Искатель. 1979. Выпуск №6

Текст добавлен: 15 сентября 2016, 01:01

Текст книги "Искатель. 1979. Выпуск №6"

Автор книги: Леонид Словин

Соавторы: Сирил Майкл Корнблат,Владимир Рыбин,Кшиштоф Малиновский,Олег Глушкин,Борис Пармузин

Жанры:

Прочие приключения

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 10 страниц)

Назад к карточке книги

Очнулся он в воде, почти механически задержал воздух в легких, всплыл, рванулся к судну. Ночь была такой, что в ней не существовало ориентиров. И даже через много длительных часов, когда забрезжил рассвет, он не приоткрыл завесу: сплошная темнота сменилась густой белизной. Белое молоко вокруг, мир, закутанный непроницаемым слоем мглы. Он пробовал кричать – бесполезно! Звук вяз в пространстве, натыкаясь на безответную белую стену. И только через час Сухов услышал тающие гудки судовых тифонов, он пытался плыть на звук, но спасательные гудки исчезли, растворились вдали, и он снова потерял всякую

ориентировку. Еще раньшг, до этих звуков, он неожиданно попал в месиво снулой рыбы, в поток белых вздутых брюшек, в слон чешуи, липкой, лезущей в уши, в рот. Это была умирающая, задохнувшаяся сардина. И по прорвавшимся гудкам тифонов, и особенно по этой массе погибшей рыбы он понял, что на «Диомеде» хватились его, ищут, а рыба эта выпущена из кошелька его судна. Значит, «Диомед» здесь, рядом, он крутится совсем близко! Мертвая рыба была вестником близкой помощи, спасения, но отняла столько сил! Руки вязли в скользящей, липкой массе, чешуя набилась в волосы, лезла в глаза. Сухов с трудом выбрался из этой липкой массы, и туман поглотил то, что когда-то было подвижным косяком.

Когда он выбрался из мертвых белых слоев, гудки стихли – мир погрузился в плотное молчание, где каждое его движение порождало звонкий всплеск и болью отдавалось в ушах. Полное отчаяние охватило Сухова. Он не хотел больше двигать онемевшими мускулами. Захотелось скользнуть вниз, в глубину, в холодные слои, прозрачные, тихие и бесконечные. Желание было неотступно, как наваждение, – разом покончить со всеми мучениями. Но там, на борту «Диомеда», оставался Ефимчук, для которого гибель его, Сухова, означала жизнь, дальнейшее тихое существование в личине классного повара, находящего путь к людям через желудок, ежедневное спасибо от всех в салоне, камбуз, полный запахов пряностей, и день, когда все успокоится и можно будет уйти беспрепятственно. И еще оставалась в этой жизни почти одинокая женщина, которая сникнет в печали и которой поздно начинать все сначала. Сухов осторожно перевернулся на спину, в таком положении держаться на воде было легче. К жажде, к усталости, к одиночеству прибавилась еще одна беда: опять давало себя знать сердце, которое давно, вот уже несколько лет, беспрестанно напоминало о себе. Каждая медкомиссия могла стать последней, особенно с того времени, как в рыбацкой поликлинике ввели проверку при помощи кардиограммы. Обманывать приборы становилось все труднее, он задолго готовился к встрече с ними, старался не пить, больше бывать на свежем воздухе, откладывал все неприятности, пытался забыть о них. Теперь вода помогала сердцу, она смачивала грудь, защищала от духоты. Солнце все отчетливее пробивалось сквозь рваные полосы тумана, и жара могла стать реальной угрозой, но это еще было впереди.

Годы, подорвавшие сердце, научили Сухова выносить любые удары, закалили, его кожа задубела, а нервы обросли жгутами. Всегда нужна была только цель, и не было таких дней, чтобы он жил без нее, поддавался просто течению, не сопротивляясь, хотя все считали, что он слишком спокойно реагирует на происходящее, – просто он не позволял выплескиваться наружу эмоциям, ввергать в свои треволнения других людей. Он убедился, что человек может вынести все, что нет предела его силе. Убедился он в этом еще совсем молодым парнишкой, когда в партизанском лагере, зажатые в кольцо карателями, люди сумели вынести все: ели кору, варили похлебку из трав, все, что могли, отдавали детям, женщинам – и выстояли, сумели собрать силы; на рассвете, вот в таком же плотном тумане, сжались в кулак, прорвались, уцелели.

