Текст книги "Бронированные жилеты"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)

Дико закричали женщины, гулявшие с колясками. Кто-то бросился звонить в милицию. Парни сгрудились вокруг.

Один Никола сразу обо всем забыл. Он снова отошел за ворота, на то место, где валялась пустая бутылка.

Все так же ласково светило солнце. Тихий ветерок трепал спортивные стяги.

Первой приехала милиция. Сразу же за ней, наполняя воем окрестности, принеслась машина реанимации.

Милиционеры подобрали брошенный нож, с опаской пошли за Николой.

Когда его брали, он не сопротивлялся, что-то кричал, показывал на валявшуюся бутылку. Половину фраз невозможно было разобрать, но некоторые он повторял с пьяной настойчивостью:

– Позвоните Игумнову! – кричал он. – Я его человек! Вот телефон! Двести тридцать пять… сорок…

Задержанный Игумновым автоматчик – без куртки, в хлопковой жеваной рубашке и брюках – сидел посреди кабинета. Руки его были в наручниках.

Конвоиры – в ядовито-зеленых пуленепробиваемых жилетах – курили по очереди. Им предстояло передать автоматчика спецконвою смежников. Соглашение о передаче было достигнуто на уровне управлений ведомств.

Автоматчик понимал, кому предстоит им заняться, отказался отвечать милиции о себе. Когда появился Игумнов, попробовал его достать:

– Герой!.. По телевидению еще не сообщили? «В Комитете государственной безопасности СССР…»

– Да нет, по-моему, – Игумнов не стал связываться. – Не слышно.

– Доволен? А что чуть ребра мне не сломал – отвечать не придется?

Игумнов пожал плечами:

– Видишь ли, у меня тоже только одна жизнь. И мне приходится самому ее защищать от таких, как ты.

– Между прочим, я не сделал ни одного выстрела… – Он пошевелил свободной рукой с папиросой. Вторая рука была соединена наручником с конвоиром. – До этого же я не стрелял! Вы знали! – Задержанный придавил сигарету. Пепельницу ему предусмотрительно не дали. Сунули пустой коробок. – Только угрожал!

– Знали?! Откуда?

– Но вы же поэтому и искали меня!

– Пальцы ему катали? – спросил Игумнов у старшего конвоя.

– Подполковник Картузов сказал, что они ему там сами откатают.

– Кулика сюда! – сказал Игумнов. – И пусть захватит валик.

Появился Кулик – коротконогий, прямоугольный, как плаха, – с пастой, с валиком.

Задержанному прямо в кабинете обмыли руки, краску наносили на пальцы валиком и тут же на бумаге прокатывали.

– Надеешься все-таки орденок за меня схватить? – спросил автоматчик.

– Да нет. Вряд ли.

– Вот если бы я засадил очередью. От пуза! Мертвый ты бы точно получил Красную Звезду. Посмертно.

– Тут ты прав.

Вместе с задержанным, с чужим конвоем Игумнов спустился к машине. Комитетчики – шестеро – были незнакомые; никого из них он не видел в группе захвата. Они разместились в двух машинах, старший – молодой парень, ровесник Игумнова – сел за руль, ловко вывернул к воротам.

«Вот так они всегда! А у нас с водительскими правами раз-два и обчелся!»

Асфальтированным пандусом Игумнов прошел в цокольный этаж. Как всегда, тут было светло и оживленно. У киоска с сувенирами толпились покупатели.

Он повернул дальше, к душевым. Где-то рядом шумел транзистор, слышался смех. Пассажиры собирались в видеозал. Не верилось, что наверху ночь, ушли последние поезда, а на втором этаже, в транзитном зале, скрючившись, спят дети.

У кооперативного туалета к нему неожиданно подскочил дежурный.

– Поздравляю! Ну, вы… – Восхищенный, он не нашел слов. – Даете!

«Первый человек, который меня поздравил… – подумал Игумнов. – А ведь все могло закончиться по-другому. Мог стать дважды кавалером Красной Звезды…»

Свою первую Красную Звезду он тоже, можно сказать, получил почти посмертно, когда лежал заваленный в ущелье в Афгане.

Задним часом он ощутил тревогу.

– 418-й! Ответьте! – Его вызывал дежурный. – Тебе звонили из Истры, из райотдела. Там кого-то задержали. Он ссылается на тебя…

В Истре у него никого не было, кроме Николы.

