Текст книги "Разоблачение"

Автор книги: Леонид Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Все верно, Генрих. Они хотели вернуть страну назад, а самый верный путь для этого – довести народ до отчаяния, чтобы он сам просил возврата. И им это удалось. Когда Ельцина страна стала ненавидеть, он, как порядочный человек, решил уйти в отставку. Но как недальновидный человек, рекомендовал народу своего приемника. И народ его выбрал! Вы видите этот парадокс?: из многих кандидатов люди выбирают именно того, которого им рекомендует президент, которого они ненавидят!

– Но как же так, Россия великая страна, великая нация, которая пользуется авторитетом на международной арене.

– Если бы этой нации не хватало только величия, это не было бы большой бедой, но ей не хватает инициативы, самоуважения, стремления к свободе. Что касается авторитета, то его нет. Страну уважают лишь тогда, когда ее жители сыты, здоровы и счастливы. Семьдесят лет унижений сделали в этой стране из человека раба, который стремится лишь к благополучию, которого всегда был лишен. А "народ, который жертвует своей свободой ради своего благополучия, не достоин ни благополучия, ни свободы" – как сказал знаменитый француз.

Но меня огорчает другое, Путин – не глупый человек, у него есть все, что может пожелать себе честолюбивый человек в этом мире, кроме одного: он не сделал ни одного шага для того, чтобы войти в историю. Его забудут быстрее, чем забыли Горбачева. Его жалкие попытки противопоставить Россию Америке и Европе выглядят смешно. А заигрывать с исламским миром просто опасно. И эти его действия ни России, ни президенту авторитета не прибавляют. Я считаю, что планете повезло, что по воле истории на месте Америки по могуществу не оказалась такая страна как Иран, Ирак или Афганистан.

Тот факт, что Путин задавил ростки демократии в России, показывает лишь то, что в нем нет ничего великого, все тот же раб, завистливый, трусливый и мстительный.[Author ID0: at]

[Author ID1: at Wed Jan 1 17:13:00 1997]

[Author ID1: at Wed Jan 1 17:12:00 1997]

Перед отъездом Таубе сконструировал компактный генератор защитного поля с автономным питанием и сигнализацией, и расположил все это на шасси двухместной детской коляски. Теперь на прогулку мальчика можно было вывозить на ней, и за ним не тянулся кабель генератора. Это был подарок Таубе отцу и сыну.

Спустя месяц, уже в конце июля, Игнатий однажды сказал Шварцу:

– Папа, у меня режутся зубы.

– Тебе больно, сынок?

– Боль я отключил, мне щекотно.

– Как отключил?

– Я не знаю, как это происходит, я просто умею устранять ее.

Шварц раздобыл для сына резиновое кольцо, которое можно грызть деснами, а сам думал, какие еще способности проявятся у его неведомого сына.

– Папа, сегодня у тебя преобладают фиолетовые тона.

– Какие тона, о чем ты говоришь?

– Я говорю о цвете твоей оболочки.

– Ты имеешь в виду ауру?

– Да, ауру, – обрадовался Игнатий, – я вспомнил это слово. И еще я вижу цвет внутренних органов, если сосредоточусь.

– Это большая редкость среди людей. Мне бы хотелось, чтобы у тебя сохранилась эта способность. И еще я бы хотел, сынок, чтобы ты мне рассказывал о своих ощущениях, о тех, которые кажутся тебе странными или важными.

– Профессор Таубе твой друг?

– Да, и не только мой, но и твой.

– Ты знаешь, что завтра он тебе позвонит?

– Ты уверен, что он позвонит? – спросил пораженный Шварц.

– Конечно, разве ты не знаешь?

– Нет, сынок, я не умею предвидеть будущее, такой способностью обладают единицы. Расскажи об этом подробнее. Почему ты смеешься?

– Папа, когда ты спрашивал про ауру, я услышал эти слова: "расскажи об этом подробнее", а теперь ты их сказал.

– Часто у тебя это случается?

