Текст книги "Бронированные жилеты"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

– Давно?

– Неделю назад. С ним в это время находился картежник, он сейчас со мной в машине.

Они подошли ближе, Бакланов посмотрел на каталу, покачал головой.

– Не помню, – они разговаривали поодаль, в машине их не могли слышать.

– Ты «Белый аист» уважаешь? – поинтересовался Игумнов.

– Уважаю, – он взглянул внимательно.

– Заедь, мне надо с тобой срочно поговорить.

Гаишник пожал плечами.

– Мне как раз надо на Зацепу. Когда ты на месте?

Игумнов записал ему фамилию и телефон.

– Только сначала позвони. Очень срочно.

– Начальник, всё? – спросил кавказец, когда Игумнов вернулся в машину.

– Сначала заедем в пятьдесят третье. Он заканючил:

– Почему, начальник?

– Они обслуживают гостиницу. Поехали!

Игумнов закрыл глаза, возвращаясь в тот же поверхностный слой необременительного анализа собственной жизни.

Со своей первой женой он работал в одном управлении, сидел за одной партой в школе рабочей молодежи. Они жили душа в душу и никогда не ссорились. Их развод всех удивил.

Одно он знал твердо.

«Можно расстаться, можно создать новую семью. Но нельзя уходить до того, как переродились связи, пока пусть даже только в душе чисты и верны друг другу…»

Он знал, откуда эти мысли.

«Сегодняшний традиционный сбор выпускников…» Он не мог не пойти, хотя прекрасно знал, что предстоит.

Ксения ждала на углу у хозяйственного магазина – молодой побег, затянутый в готовые лопнуть, обтягивающие тело джинсы, само обаяние и порочность – от мужской круглой шляпы до «молнии» на гульфике.

– Привет! – В присутствии коллег Игумнова она не стала говорить. Показала на объявление – магазин был закрыт на ремонт. – Воруют, как черти, а раз в месяц учет. Это уж обязательно! У меня в нем подружка работала.

– Ясно. – Цуканов одобрительно осмотрел Ксению. – Ну, мы погуляем с Борисом…

– Была в общежитии? – спросил Игумнов, когда Цуканов и Качан отошли.

– Да. Нашла Ярикова Генку. Друга Зойки… – Она бросила сигаретку себе под ноги. – Вообще-то, неплохой парень. И зарабатывает хорошо. Он видел ее в аэропорту.

– Мылину?!

– Он встречал все воронежские самолеты. До последнего… – Ксения словно расплескивала слова. Соединять их следовало самому слушателю. – Последний рейс не объявили. Или он не слышал. Мылина им и прилетела.

– Он уверен?

– Ну! Генка сидел в электричке. Видит, она идет. С парнем. У парня сумка.

– По платформе?

– К аэропорту.

– Выходит, она прошла мимо него и потом вернулась?

– Выходит.

– И что он?

– «Деревня-матушка…» Как сидел, так и не встал. «А чего я пойду? Третий лишний…»

– Кто же, он считает, это был?

– Ну кто? Хахаль ейный! Воронежский. Кто еще? Она рассказывала Генке: друг у нее есть. Вместе в ПТУ учились… Ты при сигаретах?

Игумнов вынул пачку «БТ».

Она закурила. Показала белый, как сахар, оскал. Крепкие молодые губы блестели помадой.

– И какой он из себя?

– Генка его плохо разглядел. Высокий, симпатичный.

– А как его зовут, Мылина говорила? Родители ее с ним знакомы?

– Ну ты что, Игумнов, не понимаешь? Заставляешь тебе все объяснять на прямом языке! Я же женщина все-таки!

Она глубоко затянулась, струйками из ноздрей и рта потекли дымы. Проходившая мимо старуха в очках не выдержала:

– Еще курит! У-у, тварь проклятущая… Зеленые глаза!

– Иди-иди! Сама тварь… – с ходу парировала Ксения. – А то очки в двух карманах понесешь. Опять настроение мне портишь!

– Знаешь ее?

– Крёстная моя. Из-за нее меня батюшка из церкви прогнал. За то, что в брюках и накрашена. – Она провела по сиренево-розовым, не встречающихся в природе оттенков щекам.

– Так кто же, по-твоему, с ней был?

– Игумнов! Ты как маленький! Да ты допроси ее отца Мылина! Неужели не знает он, кто их дочери целку ломал?!