– Что-нибудь передали?

– Срочно просили позвонить… – Дежурный с ходу переключился на своё. – А у нас тут аврал. ОБХСС начинает большую игру!

В дверях щелкнул замок. Легкомысленно-беспечный милиционер заглянул в камеру.

– Спит? – показал на Николу.

Никто не ответил.

– Особо опасный. – Ему хотелось поговорить. – Парня зарезал на стадионе. Ребята видели… Кровищи-и! – Он поставил две миски, две кружки, хлеб с маслом.

Никола не пошевелился.

В камере, кроме него, было двое – невысокого роста кавказец и молодой русый парень.

– Выспался? – Русый подсел ближе. Он чувствовал себя хозяином, прокурор санкции на арест не давал – к ночи его должны были нагнать. – Как тебя звать-то? Я – Алексей. Здешний. Истринский. Это Эдик. – Он показал на сокамерника.

– Поешь, отец, – позвал кавказец.

Никола сокамерников своих жаловать вниманием не собирался. Снял брюки, тщательно уложил строчку, постелил. Лег в трусах поверх брюк. Аккуратность в камере – первое отличие вора.

Увидев всего две миски, Никола сразу понял:

«Не закрыли! Сижу не по сто двадцать второй, а по опьянению! Выходит, с потерпевшим не все пока ясно! Живой он!»

Сокамерники оставили Николу в покое.

Он лежал, слушая их бесконечную похвальбу – извечное занятие фрайеров в местах, где и стены имеют уши. Эдик оказался шулером – каталой, ко всему еще котом – организовывал ночные поездки проституток к ресторанам. Истринский хулиган был удачливым грабителем – совершил более десятка грабежей и даже разбой.

– Тебе передать на волю ничего не надо? – спросил он у Николы. – Нас должны сегодня выгнать обоих.

Никола только махнул рукой. В камере тоже кто кого обманет! Его потянули наверх под вечер – к самому подполковнику, заместителю начальника райотдела.

– Садитесь… – предложил подполковник.

Никола подставил себя под пристальный, обыскивающий взгляд профессионала. Одет он был просто и дешево. В маленьких бесцветно-желтоватых глазах уличного кобелька отсутствие ясного выражения и нарочитая замедленность.

Подполковник – старый ас розыска – сразу понял, что за птица ему попала.

– Как же тебя прописали такого?

– Письмо было.

– Из Главка?

– Транспортная милиция.

– Кого ты там знаешь?

– Начальника отделения розыска. Игумнова… – Он ненавязчиво продиктовал телефон. Подполковник записал.

«Что в силах – Игумнов сделает…» – подумал Никола.

– Что же ты так? – Подполковник отложил блокнот, Никола окончательно убедился: терпила жив и будет жить.

– Здорово набрался, с утра пил… – Во рту было сухо, но просить воды сейчас не следовало.

– Ты и здесь на всех накидывался!

– Ничего не помню…

– А это узнаешь? – Подполковник достал из стола огромный ржавый тесак – Никола держал его дома, под половиком в прихожей.

– Куда я ему попал?

– Почти в пах. Счастье – не ниже, не выше.

Выпив, Никола действительно дурел. Только заступничество начальника угро спасало его обычно от нового срока. А не пить не мог!

– Судился за кражи… Так? – спросил подполковник.

– Все известно! – Никола промолчал про лагерное убийство.

– Воров здешних знаешь?

Никола поднял желтовато-бесцветные собачьи зрачки. Наступал единственный тот короткий момент, который судьба предоставляет каждому перед тем, как отобрать у него последний шанс.

– Со всеми бегал. Сейчас уже все паханы. Второй Никола, Сова, Пека…

– Карзубого знаешь?

– Его сестра со мной жила…

Подполковник помолчал.

– Тут разбой у нас нераскрытый. Слышал? Голову пробили. Сняли шапку…

– Это Алексей. Он сейчас со мной в камере, – просто сказал Никола. – Шапку он завмагу продал в Алехнове. С ним еще был парень. Приезжал в гости к сыну военкома. Они вместе служили…

Подполковник не мог найти слов. Никола сделал ему поистине царский подарок. И, как тут же оказалось, не один.