– Нет, не часто. Вчера вечером я узнал, что скоро ты снимешь с меня этот шлем.

– И как это произошло?

– Я уже засыпал, и увидел, как ты отстегиваешь ремешки, и я проснулся.

– Скажи, Игнатий, а почему я решу снять с тебя шлем, как ты думаешь?

– Потому что в этом месяце на меня не будет нападений.

– Если ты в этом уверен, то почему я не могу снять его прямо сейчас?

– Потому что ты в этом сомневаешься, папа.

– Верно, я сомневаюсь, и что же меня в этом убедит?

– В газетах напечатают сообщение, что начал извергаться вулкан Каракатау.

– И когда же об этом напечатают?

– Я не знаю, но это сообщение развеет твои сомнения, и ты снимешь с меня шлем.

Извержение на Ямайке было интенсивным и произошло спустя шесть дней после разговора Шварца со своим сыном, который его предсказал. На следующий день в прессе появились сообщения об этом событии. Шварцу ничего не оставалось, как снять с Игнатия защитный шлем, и взвалить на свои плечи бремя постоянного беспокойства.

Однако прошел месяц, и ничего не случилось. Беспокойство отца притупилось, но не покинуло его. Предсказание будущих событий, – явление само по себе странное и необъяснимое, было тем более необъяснимым, что Игнатию удалось предсказать не событие, а отсутствие события. Мальчик не сумел объяснить отцу, на чем основана его уверенность в том, что нападения не будет на протяжении определенного времени.

– Ты не беспокойся, папа, я знаю, что нападений не будет три-четыре недели, дальше я не вижу, но этот срок я контролирую.

– Игнатий, ты помнишь то нападение на тебя, когда мы с профессором Таубе застали тебя испуганным, а он тебя успокаивал? Постарайся вспомнить, что ты тогда чувствовал.

– Я помню все, что говорил профессор Таубе, и ты. Мне было страшно, потому что это пятно несло в себе какую-то угрозу. Оно мелькнуло дважды.

– Ты видел пятно, как оно выглядело?

– Оно было похоже на кляксу.

– Странно, что ты знаешь, как выглядит чернильная клякса, – пробормотал про себя Шварц, изображая фломастером пятно, которое отпечаталось в его сознании в момент последнего нападения. Он показал рисунок сыну.

– Да, папа, так оно и выглядело. Знаешь, – сказал Игнатий после паузы, – я чувствую, что в будущем я выясню, что это за существо, и откуда оно.

– Ты сказал "существо", – ты имеешь в виду, что оно является некой формой жизни?

– Мне кажется, оно живое, в отличие от тех излучений и полей, которые меня окружают.

– О каких полях ты говоришь?

– Самые сильные поля я чувствую от защитной системы. А еще я чувствую проводку в зданиях, подземные кабеля, магнитное поле земли.

Сотрудники лаборатории старались заслужить внимание Игнатия, неординарные способности которого, и его острый ум не мешали им видеть в нем всего лишь ребенка, и этому ребенку приносили груды всевозможных игрушек. Игнатий принимал игрушки с благодарностью, и относился к ним с большим интересом. Он изучал их, стараясь понять, как они устроены. Первая книга, которая попала в его руки – большое красочное издание сказки Киплинга «Маугли» на английском языке. Книгу принесла его сиделка Софи. Игнатий был восхищен. Он подолгу рассматривал картинки, а страницы с текстом просто перелистывал.

– Ну что, И, тебе понравилась книга?

– О да, Софи, спасибо тебе, это лучший подарок, она замечательна.

– Почитать ее тебе?

– Но я же ее прочел.

– Ты просто посмотрел картинки, но там есть еще и текст, и он не менее интересен.

– Я прочел текст, мне очень понравилась сказка, – озадаченное лицо сиделки показалось ему признаком неудовольствия, и он поспешно добавил: если хочешь, я расскажу тебе ее.

– Хорошо, И, я с удовольствием послушаю.