Хотелось пить. Соленая теплая вода усиливала жажду. Руки и ноги становились непослушными, их как бы скручивали проволокой, стягивая мышцы и сосуды, тысячи иголок вонзались в сердце. Потом ноющая боль на миг отступала, но лишь на миг, н с новой силой кололо под левой лопаткой.

«Неужели это конец? – подумал Сухов. – Неужели не хватит сил?!» Он подумал о том, что все, что было с ним в жизни, сейчас уйдет, закончится вместе с ним, вместе с тем мгновением, когда вода хлынет внутрь и не будет уже сил всплыть, вытолкнуть соленую массу из легких, вдохнуть чистый воздух! Ну что ж, каждому приходит своя пора. Но почему именно сегодня, сейчас?!

Они взяли отличный улов, предстояла сдача на базу. Сухов надеялся, что подойдет «Крым», он вглядывался в туман, опускавшийся к ночи на тихие воды, пытался рассмотреть огни базы, которая лежала в дрейфе справа по борту. Ему было приятно думать, что там его ждут, что он нужен кому-то, и вдруг метнувшаяся тень па юте, шуршание, возня, резкий прыжок по трапу туда, в темноту, где Ефимчук пытался спустить плотик. На этот раз подвела привычка действовать с ходу, можно было не спешить! Куда бы он делся, этот повар? Надо было тихо, неслышно подняться в рубку, дать сигнал аврала – и все на ногах. А если бы он успел, этот повар? Успел именно за это мгновение и скрылся бы в тумане?.. Тихоня и аккуратист, любитель судовых карт, так вот почему часто заглядывал в рубку, интересовался прокладкой, как юнга, мечтающий стать штурманом!

Почти развиднелось вокруг, посветлела вода. Было видно, как юркие рыбешки проносятся мимо, расплывчатые медузы тают, вздымаются из воды, как будто дышат. Рыбы уже не остерегались человека, они видели, насколько слабы его,движения, с каким трудом он удерживается на воде и сипло дышит приоткрытым ртом.

Сухов почти в бессознательном состоянии в который уже раз погрузился в воду, охнул, выныривая, оглянулся вокруг, и не поверил своим глазам – серая растущая тень скользнула слева от него! Он разглядел иллюминаторы на борту, надстройка была скрыта пеленой, на носу прочитал отчетливую надпись: «Наяда». Наконец-то! Он рванулся, пошел саженками, разгребая воду, захлебываясь, на секунду приостановился, вытолкнулся из воды, хотел крикнуть: «Помогите, здесь я! Сюда!» Но получилось нечто нечленораздельное, сиплое, с трудом вырывающееся из гортани, очень слабое, едва слышимое. Он со страхом видел, как уменьшается тень борта. Вот уж и надпись стала неразличимой... Куда же они, куда? Сухов попытался сильнее отталкиваться от воды, но руки не слушались его, а тень все уменьшалась, уходила в дымку тумана, таяла на глазах, пока совсем не растворилась.

Сухов уже не верил, что рядом бьла «Наяда». Так получилось– просто воображение нарисовало этот манящий борт – остров тепла, спокойствия, остров спасения. Теперь конец, можно подводить итоги! Он опять впал в какое-то непонятное, полубессознательное состояние, словно в калейдоскопе, вспыхивали лица друзей, Людмила. Людмила... Он знал наверняка, чувствовал, как она сейчас мечется по палубе плавбазы, это ее беспокойство, отчаяние передавались ему. Она все время боялась временности

встреч, для нее это тоже было последней вспышкой, последней надеждой. Он сам рассказал обо всем жене, чтобы упредить доброхотов, но жена не поверила: ты не способен любить, не выдумывай, ты уже ни на что не способен, посмотри на себя... А она, Люда, убеждала его, что жизнь только начинается.

Я хочу сына, – сказал тогда жене Сухов. – Я хочу, чтобы

кто-то остался на земле после меня!

А чем я виновата? Я! Я-то как?! – ответила жена и за

плакала.

