Текст книги "Бронированные жилеты"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

Шалимов посмотрел на электрика:

– Иди начинай разбираться... Ну как? – Он подождал, пока за электриком захлопнулась дверь. – Новости есть?

Денисов пожал плечами.

– Не повезло человеку. Был и нет! Сейчас в морге?

– По-видимому. – Вопрос о морге означал переход к чему-то личному.

– Сколько раз замечал: животное и то свою гибель чувствует. Время придет – не выгонишь с база.

– У вас хозяйство?

– В Хову-Аксы.

– Сами оттуда?

– Двадцать лет в Астрахани, а все равно тянет. Сестра у меня там, брат, – Шалимов увлекся. – У нас такой порядок: младший ребенок остается с родителями. Вот в сентябре съедемся!

– Баранчика забьете?

– Одним не обойдемся!

– Шашлык?

– У нас "хан" называется. Не пробовали? – Он заговорил невыразительно, но увлеченно. – Первое блюдо! А забивают как? Слыхали?

– Нет.

– Под грудью делают надрез – и аорту долой! Гигиенично! Кровь сразу через дуршлаг в чистую двенадцатиперстную... А зашивают палочкой. И вместо ниток брызжейка. Потом в кипяток... – Шалимов прервал себя на полуслове. Прощаясь, он поднес руку к фуражке: – Спокойной ночи.

Денисов перешел в малый тамбур. Суркова дремала, положив голову на справочник-расписание. Услышав шаги, она с трудом выпрямилась.

– Про "хан" рассказывал?

– И про Хову-Аксы.

– Дом у него там. Никаких денег на него не жалеет. – Суркова была рада отвлечься. – В прошлую поездку пленку в Москве заказал. На двери. Плитку для садовой дорожки достал.

– Хозяин?

– У него не побалуешь! Не смотрите, что невзрачный...

Приближалось, как называл Антон, время третьей стражи. Предрассветный час розыски "татей" и "тюремных утеклецев". Ровно сутки отделяли дополнительный и его пассажиров от совершенного преступления.

– Вы что-то хотели? – спросила Суркова.

– Выключите, пожалуйста, свет.

– Во всем вагоне?

– Везде.

Она поднялась к щиту. Девять ламп большого коридора, тамбурное и туалетное освещение значилось в четвертой группе. Суркова щелкнула выключателем, вагон погрузился в темноту.

– Думаете, он снова придет? – Мысль о следственном эксперименте не пришла ей в голову. – Теперь хорошо?

– Спасибо.

Темнота оказалась относительной – не ночь, поздние сумерки.

Сквозило. У Денисова появилось чувство, будто он должен заболеть, простыл, и голова тяжелая, и что-то мешает глотать.

"Этого еще не хватало..." Он вспомнил вокзальный медпункт, плакатик "Болезни жарких стран" рядом с боксом для инфекционных больных. Слово "жарких" было выведено черным – как бы дым испепеленной безжалостным африканским солнцем растительности.

Ощущение это прошло незаметно, как появилось.

Он вынул "Фише-Бош", записал: "Не потому ли Голей интересовался у всех человеком с собакой, что Судебский и его дог вошли в состав с нерабочей стороны и Голей потерял их из виду на посадке?"

Денисов прошел в десятый вагон, повернул назад. Он повторил путь Шалимова, когда тот, разбуженный Ратцем, бежал в одиннадцатый. Со света бригадир попал в темноту, тусклые блики лежали на полу, против переходной площадки.

"Позднее Шалимов скажет, что в тамбуре кровь..."

Рядом, в окне, плыли огни – без мачт, без людей и строений, лишенные основы и смысла. Ночной железнодорожный мираж.

От служебки подошла Суркова.

– Зажигать можно?

– Зажигайте.

Денисов услышал щелчок открываемого замка. В коридоре появился Вохмянин с журналом, с трубкой. Он словно не собирался спать.

– Опаздываем, – пригласил к разговору Денисов. – Симпозиум откроется утром?

– После обеда, – завлабораторией перегнул журнал.

– Гетерогенная система?..

– Да, сейчас поймете. Взять, к примеру, смесь различных кристаллических модификаций. Скажем, ромбической и моноклинной...