Игнатий рассказал сиделке почти половину сказки слово в слово, и, вероятно, рассказал бы всю, если бы Софи его не остановила, заметив, что мальчик устал.

Шварц узнал о способности сына мгновенно поглощать информацию и запоминать ее полностью, без особого удивления. Это его и радовало, и пугало.

В чем же причина таких стремительных успехов клонированных детей? – думал он, – а может быть теория познания априори верна? Полное отсутствие опыта и эзотерические знания, откуда они берутся у Игнатия? Разве не это имел в виду Иммануил Кант в своей дуалистической теории? А если именно это является нормой, то тогда вопрос можно сформулировать иначе, почему все младенцы, за редким исключением, подвержены стагнации? Возможно, в истории человечества существовал период, когда все младенцы развивались такими же темпами, как мой сын. И тогда единственный пробел в теории Дарвина легко объясним: пресловутое "промежуточное звено" от обезьяны к человеку не обнаружено потому, что период перехода был стремительным, а значит коротким. Природа логична и экономна; передача накопленных знаний следующему поколению является естественным процессом, при условии, что природа стремится к совершенствованию своих творений. А такое стремление сомнений не вызывает. Инстинкты передаются по наследству, почему же не передается накопленный опыт и знания, хотя бы часть, тем более что мозг человека загружен всего на 5-10 %. Однако неоантропу приходится начинать свое обучение каждый раз с нуля, даже свой язык ему приходится изучать заново. Непозволительная расточительность. Что это, ошибка в логике природы, или некий внешний фактор?

"Темное пятно" – оно совершило нападение на Глеба и затормозило его развитие, оно намеревалось сделать то же самое с Игнатием. Логично допустить, что на каждого младенца совершается подобное нападение, возможно, еще в утробе матери, и тогда ребенок рождается с заторможенным мозгом. На клонированных детей нападения происходят несколько позже, почему? Пока ребенок не является носителем разума, он незаметен для агрессора, но как только он начинает мыслить, он становится мишенью. Такая гипотеза объясняет нападения на клонированных детей спустя три месяца после рождения. Может быть, родители изначально являются носителями "темного пятна"? Если бы клоны вынашивала женщина, то эти дети не отличались бы своими способностями от сверстников. Неужели я нащупал путь к созданию новой совершенной человеческой расы? – думал Шварц, – но перед новой расой будет, как всегда, два пути: путь созидания и путь разрушения, путь добра и путь зла. Какой из них выберет эта новая раса?

Прошло пять лет. Игнатию шел седьмой год. Особого рвения к наукам мальчик не проявлял, хотя круг его интересов был очень обширным. Он прочитал неимоверное количество сказок и другой детской литературы, в течение года изучил итальянский и русский языки, учил французский и испанский. Увлечение компьютерными играми было недолгим. Благодаря своей уникальной способности все запоминать, а также быстрой реакции, он легко осваивал игры и терял к ним интерес. В один из своих приездов Лев Таубе научил Игнатия играть в шахматы. Сам он любил эту игру, и играл очень хорошо. Пятую партию Игнатий выиграл, и больше никогда профессору не удалось выиграть у Игнатия ни одной партии. Шварц играть в шахматы не умел, других серьезных соперников у мальчика не было, и увлечение было забыто. До пяти лет Игнатий практически не общался с Глебом. В двенадцать лет Глеб увлекся восточными единоборствами. Он перечитал множество литературы на эту тему, и много времени посвящал тренировкам. Однажды пятилетний Игнатий долго наблюдал тренировку, потом попросил Глеба стать его тренером.

Эта просьба, вероятно, так польстила начинающему каратисту, что он, наконец, соизволил заметить малыша. Однако Глеб очень быстро понял, что снисходительно-покровительственный тон совершенно не подходит для общения с этим младенцем. А несколько дней спустя он полюбил Игнатия всей душой. Они много беседовали, вместе тренировались. Тесное общение с Игнатием давало Глебу больше знаний, чем могли ему дать репетиторы по школьной программе, тем более что Игнатий умел объяснять увлекательно и интересно, сопровождая свои объяснения многочисленными примерами. На взгляд Глеба, Игнатий знал решительно все, как сказал бы О.Генри, "Если он чего-то и не знал, то это было незаметно" Игнатию удалось пробудить у своего друга интерес к наукам, литературе, музыке. Развитие Глеба получило мощный толчок. Игнатия же восхищала ловкость и физическая сила Глеба, его несомненные успехи в каратэ.