Сухов не переносил женских слез. Морская вода как слезы. Если бы она была чуть преснее. Больше не было сил дышать; и эта боль слева, проклятая сдавливающая тяжесть. Держаться, во что бы то ни стало держаться, твердил про себя Сухов. Ведь не одна «Наяда»! Не одна!

Солнце прорвалось сквозь туман и перестало быть союзником, теперь оно несло не только свет, но и зной, ослепляющую жару тропиков.

VIII

Разрешите сесть? – спросил старший помощник. Шестин-

ский кивнул.

Только покороче, что у вас? – спросил сухо Шестинский:

визит старпома был не совсем ко времени.

Я хотел ввести вас в курс дела, полагаю, капитан о чем-то

умалчивает, – сказал старпом и замялся, видимо, понял, что

. выглядит это не очень красиво.

Ну, ну, продолжайте, и как можно короче, у меня совершен

но нет времени, – сказал Шестинский и натянул куртку.

Видите ли, я полагаю, что Сухов не просто упал за борт.

Я долгое время наблюдал за поваром – он у нас какой-то

странный человек, а сегодня он вообще старается не вылезать

наверх, и лицо у него в синяках. Они о чем-то беседовали с ка

питаном, правда, я не в курсе дела, но матрос Баукин утверж

дает, что повар ночью был с Суховым на палубе и они кричали

друг на друга. Вообще-то Сухов и раньше недолюбливал повара,

мы считали, что он придирается к нему, но сейчас я понял, что

здесь более глубокий конфликт. К тому же плот был разнайтован,

рядом лежал запас ракет, я уже докладывал капитану. Думаю,

стоит прижать Ефимчука, потому что просто так Сухов не мог

исчезнуть. Вот и все, пожалуй. Могу изложить это письменным

рапортом.

Старший помощник замолчал, лицо его налилось краской, покраснела даже шея, и это особенно подчеркивал воротничок ослепительно белой рубашки.

«Кто он? – подумал Шестинский. – Начинающий карьерист, метящий на место Малова, или просто мальчик с больным воображением? Малов не стал бы от меня ничего скрывать. Я же спрашивал его. А впрочем... что-то неуверенное было в его словах».

– Давайте срочно в рубку! – сказал Шестинский.

Он рванулся из каюты, перепрыгнул через комингс и взбирался по трапу так, что старший помощник, стремящийся всегда соблюдать спокойствие, едва поспевал за ним. В рубке вахтенный,

третий помощник, тоже совсем молодой парень, что-то напряженно выслушивал по телефону. «Набрали сосунков, – подумал Шестинский, – вот они и играют здесь в казаки-разбойники».

– Где капитан? – спросил Шестинский у вахтенного.

Третий помощник даже не обернулся на вопрос.

Срочно вызовите мне капитана! – приказал Шестинский

старпому.

Капитан в машине, – буркнул вахтенный и уже в телефон

крикнул: – Да знаю я, лаз туда идет из румпельного, знаю.

Воду дам. Ясно, Петр Петрович.

Шестинский выбежал из рубки, спустился по вертикальному трапу, пробежал по коридору – дверь в машинное отделение была открыта. Внизу на площадке он увидел Малова, старшего механика Кузьмича, боцмана и еще нескольких человек – все они были чем-то взволнованы. Шестинский обратил внимание, что главные двигатели не рождали обычного грохота, застыл без движения коленчатый вал, замерли поршни, только слева у переборки тарахтел аварийный движок. «Не хватало еще остаться без главных, потерять ход, сейчас, когда так дорого время!» – подумал он. И успокоил себя тем, что стармех здесь опытный – разберутся, нечего торчать в машине Малову, надо выяснить с этим непонятным поваром, и причем срочно. Ну а если же все это не так, а просто домыслы старпома... Впрочем, лучше лишний раз перепроверить.

По маслянистой рифленке пайол Шестинский подбежал к людям, собравшимся у входа в котельную.

Да подаст он воду, наконец, или пет? – кричал Кузьмич. —

Распустили людей, я же говорил....

Газосваркой я в пять минут переборку вырежу, – предло

жил моторист с худющим лицом и непомерно острцш носом.

Я тебе дам переборку курочить, так достанем! '– закричал

Кузьмич.

Малов, заметив Шестинского, подошел к нему.