С графиком что-то произошло. До Гмелинской несколько раз останавливались. Завлабораторией все больше нервничал и не пытался это скрывать.

– Доклад? – спросил Денисов.

Вохмянин махнул рукой:

– Не о том забота. Я уже делал его у себя в... – Он повертел холодную трубку. – Думаю, запротоколировать мои показания много времени не отнимет... – Вохмянин взглянул вопросительно. – Если так – надолго вы меня не задержите... Пожалуй, самое главное, что у меня в памяти, – это лицо Голея. Но для вас это не существенно.

– Что вы запомнили?

– В нем было что-то растерянное, щенячье. Я держал собаку, знаю, – он улыбнулся. – Месяц, как отдал. В связи с переездом.

– Крупную?

– Мальтийскую болонку... Нет, Николай Алексеевич вовсе не имел в виду моего Тёпу, уверяю! Иначе уж полная абракадабра!

Денисов показал Вохмянину на трубку:

– Раскурить не пытались?

– Что вы! Зажженная трубка хуже никогда не изведанной...

Представляя мысленно Вохмянина инспектором, Денисов упустил это качество – страх перед необходимостью выбора.

"И, несмотря на это, он все-таки пытается ввести меня в заблуждение, указывая ложную дату приезда в Москву..."

Дополнительный пошел тише, вскоре остановился совсем.

"Путевое здание 1108 км", – виднелось на трафарете. Под окном раздались когтистые удары лап – Судебский вывел дога. Саблевидный хвост Дарби-Воланда с силой прочертил по металлической обшивке вагона. Под ногами Судебского скрипел песок.

– Вы, наверное, с детства мечтали стать следователем? – Вохмянин переложил журнал из руки в руку.

– Нет. Кроме того, я инспектор.

– Никогда не мог обнаружить разницу.

– Идите от обратного, что молва приписывает следователю, обычно делает инспектор.

– Вот как?

– Я назвал бы инспектора следователем по нераскрытым преступлениям. Конечно, не в процессуальном плане... Вы постоянно живете в Новосибирске? – спросил Денисов неожиданно.

– Нет, – он задержался с ответом.

– Несколько месяцев? Год?

– Недавно, – Вохмянин постарался избежать других вопросов. – Хочу вас тоже спросить...

– Да...

– Вы считаете, что кто-то из нас троих повредил систему электропитания?

– Нет, – Денисов покачал головой.

– Почему?

– В купе и так было темно.

– Дарби! – послышалось за окном, потом раздались удары хвоста черного дога. Судебский возвращался с собакой в вагон.

Вохмянин посмотрел на часы.

– Спокойной ночи.

По ту сторону окна прибывал встречный. Едва он затормозил, дополнительный как-то поспешно дернулся, словно стесняясь своей заурядности. Громыхнуло упряжное устройство.

В вагоне напротив у окна не спал мальчик. Денисов встретился с ним взглядом.

Дополнительный снова дернул, на этот раз удачнее, стал набирать скорость. Лицо мальчика исчезло.

"О чем мы говорим друг другу через стекло в оказавшихся рядом поездах, трамваях? – Денисов уже не раз думал об этом. – Не оскорбляя приличий, рискуем смотреть в глаза незнакомым людям..."

Из конца коридора донесся щелчок – завлабораторией запер за собою дверь купе.

Денисов смотрел в окно. На вопрос Вохмянина он мог бы дать и полный ответ:

"Убийца не получал никаких преимуществ, вырубив распределительный щит. Электроснабжение вывел из строя потерпевший Полетика-Голей..."

Паласовка казалась вымершей. На садовых скамейках в ожидании поезда спали дети. Они сидели и лежали в удивительных позах, в каких не уснуть ни одному взрослому. Денисов прошел в вокзал.

Одинокий милиционер встречал поезд. Известий для оперативной группы у него не было. За углом багажного отделения, под деревьями, метла уборщика тащила по асфальту пустую бутылку, потом раздался гром опорожняемой железной урны.

Отправление поезда задерживалось.

– Не спится? – спросила Суркова.

От конца состава по перрону шагал электрик.

– Как дела в пятнадцатом? – окликнула Суркова.

– Порядок, – тон был снисходительный.

– Порядок, а полночи ушло!

– Про институт говорили, – он поставил чемодан, – про вступительные экзамены. О конкурсе.