Игнатий пришел к выводу, что в науке существуют «белые пятна». Каким образом, например, ему удается предсказывать события? Если реально существует только настоящее, то предсказание будущего невозможно в принципе, однако, всегда существовали люди, которым это удавалось. Иногда перед внутренним взором Игнатия возникали целые сюжеты неких событий, которые должны произойти в будущем. Видения возникали спонтанно, иногда яркие и конкретные, иногда туманные и неясные. Никакой системы в его предсказаниях не прослеживалось, и в большинстве случаев события не имели отношения к нему и к его окружению. Не прослеживалась даже хронология событий, хотя он чувствовал, что иногда заглядывает в очень отдаленное будущее, на много десятилетий вперед. Но «ближние» предсказания сбывались, и происходили в точности так, как он их видел.

Воспоминания о прошлом также нередко посещали Игнатия. Однажды, когда они с отцом гуляли по парку, Шварц стал рассказывать, как в детстве они с отцом ездили на автомобиле в Инсбрук, и отец учил его кататься на горных лыжах. Игнатий подхватил воспоминания отца, и стал рассказывать, как они с отцом и мамой приехали в городок Книттельфельд, а ранним утром отправились с отцом на рыбалку на речку Мур, а позже, когда солнце уже было высоко, рядом с ними расположилась семья, и там была замечательная девочка Рита… Шварц с изумлением смотрел на сына.

– Ты это помнишь, сынок?

Игнатий прикусил губу.

– Прости, отец, это твои воспоминания.

Он убежал в дальний угол парка, спрятался в укромном месте, и долго размышлял в одиночестве. Ему хотелось плакать, хотя он и понимал, что для этого как будто нет причин. И все же причина была. Он помнил свою мать, хотя и понимал, что это его бабушка, а матери у него нет. И еще была Марта, но эти воспоминания он прятал даже от себя. Ему было очень грустно.

Потом его мысли приняли другое направление, он стал думать о том, что стоит ему отдаться воспоминаниям, и он сможет вспомнить почти всю жизнь отца, день за днем, возможно даже то, что уже забыл сам отец. А сейчас он живет как бы вторую жизнь, и все это благодаря отцу.

Он нашел отца в кабинете в очень расстроенных чувствах. Отец постарался прогнать с лица грустное выражение, но его выдавала аура.

– Прости, папа. Я подумал, и понял, что ты мне теперь стал гораздо ближе и родней. Много в мире детей, которые не знают своих родителей, и ни у кого нет такого отца, как ты у меня. И у меня есть просьба. Я бы хотел съездить в Зальцбург, к твоим родителям, к моим дедушке и бабушке. Если это возможно, – неуверенно добавил он.

– Это я должен просить прощения. Я не решался вас знакомить, теперь понимаю, как это было глупо. Мы поедем в Зальцбург. Мы поедем туда на Рождество.

Почти шесть лет Шварц работал над созданием искусственного яйца. Он проводил кропотливые исследования в области размножения рептилий и птиц. Были проведены сотни экспериментов по замещению зародышей в яйцах различных видов птиц. Затем он приступил к экспериментам по внедрению зародышей рептилий в яйца птиц. Некоторые эксперименты были удачны, накапливался опыт, совершенствовалась методика, выявлялись ошибки.