Что у вас такое? Из рубки нельзя отлучиться ни на минуту,

вы должны вести поиск, а вместо этого толпитесь в машине.1

Безобразие! – сказал Шестинский. – И потом, что вы скрываете

от меня? Надо срочно вызвать вашего повара и разобраться в

обстоятельствах исчезновения Сухова. Если вы не смогли это

сделать, то позвольте мне заняться!

Поздно! – почти крикнул Малов. – Поздно уже.

Из сбивчивого, торопливого объяснения капитана Шестинский узнал, что Ефимчук заперся в котельном отделении, задраил вход, затем позвонил в рубку. Когда Малов взял трубку, то не сразу осознал, что происходит и что за нелепые требования ему выставляются. Сначала он подумал, что это шутка молодого моториста, уж слишком все было неправдоподобно, но когда понял, что с ним говорит Ефимчук, то все связанное с поваром заставило осознать серьезность положения и далеко не наивную угрозу поставленного перед ним ультиматума. Ефимчук требовал, чтобы судно взяло курс на берег и подошло на такое близкое расстояние, насколько позволяет глубина. В противном случае он грозил тем, что взорвет котлы, подняв в них пар выше допустимой нормы. Взрыв котлов мог разнести машинное отделение.

Малов тут же приказал отключить питание от котельной, а затем подать туда воду.

Пусть захлебнется гад, – закончил он.

А вода не хлынет в машину? – спросил Шестинский.

Я думаю, у него кишка тонка. Подступит вода к брюху, сам

выскочит! – сказал Малов.

Петр Петрович, – перебил их Кузьмич, – шланги с палубы

подали, я насосы включаю! – И добавил, уже обращаясь к Ше-

стинскому: – Вот из-за этого гада-повара расхлёбываемся. Я же

говорил, может, он рецидивист какой! А что с котлами – так

это он слаб до марки пар нагнать, там подрывные сработают.

Это ему не камбуз, тут мозгой надо шевелить!

В действиях людей «Диомеда» не было растерянности, суеты, они были уверены, что никакие фокусы Ефимчуку не помогут, тем более что было несколько способов выкурить его из котельной Малов действовал четко и спокойно, но именно это спокойствие вызывало раздражение у Шестинского. Неужели капитан не сознает, что он сам прикрыл Ефимчука, что не разобрался в этом прохвосте, ведь были у него сигналы серьезные, а он отбросил их по простоте душевной, и только ли по простоте? И как бы ни кончились события – скандала на весь флот не избежать. И что нужно этому повару?! Ведь здесь ему не самолет, здесь не испугаешь.

Постойте!—вдруг хватился Кузьмич.—А если он действи

тельно пары поднял? Дадим воду – взорвет котлы!

От вас дождешься когда-нибудь определенного решения? —

не выдержал Малов.

Оттого, что в машине горели только лампочки аварийного освещения, было тускло. Кузьмич, побежавший наверх, споткнулся о трубопровод, с грохотом лязгнула пайола. Сверху спустились Ва-гиф и старпом. Они начали открывать аварийный лаз, ведущий в котельную, оказалось, что Ефимчук прикрыл его неплотно – задвижка поддавалась. Теперь надо было как-то отвлечь повара и проникнуть через лаз. Шестинский согласился – так будет проще. Моторист схватил запасной поршень и стал бить в переборку котельной.

Этого он не поймет, – сказал Кузьмич. – Стучи хоть до

посинения.

Дайте я поговорю с ним! – сказал Шестинский.

После недолгого молчания в трубке послышалось: «Да, что еще надо? Идете кберегу?»

– Слушай внимательно, Ефимчук, говорит начальник экспеди

ции Сейчас мы затопим котельную, всякое упрямство бесполезно,

котлы не поднимут пары выше марки, здесь двадцать опытных

моряков, отщепенец один ты. Не знающий судна. Доброволь

ная сдача – вот единственный выход для тебя. Как понял?

В трубке что-то сипело, стучало.

Шестинский на мгновение оторвался от телефона и увидел, что ни Малова, ни Вагифа в машине не было. Только пыхтел рядом Кузьмич.

– Где все? – спросил Шестинский.