Суркова кивнула сочувственно.

– Куда поступали? – поинтересовался Денисов.

– В физкультурный. На спортивные игры, – электрик поставил чемодан.

– Волейбол? Футбол?

– Футбол, – он завел ногу, словно хотел пробить по невидимому мячу. Вообще-то мой конек – игровые схемы.

– И сами играете?

– Играют сегодня все, вы тоже. Основное – игровые схемы... – Он пояснил, без особого, впрочем, энтузиазма: – Началось с венгров: шесть три на стадионе Уэмбли против английской сборной. Зрители, понятно, главного не заметили, они ведь следят за мячом... – Постепенно он разговорился. – А специалистам бросились в глаза перемещения! – Денисов видел: присутствие милиции в поезде электрика не заботило, убийство в купе не касалось. – Перемещение без мяча! Принципиально новая организация атаки...

В тамбуре соседнего вагона появился Ратц. Он посмотрел вверх, и Денисов вслед за ним тоже поднял голову. Небольшие облака сквозь свет луны казались рыхлыми, как медузы.

– ...Выигрыш пространства, – продолжал электрик. – Когда Мур владел мячом, Сиссонс на левом краю отходил к боковой, а защитник "Вест Хема" выдвигался из линии обороны...

– Зеленый дали, – сказала Суркова.

Поезд наконец двинулся.

– Поговорим еще... – Электрик шагнул к десятому, рукой задержал поручень – вагон в движении переместил электрика на верхнюю ступеньку. Счастливо! – Он не оглянулся.

Дополнительный двигался, когда старшина, встречавший поезд, показался снова. В руке он держал пакет.

– Сюда... – крикнул Денисов.

Милиционер бросился к поезду, Денисов слышал свистящее дыхание. Старшина отставал.

Денисов спрыгнул на платформу, схватил пакет, в несколько секунд догнал вагон.

Телеграмм было несколько, Денисов читал одну за другой.

«Билеты купленные агентстве количестве четырех на поезд отправлявшийся двадцать седьмого августа сданы двадцать пятого центральную железнодорожную кассу комсомольская площадь пять профсоюзному билету имя Голея...» "Шпак уроженец астраханской области инженер химфармоборудования выехал вагоне сообщения Бухара – Москва отцеп Ташкент прибытием Москву 24 августа...

сведению местного отделения госбанка сторублевыми купюрами Кагане также Бухаре выплаты третьем квартале не производилось..."

Часть телеграмм дублировали уже известные сведения – были даны по каким-то соображениям вторично либо в результате недосмотра.

«...Внутренней поверхности кошелька обнаружены множественные следы бурого цвета содержимое отсутствует =»

«Прибытию Астрахань обеспечьте явку выявленных свидетелей линейное отделение милиции преступление остается нераскрытым опергруппа прибудет самолетом =»

Две последние были из наиболее важных и ожидаемых:

«Исследованием остатков содержимого изъятой купе бутылки шампанского установлено наличие снотворного вещества...»

«...Согласно дактилоскопической картотеке Государственного научно-исследовательского центра управления информации МВД потерпевший Голей Николай Алексеевич 1920 года рождения уроженец Кировоградской области опознан как Полетика Федор Яковлевич 1918 Каменец-Подольской... неоднократно судим совершил побег места поселения во время сплава по реке Тимшер... пятидесятых годах отбывал наказание за преступления совершенные период 1941 1942 гг. территории временно оккупированной фашистами Хмельницкой бывшей Каменец-Подольской области... последняя судимость за нанесение опасного для жизни ножевого ранения... уголовная кличка Полетики-Голея Лука».

От служебки подошла Суркова, хотела что-то сказать.

Денисов не заметил, как позади открылась дверь. Услышал только приглушенный грохот – кто-то прошел со стороны межвагонной переходной площадки. Стукнула дверь малого тамбура. Суркова дернула Денисова за руку.

– Ратц!

Старичок неслышно подошел к третьему купе, где был убит Голей, попробовал дверь. Она была заперта. Старик был похож на лунатика. Он постучал. Сначала тихо, потом сильно, словно кого-то вызывал. Острые лопатки жалко торчали у него под пижамой. Суркова хотела что-то сказать, Денисов ее удержал.