Игумнов раздавил сигарету.

– Ерунда. А тем двоим, что пропали в мае и в июне? Тоже он?

Она пожала плечами.

– Приметы запомнил?

– Лицо худощавое. Русый… Серая куртка, как дутая. На «молнии». Я все расспросила.

– А брюки? Тоже серые?

– Да. В клетку.

Катала тоже упоминал о клетке. «Странное совпадение…»

– Ты считаешь, это не ее парень?

– Знаешь, кто это был? – Игумнов достал сигарету. – Убийца. Я понял. Он берет тех, кто не успевает к последней электричке. Как раз ночной воронежский рейс. Они не знают Москву. Рабочие девчонки. Он увозит и убивает. Левак. Или таксист.

Игумнов прошел по второму этажу. На классах висели объявления:

«Выпуск 1978 г.», «Выпуск 1979 г.».

Школа была старая, называли ее и вечерней, и школой рабочей молодежи. Вся вокзальная милиция получила здесь свое образование. А точнее, корочки.

Игумнов постарался войти тихо, но половицы предательски заскрипели. Его увидели. Выпускников их года было мало. Сидели на низких партах. По двое.

Стараясь не шуметь, ни на кого не глядя, он прошел к свободному месту. Было совершенно ясно, кого оно ждет, почему оставлено свободным.

– Здравствуй! – Он оказался рядом с Надей.

– Здравствуй.

– Вот и еще год прошел. Как ты?

– А ты?

– Как когда…

– Ты тихий сегодня. Неприятности?

– Да так. Расскажу. Я очень опоздал? Извини.

Женщина, перед которой ты всегда виноват. Виноват за то, что мог сделать ее счастливой и все-таки не сделал, хотя это зависело от тебя. За то, что тебе бывает хорошо, когда человеку, который тебя любит и будет любить всю жизнь, плохо.

Жестокий, злой мир! Как жить, если таким, как она, нет ни счастья, ни вознаграждения.

– Это ты извини…

Она смотрит на него, и у нее начинают мокнуть глаза.

– Ты еще майор? – Надежда на звание идет ниже его.

– Какая красивая у тебя кофточка…

– Тебе нравится? – Она смотрит на металлический ряд его рыжих зубов. Все целы.

– Очень тебе идет. Серьезно…

На ней, как всегда, что-то трогающее до слез. Такая неумелая манера одеваться, если это не милицейская форма. Все не по ней, все уродующее. Кокетливого покроя, узкоплечая кофточка с подложенными плечиками, делающая ее бесшеей и кургузой. Длинная юбка, закрывающая тоже длинные голенища сапожек. Зачем она их одела в жару?

– Как твое здоровье?

– Тебе интересно? Ты бы позвонил!

– Опять сначала?

Это тянулось уже восемь лет. Проще, конечно, было не приходить на этот вечер. Но она подумала бы, что он не хочет ее видеть. Это было бы новым предательством.

Встречи же снова делали их несчастными.

Все та же мысль – одна и та же – вертится у него в голове.

«Разлюбив, можно уйти от жены. Можно уйти, даже оставив жену с маленькими детьми. Но уйти, не разлюбив! Уйти, чтобы все время думать, страдать!»

– Как на вокзале? – Уже несколько лет, как она ушла на территорию.

– У нас убийства молодых женщин, которые прилетали в аэропорт. С ночного рейса. Он или они выбирают девчонок, которые не знают Москву. Видимо, предлагают подвезти…

Она внимательно, как оперативник, слушает. Уточняет детали.

– …Последняя должна была лететь с дневным рейсом. Осталась бы живой.

– Приметы есть?

Скоро она знает все детали. Их не так уж много.

Длинный эскалатор в метро на станции «Площадь революции». Вход с улицы 25-го Октября, бывшей Никольской. Где-то на середине спуска Игумнов по привычке оглядывается. Какой-то человек стоит недалеко от него, другой значительно выше. С газетой.

«Где-то я уже их видел сегодня… Когда входил в школу?»

Народу на перроне немного, но все же есть. Разрыв между поездами достаточно велик. Но вот, наконец, слышится шум, засветилась мраморная плитка вдоль туннеля. Игумнов вошел в вагон.