Прорыв наступил тогда, когда профессор стал экспериментировать с яйцами австралийского утконоса. Утконос – единственное млекопитающее на земле, которое размножается, вынашивая яйца. Вырастить в яйце утконоса ни птицу, ни рептилию не удалось, и тогда Шварц поместил в яйцо утконоса растущий эмбрион белки. И эксперимент удался! Выбраться из скорлупы самостоятельно крошечный детеныш не мог, однако бельчонок родился полностью сформированным и вполне жизнеспособным. Это был несомненный успех, однако следовало решить еще целый ряд проблем: создать питательный раствор, который бы мог сохранять свои свойства достаточно долго, найти оптимальный этап развития клона перед его "консервацией" в яйце, создать оболочку яйца необходимого размера, формы, физико-химических свойств. Работа была кропотливая и долгая, но интересная.

В оболочку яйца страуса Шварц поместил искусственный питательный раствор и клон собаки. Месяц спустя яйцо было помещено в инкубатор. Эмбрион стал развиваться нормально, однако питательного раствора в яйце не хватило. Попытка влить в яйцо еще порцию питательного раствора очень быстро убила эмбрион.

К этому времени в химической лаборатории в Риме, по заказу Шварца была разработана технология изготовления оболочек яиц на основе кальция. Оболочки можно было изготовлять любых размеров, и даже армировать их нейтральным пластиком. Шварц провел несколько тонких операций по замене натуральных оболочек птичьих яиц искусственной. Вылупившиеся птенцы, по-видимому, разницы не заметили.

Можно было приступать к экспериментам по созданию искусственного яйца. В искусственные оболочки были помещены клоны грызунов в синтезированном питательном растворе. Яйца хранились в боксах с различными температурами и влажностью. Шварц намеревался по пять яиц из этой серии поместить в инкубатор через месяц, через два, и через три месяца. Спустя неделю после завершения этой работы как раз и состоялся разговор с Игнатием. До Рождества оставалось чуть больше трех недель. У Шварца мелькнула мысль, что в связи с отъездом в Зальцбург поместить в инкубатор первую партию яиц ему не удастся. Можно было дать распоряжение ассистентам, но Шварцу хотелось сделать это самому.

Игнатий знал, над чем работает отец, всегда интересовался, как продвигается работа, часто заходил к отцу в лабораторию, но Шварц чувствовал, что у сына к его работе простое человеческое любопытство, а не научный интерес.

Игнатий не был копией Шварца. Это стало ясно в первые же годы после рождения. Он отличался характером, внешностью, у него были другие интересы и наклонности. Шварц смотрел свои детские фотографии, и находил общие черты у сына и у себя, но внешность была другая. Иногда они беседовали на научные темы. В прошлом году речь у них зашла о микробиологии, и Шварц отметил, что сын прекрасно его понимает, и говорят они на одном языке. Будучи очень деликатным в общении с сыном, Шварц все же не удержался, и спросил, помнит ли Игнатий весь курс университета. Игнатий подумал, и ответил, что университет он помнит, но не очень хорошо, и что ему нужно приложить некоторые усилия, чтобы вспомнить какой-либо эпизод, а что касается знаний, то в процессе беседы у него возникают яркие ассоциации, и предмет разговора кажется ему ясным и понятным. Такие же ассоциации у него возникают при осмотре оборудования лаборатории или при чтении формул химических соединений.

Шварц тогда подумал, что если бы у сына интерес к микробиологии был таким же глубоким, как у него, сын мог бы стать гением микробиологии.

Поездка в Зальцбург была намечена на двадцатое декабря. Шварц предложил ехать втроем. Третьим был, естественно, Глеб. Игнатий был в восторге от того, что отправится на родину в обществе двух самых близких людей, к тому же поездка предполагалась на автомобиле.

Глеб также не скрывал своей радости, и друзья с нетерпением ожидали намеченного дня. Восемнадцатого декабря все трое приехали в Рим. Шварц вывел свою "Вольво" из гаража, чтобы подготовить машину к поездке, а когда машина была подготовлена, Глеб с Игнатием тщательно вымыли ее.

С утра в день поездки зарядил дождь, но ничто в этот день не могло испортить им настроение.

В пути Игнатий вдруг сказал:

– Папа, я вспомнил своего прадеда. Его звали Герхард Клосс.

