалось, – попросил Бандуилов, с трудом сдерживая раздражение.

– Ты не обижайся, – миролюбиво заговорил Заборов, – и постарайся меня понять. Честно говоря, я опасаюсь влипнуть в историю, которая мне очень не нравится. Вся эта сенсация может лопнуть, как мыльный пузырь, и я окажусь в дурацком положении. В первую минуту, чего скрывать, ликовал до небес, но после, когда стал соображать, решил не встревать…

– Да объясни, в конце концов, что тебя пугает?!

– Неясность ситуации! – твердо произнес Спартак. – Ящер, давно исчезнувший и вдруг вынырнувший в Утином озере, противоречит всем законам и теориям.

Наступила тишина. Алексей растерялся и как-то сник. Такой трактовки он еще не слышал.

– И вообще, – осторожно добавил Заборов. – Советую тебе не торопиться с этим материалом…

– Спасибо за совет, – сказал Алексей, разглядывая Заборова. – Только одного не могу понять: если ты хочешь держаться подальше, какого же черта ты доложил Горячину о встрече с неизвестным животным?

– Я всего лишь сигнализировал. Не более!

– Ну хорошо, а если вдруг этого ящера действительно обнаружат? – спросил Бандуилов. – Не будешь кусать локти, что упустил такой шанс?

– Видишь ли, – снисходительно ответил Заборов, – я предпочитаю золотую середину. Мне как-то спокойней без всемирной славы…

– Бог с тобой, старче, – с грустью произнес Алексей. – Но мне-то ты мог бы рассказать, что там было. По-дружески, не для печати…

– Не для печати – это можно, – Спартак вдруг расплылся в улыбке. – Только чтоб между нами!

Далее он изложил историю, приключившуюся с ним на берегу Утиного озера. Пересказывать ее мы не будем. Во-первых, она, как было сказано, не для печати. Во-вторых, читатель уже успел познакомиться с ней в начале нашего повествования.

Генератор идей

Весь следующий день Алексей безуспешно пытался пробиться к Лавру Григорьевичу Горячину. Директор Института был занят по горло: совещание, Ученый Совет, выступление по радио, встреча с бельгийским издателем, лекция, распределение спирта между лабораториями – всего не перечесть. Лишь через день Бандуилову было выделено шесть минут на разговор с Лавром Григорьевичем.

Алексей пришел в Институт пораньше, боясь упустить Горячина. Директор совершал очередной рейс по этажам. Алексей устроился в приемной, где находилось человек девять, ждущих начальство. Они сидели молча, с встревоженными лицами, и были похожи на пассажиров самолета, у которого не выпускались шасси. В коридоре раздался топот, и в приемную ворвался Горячин. Свита, тяжело дыша, застряла в дверях, точно многоглавый дракон. Посетители дружно поднялись со своих мест. Остался сидеть лишь Бандуилов. Взгляд Горячина уперся в него.

– Кто это? – быстро спросил Лавр Григорьевич.

– Пресса! – ответила секретарша. – Из журнала «Наука и мы».

– Заходите! – сказал Горячин Алексею, распахивая дверь в кабинет. – Остальным сидеть!

Кабинет Горячина напоминал зал музея. В прозрачных стеклянных шкафах хранились подарки, полученные Лавром Григорьевичем по случаю пятидесятилетия: бухарский халат с тюбетейкой, кавказский кинжал, действующая модель шагающего экскаватора, небольшая юрта в масштабе 1:5, корова из малахита и прочие сувениры. На стенах висели портреты великих ученых. Между Вавиловым и Мечниковым располагался портрет хозяина кабинета.

Бандуилов достал из кармана блокнот, где были выписаны все вопросы, которые он собирался задать. Он специально готовился к этой встрече, полдня просидел в библиотеке, знакомясь с литературой о древних обитателях Земли. Но использовать эти знания в беседе с Горячиным ему не пришлось. Да и беседы, собственно говоря, не было. Алексей успел лишь объяснить цель своего визита, а уж дальше, почти без остановок, говорил Лавр Григорьевич. Он сыпал фразами типа: «Предстоит большой объем работ!», «Научный поиск в таких масштабах еще никем не проводился!», «Мы постараемся оправдать оказанное нам доверие!», «Значение этих исследований трудно переоценить!», «Уникальное явление, которое перевернет наши представления!». Бандуилов слушал очень внимательно, держа наготове ручку. Он все ждал, что Горячин вот-вот закончит вступление и перейдет к сути, но ровно через шесть минут Лавр Григорьевич умолк и посмотрел на часы:

– К сожалению, уделить вам больше времени не могу, – сказал он, вставая и протягивая руку Бандуилову.