– «Осторожно! Двери закрываются! Следующая станция…»

Он поворачивает назад, на платформу, и видит, как почти одновременно, вагонов на пять сзади, какой-то мужчина тоже спиной вперед, головой в газетку – в последнюю секунду выскакивает из поезда. «Ну вот! Меня уже и пасут. Только кто?»

5

Скубилин несколько раз набирал номер Картузова – никто не отвечал.

«Болтается где-то…» – Генерал взглянул на часы – было не поздно, в это время начальник отдела вряд ли поехал бы домой.

Скубилин приказал соединить его с дежурным.

– Где Картузов?

– Отъехал, товарищ генерал. Сказал – скоро будет.

Генерал помешкал – Егерь, дежурный, воспользовался паузой:

– Сегодня у подполковника Картузова день трудный. То управление трясет, то главк…

– Главк? – Скубилин заинтересовался. – А кто?

– Генерал Ильин звонил…

«Странно, – подумал Скубилин. У него мгновенно испортилось настроение. – Картузов ничего мне не сказал…»

– Как появится, пусть мне позвонит…

Он вышел к секретарю.

– Разыщите Картузова. Он мне срочно нужен…

В приемной сидело несколько человек. Увидев начальника управления, все встали. Скубилин, не глядя, прошел к дверям. На пороге обернулся.

– Я на месте. Сейчас буду.

– Слушаюсь, товарищ генерал. – Девочка так и благоухала заморским ароматом.

В коридоре с появлением генерала произошли мгновенные перемещения сотрудников. Скубилина в управлении боялись.

Через секунду проход был чист. Ошибку сделали те, кто спрятался в туалете, – приехавшие с линии и новички. Генерал направлялся именно туда. Но Скубилину на этот раз было не до подчиненных – мысль его двигалась в одном-единственном направлении:

«Петьку Картузова перекупили!.. – Больше он не мог ни о чем думать. Ильин был фигурой достаточно крупной, вровень с Жернаковым. – Иначе какого лешего Ильину звонить на вокзал! Поломают дело!»

– Картузов не нашелся? – вернувшись, спросил он у секретаря.

– Нет нигде.

– Тогда найдите Омельчука. Пусть мне позвонит.

– Слушаюсь, товарищ генерал. Омельчук звонил уже через минуту.

– Здравия желаю…

– Заварили мы с тобой крутую кашу с этим рестораном, – начал Скубилин. – Ты человек опытный… – Когда хотел, он умел польстить подчиненному. – Если дело сорвется, обоим несдобровать…

– Обоим, товарищ генерал. Я и так днюю тут и ночую.

– Картузов не говорил, куда отъедет?

– Нет. Ничего. Он со мной не очень-то делится, говоря между нами.

– А про то, что Ильин звонил?

– Тоже не знаю.

– Меня вот что беспокоит. Все держится сейчас на показаниях мэтра и другой официантки…

– Это есть, Василий Логвинович. – Омельчук подпустил тревоги.

– Не переменят они показания? Тогда все полетит…

– Могут, могут, товарищ генерал.

– Вот видишь! И никто мне не говорит!

– Я думал об этом. У Шишкинской, у мэтра, две девочки-школьницы. Она боится. Ночью в квартиру ее стучали какие-то типы. По виду приезжие. То же с официанткой. Я докладывал начальнику отдела.

– А что Картузов?

– Молчит! А сегодня решил вдруг: «Посоветуй им взять отпуск. Пусть уедут…»

– Вот что, Омельчук, продиктуй мне их адреса. Или нет! С адресами подъезжай сейчас ко мне… Да, дежурному не говори, что я вызвал…

Заместитель Картузова вскрыл темную коробку двойных дверей, двинулся в обход, вокруг длинного, с зеленым сукном приставного стола для совещаний.

– Вот, товарищ генерал! – Он положил бумагу перед Скубилиным.

– Присаживайся, подполковник.

Омельчук сел, далеко назад убрал ноги под стул. При богатырской фигуре его отличала маленькая стопа, 39-й или 40-й размер обуви.

– Картузова разыскал?

– Если разрешите, Василий Логвинович, я сейчас узнаю. Прямо от дежурного вызову шофера, чтоб позвонил.

– А он скажет тебе?

Омельчук нюхом почувствовал, откуда ветер. Судьба его тоже решалась. Здесь. Сегодня.

Он решился на признание, которое могло стоить ему карьеры.

– У Картузова на машине шофер – родственник моей жены.