– Клосс – это девичья фамилия твоей бабушки, но ее отца звали Карл, – ответил Шварц.

– Тогда, наверно, Герхард – отец Карла. Знаешь, кем он был?

– Предполагаю, что врачом, это у Клоссов семейная традиция, – ответил Шварц.

– Да, он был лекарем, знахарем и колдуном.

– Вероятно, так оно и было. Твоя бабушка, несмотря на диплом педиатра, предпочитала лечить детей травами и настойками. Она сама собирала травы и готовила отвары. Кроме того, она занималась гаданиями. Наверно это у нее от предков. Они еще немного поговорили на эту тему, потом Игнатий замолчал, и задумался.

Дождь не прекращался, и Шварц проехал Флоренцию, не останавливаясь, – погода не располагала к экскурсиям. В Болонье также было решено не останавливаться, хотя Шварц и почувствовал уже некоторую усталость. После Болоньи небо стало проясняться, и дождь прекратился.

В Венеции они поселились в отеле, и долго гуляли по тонущему городу. Утром Шварц разбудил мальчиков, и поездка была продолжена.

В Зальцбурге родители Шварца жили в собственном коттедже. Рудольфу Шварцу шел семьдесят восьмой год, Клара была на пять лет моложе. Перед поездкой Генрих долго беседовал с родителями по телефону. Старики были обижены на сына, который столько лет скрывал от них внука, о котором они узнали только сейчас. Чувство вины не покидало Шварца уже две недели, а при въезде в родной город это чувство еще обострилось и угнетало профессора.

Его страхи оказались напрасны: встреча была очень теплой и радостной. Клара не отпускала от себя мальчиков и называла внуками обоих. Рудольф поил сына вишневой настойкой собственного изготовления, и Генриху казалось, что он никогда не пробовал напитка вкусней. Глебу чрезвычайно понравился новый статус внука, и слова "бабушка" и "дедушка" он произносил с видимым удовольствием. Игнатий же был поначалу слегка растерян: в своих воспоминаниях он знал этих людей, как отца и мать, и знал их более молодыми. Ему как бы заново пришлось привыкать к ним. У Клары была очень мощная пульсирующая аура. Такой ауры ему еще не приходилось видеть. При общении с дедом у Игнатия на языке вертелась фраза: "А помнишь, как мы с тобой…", и ему приходилось следить за собой, чтобы не произнести ее вслух.

Все последующие дни в доме царила шумная, радостная атмосфера. Родители не напоминали Генриху о своей обиде, да и сама обида улетучилась без следа. Генрих оттаял, и теперь наслаждался обществом родителей и детей. Однажды ему пришло в голову, что Глеб чувствует себя очень одиноким, а ведь, в сущности, он тоже его сын, и Генрих несет за него полную ответственность, кроме того, мальчик ему очень нравился. У юноши были сдержанные манеры, и решительный, целеустремленный характер. Два года общения с Игнатием не прошли для него даром. Ему приходилось тянуться за своим другом. Он стал много читать, но еще больше знаний он получил от прямого общения с Игнатием.

Игнатий попросил Клару рассказать о ее родословной. Кларе пришлось изображать родословное древо. К ее удивлению, ей удалось проследить свои корни до седьмого колена. Герхард Клосс действительно существовал, но он оказался не дедом Клары, а ее прапрадедом. К неординарности своего внука старики стали привыкать, и Клара запретила себе обнаруживать свое изумление при общении с ним. Однако ей трудно было удержаться от удивленного возгласа, когда Игнатий заявил, что помнит этого Герхарда Клосса, которого даже ее дед знал лишь по рассказам. И эти семейные предания свидетельствовали о том, что Герхард был колдуном. Поэтому Клару несколько встревожила странная просьба внука на рождественских гаданиях попытаться вызвать дух этого далекого предка. Впрочем, гадание было для нее слишком знакомым делом, чтобы вызвать у нее серьезные опасения.