– …Весной они сняли часы со студента – «Электронику». И импортные очки. «Электронику» загнали продавщице в универмаге. Она стиральным порошком торгует… – Его необременённая воровская память была строго фиксирована: «Кто?» «Кому?» «У кого?» «С кем?»

– А очки?

– Сестра носит – она в сберкассе работает…

– Верно…

Подполковник замолчал.

«Потерпевший жив, – подумал он. – И будет жить. Этого, – он взглянул в бесцветные зрачки Николы, – одна могила исправит. Мораль читать ему бесполезно. Тюрьма ничего ему не даст. Как воровал, так и будет воровать. Но здесь он хотя бы принесет пользу. И уже принес…»

Было и другое немаловажное обстоятельство. Подполковник отправлял в Феодосию жену с двумя детьми и племянницей.

«Четыре билета, целое купе. И всего один поезд в сутки. Билетов никогда нет… А за этого будет просить железнодорожная милиция!»

Он решился:

– Следователь допросит тебя. Там посмотрим. Я лично не стану настаивать на аресте.

Никола не стал ни о чем больше просить. Валявшихся в ногах воров милиция не уважала.

– Да! Вот еще! – вспомнил Никола. – У одного отобрали золотое кольцо и не вернули. В милиции. По-наглому…

– С руки?

– В кармане лежало. Совсем крохотное, с женского тонкого пальца. Кольцо это – ворованное.

– У нас кольца вроде не пропадали.

– Наверное, еще откуда-то.

– В нашем райотделе взяли?

– Нет! В милиции аэропорта.

Игумнов достал материалы об исчезновении обеих женщин. Одна из заявительниц писала:

«Прошу разыскать мою дочь – Старкову Лилю Владимировну, которая вылетела 6 июня вечером из Воронежа. До Москвы она долетела, о чем дала нам телеграмму из аэропорта. Дальше ей надо было ехать электропоездом. Что с ней произошло в пути – мы ничего не знаем. Очень волнуемся. Девочка наша – скромная, застенчивая. Раньше никуда одна не ездила. Я мать, у меня семеро детей…»

Розыск пропавших без вести не влиял на процент раскрываемости. Но заявление Старковой пришло сразу после другого – аналогичного – от мужа Зубрун. Его жена также вылетела из Воронежа в Москву и пропала после приземления в аэропорту.

Это свидетельствовало о сложности оперативной обстановки. Оба заявления были принесены в жертву идолу высокой раскрываемости.

«Пр. переговорить. Картузов» – значилось на приколотой к вырванному из ученической тетради листку записке. Даты не было. Начальство соблюдало десятки предосторожностей, чтобы не оказаться замешанным.

У Картузова был нюх на документы, за которыми обычно следовал хвост. Второе заявление он сунул Игумнову у себя в кабинете.

– Какая-то чепуха. Девчонка уехала, не добралась к месту. Может, сейчас уже дома. – На заявлении не было входящего номера. – Не надо лишней волокиты.

Начальник канцелярии, многоопытная дама, годившаяся по возрасту Игумнову в матери, внимательно читала почту и регистрировала лишь самую безобидную и о преступлениях, совершенных вне территории обслуживания. При этом она ни разу не обманулась в прогнозах, хотя и не имела специального образования.

Остальная почта шла без регистрации на стол начальства и расходилась с записками – «Пр. переговорить», «Разберитесь». Без дат.

Игумнов машинально перечитал телеграмму:

«Татьяна Зубрун монтажница временно прописана Москве общежитии убыла рейсом 541 28 мая месту назначения не прибыла организуйте розыск сообщите Куйбышев воинская часть Зубрун А. Н. сверхсрочник».

Было ясно:

«Ни та, ни другая женщина уже не вернутся никогда!»

Отдел не спал. Игумнов снова отметил присутствие обэхээсэсников с линии, они сидели гуртом в учебном классе – единственном помещении, не имевшем телефона.

«Чтобы не смогли предупредить, если среди них есть предатель…» – ОБХСС по какой-то причине задержал начало операции.

– Генерал звонил… – Егерь отвел Игумнова в сторону, зашептал почти беззвучно: – Дал команду готовить представление. Тебя к Красной Звезде. Старшему сержанту – «За отличную службу». Качана к деньгам…

Говорилось это неспроста. Дежурный сразу перешел к делу.

– Сейчас генерал приедет. Потом те, из комитета. А тут заявительница… Черт принес!

Деликатные проблемы решались, как правило, руками розыскников.