– Там. – Кузьмич показал рукой на подволок. – Через аварийный полезли! Шестинский передал трубку Кузьмичу, сказал, чтобы был вни-

мателен, чтобы моториста не отпускал, не исключено, что когда Ефимук заметит ребят, то откроет котельную и попытается удрать через машину, и побежал наверх, через коридоры на ют, к аварийному входу. Матросы толпились около лаза, заглядывали внутрь, он растолкал их и ввинтил полнеющее тело в узкий темный овал. Придерживаясь за скоб-трап, он не спустился, а съехал вниз, ободрав ладони. Клинкетная дверь в котельную была открыта, он пролез внутрь, выпрямился и увидел мечущихся людей за паровым котлом, замахнувшегося на кого-то Малова, его злые глаза, эхом отдающие от переборок:

– Ах ты, вонючий гад, я убью тебя, убью паскуду...

Когда Ефимчука вытащили наверх, Шестинский придвинулся к Малову почти вплотную, сказал с тихой злостью:

– Я отстраняю вас от руководства судном, дела сдадите

старпому, письменное подтверждение берега получите завтра.

И учтите, если не спасем Сухова, будут другие меры!

Туман развеялся, последние его клубы поднялись высоко в небо и там в зените расползлись, согреваемые солнцем. Поверхность моря заголубела, заиграла в светящихся бликах. Плавбаза «Крым», медленно раздвигая форштевнем зеркальную гладь, приближалась в заданные координаты. С выступа носовой надстройки Людмила Сергеевна видела, как плавно расходятся волны и гаснут вдали, сливаясь друг с другом. Теперь, когда туман спал, она вновь воспрянула надеждой на спасение Сухова. Ее Сухова.

– Стоп, машина! – крикнул наверху капитан.

База прошла чуть вправо по инерции и замерла в примерном квадрате, где пропал Сухов.

– Ботя, – крикнул капитан: он всегда называл так боцма

на. – Ботя, готовь шлюпки!

На широкой палубе базы забегали матросы в оранжевых нагрудниках, заскрипели шлюпбалки, боцман влез в шлюпку. Спустили штормтрап, у которого уже собрались матросы.

– Все катера готовь, ну что за народ! Ботя, все, а не только

третий номер, – крикнул капитан в мегафон.

Людмила Сергеевна оторвала взгляд от суеты у шлюпок и снова с надеждой начала всматриваться в даль. Там, слева по носу базы, у самого горизонта, низко над водой она разглядела чаек: черные точки кружились на одном месте.

– Посмотри, Аверьянович, – крикнул наверху радист, – ви

дишь вдали...

Из рубки тоже заметили чаек.

– Просто так птицы не будут кружить, дай-ка биноколь по

сильней, – сказал капитан.

Людмила Сергеевна почувствовала, как все дрожит, напрягается внутри, а вдруг... Она даже боялась подумать, чтобы не спугнуть догадку. Просто стоять и ждать она больше не могла; мгновенно – один пролет трапа – и взлет на мостик. Она буквально вырвала бинокль из рук вахтенного. Линзы приблизили чаек, но не больше.

Леонид СЛОВИН

Ботя, – крикнул капитан, – а ну затормози! Я тоже пойду!

Катер замер, едва касаясь воды. Капитан натянул на голову

матерчатую кепку с пластмассовым козырьком и стал похож на

велосипедиста. С необычной резвостью он сбежал вниз, Людмила

Сергеевна едва поспевала за ним. Так они и бежали вдоль борта,

пока капитан не остановился у штормтрапа и она не наткнулась

на него.

Возьмите меня, Аверьянович, возьмите, ради бога, – попро

сила она.

Капитан кивнул и полез к воде, туда, где колыхался новенький дюралевый катер, и уже снизу крикнул:

Врача зовите! Где он пропал?

Вторя ему, закричал боцман:

Доктор, в шлюпку!

Людмила Сергеевна закрыла глаза и перешагнула через планшир, ее поддержали, и она уже смелее нашарила ногой перекладину. Внизу ее подхватили, усадили на банку. Затарахтел мотор. Прыгнул сверху длинный неуклюжий доктор. Катер рванулся, взял с места скорость, взвил веер брызг.

– Вижу! – закричал капитан. – Вижу!!

