Текст книги "Разоблачение"

Автор книги: Леонид Воронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Воронов Леонид
Разоблачение

"Глубокоуважаемый коллега! Рад приветствовать Вас, и буду счастлив, если Вы сочтете возможным принять наше приглашение на небольшой научный симпозиум, который состоится шестнадцатого мая в столице Италии. Надеемся, что проблема, которую мы намерены обсудить, Вас заинтересует, и Вы согласитесь поделиться с нами своими бесценными знаниями, и колоссальным научным опытом. Беру на себя смелость заверить Вас, что все Ваши материальные затраты будут компенсированы.

Буду счастлив лично встретить Вас в Риме, если Вы сообщите время Вашего прибытия.

С почтением, профессор Шварц".

Такое послание получил профессор-биофизик Лев Петрович Таубе. С профессором Шварцем они были лично знакомы, хотя отношений не поддерживали. Шварц был микробиологом, и его статьи в научной прессе были хорошо известны. Таубе всегда с интересом изучал эти статьи, но уже около двух лет работы Шварца ему на глаза не попадались. До этого Шварц занимался проблемами генной инженерии. Приглашение носило неофициальный характер, и Лев Петрович сделал вывод, что в своей работе Шварц вышел за рамки микробиологии, и нуждается в консультациях коллег смежных научных направлений. Таубе приглашение импонировало сразу в трех пунктах: во-первых, чисто научный интерес, и простое человеческое любопытство, во-вторых, профессор собирался в отпуск, и как раз раздумывал, где и как его провести. В третьих, встреча была назначена в Средиземноморье, в колыбели цивилизации, а Лев Петрович, как и всякий русский человек, испытывал глубокий интерес к этому уголку земного шара.

Через две недели Таубе прибыл в Рим.

В Риме у Генриха Шварца была вилла, в которой для русского ученого была приготовлена комната.

Шварц был подвижным жизнерадостным человеком пятидесяти двух лет. Он старался произвести впечатление заботливого и радушного хозяина, но Лев Петрович видел, что профессору не терпится быстрее покончить с церемониями и перейти к обсуждению научных проблем. Биофизик пытался помочь коллеге, задав вполне естественный вопрос, над чем сейчас работает уважаемый профессор, однако Шварц не воспользовался предоставленной возможностью. "О делах потом, а сейчас вы мой желанный гость, и я рад, что имею честь и удовольствие принимать в своем доме такого уважаемого и в высшей степени приятного человека".

Тем не менее, Лев Петрович несколько раз ловил на себе испытующий взгляд австрийца, и сделал вывод, что не только законы гостеприимства удерживают Шварца от искренней беседы на интересующую обоих, тему. Таубе решил не торопить события. Все же, беседа двух ученых, так или иначе, касалась научных проблем. Когда хозяин и его гость наслаждались вечерней прохладой, прогуливаясь по саду, в котором утопала вилла, Шварц осторожно задал вопрос, как относится уважаемый коллега к проблеме клонирования. Лев Петрович по интонации догадался, что именно эта тема, вероятнее всего, и интересует микробиолога. Более того, речь, вероятно, пойдет о клонировании человека, поскольку такие исследования были запрещены в большинстве стран. Поэтому Шварц так осторожен.

– Нельзя ответить однозначно на такой емкий вопрос, господин Шварц, это тема для обстоятельного разговора. Я думаю, что раз человечество вплотную подошло к этой проблеме, то никакие запреты не смогут остановить исследования в этой интереснейшей области. И я считаю, что наука имеет на это право. Ограничения должны касаться вопросов использования научных открытий и изобретений, а останавливать процесс познания неразумно и, кажется, невозможно.

– Совершенно с вами согласен – ответил повеселевший Шварц – но вы же знаете, сколько было шума, когда обсуждался моральный аспект этой проблемы, что вы думаете об этом?