– В чем суть? Что-нибудь серьезное?

– Да нет. Кража из автокамеры. Вещей – кот наплакал. Единственно – французская косметика.

– Подозреваемые есть?

– Какой-то мужчина вертелся. Мог подсмотреть шифр… Давай Качан с ней поговорит?

Он предлагал Игумнову подставить вместо себя Качана. Заодно и вместо него.

Егерь знал, конечно, что Игумнов на это не пойдет.

– Она тут? Зови.

Дежурного устраивал и такой вариант. Присутствие старшего по должности – Игумнова – автоматически снимало ответственность с младшего – Егеря.

– Женщина! У которой вещи украли! – заорал он в предбанник. – Зайдите!

Игумнов увидел простоватое доброе лицо. Широкое платье указывало на позднюю беременность.

Ей не приходило в голову, что здесь, в милиции, ее тоже собираются обмануть.

История повторялась.

– Там у меня ничего особенного… – Она застеснялась. – Только косметика вот…

– Приметы человека, который стоял рядом, вы запомнили? – спросил Егерь.

– Невысокенький. Черный. Один глаз меньше другого…

«Примета хорошая… – подумал Игумнов. – Этот выплывет…»

Картузов был в дежурке, но в разговор не встревал. Потерпевшая могла написать жалобу о том, что в разборе принимал участие и начальник милиции.

Он понимал, что происходит, поэтому рукой подозвал Игумнова.

– Нам эта кража не нужна! И так пролетели с раскрываемостью. Кстати… С новым замом, с Цукановым, будь осторожнее. Он не сработался с начальником отдела на Окружном. И они его обменяли… – Вокруг царила атмосфера общей подозрительности. – У меня есть данные, что он записывает фамилии и адреса потерпевших, которые к нам обращаются…

– Меня беспокоят эти женщины с воронежского самолета… Их уже трое!

– Это не идет в раскрываемость, за них нас не бьют!

– Зачем же вы при нем шифр набрали, если заподозрили, что он жулик?! – Егерю не надо было объяснять, за что начальник отдела выговаривает начальнику розыска.

– Так ведь не знаешь, кто он! – Женщина с сожалением посмотрела в сторону отошедшего Игумнова.

– Все равно, что бросить чемодан и уйти! А потом предъявлять: «Ищите мои вещи!»

Спектакль этот проигрывался в день по нескольку раз.

– Так я говорю?

– Так.

Она приуныла. Лосев бросил ей кость:

– Конечно, преступник мог побояться ехать ночью с чужими вещами. Могут остановить – проверить…

Потерпевшая услышала обнадеживающие нотки.

– Мог поставить в камеру хранения. А завтра приедет и возьмет. Гарпец!.. – Младший инспектор, маленький, жуликоватый, уже ждал в коридоре. – Зайди!.. Сейчас пройдешь с этой женщиной по камерам хранения ручной клади. Все осмотрите.

– Понял…

Дежурный вновь обратился к потерпевшей:

– Потом проедете с этим товарищем на Курский. Посмотрите там… – Прием был отработан.

На Курском было до сорока камер хранения. В шесть утра другой инспектор должен был везти ее на Казанский. А там Ярославский, Ленинградский. К обеду, оставшись без ног, ей предстояло полностью дойти до кондиции – самой отказаться от всяких претензий.

– Большое вам спасибо!

– Можно ехать, товарищ дежурный? – Младший инспектор знал свою задачу не хуже Егеря.

Игумнов плюнул на советы Картузова, подошел к потерпевшей.

– Если на нашем вокзале их нет, дальше все напрасно. Дайте ваш адрес. Если косметика всплывет – я сообщу…

Это было то честное, что он мог сегодня для нее сделать. Известное учение вождя о неотвратимости наказания оборачивалось его последователями со стороны, которую невозможно было предвидеть – отказом регистрировать преступления, по которым не обеспечивалось наступление кары.

Проходная соседнего – механического – завода была ярко освещена, сбоку стоял припаркованный «Москвич» ближайшего отделения милиции.

Игумнов толкнул дверь, она была не заперта. На служебной половине сидело за столом несколько человек. Сторожиха – Витькина мать – грубо размалеванная старуха, в несвежей кофточке с кружевами, увидев Игумнова, резво пошла навстречу.

– Не забыл Витеньку! – Она была поддатой больше обычного.