Прошла минута. Ратц снова дернул дверь – дверь не открылась. Денисов кашлянул. Ратц поднял голову, будто вспомнил о чем-то; увидев людей, вздохнул, побрел назад, в тамбур.

– Я провожу его до места, – шепнула Суркова.

– Пожалуйста.

Вернулась она быстро.

– Ушел к себе... – Сурковой больше не хотелось спать. – Интересно, зачем он приходил?

8

– Антон!

Сабодаш поднялся тяжело – человек-гора, которого тысячами канатов привязали к вагонной полке.

– Приляжешь? – Антон чиркнул спичкой, прикурил. – Где мы?

– Скоро Эльтон.

Быстро светало. Серое мелкорослое разнотравье бежало к горизонту, насколько хватало глаз всюду была степь с пятнами солончаков, со светло-каштановыми плешинами вдоль полотна.

Сабодаш взял полотенце, туалетные принадлежности, вышел. Вернулся он свежеумытый, по-командирски сосредоточенный, в аккуратно вычищенной форме. Денисов с трудом перемог сон.

– Посмотри пока корреспонденцию, Антон.

– А ты?

– Постою в коридоре.

Не прошло и минуты – Антон показался из купе. В руке он держал телеграмму о Полетике-Голее:

– Читает в дороге "Картины современной физики"! – В Антоне все кипело. – А как осторожен! Он – единственный, кто в купе отказался от шампанского!.. "По вкусу похоже на мадеру, но более сладкое..."

Денисов кивнул:

– Да, он пил "Марсалу"...

– Только от смерти это его не спасло... Я вспоминаю роман Агаты Кристи, – Антон закурил. – Несколько человек покупают билеты в один вагон, чтобы привести в исполнение приговор над негодяем... Читал?

От ночного грохота дополнительного ничего не осталось, мелко подрагивал под ногами пол. Наполовину степь, наполовину пустыня тянулась за окном, тускло-фиолетовая, без признаков жизни. Поезд дремал на ходу вместе с пассажирами.

Перед Эльтоном показался официант-разносчик.

– Не мог уснуть, – он не ожидал встретить в коридоре работников милиции.

– Давно в поездках? – спросил Антон.

– Не очень. Вообще-то я кондитер.

– А здесь?

– Здесь заработки выше, – Феликс успокоился, Денисов сразу это отметил.

– Женат? – Антон закурил.

– Заявление подали...

– А она кто?

– Ученица повара.

Денисов провел глазами по куртке: разрыв на поясе был заштопан.

– Подарки везешь? – спросил Антон. – Невеста, наверное, ждет? – Он не забыл про громоздкий багаж разносчика, который видели молодожены у поезда.

– Какие подарки! – Феликс вытер мгновенно вспотевший лоб. – Надо же! Даже ночью духота... Да и как бы я успел! Прибыли в Москву с опозданием, через час отправились...

За окном плыл Эльтон.

– Попробую уснуть, – Феликс поднял корзину. Пустые бутылки на дне глухо звякнули, официант подоткнул наброшенную сверху марлю.

По рассветному небу, как льды в половодье, тянулись заленоватые облака. Ветра не было, и течение облаков могло быть длительным и незаметным.

Денисов снова подумал о модели доказательства. Собственно, модели не существовало, только намек. Самый принцип построения.

"В какой момент я впервые подумал о ней?" Он попытался сосредоточиться.

Через девятый вагон одиночно и группами шли в вагон-ресторан люди. "Постоялый двор, – пожаловалась Рита, – честное октябрятское!" Шпак как раз закончил рассказывать: "Старичок застучал в дверь, вместо бригадира поднял официанток..."

"Вот! Против служебки появился директор вагона-ресторана, не останавливаясь прошел к себе... – Денисов с трудом добрался до главного. В другом тамбуре хлопнула дверь, новая партия пассажиров во главе с магаданцем... Они не видели директора, – но! – и это было существенным, если бы требовалось доказать, что директор вагона-ресторана находился у себя в купе, следовало допросить именно этих не видевших никого свидетелей!"

Он заставил себя проследить мысль:

"Если А не было в точках В, С и Е, то А находилось в Д... Надо найти свидетелей, которые не видели кого-то, кого должны были видеть!"