– А ты, оказывается, не прост, Омельчук, – сказал Скубилин. – Ну, валяй!

Минуты через три зам Картузова доложил:

– Машина стоит недалеко от посольства ФРГ на улице Воровского. Картузов в ресторане. Не один, с ним еще несколько человек.

«Что ж там за ресторан?.. – недоумевал Скубилин. – А-а! Дома литераторов… – Мгновенно все прояснилось. – Авгуров! Это его епархия… Конечно! Это их команда… Ильин, Авгуров… Значит, и бывшие коллеги Ильина по транспортному отделу ЦК… – Скубилин быстро смоделировал инфраструктуру противоборствующей коалиции. – Ну, ты попомнишь меня, Картузов!»

Он лицемерно вздохнул.

– Такая обстановка, а у людей на уме другое…

– Будто нельзя подождать, – поддакнул Омельчук. Маленькие туфли появились впереди стула под широкими, струящимися с широкого зада штанинами.

Скубилин отметил эту странную для строевика посадку. «Что они там так быстро пухнут на вокзалах? – невольно подумал он. – Со стульев не слазят или едят что-то особенное?»

– Еще вопрос– Омельчук хотел подняться, но Скубилин жестом приказал сидеть. – Жена Гийо просит свидания… Как быть?

– Не давать. Только с разрешения прокуратуры…

В эту минуту, словно почувствовав что-то, позвонил Картузов.

– Искали меня, Василий Логвинович? – Голос был чистый, преданный, каким в течение многих лет звонил по утрам на квартиру: «Машину подавать?»

– Как дела? – ласково спросил Скубилин.

– Василий Логвинович! Разрешите доложить – загулял. Принял килограмм коньяку в одной компании и слегка шампани.

– Домой доберешься?

– Я на машине. Доставят.

– Смотри, а то велю послать за тобой. Ты где?

– В самом центре. У концертного зала…

«На Воровского сделали правый поворот, – подумал Скубилин, знавший Москву, как пять пальцев. – И дальше по кольцу…»

– Головка не будет болеть? – спросил нежно.

– Не будет! – веселей прежнего прокричал Картузов. – Завтра буду как штык, Василий Логвинович! Все путем! Как учили!..

Скубилин вывел разговор на усилитель, под потолок, спросил:

– Как с нашим делом? – Он показал Омельчуку на место, из которого появится звук. – Может, заму твоему все поручить?

– Чтобы все загубить, что ли? – Картузов прямо-таки всколыхнулся там от праведного гнева. – У него же в голове только выпивка да бабы… Вы жену его видели? От нее запьешь да загуляешь… – Омельчук только головой покачал.

Когда он уехал, Скубилин объявил секретарю:

– Начальника инспекции по личному составу сюда. Больше никого пока не пускай.

– Вызываю… – Она капризно зацокала каблучками, обходя вокруг стола – за весь день шеф ни разу ее не тронул.

Появился Исчурков, начальник инспекции, щуплый, болезненного вида.

– Вызывали, Василий Логвинович?

Формула эта была в ходу у второго эшелона руководителей. В ответ последовало не менее традиционное:

– Садись.

Исчурков был само внимание. Он приготовился записывать.

– Как у нас с укрытыми от регистрации у Картузова? – спросил напрямую Скубилин.

Исчуркову показалось, он ослышался.

– У Картузова?! – Он чуть не сказал: «У вашего Картузова?!»

– Мышей перестали ловить. Надо их слегка потрясти. Там начальник розыска Игумнов. Как он?

– Все они одинаковые… – Исчурков не скрыл злорадства. – Лучше укрыть, чем работать, Василий Логвинович…

– Дай команду срочно им поинтересоваться. Прямо с сегодняшего дня.

– Слушаюсь.

– Подумай, кого включить в комиссию по комплексной проверке отдела.

– Но ведь недавно их проверяли!

– Делай что говорят. И вот еще что. Кроме тебя, пока об этом никто не знает. Если слух раньше времени просочится, считай, что ты уже на новом месте. – Скубилин подумал. – В Унече начальник линпоста… – Станцией Унечей заканчивалась Московская дорога. – Все!

Перед кабинетом Игумнова МО-14562, старший лейтенант-гаишник, вынул жвачку, приклеил к стене. Постучал.

– Прошу, – крикнул Игумнов.

– Привет, начальник.

Игумнов молча кивнул Бакланову на стул.