– Средневековым служителям церкви гелиоцентрическая система казалась настолько антиморальной, что по сравнению с этой идеей аутодафе для ее сторонников было справедливым, моральным и полезным приговором, с их точки зрения. Я считаю, что загонять науку в рамки нравственности некорректно.

– Вы мудрый человек и настоящий ученый, и я хочу стать вашим другом. Позвольте пожать вашу руку, отныне я для вас просто Генрих.

Беседа была продолжена уже в кабинете и носила сугубо конфиденциальный характер. Шварц сказал, что занялся проблемой клонирования одиннадцать лет назад, после смерти своей жены Марты, и под влиянием этого трагического события. Он не мог смириться с потерей любимого человека, и первоначально идея заключалась в том, чтобы клонировать копию Марты, которая стала бы ему дочерью.

Два года упорного труда ушли на то, чтобы клонировать кролика и собаку. Главная проблема заключалась в том, чтобы синтезировать питательные вещества для эмбриона. Шварц хотел, чтобы его клоны развивались не в утробе суррогатных матерей, а в стерильных лабораторных условиях. Идеальным решением проблемы было бы создание искусственного яйца. Пернатые представители Фауны и некоторые животные успешно развиваются в яйце, иногда без всякого участия матери. Создать "человеческое яйцо" или кокон для развития человеческого эмбриона, было очень заманчиво, и открывало широкие возможности для человечества, но сначала нужно было получить жизнеспособный плод. Было несколько неудач с мелкими грызунами. Шварц внес некоторые коррективы. Первой была клонирована мышь, затем кролик, и, наконец, собака. Эмбрионы развивались в стеклянных сосудах, в которых поддерживался температурный режим и циркуляция питательных растворов. Эксперименты прошли успешно, и можно было приступить к клонированию человека. За это время горечь утраты несколько притупилась, зато мечта Генриха заметно приблизилась. Однако начинать эксперимент с клонирования копии жены Шварц не решался.

Первым был клонирован мальчик. Результат привел в изумление не только Шварца, но и всех сотрудников его подпольной лаборатории. Малыш развивался слишком стремительными темпами. На втором месяце жизни его глаза имели осмысленное выражение, как у взрослого человека. Физическое развитие шло нормально, а вот умственное явно опережало развитие нормального ребенка. После трех месяцев малыш стал пытаться говорить, и мешало этому лишь несовершенство речевого аппарата. Официальным языком в лаборатории был английский. Мальчик часто и довольно внятно повторял одну короткую фразу. Сначала профессор думал, что малышу просто нравится сочетание звуков, однако позже он заметил в этом наборе звуков вопросительную интонацию. Шварцу пришло в голову записать фразу на магнитофон, и дать прослушать всем сотрудникам лаборатории.

– Будьте любезны прослушать эту запись.

С изумлением Лев Петрович услышал вполне явственно русские слова, произнесенные голосом младенца: "Где мое тело?", а также "Кто вы?" и "Кто я?" После рассказа микробиолога это звучало просто невероятно.

Расшифровала фразу сотрудница лабораторной столовой. Она была русской эмигранткой во втором поколении. Шварц не поверил, однако потом еще трое русских подтвердили значение фраз. Узнать происхождение клона Шварц не мог, потому что перед клонированием сам позаботился, чтобы такая информация отсутствовала. Мальчику дали русское имя Глеб.

Через четыре месяца развитие младенца вдруг остановилось, и эта остановка была весьма странной и неожиданной: еще вчера мальчик был активен, любопытен и игрив, а на следующий день он стал нервным, капризным и беспокойным. Он даже немного деградировал. Со временем Глеб успокоился и стал развиваться, как обычный ребенок. Сейчас ему восемь лет, и он вполне нормален.

Шварцу не давала покоя мысль о необычном темпе развития Глеба в первые месяцы жизни, и через полгода после первого клонирования он повторил опыт. На этот раз он клонировал собственную клетку. Чтобы выявить фактор, остановивший развитие Глеба, в боксе была установлена самая чувствительная новейшая аппаратура, которая регистрировала радиационный фон и все виды излучений и электромагнитных полей. Аппаратура регистрировала даже ничтожные электромагнитные поля, излучаемые человеческим телом.