– Большое спасибо! – поблагодарил Алексей, с чувством пожимая его руку. – Последний вопрос: кто конкретно будет заниматься поисками животного?

– Две самые крупные наши лаборатории. Притальева и Гужевого. Будет мало – подключим других!

Лавр Григорьевич поднял телефонную трубку, а Бандуилов покинул кабинет, несколько озадаченный услышанными фамилиями. Во-первых, вклад лабораторий Притальева и Гужевого в сокровищницу институтской науки был настолько скромен, что практически отсутствовал. Во-вторых, оба завлаба терпеть не могли друг друга и враждовали между собой уже давно. Об их вражде знал весь Институт. Почему же вдруг именно им доверено такое важное дело, где, вероятно, потребуются совместные усилия и тесные контакты? Впрочем, у Горячина могли быть другие соображения. Строить догадки пока что не имело смысла. Необходимо было встретиться с обоими завлабами. Алексей решил начать с Притальева.

Юрию Валентиновичу Притальеву было под пятьдесят. Он был полон идей, ждущих своего часа.

Алексей познакомился с ним в тот год, когда Юрий Валентинович увлекся проблемой кашалотов-самоубийц, выбрасывающихся на сушу. Согласно гипотезе Притальева, в океане имеются источники неизвестных сигналов, заставляющих кашалотов выпрыгивать на берег. По его мнению, к любой рыбе можно подобрать аналогичный сигнал. По просьбе Бандуилова Юрий Валентинович написал для журнала статью «Рыба пойдет к человеку».

«Думаю, – писал в ней Притальев, – что в ближайшие годы мы сможем простым нажатием кнопки гнать к берегу косяки рыб!»

После долгих поисков и экспериментов в его лаборатории была создана уникальная установка «Посейдон», которой предстояло заменить рыболовный флот. Первые же испытания дали поразительные результаты. Сигналы, посылаемые «Посейдоном» у мыса Тюленьего, заставили выброситься на берег практически всех оказавшихся поблизости обитателей морских глубин. К сожалению, рыба выбрасывалась на протяжении десятков километров и портилась раньше, чем ее успевали собрать.

Тут же восстали экологи, следящие за равновесием в природе. Вслед за ними на машину Притальева ополчились работники рыбного хозяйства. Дело кончилось тем, что опыты были запрещены.

Кому-то из читателей идея Юрия Валентиновича, возможно, покажется несерьезной и даже вредной. Мы не можем согласиться с таким мнением. Да, он допустил ошибку! Но нельзя не отдать должное его научной и технической дерзости, без которой немыслим прогресс. Любые вопросы он понимал с полуслова, и пока собеседник заканчивал предложение, у Юрия Валентиновича уже готов был ответ. Ощущение было такое, что скорость восприятия окружающего мира была у него гораздо выше, чем у коллег. Это давало ему значительное преимущество в спорах: покуда противник соображал, ища нужные контрдоводы, Притальев обрушивал на него поток фактов, цифр, цитат, замечаний, не давая бедняге опомниться. Разумеется, в своих ошеломительных атаках он далеко не всегда был прав, но поймать его на ошибке в споре редко кому удавалось. Лишь позже, оставшись в одиночестве после схватки, посрамленный противник находил победный ход, но, как говорится, после драки кулаками не машут…

Постучавшись, Алексей приоткрыл дверь притальевского кабинета и, просунув голову, спросил: «Можно?»

– Смелей! – быстро ответил Юрий Валентинович, и Алексей вошел. Притальев стоял у доски, исписанной длинными уравнениями, держа в руке кусочек мела. Роста он был ниже среднего, весил мало и, тем не менее, выглядел весьма значительно. Первое, что бросалось в глаза, была крупная голова с великолепным лбом мыслителя. Темные очки, которые Притальев носил постоянно, придавали его лицу нечто зловещее и в то же время насмешливое. Впечатление это усиливала темная эспаньолка, словно приклеенная к его подбородку.

Одевался Юрий Валентинович изысканно: на нем была индийская куртка из замши, английские брюки из натуральной шерсти и ереванские туфли на высоких каблуках.

Алексей не был уверен, что Притальев его помнит, и на всякий случай представился.

– Как же! Отлично помню! – Юрий Валентинович изобразил губами тонкую улыбку. – «Рыба пойдет к человеку»… Кажется, так мы назвали статью? – Бандуилов кивнул. – Ну, а что волнует журнал в этот раз?

– Видите ли, – начал Алексей, но ученый уже все понял.