– Не продавлю? – Стул тихо охнул, но выдержал. – Я вспомнил тот случай. Могу подтвердить. Таксист сунул мне бутылку коньяка «Белый аист». Я вернул права ему и отпустил…

МО-14562 попробовал развалиться на стуле, закинул здоровые свои рычаги за спину, но стул угрожающе заскрипел.

Игумнов внимательно присматривался: лицо Бакланова с самого начала показалось ему знакомым.

– В восьмом работал?

– Бывал. А ты кого знаешь в восьмом?

– Я там работал на спецтрассе. Так что насчет таксиста и бутылки ты мне не темни. Тебе ее дал старик горец.

– Я думал, ты будешь выводить меня на чистую воду, – сказал Бакланов. – Хотел помочь.

– Почему ты обратил на них внимание?

– Таксист превысил скорость. Я использовал самое малое, на что закон дал мне право. Предупредил. Ты работал – знаешь… Если бы я был взяточник, я бы отобрал у него права. А потом вернул бы… За это… – Он пошелестел сложенной щепотью. – А если я не запугиваю водителя, а предупреждаю, на что я могу рассчитывать? На кавказского дедушку? Много их?

Игумнов дал ему выговориться.

– Мне говорят: «На, старшой! Завтра у меня не будет – ты угостишь!» У меня и сейчас бутылка в машине. Водитель купил. Лестно ему иметь такого друга, как я. Может, он никогда и не обратится. А обратится – я и без бутылки сделаю, что могу по закону и даже чуть больше…

Стул под ним продолжал угрожающе поскрипывать.

– Все друг с другом как люди. А гаишник должен быть как собака. Да кто же поможет мне после этого? А ночью? Когда я подхожу к машине, а мне оттуда: «Старшой, разъедемся по-хорошему! На чирик и уезжай. Ты нас не видел, и мы тебя…» А я тяну время – ищу, кто остановится, поможет… «Сразу и чирик!» А они: «И чирика не получишь, старшой. Только жена твоя – вместе с медалькой твоей посмертной…» Да ладно!

МО-14562 встал, Игумнов тоже поднялся. Они были одного роста, но гаишник был покрупнее, шире в плечах.

– Ты сейчас в аэропорт? – спросил Игумнов.

– Да, к себе.

– Возьмешь моих? – Игумнов позвонил Цуканову. – Бери Качана. Едем. – Он положил трубку. – Мы ищем этого таксиста. Вернее, его друга, он тоже сидел в машине. Мы подозреваем его в убийстве. В машине поговорим…

– В лепешку расшибусь. Найду… – Бакланов снова вернул разговор на больную тему. – Начальство думает, что меня можно купить за бутылку, за пятерку. Обидно, пойми! Вот они летят по осевой… Я – зеленую улицу. Движение перекрыл, руку к козырьку. У них шубы, бриллианты. Посуда из дворца. Деньги в швейцарских банках. Дети и внуки за границей. Все пристроены… А тут бутылка «Белого аиста»! Сколько у них злости на меня – «предал»! Да кто из нас кого «предал»?!

Они спустились в подъезд. Машина ГАИ у дежурки сверкала, как новенькая.

– Хочешь сесть? Машина у меня классная, предупреждаю. Наверное, на все отделения ГАИ такая одна.

– Усовершенствовал?

– А как же! Резина «мишлен». Чистый каучук. Двойные амортизаторы… – Ему доставляло удовольствие перечислять. – Головка прижатая. Мотор от третьей модели. Ну и, конечно, бензин залит высокооктановый 95-й. Отличная машина. Садись за руль. Сейчас убедишься… Уж если гонишь – чтоб не ушел!

В дверях появились Цуканов и Качан.

– Ты тоже в аэропорт? – Цуканов удивился.

– Завезете меня в инспекцию, – сказал Игумнов, легко трогая машину с места.

Секретарь в приемной читала «Огонек». Увидев входящего замминистра, она не растерялась. Отложила журнал. Вытянулась.

– Здравия желаю, товарищ заместитель министра внутренних дел… – недавно Скубилин распорядился, чтобы ее аттестовали.

– Я сам, сам… – Жернаков неверной походкой двинулся к двери, замаскированной под шкаф.

– Сейчас, сейчас! – Она испугалась, что в приемную кто-то зайдет, увидит Жернакова в таком состоянии.