Денисов потерял контроль – мысль, как лодка, лишившаяся руля, поплыла по течению.

Проснулся он внезапно.

– Астрахань?

Дополнительный стоял.

Антон за столиком поправил свежеумытые усики.

– Ассалам-алейкум! Нет, не Астрахань.

Было совсем светло. До самого горизонта простирался огромный песчаный карьер.

Денисов посмотрел на часы. Он еще ночью решил, что утром снова осмотрит место происшествия.

– Сайхин проехали?

– Недавно. А то все стояли. Такое дело, Денис... – Перед Антоном лежал блокнот. Пока Денисов спал, Сабодаш записал все необходимое. – Надо предупредить свидетелей о том, что в Астрахани их ждет следователь.

– Пожалуй, я поговорю с директором вагона-ресторана. Места там много...

Денисов увидел телеграмму, ее принесли, пока он спал.

«Проверкой кассе возврата железнодорожных билетов установлено Толей течение недели ежедневно сдавал билеты количестве пяти четыре вместе один отдельно на поезд нр сто шестьдесят седьмой дополнительный...»

– Не понимаю...

Сабодаш отделался шуткой:

– В свое время обязанность открывать преступления и сыскивать разбойников и татей возложена была на розыскную экспедицию при Московской губернской канцелярии: секретаря и протоколиста. Воскресного присутствия, между прочим, не было...

– Сегодня среда...

– Есть еще почта, но это, по-моему, не по адресу.

«...Учитывая неизвестные разыскиваемые делу Мостового-Стоппера могут следовать Москвы грузом проведите комплекс мероприятий...»

Путь ориентировки напоминал рейд брошенной в море бутылки с сообщением о кораблекрушении.

Антон погасил "Беломор".

– Настоящий делец не потащится в дополнительном...

– Не скажи.

Денисов снял с купе мастичную печать, открыл дверь. Спертый воздух, оберегаемый беспорядок места происшествия, тампоны...

– Господи! – ахнула одна из понятых.

Суркова строго на нее взглянула.

– Еще раз все проверим... – Денисов поднялся на стремянку. Постельное белье вы получаете в Астрахани? Какой порядок? – Он снял простыню, под нею открылся белесого цвета матрас, на котором прошлой ночью лежал Голей.

– Белье везем в оба конца... – объяснила Суркова.

Денисов снял наволочку, внимательно исследовал подушку.

– ...Больше ста комплектов на вагон!..

Денисов занялся матрасом, его интересовали швы, накануне он не придал им значения.

– Под пломбами по двадцать комплектов... – сказала вторая проводница.

Атмосфера в купе разрядилась, женщины почувствовали себя спокойнее, как в своих служебках.

– Работы хватает!.. – вздохнула Суркова. – Сероглазово проедем – там только поворачивайся!..

Ночью Денисов подумал об игле, торчавшей из кармана рюкзака. Иглу словно воткнули в последний момент, уже в купе.

"На первый взгляд, ничто будто не мешает исследователю сразу познать все до конца, стоит лишь дольше и основательнее думать... На деле же нет! Как это понять? Закон обязательного многократного приложения сил?"

Внезапно Денисов нащупал плоский предмет, он находился в верхней трети матраса с нижней стороны.

"Есть!"

Денисов спустился со стремянки, сбросил матрас на нижнюю полку.

– Здесь что-то зашито...

Женщины замолчали.

Фабричный шов наматрасника был нарушен, затем отверстие наскоро заметано другими нитками.

– ...Оставим шов, как есть, заглянем с другой стороны и отметим в протоколе... Бумажник?

Через минуту Денисов уже держал в руке пачку сторублевок. Купюры лежали одинаково – вверх гербами, педантичная рука кассира гострудсберкассы чувствовалась в безликой раскладке.

– Никогда столько не видела... – сказала Суркова.

– Да-а...

Считали дважды, чтобы не ошибиться.

– ...Семь тысяч триста, семь тысяч четыреста... Семь тысяч пятьсот!

Ратц ошибся на пять купюр.

Подписав протокол, проводницы ушли в служебку. Суркова вскоре вернулась.

– Кто-то знал, что деньги целы... – Она хитро посмотрела на Денисова. – Помните? Ночью кружил рядом...