Два молодых милиционера из патрульной машины с любопытством оглянулись в его сторону. Кроме них, Игумнов увидел за столом еще Ксению – студентку, работавшую в отделе кадров, кандидатку в валютные проститутки невысокого пока ранга.

Ксения делала вид, что они незнакомы, глянула сквозь Игумнова, как через стекло.

– Присаживайся! Вот и ребята тоже подъехали! Помянем Витеньку. Ведь сорок дней…

Витькина мама двигалась как во сне, ее все время клонило на сторону.

Ксения нашла его взглядом, иронически поклонилась, он тоже кивнул. Ксения приходила в проходную из-за него – у них с Игумновым были свои дела. С Витькой ее связывали чисто дружеские отношения.

– На помин души…

Витькина мама достала початую бутылку, налила понемногу всем. Один из постовых ладонью накрыл стакан – он был за рулем.

Выпили, не чокаясь. Обжигающее тепло спустилось к груди и вновь прошло наверх, к голове. Была это никакая не водка – чистый спирт из фурнитурного цеха завода.

– Скоро некому будет и помянуть… – Старуха прослезилась.

Игумнов знал Витеньку давно. С первого дня, когда из восьмого отделения ГАИ, обслуживавшего правительственную трассу, был переведен в розыск.

Игумнова выперли из ГАИ несправедливо, с треском, абсолютно бесчестно, по жалобе холуя из Совмина, который сначала на дороге совал ему трояк, а когда Игумнов не взял и сделал просечку в талоне, оболгал его по «вертушке» на самом верху.

– Еще по маленькой… – предложила Витькина мать.

Игумнов снова выпил. И стало спокойно. Все, что произошло в долгую эту ночь, сразу притихло и уменьшилось.

«Буря в стакане воды. Все хорошо…»

Грызун этот с пистолетом-пулеметом мог разнести их в клочья, но все хорошо, хотя и некому порадоваться вместе с ними. Жена? Она давно уже слушает вполуха. В сущности, у него все одно и то же. Задержания, драки, допросы. Удивительно однообразно, когда смотришь со стороны. Идет постепенная переориентация.

– Бери, – Ксения подвинула огурец.

– Спасибо.

– …Все забыли Витеньку… – завела сторожиха. – И с завода, который на пенсию его оформлял, никто не пришел. Ни единого человечка…

Милиционеры согласно кивали, поглядывали на часы. Игумнов ничего не сказал. Витька все врал матери. Не было никакого завода, ни коллектива, отправлявшего на пенсию. Был он, Игумнов, на которого сын ее мог рассчитывать. После нелепой смерти в больнице от закупорки сосуда воздухом во время укола Игумнов потерял одного из своих помощников, которого мог бы сейчас использовать.

– Ты ездила в аэропорт? – Игумнов повернул голову к Ксении.

– Два раза.

– И что?

– Там своя мафия, Игумнов… Можно без глаз остаться.

– Звони, когда следующий раз поедешь.

– Как скажешь, начальник.

– Ксеня, ты помой помидоры… – сказала старуха. – Там моченые яблоки есть…

Ксения поднялась – стройная, молодая, три четверти – длинные крепкие ноги, затянутые в джинсы, сверху куртка, косметика и распущенные по плечам волосы.

– Еще одна женщина пропала, – сказал Игумнов, когда Ксения вернулась с помидорами.

– Там же, в Домодедове?

– Да. Опять молодая.

– Давно?

– Неделю назад… – Он еще раньше говорил ей про случаи со Старковой и Зубрун. – Мылина ее фамилия. И опять воронежский самолет.

– Может, еще по граммулечке? – спросила старуха, обращаясь к Игумнову и Ксении.

Игумнов почувствовал, как горячая женская нога коснулась его колена, чуть поднялась над полом, чтобы провести ближе к голени.

Снова отошли вдруг заботы. Бродившие в нем отзвуки пережитого. Собственные семейные неурядицы.

Все стало предвкушением новых страстей. Он молча сделал глоток, и то, что он молчал и не отодвинулся, было красноречивее слов.

– Ну, мы пошли, мать… – Водитель поглядел на часы, стал подниматься.

– А помидоры?

Игумнов и Ксения тоже поднялись.