Услышав возню, Скубилин поднялся навстречу:

– Здравия желаю, Борис Иванович! Как раз думал о вас! Проходите…

– Беда, Вася. – Жернаков крепко прикрыл дверь, в глазах у него стояли пьяные слезы. – Попал я в непонятную…

Скубилин уже все знал. Помощник Жернакова – подполковник, которого Скубилин, уходя, рекомендовал на свое место, – успел позвонить.

В самом начале дня в приемную вломилась самозваная комиссия будто бы из народного контроля. Помощника оттеснили, прорвались в кабинет. Жернаков как раз поправлялся стаканом «Армянского». Составили акт. В комиссии оказалась мелкая сошка, в том числе вольнонаемные из ХОЗУ, которых нечем прижать. Акт пошел в управление кадров, копию грозили грохнуть в адмотдел ЦК.

– За что, Вася? Что я им сделал? – Жернаков чуть не рыдал. Транспортный главк спутался с кадрами. А там этот Ильин, у него тесть в административном отделе…

История была пренеприятная, Скубилин понимал это. «Но не комиссия же – к тому же самозваная – решает все! Прикажут – и никакого акта не будет. Как не было».

– Садитесь, Борис Иванович. Еще не вечер!

– Ты так считаешь?

– Конечно! С Картузовым они промахнулись. Он помочь им уже ничем не сможет. Основные свидетели против Гийо у нас с вами. Завтра я пошлю следователя за санкцией на арест. И если нам ничего путного не предложат, к вечеру директор ресторана будет за решеткой. Они это знают.

– А дадут санкцию?

– Материалы-то у нас!.. Вы же сами бывший прокурор. Знаете!

– Есть сто способов разрушить! Подпустить к делу своего человека…

– Сделали уже! Такого, что в жизни не поверил бы, что на это пойдет! Вот он у меня где, Картузов, – Скубилин сжал кулак.

– Ну, и слава Богу, Вася!

– Завтра они вам этот акт комиссии сами в зубах принесут.

– А свидетели? Не откажутся?

– У меня они на даче живут. В Левобережной.

– Есть Бог на свете!

– Я скажу, чтоб Наташа чай вам поставила…

Но секретарь уже шла с чаем.

– Умница, – Скубилин краем глаз провел по ее крепким ляжкам, высоко поднимавшимся из-под джинсовой мини и обещавшим еще долго оставаться такими же мускулистыми и привлекательными.

– Так-то лучше, – Жернаков сделал несколько коротких глотков. – Во сколько завтра ты посылаешь к прокурору?

– После обеда. Надо дать им время оценить обстановку.

– Тяжело ждать! Давай махнем куда-нибудь…

– Нет, нет! Сейчас вам лучше всего домой. Вера Петровна, наверное, ждет. Завтра наш день!

– Ты прав, Вася! Еду…

– Держитесь. – Скубилин спустился в подъезд вместе с Жернаковым.

Завидев их, шофер подал машину, поставил впритык к дверям.

– Послать с вами кого-нибудь?

– Да нет, доеду. Что-то нашло на меня, но сейчас я в порядке… До завтра!

Скубилин, как положено, подождал, пока машина замминистра свернула на Садовое.

Омельчук встретил визитеров сухо. Не вставая, показал на стулья.

Жена директора ресторана – интеллигентная молодая женщина в модных очках, с только что появившейся в Москве изящной, с изгибом, оправой – представила обоих спутников.

– Евгений Васильевич, Ростислав Иванович…

Один оказался адвокатом, членом президиума Московской областной коллегии адвокатов, другой только что прилетел – тоже адвокат, бывший председатель республиканского Верховного суда, близкий друг и родственник арестованного. Оба были людьми пожилыми, солидными.

Картузова в отделе не было, и это сильно упрощало задачу.

– Чем могу быть полезен?

Московский адвокат обрисовал ситуацию:

– Я понимаю: адвокат может вступить в процесс лишь на более поздних стадиях. Но нередко устранение погрешностей еще в более ранние периоды способствует исключению возможных ошибок следствия в дальнейшем…

– Пока мы не видим в этом необходимости… – Омельчук с ходу отвел его доводы. – По делу собрано значительное число доказательств злоупотребления должностным положением со стороны бывшего директора ресторана. Понятно, я не могу приводить их…

– Конечно!