Второй мальчик повторил путь Глеба: те же яркие осмысленные глаза, разумные реакции, быстрое совершенствование речевого аппарата. На четвертом месяце жизни, однажды, в три часа ночи аппаратура зарегистрировала некий всплеск энергии. Утром мальчик проснулся с потухшими глазами, стал часто плакать без видимой причины, и стал угасать на глазах. Он прожил еще неделю, и как будто состарился.

После этого Шварц прекратил эксперименты по клонированию. Он изучал полученные результаты, наблюдал за развитием Глеба, и думал, думал.

Природу энергии, зарегистрированной аппаратурой, выяснить так и не удалось, хотя Шварц обращался за информацией к геофизикам, астрономам, вулканологам, синоптикам. Никаких возмущений в ту ночь никем зарегистрировано не было.

С глубоким интересом слушал Таубе рассказ Шварца. Он много знал об излучениях живых организмов. Знал он и то, что некоторые виды излучений высокочувствительные приборы фиксируют, хотя природа их современной физике неизвестна. И что эти излучения не экранирует ни один из известных материалов. Но заэкранировать их все же возможно. И именно над изучением этих неизвестных науке полей и излучений работал профессор последние три года. Тема называлась "Исследование тонких материй". Таубе первым научился экранировать "тонкие материи" электромагнитными полями сложной конфигурации. Его работы по этой теме не публиковались, но, как видно, Шварц о них что-то знал, и его выбор был не случаен.

– Насколько я понял, Генрих, вы хотите повторить эксперимент в суперстерильных условиях, которые исключали бы воздействие всех возможных излучений и полей.

– Да, профессор. И я очень рассчитываю на вашу помощь. Снаружи бокс обшит пятимиллиметровым слоем свинца, внутри стены затянуты тонкой металлической сеткой. Альфа, бета, гамма излучения в бокс не проникают. Мы монтировали снаружи мощные генераторы электромагнитных полей с широким диапазоном частот. В бокс эти поля так же не проникают. Проверяли бокс на прохождение радиоволн от низких частот до СВЧ. Но я не уверен, что этих мер будет достаточно, а ставка очень высока.

– Вы правы Генрих, и смею вас заверить, что отныне это уже и моя проблема, и то, что я умею делать, я сделаю.

После разговора со Шварцем симпозиум уже не казался Льву Петровичу интересным и важным событием. Ничего нового для себя он на нем и не услышал. Для Шварца предстоящий симпозиум так же был как бы в прошлом. Его деятельная неугомонная натура рвалась к действию. Несколько дней спустя Шварц увез Таубе на Сицилию, где находилась его лаборатория. Пока Шварц занимался подготовкой к клонированию, прибыла заказанная им по рекомендации биофизика аппаратура. Лев Петрович занялся ее монтажом и наладкой. Растущий эмбрион, таким образом, был под защитой с первого дня. Сенсоры контролирующей аппаратуры были как снаружи, так и внутри бокса. Шварц получил от биофизика подробные схемы защитных полей, был ознакомлен с особенностями управления, контроля и регулировки мощности аппаратуры. Таубе нужно было возвращаться в Россию.

Мальчик родился в конце января. Шварц назвал его римским именем Игнатий – неведомый. Как и в первых двух случаях, в месячном возрасте у ребенка появился осмысленный взгляд, и постоянные попытки произносить звуки. Все меленькие дети, как известно, в условиях любого дискомфорта начинают кричать. Игнатий не кричал, впрочем, как и двое первых малышей. Теперь Шварц был уверен, они подавали сигнал. Это не был яростный крик младенца, это был именно сигнал, короткий и громкий. Если на него никто не реагировал, через десять-двадцать секунд сигнал повторялся дважды. И только после второй паузы маленький Игнатий издавал продолжительный крик. Но продолжался он не беспрерывно, малыш делал паузы, как бы прислушиваясь. Впрочем, такие тесты Шварц проводил всего дважды. Обычно малыш был под контролем всегда, и никаких хлопот сиделкам не доставлял. После трех месяцев мальчик стал пытаться складывать слова.