– Осторожнее, Ксения, ходи… – сказала сторожиха. – Вокзал все-таки…

– Тоже мне вокзал! Одни педики и мешочники… – Ксения перебрала в воздухе пальчиками вместо привета. – Поезда за границу не ходят, значит, и дел нет… – Свободной рукой она подхватила Игумнова. – Устроишь тачку, начальник?

…На площади, сбиваясь в кучки, бродили желавшие уехать. Несколько свободных такси стояло в центре. Судя по трафаретам, они ехали в парк, но никто не уезжал. Таксисты были готовы везти хоть на край света за четвертную, зеленую, стольник. Один – поздоровее – подошел к Игумнову с Ксенией.

– Куда, мастер?

– Какой тариф? – спросил Игумнов.

– Ночной, конечно. Жёсткий.

– Перебьешься.

Знакомый диспетчер увидел его издали, подошел к стоявшему водителю поплоше, что-то сказал.

Игумнов и Ксения закурили. Еще через несколько минут водитель подал машину.

– А все-таки тебе придется поездить в аэропорт к воронежскому рейсу. Сможешь? Будто только что с самолета…

Она пожала плечами, обдала дыхом крепких молодых губ:

– Как скажешь, начальник…

Он вспомнил жену – по началу их любви она очень любила эту приговорку.

3

Реализацию дела «Форель» назначили на пятницу. В этот день ресторан работал с максимальной нагрузкой. Официантки перед концом смены должны были сдать деньги старшей, а та поднять их наверх.

После обеда Гийо уехал к друзьям, оттуда в Гнездиковский переулок, на закрытый просмотр. Вместе с ним новый американский боевик смотрели семьи глав двух ведомств и директор гастронома № 1 «Елисеевского» – среднего роста брюнет, приехавший вместе с женой. С собой он привез тяжелый кейс.

В кейсе, как выяснилось, ничего не было, кроме коробок «Вишни в шоколаде». Гастрономщик имел обыкновение открывать их во время сеансов и пускать по рядам небольшого – человек на 15 divide;20 – смотрового зала.

После просмотра он о чем-то несколько минут разговаривал с Гийо – содержание разговора не было зафиксировано – и уехал без сопровождения вместе с женой, а директор ресторана попал на дачу к любовнице и там заторчал.

Картузов ерзал, смотрел на часы.

Было поздно.

Участники операции так и находились все вместе. Никто не мог покинуть кабинет, позвонить по телефону, выйти в коридор; в туалет ходили всем скопом – с солеными милицейскими остротами, грубыми шутками. До последней минуты никто точно не знал, зачем их собрали.

Снова звонил генерал Скубилин. Теперь уже напрямую – к Омельчуку:

– Как?

– Ждем, товарищ генерал. Оперативный состав весь тут, у меня. – И врал беззастенчиво: – Третьи сутки без сна, Василий Логвинович!

– Передай от моего имени: никого не обидим. Как прокурор даст санкцию, сразу выходные. Пять дней каждому! – Это тоже была ложь. – И поощрения. Кто что заслужил. С тобой я лично распиваю бутылку коньяка.

– Ловлю на слове, Василий Логвинович. Выше награды мне не надо…

Едва генерал положил трубку, раздался звонок, которого все ждали.

– Понятых! – заорал Омельчук. – Следователя! Отключить телефоны, кроме моего и дежурного! Разворачиваемся!..

Из сейфа появились опечатанные сургучом конверты с заданиями. Адреса, постановления, маршруты. Номера машин, последовательность обысков, фамилии конкретных исполнителей.

Пущенная Омельчуком машина раскручивалась медленно и окончательно набрала силу далеко за полночь.

Оперативникам, следовавшим за директором по Минскому шоссе, где-то на полдороге встретилась другая машина – с работниками ОБХСС, – они везли санкцию на обыск.

– Груз сдали.

– Груз приняли.

Не подозревавший ничего Гийо подкатил новенькую «Волжанку» к вокзалу, вышел сладко утомленный, расслабленный.

С этой минуты он практически был уже в руках ОБХСС. На третьем этаже, в комнате матери и ребенка, находился эксперт-криминалист с фоторужьем. Ружье нацелено было в окно кабинета директора.

Гийо не спешил.

Прошел в буфет, купил из-под прилавка втридорога бутылку «армянского». Расплатился. Пожелал буфетчику здоровья. Он никогда не брал у себя в ресторане бесплатно – таковы были его правила.