– Самое лучшее для него, мы считаем, рассказать правду…

Со стороны Омельчука это было по меньшей мере недипломатично.

– Простите! – Жена Гийо прервала его. – Как я могу надеяться на объективное разбирательство дела моего мужа, если у вас сразу взят обвинительный уклон? Мой муж принципиальный, требовательный работник. Он уклонялся от всяких махинаций. За это ему могли мстить… Нужны доказательства!

– А огромное количество золотых вещей, которые изъяли на обыске? Драгоценные камни, картины Кустодиева, Бенуа, Репина…

– Это мое. Подаренное, приобретенное… Мой папа – акушер-гинеколог…

Омельчук фыркнул:

– Там на сотни тысяч! И все ваше? Да у вас там зарплата десятка академиков-акушеров за сто лет работы…

– Мой папа лечит от бесплодия. Вы понимаете, что это? Тысячи женщин, которым он помог, и их мужья дарили ему свои самые дорогие украшения. Ведь он дал им возможность продолжить их род!

– А деньги?

– Тоже от наших родителей.

«Ваш муж сказал, что готовил деньги, чтобы послать матери…» – У Омельчука хватило ума промолчать об этом.

– Единственное богатство моего мужа – это его честь! – Оба адвоката немедленно склонили головы. – Репутация благородного человека, которую никому не удастся запятнать. И еще вот это…

Жена Гийо открыла кейс.

Он до самого верха заполнен был медалями, нагрудными знаками, вымпелами и дипломами различных международных соревнований, вырезками из отечественной и иностранной прессы.

Омельчук пошел на попятный:

– Это делает вам честь. Вы выгораживаете мужа. Я понимаю вас. Не каждая жена так поступит. К сожалению, мы, мужчины, не всегда думаем только о женах…

Яснее было трудно выразить свою мысль. Жена Гийо тут же парировала:

– К сожалению, вокруг немало людей, которые готовы оклеветать самого порядочного мужчину. Но в данном случае они бессильны. Гийо идеальный спутник жизни. Ни разу не вошел в дом без цветка. Без коробки конфет или плитки шоколада. Чтобы кого-нибудь не порадовать… Это самый порядочный и верный муж. Вскоре вы убедитесь.

– Но есть свидетели…

Жена директора ресторана снова перебила:

– Женщины, которые на него показывают!.. Кто-то их научил, кто-то организовал это дело! Не знаю, из каких соображений. Как только они поймут, что служат орудием, они сразу откажутся от своих показаний…

Разговор принимал характер, который Омельчуку был неприятен.

– Чем могу еще служить?

– Мы намерены ходатайствовать, чтобы мерой пресечения ему до суда оставалась подписка о невыезде… – сказал прибывший адвокат. – Вот справки о состоянии его здоровья. Заключение под стражу ему явно противопоказано…

Адвокат заметил еще:

– Как многолетний в прошлом председатель Верховного суда, я рассмотрел немало дел по материалам ОБХСС. Это сложные дела… Многие потом отказываются от показаний. И вот еще. У жены нашего клиента есть разрешение на свидание. Вот, пожалуйста.

Омельчук осмотрел бумагу. Документ, без сомнения, был подлинный. Угловой штамп. Печать. Подписал заместитель прокурора республики.

Жена Гийо снова вмешалась:

– И я надеюсь, вы не откажете в продуктовых передачах. Ему сейчас особенно нужно доброкачественное питание, витамины.

Омельчук наконец не выдержал:

– Может, его на это время прикрепить к «кремлевке»?

– Не беспокойтесь, – она поправила очки. – Свет не без добрых людей. Надо будет – прикрепят…

Жена спала. Вернее, делала вид, что спит. Игумнов поправил одеяло, но она все равно не откликнулась. Рационализм ее порой поражал.

Муж и жена, они не стали одним целым. Две параллельные жизни как два рельса одной колеи. Рядом, но никогда не сближаясь…

На тумбочке с ее стороны лежало ожерелье, купленное ей родителями по окончании университета. Рядом стояла фотография её отца.

Игумнов смотрел на жену, лежавшую с закрытыми глазами, лицом к стене. Обе руки ее были аккуратно сложены под щеку, так научили ее в детстве.

Какая, в сущности, глупость их брак! Как ни крути, но разве красивая эта женщина создана для того, чтобы прозябать вечерами в ожидании своего мужа, живущего ночной жизнью первобытного охотника и самца.