В последних числах апреля приехал профессор Таубе. Если судить по прошлым опытам, именно в мае младенцу могло грозить "нечто".

Биофизик увеличил напряженность энергетического поля, а Шварц распорядился сообщать немедленно о любых изменениях, которые зафиксируют контрольные приборы.

В 0 часов 18 минут 5 мая сенсоры зафиксировали всплеск энергии. Микробиолог и биофизик еще не спали, они как раз изучали диаграмму сердечных сокращений Игнатия за последнюю неделю.

Ученые поспешили к боксу. Наружные сенсоры зафиксировали два всплеска энергии продолжительностью соответственно 17 и 11 микросекунд. Второй всплеск был короче и слабее. Внутри бокса энергетический фон не менялся, однако ребенок не спал и был беспокоен. Его глаза были испуганы, он ловил взгляды ученых и явно пытался что-то сказать. И тогда Лев Петрович сам заговорил с ним: "Игнатий, я надеюсь, что ты меня понимаешь. Мы знаем, что на тебя было совершено нападение. Наша контрольная аппаратура зарегистрировала две попытки. Бокс хорошо защищен, и агрессивная энергия внутрь не проникла. Если ты меня понял, закрой глаза". К удивлению Шварца, мальчик внимательно слушал и смотрел на профессора, а после окончания его речи демонстративно закрыл глаза.

– Неужели он понял?

– Чему вы удивляетесь, Генрих! Я предполагаю, что наш юный герой помнит и знает все, что помните и знаете вы, уважаемый профессор, или же он на пути к этому знанию.

– То есть вы утверждаете, что генетическая память всей моей личности передалась ему вместе с моей клеткой? Это невозможно! Одна клетка не может вмещать столько информации!

– Однако множество ученых мужей потратили свои жизни на изучение человеческого организма, и не очень-то преуспели в этом, хотя одна единственная клетка строит весь организм, и не ощущает при этом недостатка знаний. Игнатий, ты понял наш разговор?

– Yess – и малыш закрыл глаза, потом улыбнулся.

Этот исчерпывающий ответ от крошечного существа привел обоих ученых в состояние, близкое к шоку. Потом Таубе сказал:

– Игнатий, не нужно бояться повторного нападения.

– Мы усилим защитное поле до максимума, и в таком режиме генератор будет находиться до тех пор, пока ты не научишься говорить, – сказал Шварц – и старайся не перенапрягать свой мозг, возможно, для твоего неокрепшего организма опасны большие нагрузки. Постарайся уснуть.

Мальчик устало закрыл глаза, а ученые тихо вышли.

– Итак, Лев, что вы обо всем этом думаете?

– Что касается младенца, то свою гипотезу я уже высказал, и, кажется, она подтверждается. Малыш понял наш разговор, во всяком случае, его суть. А по поводу этой неизвестной энергии у меня есть некоторые мысли, но это похоже на мистику. Вы зарегистрировали два случая, их можно экстраполировать и на Глеба. Младенцы получают некий энергетический удар, который меняет их интеллект или память. Три случая подряд – это уже не случайность. Я склоняюсь к мысли, что это – направленная агрессия. Если предположить, что новый вид энергии не только открыт, но и активно используется, то остается выяснить, кому выгодно, чтобы ваши исследования потерпели неудачу. У вас есть враги, Генрих?

– У меня есть оппоненты, это я знаю. Но, во-первых, мои работы засекречены, во-вторых, неужели вы думаете, что открытие неизвестного ранее вида энергии могло пройти незамечено в научном мире? И главное: если мой недруг захотел бы мне помешать, ему было бы достаточно сообщить в Интерпол или в прессу о моей работе.