К гаданию Клара относилась серьезно. Рудольф в молодости часто подтрунивал над увлечением жены, но со временем убедился, что процент верных предсказаний приближается к 95 %. Объяснения этому феномену он найти не мог, поэтому был вынужден признать, что это отнюдь не игра, и стал относиться к ее гаданию с уважением.

Клара постаралась создать обстановку, которая подобает этому магическому ритуалу. В ночь перед Рождеством был зажжен камин, горели свечи. У Генриха и Глеба были свои причины верить в возможность предсказаний, поэтому за столом была серьезная и торжественная обстановка.

Клара предложила всем положить пальцы на кромку блюдца, затем в тишине раздался ее голос: "Вызываю дух своего предка Герхарда Клосса". Несколько секунд ничего не происходило, и вдруг блюдце с громким шорохом быстро задвигалось по кругу, пальцы едва успевали за его движениями. Блюдце резко остановилось, а Игнатий вскочил на ноги. Его глаза были устремлены в пространство, на лице читалось сильное внутреннее напряжение. Негромким голосом он произнес: "Клара Клосс по моей просьбе". После небольшой паузы снова раздался его голос: "У нас к тебе много вопросов, согласишься ли ты на них отвечать?"

Лицо Игнатия немного расслабилось, он окинул взглядом родные лица.

– Он отвечает, вы его слышите?

Первой овладела собой Клара.

– Нет, мы не слышим его, разговаривай с ним сам.

– Почему слышу тебя я один? – вслух спросил Игнатий, и тут же сам ответил:

– Твой мозг не заблокирован.

– Кто блокирует человеческий мозг?

– Среди человеческих понятий нет аналога. Для объяснений мало энергии.

– Мы можем тебе помочь?

– Возьмитесь за руки, концентрируйте мысли.

Игнатий обратился к неподвижной группе за столом:

– Он хочет, чтобы мы усиленно думали о нем. Возьмитесь все за руки. Папа, что нужно спросить?

– Спроси, сможем ли мы связаться с ним в будущем. И спроси о клонировании.

– Герхард Клосс, сможем ли мы связаться с тобой в будущем?

– Через семь дней. Концентрируйте мысли.

– Клонирование человека имеет перспективу?

– Космосу не повредит, но может повредить человечеству.

– Что такое дух, какова твоя сущность?

– Слабый сгусток энергии, подпитка из Космоса и от людей.

– Откуда твои знания?

– Информационная сфера – часть космического Разума.

– Почему мне удаются предсказания?

– Мозг не заблокирован. Космический Разум существует вне времени.

– У меня прямая связь с информационной сферой?

– Рефлекторная.

– Могу ли я развить эту способность?

Ответа не последовало, связь прервалась. Все долго сидели, взявшись за руки.

– Игнатий, – нарушил молчание Генрих, – расскажи, как это происходило.

– У меня в мозгу прозвучала четкая фраза: "Кто звал меня?" Все его ответы возникали в моем мозгу, я не слышал голоса, но я точно знал, что это не мои мысли. Увидеть его ауру мне не удалось, возможно, ее и не было, но мне казалось, что я чувствую слабое энергетическое поле, но, скорее всего, это уже моя фантазия.

– Он обещал вернуться через неделю, – напомнил Рудольф, – я думаю, нам нужно составить список вопросов.

– Да, это нужно будет сделать непременно. И еще он сказал, что подпитка идет от людей, и дважды повторил "концентрируйте мысли" – сказал Генрих, – я понимаю это так, что мы должны усиленно думать о нем. Жаль, что мы так мало о нем знаем.

Клара не принимала участия в разговоре, лишь смотрела во все газа на Игнатия.

– И, стань, пожалуйста, в дверном проеме, – наконец попросила она.

Игнатий молча встал, подошел к темному дверному проему, и улыбнулся оттуда бабушке.

– Смотрите внимательно, вы ничего не видите?

– А что мы должны видеть?

– Сияние вокруг него, я вижу сияние.