На вокзале было тихо, только на пятом пути, у платформы, трудилась ночная бригада путейцев.

Гийо поднялся наверх к себе.

Всем рациям, кроме одной – у прильнувшего к фоторужью криминалиста, – дана была команда молчать. Не отрываясь, смотрел он в окно кабинета директора. Ползли секунды. В окне вспыхнул свет…

Не полезь Гийо в халат, и вся громоздкая неуклюжая машина под названием «Форель» оказалась бы запущенной вхолостую.

– Взя-а-ал! – закричал вдруг эксперт в каждой рации. – Кладет во внутренний карман! Уходит!

– Начинаем! – Омельчук сам участвовал в операции и находился на лестнице перед кабинетом.

Лестница была тесная. Открыв дверь, Гийо замешкался, увидев представительную группу.

О чем он подумал? «Милиция вечно занимается не тем!..»

Гийо хотел ее обойти, но стоявший впереди – плотный, как бочонок, – представился:

– Подполковник Омельчук, заместитель начальника отдела. Прошу зайти в кабинет.

Гийо вел себя достойно и очень сдержанно.

– Пожалуйста. – Он повернул назад.

Милицейские наполнили кабинет.

– Прошу сесть, – предложил ему Омельчук. – Ничего со стола не берите.

Подготовленные заранее понятые вошли следом – старший кладовщик и санитарный врач, оба коммунисты, ударники комтруда.

– Чем могу быть полезен? – вежливо осведомился Гийо.

Мысль о том, что он – друг и сотрапезник первых людей в московской торговле, дергающих за ниточки первых людей аппарата, – вот так запросто даже при существующей неразберихе может быть арестован местными вокзальными ментами, никогда не приходила ему в голову.

– Одну минуту…

Омельчук ждал криминалиста, у которого, кроме ружья, был с собой и электронный микроизлучатель. Наконец тот вошел.

– Сколько у вас при себе денег? – спросил Омельчук у Гийо.

Директор ресторана словно видел сон о себе.

– На этот вопрос трудно ответить, – резонно заметил Гийо, – я не считал.

– Тысяча? Две?

– Не знаю. Зачем это вам, если не секрет?

Мелькнула сумасшедшая мысль:

«Для каких-то дел им нужны деньги. Большие суммы… Кому-то передать, чтобы кого-то поймать…»

– Не секрет. Сейчас все поймете. Я хочу задать вам вопрос: все ли деньги, которые у вас при себе, принадлежат вам?

– А кому же?!

– Вы все сказали. Теперь положите их на стол. Сюда.

Гийо достал бумажник.

Эксперт показал Омельчуку глазами: «Это не те!»

– Пожалуйста, выложите все!

Директор достал конверт.

– Это тоже ваши? – Омельчук не оставлял ему времени на раздумья. – Почему в конверте?

– Я хотел отправить матери.

– Сколько здесь?

– Не знаю. Я бы все равно пересчитал на почте.

– Здесь триста пятьдесят рублей.

Гийо пожал плечами.

– Очень может быть.

Омельчук дал знак эксперту. Тот был на ходу со своим излучателем.

– Понятые, прошу подойти ближе. И вы, пожалуйста. Читайте, что написано! – на купюрах вспыхнули скрытые от глаз буквы.

– «Взятка», – прочитал санитарный врач.

– Вы тоже видите? – спросил Омельчук у директора ресторана. – Чем вы это объясните?

– Не знаю.

– Вот протокол, деньги помечены в присутствии понятых…

Гийо заметил резонно:

– Все знают, что у меня никогда не запирается. Мало ли кто мог войти и что угодно подложить… Это не мои деньги!

– Я вынужден вас задержать.

– Я давно уже получал предупреждения со стороны персонала. – Гийо остался невозмутим. – От официанток и буфетчиц. «Все равно посадим тебя на скамью подсудимых…»

– Почему?

– Из-за моей принципиальности! Мешал им обворовывать граждан…

– Вы считаете: в конверте лежат сейчас другие деньги? Не те, что вы клали?

– Безусловно. Их подменили.

– Будем проверять.

– Я прошу об этом.

Ресторан и подсобные помещения решено было опечатать. Игры работников ОБХСС продолжались всю ночь. Под утро Картузову позвонил Скубилин:

– Как насчет «форели»?