– Загадка Утиного озера. Не так ли?

– Угадали, – Алексей покачал головой. – Мне бы хотелось услышать…

– Ваше мнение! – закончил его мысль Притальев. – Пожалуйста! Садитесь! Вы такой высокий, что я вынужден задирать голову. – Бандуилов присел, а Юрий Валентинович остался стоять у доски. – Мое мнение таково: все это чепуха! Вот мои аргументы. Если это, допустим, самец, то должна быть самка! Если же это самка, то должен быть рядом самец. Это известно априори! – он усмехнулся. – Вы успеваете за мной?

– Пока успеваю, – сказал Алексей.

– Идем дальше! Если есть папа и мама, то, как показывает опыт, где-то должны ползать дети. – Притальев быстро нарисовал на доске два больших круга, а рядом – два маленьких. – У детей, естественно, появляются свои дети. И так далее! Спрашивается: где скрывается вся эта семейка? Утиное озеро велико, но не настолько, чтобы только сейчас ящеры себя обнаружили!

Резкими взмахами Притальев перечеркнул все окружности и торжествующе уставился на журналиста.

– Ну а все же, – сопротивлялся Алексей, – допустим, он в озере один…

– Где же остальные? – с иронией спросил Юрий Валентинович.

– Предположим, вымерли!

– То есть?

– Оказались менее приспособленными…

– Понятно! – Притальев вдруг стал издавать странные звуки, словно двигатель легковой машины, который не хочет заводиться. Бандуилов не сразу сообразил, что он смеется. – Все вымерли, а один приспособился! Крепкий, должно быть, парнишка! – Юрий Валентинович от удовольствия щелкнул пальцами и стал серьезным. – Один – не жилец! Поверьте мне, один погоду не делает!

– Но ведь очевидцы… – начал было Алексей.

– Оптический эффект! – перебил его Притальев.

– А фотография?

– Розыгрыш! Скажем, полузатопленное дерево!

Юрий Валентинович с хищным интересом смотрел на гостя, готовый парировать любой аргумент.

– Тогда зачем же вам его искать? – с обидой спросил Алексей.

– Чтобы найти! – мгновенно ответил Притальев, шаркнув ножкой. За темными стеклами его очков блеснул бесовский взгляд. – Если мы захлопнем дверь перед заблуждением, то как войдет Истина?! – Юрий Валентинович шевельнулся и с тонкой улыбкой добавил: – Ни в чем нельзя быть уверенным до конца… Как говорят французы, кто будет жить, тот увидит!

– Если не секрет, – сказал Бандуилов, – собираетесь ли вы использовать в поисках свой «Посейдон»?

– Хотелось бы! – Притальев развел руками. – Картина сразу бы прояснилась. Но не забывайте, что при этом мы можем погубить всех обитателей Утиного озера.

Бандуилов хотел задать следующий вопрос, но в этот момент в дверь просунулся молодой человек с озабоченным лицом.

– Юрий Валентинович, – сказал молодой человек, – две точки получили. Можно строить кривую…

– Иду! – кивнул Притальев. – Без меня не начинайте!

Он протянул руку Алексею и сказал:

– Звоните! Заходите! Не стесняйтесь! Но читателя пока не будоражьте!

Юрий Валентинович энергично сжал пальцы Бандуилова и танцующей походкой понесся строить кривую по двум точкам.

Гужевой Василий Степанович

Утром следующего дня Алексей отправился в Институт, чтобы встретиться с завлабом Гужевым. В отличие от Притальева Василий Степанович Гужевой представлял собой совершенно другой тип ученого. В науку пришел довольно поздно, успев поработать в коммунальном хозяйстве, на заводе железобетонных изделий, в строительном тресте. Приобретя достаточный жизненный опыт, Василий Степанович круто повернул руль и перешел в новорожденный НИИ Прикладных Проблем.

Он занялся совершенно новым направлением, в основе которого лежала гипотеза о том, что растения чувствуют отношение к ним человека. Не обращая внимания на шуточки институтских остряков, Василий Степанович день за днем, месяц за месяцем ставил свои замечательные опыты. С одними растениями он разговаривал нежно и ласково, на другие – прикрикивал и хамил. Это привело к тому, что «обласканные» растения по всем статьям обогнали в развитии «обруганных» сородичей. Даже мексиканский кактус, на вид грубый и колючий, отзывался на приветливое слово, а когда Гужевой гладил его, кактус даже втягивал иглы, как кошка, прячущая когти, чтобы не поцарапать хозяина. Еще более удивительным оказался тот факт, что растения каким-то образом запоминали обидчика. Стоило появиться лаборанту Покусаеву, который, будучи в нетрезвом состоянии, оскорбил хризантему, как обиженный цветок начинал увядать буквально на глазах. Словом, полученные Гужевым результаты вызвали немало разговоров. Благополучно защитив кандидатскую диссертацию, он продолжил свои исследования.