Дополнительный двинулся снова. Было еще свежо и тихо, но Денисов знал, что свежесть и тишина обманчивы. Предстояло знойное утро, и совсем близко был Верхний Баскунчак, легендарный арбузный Клондайк, к которому готовились проводники и пассажиры.

"Полетика-Голей был тертый калач. – Денисов запер купе, наложил мастичную печать. – Очевидно, он считал, что в матрасе сторублевым купюрам будет спокойнее..."

Несмотря на ранний час, в вагоне-ресторане весь штат был уже на ногах. Директор-буфетчик сидел за столом рядом с плакатиком "Ничто не стоит нам так дешево и не ценится так дорого..." с тетрадью, бутылкой "Айвазовской" и большими конторскими счетами. Меньше всего ожидал он визита инспектора, хотя и пытался это скрыть.

– Могу быть полезен?.. – Он придвинул Денисову "Айвазовской", поднялся за стаканом.

Денисов огляделся. Свидетелей можно было разместить в первом салоне, собаку отправить в тамбур. Во втором салоне ящиков с водой заметно убавилось: под окном тихо побрякивали напольные весы, подвязанные к поручню.

– Дело в том... – начал Денисов. – Мы предполагаем накормить завтраком человек десять – пятнадцать. В Астрахани их встречает следователь.

Директор обнажил два ряда золотых зубов, печальными глазами посмотрел на Денисова.

– Можно.

– Пригласим их заранее, чтобы не собирать потом по всему поезду.

– Всегда рады... – Он хлопнул в ладоши, из кухни показалась официантка. – Два десятка пакетов по норме "Завтрак туриста". – Руки у него были короткие, на тыльной стороне кисти мелькнула синяя, наполовину выведенная татуировка. – Кофе?

– Минеральной воды.

– "Айвазовской" ящик!

– Спасибо. – Денисов не спешил покинуть ресторан. – Как с планом?

– Портвейн хорошо шел, марочный, – директор сразу почувствовал себя в своей стихии. – Еще "Алиготэ". "Марсалы" было немного.

Верзила Феликс показался из кухни. Он кивнул Денисову, сел за свободный столик.

– После отправления из Москвы, ночью, ресторан работал? – спросил Денисов.

– Нет.

– Полностью исключено?

Денисов дал понять, что не торопит с ответом, оглядел напольные весы, плакатик, призывавший получать дивиденды с вежливости, которая якобы непредубежденному человеку ничего не стоит, а некоторыми чудаками ценится втридорога.

– Исключено полностью... Не завтракали еще? – Директор не понял его медлительности. – Можно кое-что организовать...

– Залом, полузалом? – Денисов заинтересовался.

Директор покачал головой.

– Пузанок? Астраханской сельди, конечно, нет. А икорка найдется.

– Спасибо! Мне стакан сметаны, капитану Сабодашу – бутылку кефира... Вы совершенно уверены, что ночью продажи не производилось?

Денисов оглянулся: лицо официанта было желтым, Феликс снова был близок к обмороку.

Когда Денисов шел назад по составу, всюду из купе выносили коврики, пустые бутылки. Денисов обратил внимание на выставленный ряд стеклянной тары. Впереди с большим отрывом шел марочный "Дербент", "Алиготэ" держалось на третьем месте, после "Айвазовской".

Проводницы пересчитывали полотенца, готовились сдать белье, чтобы сразу по прибытии уйти домой.

В служебке девятого Денисов увидел электромонтера, он разговаривал со Шпаком. Рита по обыкновению отсутствовала. Где-то в конце вагона плакал ребенок.

В десятом, в тамбуре, стоял Ратц.

– Доброе утро, – старик поднял на Денисова глаза.

"Антон сам объявит ему насчет вагона-ресторана, – подумал Денисов, этому свидетелю, по-моему, торопиться некуда".

Антон, как и предполагал Денисов, уже начал обход – купе было заперто. Марина у окна малого коридора кивнула Денисову как человеку, с которым ничего не связывает.

Денисов прошел дальше. Большинство пассажиров томились у окон, некоторые еще спали.

В тринадцатом вагоне Денисов увидел магаданца. Попутчики его играли в карты, за их спинами Денисов различил в купе натянутую жилку с темно-золотистыми копчеными рыбинами.

Магаданец узнал Денисова.