– Да, это верно. Скажите, Генрих, вы верите в бога?

– Я отношусь к религии терпимо, но в бога не верю, а почему вы спросили?

– Церковь настроена резко отрицательно к работам подобного рода. Маловероятно, чтобы эта организация, при всей ее финансовой мощи, смогла разработать новый вид оружия. Пока у нас мало фактов. Нужно накапливать информацию.

– Вы правы, Лев. Кстати, сегодня ночью полная луна. Если это было нападение, то оно произошло ровно через час после полнолуния. С некоторых пор я стал следить и за этим.

Ученые еще немного поговорили, и разошлись по своим спальням. Утром у Таубе появилась идея, и он засел за работу.

В соборе Святого Петра в Ватикане шла воскресная вечерняя служба. Внезапно, без всякой видимой причины, разом погасли все свечи. Собор погрузился во тьму, и тут в воздухе стало разливаться и усиливаться неведомое сияние. Как будто засветился сам воздух храма. Сотни пораженных верующих, шепча молитвы, упали на колени, со страхом и восторгом внимая чуду. Сияние достигло максимума и стало плавно угасать.

"Ватиканское сияние" взбудоражило весь католический мир. Во всех храмах Европы и Америки прошли торжественные богослужения. Торжественную службу в соборе Святого Петра отслужил сам папа Римский. Тысячи религиозных фанатов со всего мира не покидали площадь Святого Петра ни днем, ни ночью. Средства массовой информации много места уделяли уникальному явлению.

Несколько дней спустя, после нападения на Игнатия, профессор Таубе осуществил свою идею. Он сконструировал защитный шлем для малыша. Этот шлем имел ряд преимуществ: он давал возможность окружить мозг младенца более плотным защитным полем, при этом энергия генератора расходовалась более рационально. Теперь Игнатию не было необходимости все время проводить в боксе, можно было вынести его на прогулку. Шварц предпочел пока не рисковать, и не согласился, чтобы ребенка выносили из бокса. А идея со шлемом ему очень понравилась.

За две недели Игнатий научился произносить более-менее разборчиво некоторые немецкие и английские слова. По просьбе Шварца сиделки много разговаривали с маленьким полиглотом. Впрочем, это доставляло им удовольствие, как и их маленькому собеседнику.

19 мая в 3 часа ночи Шварца разбудили. Распорядившись разбудить биофизика, Шварц поспешил к боксу. Его встретила сиделка.

– Что с ребенком?

– Он спит.

– Почему вы так встревожены?

– Профессор, я проснулась от удара по голове, во всяком случае, ощущение было именно такое. В боксе никого не было, могу поклясться.

Шварц занялся проверкой диаграммы сердечных ритмов, в это время в бокс вошел Таубе.

– Судя по ритмам и по его безмятежному сну, Игнатий не почувствовал удара – сказал Шварц, – не будем его будить.

– Я проверил самописцы, коллега, сила удара превысила предыдущее значение более чем в пять раз. Внутренние сенсоры тоже отметили всплеск энергии, который почти вдвое превышает значение, зарегистрированное нами 5 мая.

– Этот удар наша сиделка почувствовала на себе. Как ваше самочувствие, Эльза?

– Спасибо, профессор, как будто все в порядке, я не чувствую никаких последствий.

– Давайте проверим ваши реакции.

Шварц проверил зрачки сиделки и провел несколько тестов.

До утра ученые обсуждали очередное нападение неведомых сил. Таубе высказал догадку, не связано ли последнее нападение с феноменом в Ватикане. Предположение повисло в воздухе, чтобы его подтвердить или опровергнуть, нужно было знать природу неизвестной энергии.

Шлем защитил Игнатия. Утром малыш был здоров и весел и, даже не знал, какая опасность грозила ему ночью.