По просьбе Бандуилова Василий Степанович написал для журнала статью «Доброе слово и крапиве приятно». В ней Гужевой требовал и призывал активно использовать ласку в сельском хозяйстве. Он доказывал, что нежное обращение с семенами в момент высевания позволит в несколько раз увеличить урожай зерновых.

«Мы с ними по-человечески – они к нам по-человечески!» – заканчивал свою статью Василий Степанович.

Плоды четырехлетних трудов были собраны в рукопись, объем которой превышал восемьсот страниц. В эту рукопись вошли, кроме всего прочего, и две тысячи слов и выражений, особо любимых растениями. Гужевой практически был готов к защите докторской диссертации, но в этот момент Полукаров уступил место Горячину, и начались перемены. Тут-то Василий Степанович и допустил ошибку.

Вместо того, чтобы переждать неясное время, заручиться поддержкой нового директора, он решил ускорить события и вылез со своей диссертацией. Он, вероятно, настолько был уверен в успехе, что действовал прямолинейно, не подобрав союзников, за что и поплатился. Собственно говоря, именно тогда и началась его вражда с Притальевым. Юрий Валентинович разгромил на институтском семинаре работу Гужевого, найдя в ней множество грубых ошибок и бездоказательных выводов. Василий Степанович отбивался по принципу «От такого же слышу!», напомнив Притальеву его рыбную эпопею, кое-что еще, но схватку все равно проиграл. Вопрос о защите был отложен на неопределенный срок. С тех пор не проходило и месяца без того, чтобы эти уважаемые завлабы не скрестили шпаги…

Кабинет Гужевого был закрыт, но его сотрудники подсказали Бандуилову, где можно найти их шефа. Василий Степанович выступал в конференц-зале на встрече с молодыми специалистами. Встречи такие проводились регулярно, на них ведущие ученые Института делились с молодежью своим опытом. Алексей отправился в конференц-зал. Он знал, что Гужевой питал слабость к публичным выступлениям. Следует заметить, что в этой тяге было нечто странное, поскольку выражался Василий Степанович крайне путано и умудрялся так строить предложения, что порой его невозможно было понять. Объяснялось это, по-видимому, тем, что мысли его двигались беспорядочно, то обгоняя друг друга, то отставая, то сталкиваясь, а иногда и вовсе исчезали, и случалось, хотя и редко, что он сам переставал понимать себя. Несмотря на это свойство, Гужевой выступать любил. Держался он уверенно, и хихиканье публики его не смущало. Многие его высказывания становились крылатыми выражениями и летали по Институту.

В зал Алексей проник через запасной выход, которым пользовались опоздавшие. В креслах сидело примерно полсотни молодых специалистов, тихо читающих журнальчики. На сцене возвышался Гужевой. У него были широкие плечи и мощная шея атлета: в молодости Василий Степанович успешно занимался классической борьбой и даже имел первый разряд. Голова его напоминала крупную, тщательно вымытую картофелину с коротким отростком, где положено быть носу. Гужевой стоял, словно боцман на палубе, и громко вещал:

– Воспитанию научного молодняка лично я уделяю большое внимание! Нет таких трудовых процессов, которые не смог бы совершить человек. И эту мысль я хочу вбить в сидящих тут. Как правило, вузовец поступает ко мне ни разу не просвещенный. Он ждет, что я накидаю ему ценностей и взглядов, но я говорю сразу: не надо садиться на очень большое! Начинать нужно с малого, а уже тогда, опираясь на крупицы мыслей, идите от простого к сложному. Семь пядей во лбу совсем не обязательно! Пусть будет хоть одна пядь, но работящая! У каждого есть слабые места. Их надо знать, чтобы они не сели тебе на голову. Вот вам первое задание: вам нужно перевоспитать себя! Надо так воспитать в себе совесть, чтобы потом ее бояться. – Василий Степанович обвел глазами аудиторию, как бы убеждаясь, до всех ли дошла его мысль, и продолжил: – Никогда не стесняйтесь выглядеть темными! Тебе, к примеру, что-то непонятно. Стучись ко мне – я объясню. Бывает, конечно, что я занят и до меня не доходит. Это бывает. Тогда дойди сам и растолкуй мне, а тогда я уже подскажу, что тебе делать. Ну и конечно же, нельзя распускать нюни при неудачах. Тебе дали задачу, ты ее завалил – значит, ты ее и вытаскивай. И последнее. Учитесь признавать свои ошибки. Ошибаются все. Я тоже. Но я никогда не стыжусь сказать об этом вслух. Допустим, я не прав. Я даю сотруднику поручение убедить меня окончательно. Пожалуйста, убеди меня, если я не прав, и я откажусь от своей гипотезы и начну эксплуатировать твою! Вопросы есть? – Молодые специалисты молчали. – У меня все!