Теперь уже и без бинокля все увидели черную точку впереди. – Сережа! – не выдержала Людмила Сергеевна.

– Ну что же он, не видит нас, что ли? – крикнул боцман.

Теперь уже отчетливо была видна облепленная чешуей безжизненная голова, которая непонятно каким чудом держалась на поверхности океана.

На катере сбросили обороты мотора, и в это время капитан одним махом скинул тенниску и прыгнул в воду. Отфыркиваясь и размашисто загребая руками, он уверенно приближался к Сухову. Вот он достиг его, обнял и потащил к борту катера.

Людмила Сергеевна бросилась к безжизненному телу, начала гладить заострившееся лицо, похожее на слипшуюся маску из чешуи и соли. Капитан оттолкнул ее, крикнул доктору: «Дыхание давай!» Но доктор и без этого окрика уже массажировал Сухова, вытягивал ему руки, нагибался к лицу, вдувал воздух. Потом тронул запястье и побледнел. Людмила Сергеевна, оттолкнув державшего ее боцмана, бросилась к Сухову.

– Да дайте же ему воздуха! – закричал капитан. – Не зас-

слоняйте!

– Сережа! Очнись! Это я! – крикнула Людмила Сергеевна.

Стеклянные зрачки Сухова на мгновение шевельнулись, он за

стонал и с трудом прохрипел:

– Ефимчук. Запомни, Мила...

Рассказ

приехала вместе с мужем. Мы потеряли друг друга! – Здесь, на вокзале?! – спросил Денисов. – В городе... – Женщина хрустнула переплетенными пальцами. – Не могу представить, что с ним сейчас творится! Он с ума сойдет. Выстекленное до самой крыши здание вокзала было заполнено людьми, они неслышно двигались, словно в огромном аквариуме. Было поздно. Где-то совсем близко завыл поломоечный комбайн, отъезжавшие ночным скорым подтягивались к выходу. За стеклом простирался февральский с задувавшей поземкой перрон, неохватный, как взлетное

поле. – Откуда вы? – Денисов внимательно ее изучал.

– Из Красного Лимана.

– Недавно прибыли? – Появление вокзального инспск-

тора уголовного розыска, который неожиданно подошел и представился, женщину явно обескуражило.

– Еще днем...

Денисов поправил куртку, миниатюрный микрофон, скрытый под одеждой, был теперь рядом с воротником – в любую минуту Денисов мог связаться с дежурным.

В столице проездом?

Нет, только до Москвы.

А билеты?

Не выбросила ли я их?!

На вид ей можно было дать не больше двадцати – крашеная блондинка, у переносья маленький шрамик...

Денисов заметил ее колебание, не ускользнувшую от наблюдательного глаза потерянность захваченного врасплох человека – они, собственно, и побудили его заговорить.

Хотя, нет! Пожалуйста...

Спальный вагон прямого сообщения, двухместное ку

пе... – прочитал Денисов на билете. – Компостер. Дата. —

Он редко ошибался, и если подходил к кому, то для этого

оказывались, как правило, веские причины.

Это ваши?

Да.

Проездные документы были в порядке. Классность вагона также свидетельствовала за себя.

– Желаю вам и мужу скорее встретить друг друга. Из

вините.

Блондинка облегченно перевела дыхание.

Начинался третий час ночи. Денисов отошел к дверям. За стеклом было светло, тесной группой прошли ревизоры поездов дальнего следования. До посадки на скорый оставалось совсем немного.

– ...Провожающие! – В поднятых над платформами ре

трансляторах что-то щелкнуло. – С восьмого пути отправ

ляется...

Дикторша мягко смыкала губы. «С восьмого пути-м... – получалось у нее. – Повторяю-м...»

Денисов прошел вдоль поезда: ничего особенного. Несколько десятков провожающих, старуха цветочница. Восьмой путь упирался в Дубниковский мост – двухпролетный, слабо освещенный, с неподвижными красными огнями внизу.

– Двести первый! – неожиданно окликнул по рации

дежурный. – Где находитесь?

В голосе слышалась тревога.

На посадке.

Сообщили с Казанского: крупные неприятности.

Кражи?

– Еще с вечера. А заявили только сейчас.

Впереди медленно поплыли освещенные окна скорого.