Его условный или безусловный отец тоже был в прекрасном настроении, и незаметно для себя обронил интересную, на взгляд биофизика, идею. Пассивная защита от неизвестного агрессора пока была достаточно эффективна, но выдержит ли она более мощный удар. Пора было переходить к активной защите. Такую мысль выудил Таубе из рассуждений Шварца.

Поскольку электромагнитные поля являются препятствием для неизвестной энергии, – рассуждал биофизик, – значит, эти две энергии как-то взаимодействуют. Магнитные поля отклоняют, рассеивают, преломляют или нейтрализуют эту энергию. Если на удар ответить ударом, возможно, это отпугнет агрессора. Незаметно для себя профессор уже наделял неизвестную энергию качествами, присущими живым существам. Технически было вполне возможно накапливать энергию для мощного импульса. Профессор произвел необходимые расчеты, которые показали, что в импульсе защитное поле можно было увеличить в двадцать-тридцать раз. Следовало решить еще одну проблему: создать автоматическую систему, которая включала бы защитный импульс в момент нападения. Это было также не очень сложно, поскольку последний всплеск продолжался 21 микросекунду – достаточное время для хорошей автоматики. Требовалось некоторое дополнительное оборудование.

Тысячи паломников со всех христианских стран прибывали в Израиль, чтобы поклониться святым местам в канун великого праздника Святой Троицы. В этом году количество паломников удвоилось в связи с недавним чудом «Ватиканского сияния». Все они жаждали приложиться к гранитной глыбе, на которой, по преданию, лежал снятый с креста Иисус. В середине дня стало очевидно, что глыба нагревается сильнее окружающих предметов. К вечеру глыба стала настолько горячей, что брызги святой воды, которой кропили глыбу, вскипали на ее поверхности, а бесчисленные руки, которые тянулись к ней, получали ожоги. В религиозном экстазе паломники стремились приблизиться к глыбе, чтобы прикоснуться к новому чуду. Возникла ужасающая давка, в которой погибли десятки верующих, и сотни людей в тяжелом состоянии попали в больницы. Чтобы навести элементарный порядок, потребовалось вмешательство властей.

Чудеса "Горячего ложа" и "Ватиканского сияния" породили множество новых пророков, которые предсказывали явление Мессии, другие пророки предсказывали Апокалипсис. В христианском мире назревал раскол. Гранитная плита за сутки остыла, страсти же вокруг нее только накалялись. По поводу различных толкований чудес возникали стычки верующих. Официальная церковь хранила молчание и от предсказаний воздерживалась.

Шварц с Таубе следили за сообщениями с Ближнего Востока, и сходились во мнениях, что если предыдущее нападение на Игнатия было как-то связано с «Ватиканским сиянием», то следующего нападения следует ожидать в ближайшее время.

Накопитель энергии для защитного импульса был готов. Его испытали на клонированных кролике и собаке. Кролик никак не отреагировал на импульс. Пес, вероятно, что-то почувствовал, но на его состоянии это не отразилось. Тогда Шварц решил проверить импульс на себе и, вопреки возражениям биофизика, настоял на этом. Кроме вспышки в глазах микробиолог ничего не почувствовал. Все парамагнитные предметы в радиусе десяти метров после импульса были намагничены, других необычных явлений не наблюдалось.