Гужевой покинул трибуну. Встреча на этом закончилась, все потянулись к выходу.

Бандуилов догнал Василия Степановича в коридоре и, забежав несколько вперед, поздоровался, как старый знакомый. Гужевой секунду разглядывал его, потом расплылся в улыбке и сказал: «Кого я вижу!» Но по глазам его было видно, что Алексея он не узнал и теперь пытается вспомнить, с кем имеет дело. Они стояли в коридоре, приветливо глядя друг на друга.

– Ну, как ты там?.. – пустил пробный шар Василий Степанович.

– Да все так же, – скромно ответил Алексей.

– На каком сейчас поприще? – поинтересовался Гужевой.

– Да все там же… – улыбнулся Бандуилов.

– Слушай, когда мы с тобой последний раз виделись? – чувствовалось, что стандартный набор Гужевого иссякает, и Алексей решил ему помочь.

– Когда статью готовили для журнала, – напомнил он. – «Доброе слово и крапиве приятно»…

– Точно! – Василий Степанович с облегчением засмеялся и, взяв Алексея за бока, легонько затряс. – Эх, Петрович, Петрович, как время-то летит!

Алексей тактично закивал, и хотя отчество его было Николаевич, поправлять Гужевого не стал.

– А я, знаешь ли, читаю все, что ты пишешь. Ты молодчина! – Василий Степанович взял гостя под руку и повел по коридору. – Читаю и завидую! До чего, думаю, красиво излагает… Мне бы так!

Они зашли в его кабинет. На столе лежал большой заграничный конверт лимонного цвета, на котором было напечатано по-английски: «Профессору Гужевому…»

И хотя профессором Василий Степанович не был, такое обращение ему очень нравилось, и он постоянно держал конверт на видном месте, чтобы каждый, кто входил в кабинет, мог оценить его известность за рубежом…

– Слышал, какая тварь в нашем озере объявилась? – спросил Василий Степанович.

– Так я, собственно, ради нее к вам и пожаловал, – сообщил Бандуилов. – Главный поручил готовить статью…

– Теперь начнется, – Гужевой подмигнул Алексею. – Всех на ноги поднимут! Шутка сказать – переворот в науке! Я тоже намерен потеть в связи с этой темой. Мне Горячин прямо сказал: «Берись, Василий Степанович! Больше некому!»

– Говорят, Притальева еще подключили… – осторожно заметил Алексей.

– Этот сам напросился! – Гужевой усмехнулся. – Он гусь такой… своего не упустит. Ты с Притальевым не связывайся, он тебе наговорит три короба с яйцами, а после будешь краснеть. Ты меня держись!

– Василий Степанович, – сказал Бандуилов, – а вы сами верите в существование ящера? Только честно!

– Ну какое это имеет значение – верю я или не верю, – удивился Гужевой. – В науке, брат, рассуждают иначе: потрогал, пощупал, измерил – и вся вера! А на словах можно такую дуру спороть, что уши завянут. Я тебе одно могу сказать: если в озере кто-то есть, он от нас не уйдет!

– А каким способом собираетесь искать? – спросил Алексей.

– Есть у меня кой-какие идейки на этот счет, но не будем их теребить раньше времени. – Василий Степанович вздохнул: – Я человек суеверный… Вот приступим к делу, откроюсь тебе, как на исповеди. Договорились?

– Договорились, – кивнул Бандуилов, поднимаясь со стула. – Уж держите меня, пожалуйста, в курсе. Телефон мой знаете?

– Кто же твой телефон не знает! – Василий Степанович улыбнулся так широко, как позволяли мышцы. Алексей тоже осклабился.

«А ведь не знает он мой телефон!» – с раздражением подумал Бандуилов и, достав визитную карточку, протянул ее Гужевому.

– На всякий случай, – сказал Алексей.

– Для надежности, – согласился Гужевой.

– Ну, ни пуха вам… – пожелал Алексей.

– К чертям собачьим! – откликнулся Гужевой.

Они сердечно пожали руки и расстались, сохраняя на лицах выражение душевного тепла и полного взаимопонимания.