– Бабушка, ты видишь мою ауру, я сразу догадался, зачем ты меня сюда поставила.

– Но прежде я никогда ничего подобного не видела! Рудольф, ну-ка ты встань.

Однако увидеть ауру ни Рудольфа, ни Генриха, ни Глеба она не смогла. А они не смогли рассмотреть ауру Игнатия.

– Мы отвлеклись, – сказал Игнатий, – давайте еще подержимся за руки, и будем думать или говорить о Герхарде Клоссе.

– Да, сынок, и я предлагаю делать это каждый вечер.

С этого дня, чем бы ни занимались все члены семьи, каждый постоянно возвращал свои мысли к личности Герхарда Клосса. Каждый составлял список вопросов, из которых сообща они должны были вычленить самые емкие и важные. Ответы решили записывать, и Генрих приготовил магнитофон, хотя Игнатий и умел все запоминать. Все сходились в том, что вопросы должны касаться общечеловеческих проблем, поэтому вопросы второй степени важности отсекались без сожаления. Для вызова Энноина – энергетического носителя информации, как назвал его Игнатий, решили использовать все те же атрибуты, что и в прошлый раз. Первым в списке стоял сравнительно легкий вопрос о предсказаниях. Был предусмотрен также вариант, при котором беседа может пойти по другому руслу, и вечером, накануне "встречи", Шварц долго беседовал с сыном, разрабатывая запасные варианты.

Приготовленные атрибуты не потребовались. Ровно в полночь Игнатий почувствовал появление поля. Он определил его как эллипс или кокон в углу комнаты.

– Он здесь, возьмемся за руки, – прошептал он.

– Приветствую тебя, потомок, – пронеслось в его сознании.

– Мы также тебя приветствуем и благодарим, – ответил Игнатий. – Могу ли я задавать тебе вопросы?

– Спрашивай.

– Почему мои предсказания не всегда сбываются?

– Будущее часто имеет несколько вариантов. Человечество не всегда идет по наиболее вероятному пути.

– А какой путь наиболее вероятный и какова цель этого пути? – сымпровизировал вопрос Игнатий.

– Путь к совершенствованию личности: продление жизни, освобождение от агрессивных и разрушительных начал, телепатия, способность к управлению гравитацией, телекинез, левитация, затем освобождение от физических тел и превращение в полноценные энергетические личности – существа, способные осуществлять физические действия, имеющие власть над материей, с могучим творческим интеллектом, способным пополнить Космический Разум.

– И мы идем этим путем?

– Нет, человечество в древности свернуло с этого пути, но есть несколько вариантов вернуться.

– Что заставило людей свернуть?

– Появился мощный разумный энергетический вампир, паразитирующий на человеческих эмоциях. Его цель – заменить разум верой, чтобы получить максимум узконаправленных эмоций. Это путь к полной деградации человечества. Однако полная деградация прекратит поток и эмоциональной энергии, поэтому творческий потенциал уничтожен не полностью, мозг блокирован частично. Человеческий мозг использует 1/10 часть своего потенциала, твой мозг, потомок, использует Ќ часть

– Возможно ли бороться с энергетическим вампиром?

– Человечество приближается к созданию искусственного интеллекта, с помощью которого сможет осознать фактор, тормозящий развитие, и бороться с ним. На расстоянии четверти человеческой жизни есть соответствующее ответвление. На расстоянии полной человеческой жизни прослеживается четкое раздвоение истории человечества, и путь к прогрессу и совершенству лежит через тебя, потомок.

– Чем отличаются энергетические существа будущего, которых ты описал, от тебя, духа Герхарда Клосса?

– Энергетические люди будущего – творцы и созидатели, и они будут бессмертны. Мы же способны лишь накапливать информацию, и наше существование коротко – от нескольких десятилетий, до нескольких столетий. Свою миссию я выполнил, и полностью себя исчерпал. Прощайте, славные потомки.

Увлекшийся беседой Игнатий не заметил, как слабел и исчезал кокон. Последние слова он скорее угадал, чем услышал.