Вечером, седьмого июня, оба ученых находились в боксе, и беседовали с Игнатием, который уже вполне связно мог формулировать свои мысли, по-прежнему путая английские и немецкие слова. В 19 часов 47 минут прозвучал сигнал нападения. Почти одновременно с началом сигнала произошло явление, которое впоследствии ученые назвали "вспышкой темноты". Явление сопровождалось коротким высоким звуком, похожим на скрежет. Звук был громким и неприятным. На сетчатках глаз ученых отпечаталось темное пятно с неправильными отростками, похожее на осьминога, которое стояло перед глазами еще несколько минут. В момент нападения они смотрели в разных направлениях, однако, пятно отпечаталось у обоих идентично. По этому поводу Таубе высказал предположение, что видели они пятно не глазами, а "сознанием". Два наружных и два внутренних самописца показали примерно одну картину: короткий всплеск энергии, затем, на третьей микросекунде, включилась автоматика активизации импульса, и произошел сильный всплеск энергии отрицательного значения. Все событие произошло за восемь микросекунд. Таубе прокомментировал это так: "длительность защитного импульса составляла пять микросекунд. В течение этого времени произошла полная аннигиляция агрессивной энергии. И мы с вами, дорогой Генрих, видели, как выглядит этот таинственный сгусток. Но что бы это ни было, оно получило достойный отпор".

Шварц избегал разговоров о неприятных вещах в присутствии мальчика. Очередное нападение коллеги обсуждали в кабинете Шварца. "Вспышку темноты" Игнатий тоже наблюдал, но пятна он не видел, вероятно, экранирующий шлем задержал большую часть энергии.

Связь между религиозными чудесами и нападениями на Игнатия можно было считать доказанной. Но по-прежнему было непонятно, что или кто является инициатором нападений. И будут ли они повторяться. Непонятно было также, почему объектами нападений были клонированные дети, и только они. Последствием нападения на Глеба оказалась временная остановка развития, а нападение на второго клонированного мальчика привело к быстрому старению и смерти. Если бы целью нападений было прекращение работ по клонированию, то проще всего было нанести удар по микробиологу.

Ученые сошлись на том, что взрослые люди переносят удары без последствий для себя, как в случае с сиделкой Эльзой, поэтому подвергать их нападению бессмысленно. Если это так, то рано или поздно Игнатий станет невосприимчивым к нападениям. Но когда наступит эта невосприимчивость, в двенадцать, в шестнадцать или в двадцать один год? На эти вопросы ответов не было.

Ажиотаж вокруг христианских чудес утих неожиданно быстро. Исчезли новые пророки, не говорили больше об Апокалипсисе. В течение каких-то двух недель о чудесах как бы забыли. С прекращением истерии утихли разговоры и о расколе церкви.

Игнатий был веселым и подвижным малышом. К концу июня он уже умел передвигаться, и делал это весьма резво. Передвигался он ползком, и такой способ ему очень нравился. Он мог и становиться на ноги, держась за опору, но такие упражнения Шварц не одобрял. Игнатий и не спорил, понимая, что для его слабых костей и суставов вредны чрезмерные нагрузки. Интеллектуальные его успехи многократно превышали его скромные успехи в физическом развитии. В пятимесячном возрасте уровень его интеллекта превышал уровень четырехлетнего ребенка, а иногда он рассуждал, как взрослый человек. В его речи было изобилие ошибок, и многие звуки ему не давались, что его чрезвычайно смешило. Беседа с ним всегда носила веселый характер, и доставляла сотрудникам лаборатории, которым посчастливилось с ним общаться, истинное удовольствие. В своих оранжевых ползунках и в большом шлеме, который имел дополнительные крепления на груди и на спине, чтобы не создавать нагрузки на шейные позвонки, он был похож на крошечного космонавта. Однажды Шварц, оставшись наедине с Игнатием, решился, наконец, завести с ним разговор на тему, которая не давала ему покоя едва ли не с рождения.

– Игнатий, тебе известно, что родился ты не обычным образом. Мы вырастили тебя из единственной клетки. У всех людей на планете есть или были родители. У тебя их нет. Но это не совсем так. Клетка, из которой ты превратился в личность, эта клетка – моя. У меня к тебе вопрос, который для меня очень важен, и я хочу, чтобы ты хорошо обдумал свой ответ. А вопрос таков: могу ли я считать себя твоим отцом, а тебя своим сыном? Надеюсь, ты понимаешь значение этих слов.