На большую сумму! – Дежурный, капитан Антон

Сабодаш, нервничал. – Разыскивают по вокзалам женщину

и мужчину...

Что похищено?

– Все! Документы, деньги, билеты... Портфель!

Три хвостовых огня прорезали темноту в горловине станции. С уходом скорого морозные электрички, ночевавшие у, платформ, показались Денисову чернее обычного. Сбоку слепил глаза стеклянный куб нового вокзала.

Как с приметами? – Денисов нажал на скрытый

под курткой регулятор.

Должны сейчас передать.

Что еще?

По Москве? Ничего, кража в Свиблове, брачный афе

рист...

Сквозь окна в четыре этажа Денисову была видна нешумная суета нового здания – кафетерий, всегда закрытый киоск «Техническая книга». По облицованным серым парадным мрамором лестницам струился людской поток.

...Сейчас это самое крупное на узле! Как понял?

Прием...

Иду на стоянку такси. – Денисов посмотрел на ча

сы. – Оттуда в залы...

На стоянке такси людей оказалось мало, в основном провожавшие. Денисов переговорил с диспетчером, повернул в вокзал.

«С портфелем преступник мог уеуаи. куда угодно», —

подумал Денисов.

Он прошел в центральный зал.Женщина, прибывшая из Красного Лимана, сидела на том же месте, она первой заметила инспектора, но не подала виду.

Все еще не нашелся? – Денисов остановился рядом.

Наверное, теперь до утра...

Ей хотелось поскорее от него отделаться.

Впервые здесь?

Да.

А муж?

Он москвич...

И вы не знаете адреса?!

Она смутилась.

Мы женаты недавно.

Вещей при ней не было – плоский чемоданчик с блестящим запором, плащ, ветка мимозы. Все лежало сбоку, на диване.

Может, хотя бы улицу? – спросил Денисов.

Измайловское шоссе, по-моему... Это далеко?

Порядочно. – Она все больше интересовала его. —

Если б номер дома!

Минутах в пяти от метро...

Денисов украдкой рассматривал блондинку: пальто с воротником золотистой нутрии, такого же меха капор. Подвернутые джинсы, сапоги.

– Может, поискать через адресный стол? – предло

жил он.

На ее лице напряглись мускулы.

– Не хочу.

– Муждогадается, что вы на вокзале?

– Я просто уверена. – По какой-то причине разговор

был ей неприятен.

– А если объявить по радио? Может, он здесь? Как его

фамилия?

– Иванов, – ответила она не сразу. – Иванов Павел.

«Когда отказываются, – подумал Денисов, – всегда на

зывают Иванова либо Смирнова. В Москве их тысячи».

Объявлять тоже не стоит, – сказала она.

Почему?

Я бы не желала... – Она снова замкнулась.

У вас документы с собой?

Все у Павла.

Вы тоже Иванова?

Тулянинова... Я не меняла фамилии. Людмила. Мож

ноЛюда. – Теперь она добавляла в каждую фразу одно-

два лишних слова. – Приехать с милицией! Увольте! – она

решительно отвела эту мысль. – Предпочитаю вокзал.

У себя, в Лимане, тоже работала на станции.

Транспортница?

– Официанткой в железнодорожном ресторане...

Кто-то показался за дверью со стороны перрона. Туля

нинова насторожилась всматриваясь.

Вошел старшина. Он коротко взглянул на инспектора, па женщину, отошел к лестнице. Денисов понял: если ему придется отойти, Тулянинова останется под присмотром.

– И никакого другого адреса? – на всякий случай спро

сил Денисов. – Друга или родственника?

Тулянинова подумала.

Разве в Донецке... 91-159...

Кто там?

Они вместе учились, Шульман Слава. Я звонила, что

бы пригласить на свадьбу... – Тулянинова неожиданно

всхлипнула, сказала глухо: – Молодой семье, навер

ное, не следовало бы так начинать...

Что-то отстраненное послышалось Денисову в этой фразе. Казалось, ее произнесла другая женщина.

Двести первый! – просигналил крошечный манипу

лятор под курткой.

Извините.