– Поджариваем, товарищ генерал! Из Купавны звонили. Там целый магазин. Просили прислать ювелира-специалиста.

– А в Мичуринце?

– Миллионеры, Василий Логвинович! Миллиардеры!

– Ходатаев еще не было?

– Нет пока.

– Готовься, Картузов! Завтра к тебе такие тузы пожалуют – только держись!

– Что-нибудь придумаем, товарищ генерал!

– Думай, голова, картуз куплю! Завтра они примутся за вас со всех сторон…

Вошедший был, видимо, когда-то могуч высоким прямоугольным торсом, крепкими тяжелыми руками. Сейчас перед Игумновым стояла восьмидесятилетняя развалина.

– Девка у нас пропала… – Один глаз его, крупный, вполне осмысленный, был каким-то потухшим, смотрел ниже игумновского лица – в воротник, второй направлен был прямо на Игумнова. – Уехала в Москву и пропала. Я отец ей. Мылины наша фамилия.

Игумнов придвинул стул.

– Садитесь. Давно пропала?

– Уже неделя… – Он опустился на стул прямо, не согнувшись в спине. Сидел, выставив толстые колени. – Мы воронежские сами. Трое человек детей… Зойка – младшая. Приезжала на несколько дней. За вещами. – Он говорил отрывистыми фразами, на одном глотке воздуха, так ему было легче. – Улетела самолетом, мы сами ее проводили…

«Что за честь такая Воронежу?.. – подумал Игумнов. – Почему все эти исчезнувшие женщины из Воронежа? Совпадение?»

– А через пять дней получаем телеграмму от ее подружки. – Он протянул форменный бланк. Игумнов прочитал вслух:

– «Что с Зоей телеграфируйте Женя»…

– Прилетела в Москву и как сгинула… – Здоровым глазом он поймал Игумнова, больным оглядывал кабинет, мелкие детали казенного быта. Игумнов и сам краем глаза захватил их – форменная фуражка на сейфе, картонная коробка-тайник, порванная по углам схема железных дорог СССР.

– А может, поехала к кому-нибудь? – Игумнов взглянул на старика. – Как она?

– Не-ет! Девчонка она порядочная… Друг у нее здесь… – сказал Мылин.

– Москвич?

– Липецкий. Тоже в общежитии. Яриков Геннадий… «Надо послать к нему Ксению. Сразу же и позвонить…» Игумнов пометил на календаре.

– Были у него?

– Заезжал. А что он? Все равно бы не встретил. Днем ему работать.

– Зоя не с ночным летела?

– Не-е! Отговорил я!.. – Старик воспрянул духом. – Обычно она с последним самолетом, потом электричкой до вокзала. А уж утром к себе… А тут я упросил. «Лети, Зоюшка, днем…»

– Может, еще обойдется… – Игумнов словно тоже получал шанс вместе со стариком. – Вы из аэропорта? Как там, в порту?

Мылин покачал головой.

– Это мыслимая ли вещь?.. Народу как в котле.

– Спрашивали кого-нибудь?

– Подходил к таксистам. Э, говорят, дедушка! Тут тысячи девчонок проходят! Каждый час. Разве вспомнишь?.. Я говорю: «Ладненькая из себя. Вельветовые брючки. Танкетки…»

Старик говорил сам с собой.

– …Спрашивают меня: «А деньги она везла с собой? Или видео?» – «Ничего не было! – говорю. – Скатерть взяла из дома, мать картошки отсыпала. Все в магазин не бегать…» – «Тогда появится, дедушка! Что с ней станет…» – «Дай-то, Бог!..» – Старик внезапно повеселел. – Утром позвоню соседям. Предчувствие такое: может, сегодня-завтра объявится!

– В Москве где вы остановились?

– В Выхино. Свои у нас там. Из деревни.

Игумнов записал адрес.

– Телефон есть? – Он тоже записал. – И этого парня – ее друга. Адрес, фамилию. Фотографию привезли?

– А вот!

Подсвеченное сбоку и снизу круглое лицо. Полноватый подбородок. Крупный нос. Все пышущее здоровьем, крепкое, молодое. Большие, жирно накрашенные губы.

Он вызвал Качана.

– Надо заполнить карту пропавшей без вести.

– Картузов спасибо не скажет. – Качан знал о всех трех таинственных исчезновениях.

– А, пошел он… Приметы, одежду.