– Мне думать над этим не нужно, и я знаю, кто такой отец. И для меня это тоже очень важно. Я люблю тебя, и очень рад, что могу называть тебя "папа", – ответил Игнатий, нещадно картавя.

Шварц был тронут и безмерно счастлив. Он взял сына на руки, а Игнатий обнял отца, и тесно к нему прижался.

После объяснением с сыном Шварц собственноручно накрыл стол у себя в комнате, и отправился к биофизику. Таубе лежал на своем диване и что-то читал.

– Генрих, что случилось, вы сверкаете, как неоновая реклама!

– Лев, вы мой лучший друг, а у меня сегодня праздник. Хочу пригласить вас на вечеринку по этому поводу.

– Разумеется, я принимаю ваше приглашение, но по какому поводу праздник, вы застали меня врасплох, а в ваших глазах столько радости, что мне хочется сделать вам подарок.

– Ваше присутствие и будет для меня лучшим подарком, а что за праздник, я расскажу за столом.

Озадаченному биофизику ничего не оставалось, как последовать за Шварцем. Таубе уже неплохо знал Шварца, но таким видел его впервые. Иногда они скрашивали свои беседы рюмочкой коньяка, виски или водки, но сидеть за праздничным столом им еще не приходилось.

– Лев, я хочу произнести тост, из которого вы сможете сделать вывод, достаточно ли я счастлив, на ваш взгляд, для такого торжественного события в моей личной жизни: давайте, выпьем за счастье, здоровье и высокий интеллект очень достойного человека, который сегодня стал моим сыном, за Игнатия!

– Вот оно что! Дайте мне вашу руку, дорогой Генрих, от души поздравляю вас, и с большим удовольствием поддерживаю ваш тост.

Впервые два ученых долго беседовали за столом, ни разу не обратившись к научным темам. Их беседа коснулась политики. Речь зашла о России. Шварц заговорил о личности первого президента России:. [Author ID2: at Wed Feb 22 22:57:00 2006]

– Ваш Горбачев – сказал он – весьма неординарная личность, он сумел обратить на себя внимание всех западных стран.

– Горбачев [Author ID2: at Wed Feb 22 22:55:00 2006]

– личность уникальная, в том смысле, что каждый его шаг приводил к результатам, прямо противоположным тем, которых он ожидал, ответил Таубе. – Приведу примеры: во главе своей столицы он поставил Ельцина, человека, который должен был во всем его поддерживать. Ельцин же стал группами увольнять вороватых чиновников, вопреки воле Горбачева. Тогда Горбачев обрек его на забвение, лишив Ельцина всех постов. После такой политической рекламы Ельцин впоследствии стал президентом, а Горбачев рухнул.

Горбачев так страстно хотел сохранить все республики в составе единого государства, что даже использовал силовой вариант в Грузии и в Прибалтике, в результате отделились не только эти страны, но и все республики.

Он так хотел оставить у власти коммунистическую партию, что даже решился на организацию политического переворота в стране, и тем самым помог своему главному оппозиционеру Ельцину запретить эту партию в России. Его неординарность заключается в его нерешительности в поступках и в ограниченности его ума, – подвел итог Таубе

– А что вы можете сказать о Ельцине?

– В отличие от Горбачева, этот человек достоин уважения. Он выполнил свою главную миссию, – положил конец преступному коммунистическому режиму в стране. Но у него есть свои недостатки. Он недооценил политическую элиту, и не запретил коммунистам занимать руководящие посты, что привело к торможению всех реформ. Он был восприимчив к лести, и при этом слишком доверчив, к тому же плохо разбирался в людях, что помогло скользким личностям вроде Гайдара и Черномырдина влиять на его решения. В результате его реформы, искаженные грязными руками из-за кулис привели страну к полному обнищанию, что и требовалось "черным кардиналам", стоящим за его спиной.

– Я не понимаю, зачем этим людям потребовалось доводить собственную страну до полного краха, ведь политиками руководят не эмоции.