Денисов вышел на площадь, зябко поежился. Морозить начало с вечера, однако несильно. Потом задула поземка. На перроне еще стояли лужи, а здесь, на площади, снег лежал бурый, влажный, как нерастворившаяся кофейная масса. Над стеклянным кубом текли бесформенные зимние облака.

Я слушаю, двести первый, – сказал Денисов в мик

рофон.

Казанский передал приметы преступников, – Антону

будто прибавилось растерянности. Гиревик, человек физи

ческой исключительности, капитан Сабодаш ничего не бо

ялся, кроме ЧП. Поэтому, наверное, именно в его дежур

ства все происходило. – На мужчине коричневый бархат-

ный костюм, плащ. Женщину хорошо не рассмотрели: молодая, среднего роста...

Понял.

Обрати внимание! Могут скрыться у нас...

Молодая, среднего рогта... – повторил Денисов. —

Мужчина в бархатном костюме... – Он подождал раздумы

вая. – Тут дело такого рода... – и рассказал о Тулянино-

вой и ее муже.

Да ты!.. Ты знаешь?! – Сабодаш даже задохнулся

от волнения. – Ты представляешь, что может за этим скры

ваться?! Повтори телефон в Донецке!

– Квартира? Алло, квартира? – кричал в трубку

Антон. – Донецк?!

Телефонистка междугородной «умыла руки»: сразу же отключилась, ничего не слышала, не пыталась помочь.

– Донецк?!

Денисов слушал дежурного по аппарату внутренней связи и смотрел в центральный зал: на исходе третьего часа в непрекращавшемся движении пассажиров наметилась некая разреженность.

Слушаю, – раздалось наконец ответное из Донец

ка. – Вам кого?

Из Москвы это! – обрадовалсЯ/Аятон. – Шульма-

на! Славу! Ну и спите вы! Здравствуйте... Л

Кто говорит? – спросил мужской голос.

Шульмана можно?

Шульмана?!

Славу!

Кто это?! – спросонья мучительно допрашивал муж

чина в Донецке.

Я хочу спросить про Павла. Про Иванова Павла! —

Сабодаш не хотел называть себя.

На том конце провода совещались. Потом трубку взяла женщина, Денисов услышал те же подозрительные нотки.

– Вас кто все-таки интересует?

Павел Иванов, – сказал Антон.

Женщина подумала.

Не знаем такого.

А Шульмана?

Женщина повесила трубку.

– Денис!.. – Антон скрипнул зубами. – Ты слышал?!

Телефон, который Тулянинова или кто она в действитель

ности... дала в Донецке, просто липа! – Сабодаш кипел от

возмущения. – Никакого Шульмана, ни Иванова... – Де

нисову показалось, что Антон вспомнит сейчас о разыски

ваемом в коричневом бархатном костюме, но Антона уве

ло в сторону: – А может, наоборот? Может, там, в Донецке,

о чем-то заподозрили?!

Денисов не успел ответить.

– Переговорили? – ангельски проворковала вновь по

явившаяся телефонистка. – Отключаю, мальчики.

В старой, не подвергавшейся реконструкции части вокзала пассажиров было меньше – лепные потолки привлекали людей постарше. Здесь же находились междугородные телефоны, почтовое отделение. Мимо стеклянных кабин связистов Денисов по служебной лестнице поднялся на антресоли. Теперь он сверху смотрел в центральный зал. Присмотревшись, различил золотистые и темные цвета Туляни-новой. Она стояла у бокового стекла, смотрела на площадь – высокая, застывшая в напряженной позе.

«Молодой семье, наверное, не следовало бы так начинать жизнь...» – вспомнил Денисов. Наивная фраза, ровным счетом ничего не доказывающая, и все-таки...

В дверях медкомнаты показался мужчина, он нес рентгеновские снимки на прутиках, осторожно, как только что пойманные рыбины.

Денисов одернул куртку, вошел в медкомнату.

Что-нибудь случилось? – спросил дежурный врач.

Все в порядке.

У нас тоже. – Он постучал костяшками по столеш

нице.

Денисов подошел к телефону.

Я позвоню?

Ради бога.

Денисов набрал номер и, дождавшись ответа, попросил;

– Девушка, Красный Лиман, пожалуйста.

Пока его соединяли с Красным Лиманом, он успел накоротке переговорить с двумя абонентами в Москве.