– Рыбу в Астрахань? – Денисов показал в купе.

– А что? В Астрахани есть рыба? – возразил магаданец. – Какая, позвольте узнать?

Попутчик магаданца – пожилой со шрамом – бросил карты, натужно засмеялся.

– Белуга, осетр, – Денисов пожал плечами.

– Каспийская минога?

– Ну нет. Стерлядь.

– Вы еще скажите: сом!

– Семга.

– Это с Белого моря привозят, – магаданец оказался докой. – Да еще с Дальнего Востока – муксун, чавычу, пыжьян...

– Пыжьян – отличная вещь.

Он прошел дальше.

В малом тамбуре Пятых считала наволочки, подменная проводница держала мешок и бирку. В раздувшийся наматрасник, казалось, уже ничего нельзя было вместить.

– Хотели что-нибудь? – Галя перестала считать.

– "Кассу" на минутку...

Она поправила венчавшую ее потное лицо пилотку.

– Так в ящичке же!

Денисов отыскал в "кассе" билеты магаданца и его попутчиков. У всех оказались стандартные бланки московской автоматизированной системы "Экспресс".

– Нашли? – Пятых поняла, кем он интересуется. – С рыбных промыслов едут. С Востока. И рыба у них...

– Как они? – спросил Денисов.

– Ничего. Только выпить не любят...

– Жажда?

Она засмеялась.

– Всю ночь сидели! Даже без света...

"Это когда пробки чинили", – понял он.

Действуя ключом-"вездеходом", Денисов прошел в конец состава. Количество пустой посуды нигде существенно не менялось, равно как и соотношение выпитых в пути алкогольных и тонизирующих напитков. Бутылок из-под "Марсалы", заметил Денисов, нигде не было.

За окном показался одноэтажный вокзал, обсаженный мелколистными вязами. Перрон был выложен ровными рядами арбузов. В коридоре началась беготня.

– Баскунчак!

Дух распродажи витал над бахчевым Клондайком.

– Ввиду опоздания поезда... – предупредило радио на перроне.

Беготня за окном усилилась. Первые арбузы застучали в тамбуре: кто-то "своим ходом" гнал их по коридору в купе.

Антон посмотрел на Денисова:

– Минуты нас не устроят, правда?

Они вышли на платформу.

– Настоящий восточный базар!

Минуя продавцов, Денисов прошел в вокзал. Внутри было пусто: автоматические камеры хранения, против двери стенд: "Их разыскивает милиция". Денисов вернулся на платформу, мимо прошли Лариса и Костя с арбузом. Поодаль электромонтер продолжал начатый в служебке разговор со Шпаком. Бородатый Шпак снисходительно поглядывал на знатока футбольных схем.

Время стоянки истекло.

– Вечно опаздывает, – Суркова обтирала поручень. – Как к Верблюжке подъезжать, обязательно стоим...

– Последняя ездка, – успокоили из соседнего тамбура.

– Жара...

– Арбузу хорошо!

У подножки топтались пассажиры. Черный дог Судебского ни на минуту не прекращал ворчливого бурчания, но Судебский с поводком-удавкой и намордником был начеку.

– Гу-ляй, Дарби! Гу-ляй! Хор-рошо!

Впереди загудел встречный, Суркова спрятала тряпку.

– Теперь недолго.

Дополнительный двинулся, прибавив к расчетному весу не менее десяти тонн.

Денисов подобрал вместе телеграммы, полученные в пути следования. Условно их можно было разделить на две группы. К наиболее важным он отнес сообщение о личности потерпевшего, его прошлом и настоящем.

«Пятидесятых годах отбывал наказание за преступления совершенные период 1941 – 1942 гг. территории временно оккупированной фашистами Хмельницкой бывшей Каменец-Подольской области... последняя судимость за нанесение опасного для жизни ножевого ранения...»

Телеграмма свидетельствовала о том, что у уголовника по кличке Лука были основания опасаться мести со стороны людей, в свое время пострадавших от его преступлений.

"Но кто эти люди? Едут ли они в этом поезде?" – подумал Денисов.

Однако список версий этим не исчерпывался.

Весьма странным было и поведение некоего Карунаса, с которым младший инспектор Апай-Саар имел разговор на платформе:

«...во время посадки записал пассажира который поставил сумку окно нерабочей стороны состава...»