«Жестокий мир! Она вполне могла найти мужа по себе. А может, у нее уже есть друг и она мучается, думая, что ее уход сломает Игумнову жизнь. Распространенная ошибка: каждый думает, что его любят немного больше, чем он сам…»

На кухне придушенно затарахтел телефон, он подошел. Звонил помощник дежурного.

– Тебя вызывают в инспекцию по личному составу. На завтра.

– Кто именно?

– Исчурков! Знакомы?

«Вот и объяснение тому, что меня пасли… – подумал Игумнов. – Инспекция по личному составу, полузакрытая организация, ведавшая чистотой и незапятнанностью милицейских душ, жаждала его крови. Готовится разбор…»

– Не знаешь, в чем дело? – спросил он.

– По-моему, насчет французской косметики. Кто-то стучит!

– Да-а…

– Там что-то еще насчет администратора Госконцерта…

Администратор лишился чемодана в одну секунду: оставил у входа в зал, а сам побежал в буфет. Чемодану в момент приделали ноги. Никто из сидевших поблизости и не заметил, как это случилось. Администратор был поддатый, чувствовал свою вину, он даже не настаивал на том, чтобы чемодан искали.

– Парни! Только отправьте! Поезд уже подали, посадка кончается! Выручайте, парни!

В дежурке было много людей. Был начальник, его зам, начальник дежурной части. Администратор кричал на все здание. Все слышали и молчали. Случившееся касалось лишь начальника розыска и его подчиненных.

Когда Качан с помощью бригадира поезда засунул потерпевшего в вагон, Игумнову позвонил Картузов.

– Пусть Качан напишет рапорт об оказании материальной помощи. Молодая семья. Денег всегда не хватает. Как все утихнет, я выпишу ему полсотни. – Это была плата.

«Между Картузовым и генералом Скубилиным кошка пробежала», – Игумнов вернулся в комнату, инспекция по личному составу обычно обходила вокзал бывшего скубилинского шофера стороной.

В их работе, где главной опасностью были вроде убийцы и грабители, остерегаться следовало главным образом не вооруженных преступников, а начальства. Все шло сверху, с какого-то уровня, где, как кольца Сатурна, стояли плотные слои, входя в которые сгорало все живое.

Во главе министерства становились кто угодно – экономисты, строители, все, кроме настоящих ментов и нормальных юристов. Все они были политики, и первое, чем они занимались, как могли, начинали политизировать милицию.

Телефон молчал. Стоило Игумнову взглянуть на него, и сразу раздался звонок.

Звонил МО-14562:

– Я узнал про этого. С кольцом. Которого задерживали в аэропорту и потом отпустили. Неудобнов Михаил… Работал в Раменском таксомоторном парке. Сейчас без работы.

– Желтов знает?

– Да. Он сказал, что перетаскает всю милицейскую смену, но кольцо найдет.

Майя, губастая черноглазая девушка с фиолетовым ярким бантом в волосах, в клипсах, катила сумку по высвеченному прожекторами взлетному полю. Было около двух ночи. Пассажиры растянулись на полкилометра. Автобусы к борту не подогнали, у водителей был перерыв.

Всю площадь перед вокзалом занимал автотранспорт. Водители – крупные ухватистые мужики – встречали у выхода в город:

– Далеко поедем?

Майю тоже окликнули, даже несколько сразу:

– Девушка, машина нужна?

Она не решилась: ночь, незнакомый город и денег жалко.

В темноте платформы виднелась электричка, на ней можно было в 4.30, первым поездом, доехать до вокзала, оттуда до метро «Домодедовская» и дальше автобусом до Юркиной части.

Было заманчиво доехать на такси, вызвать Юрку с коммутатора. Последние дни перед поездкой прошли в беготне. Заранее к отъезду не готовилась. В последнюю минуту свалилось вдруг все сразу. Тут еще Димка заболел. Два дня не ходил в садик. Думала, придется сдавать билеты. Потом мать прихворнула с давлением. В последний день стало лучше. Обеспечила ее лекарствами, все вроде устроилось. Перед самой поездкой пекла печенье – оставить им, чтоб ели да вспоминали.

Она поставила сумку ближе к светильнику, где уже стояли несколько женщин – читали. Достала свежий номер «За отличный рейс», в последнюю минуту вынула из почтового ящика.