Тот же Карунас подходил к Судебскому, у него был железнодорожный ключ-"вездеход", которым он открыл дверь в тамбур для Судебского и его дога.

"Молодожены видели Карунаса неподалеку от себя, когда разговаривали на перроне с Полетикой-Голеем..." – Денисов присовокупил к первой группе телеграмм сообщение о Карунасе.

Подборка документов получилась изрядная.

«...Проверкой касс возврата железнодорожных билетов установлено Голей течение недели ежедневно сдавал билеты количестве пяти четыре вместе один отдельно на поезд нр сто шестьдесят седьмой дополнительный...»

«...внутренней поверхности кошелька обнаружены множественные следы бурого цвета...»

«...исследованием остатков содержимого изъятой купе бутылки шампанского установлено наличие снотворного вещества...»

«Куда, интересно, отнести телеграмму, касающуюся Вохмянина? – подумал Денисов. – О том, что завлабораторией скрывает дату приезда...»

Антон за столиком напротив помечал в блокноте свидетелей, которых следовало еще до прибытия в Астрахань собрать в салоне вагона-ресторана.

– Из бригады я приглашаю Пятых... – Сабодаш пометил в блокноте.

Денисов поднял голову.

– ...Пятых, Шалимова.

– Шалимову я объявил.

– Судебский?

– Тоже знает.

– Из девятого – Рита, Шпак...

Отчаянные скрипы и стук свидетельствовали о героических усилиях локомотива войти в график. Стоянки были сокращены, мелькали названия станций – Мартовский, Богдо, Чернобыльский. И вот Верблюжье – палисадничек вдоль маленького домика-вокзала, в клочке тени гладиолусы, львиный зев.

– Верблюжье, за ним Чапчачи, – сказал Денисов.

Огромный песчаный карьер был полон света. Голубая гладь и редкая клочковатая растительность смыкались на горизонте. За чертой домов, в глубине песчаного карьера, пылила машина. Там была Ахтуба.

– Ратц... – сказал Антон. – Я пока не говорил с ним.

– Меня в облпотребсоюзе хорошо знают, – снова сообщил о себе бухгалтер, – сорок семь лет стажа... В двадцать третьем году кончил курсы счетоводов!

– А во время войны где вы были? – спросил Антон, он уже объявил старику, что в Астрахани свидетелей ждет следователь. Ратц принял сообщение спокойно.

– Как все, – острые лопатки забегали у него под пижамой. – Воевал.

– На Украине?

– Под Моздоком, – он оживился. – На линии Прохладная – Гудермес... После войны работал под Днепропетровском.

Денисов не вмешивался в разговор.

– В Кировоградской области тоже бывали? – спросил Антон.

– А как же? Днепропетровская, рядом Кировоградская...

Сабодаш курил, тщательно направляя дым в окно. Дым, однако, не отлетал, тут же втягивался назад в купе.

– ...Наших пять колхозов было: Новоподольский, рядом Нововиленский. Мужики крепкие. Мой отец девяносто три года прожил, дядя девяносто семь. Хозяйства – дай бог! А рядом немецкая колония. Меня там многие знали...

Случайное, на первый взгляд, повествование Ратца обрело некий стержень. Денисов не сразу его обнаружил. Голос Ратца неожиданно окреп, даже надтреснутость на время исчезла.

– ...Когда фашисты подходили, бухгалтер из немецкой колонии даже бричку дал. "Езжай", – говорит. Лошади, правда, двухлетки. Необъезженные. А других уже не было: фашисты вот-вот нагрянут. – Ратц помолчал. Подъехал к дому, кое-что успели вынести. Говорю жене: "Беги с детьми к мосту! А я жнивьем, чтобы лошадей притомить... – Он посмотрел на Антона, пояснил: – Жара, и ветра совсем нет. Гоню их жнивьем. К мосту выехал, лошади уже в мыле. А день ясный, как сегодня... У моста жена ждет, дети. Ратц показал рукой на уровне стола, – мальчик и девочка. А по мосту нововиленские овец гонят, романовскую породу... – Он снова отвлекся. Красноармейцы торопят. Войска должны подойти... Говорю жене: "Давай детей, будем переправляться..."