Текст книги "Бронированные жилеты"

Автор книги: Леонид Словин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Мы предъявим несколько фотографий. Может, проводница опознает пассажира, который исчез из купе. Правда, фотографии с документами владельцев. Фотоальбома, к сожалению, нет. Начинайте, только внимательно.

Пятых заулыбалась, словно Денисов предложил ей участвовать в забавной игре.

– Не то, не то... – она пальцем отбрасывала документы, почти не всматриваясь.

– Медленнее, – попросил Антон.

– Хоть час смотри, если не они! – Пятых одернула волнистые края юбки. – Этот похож, а подбородок? Здесь губа!

Антон с самого начала знал, что ничего путного не будет.

– Нос картошкой... Постойте! – Она замолчала. – Люди! То ж они!

Денисов отложил другие документы.

– Как вы узнали?

– Брови, расставленные глаза.

– Что брови?

– Углом, домиком!

Перед Пятых лежал профсоюзный билет Голея.

– Вот так номер! – сказал Антон. – Значит, он ехал с вами?

Пока Сабодаш писал протокол, Денисов вглядывался в фотографию: широко расставленные с сильным боковым зрением глаза погибшего, хитроватое лицо, казалось, несли одно обращенное внутрь слово: "Молчи!"

– Вам показали убитого? – спросил Денисов.

– В Ожерелье девочки ходили смотреть.

– А вы?

– Вот еще! Страсть такая! – Она снова одернула юбку. – И кулон с цепкой бросил... – Она имела в виду изделия Бронницкой ювелирной фабрики, оставленные в портфеле. – А не доехал!

"Что за тайна в странном поведении Голея..." – подумал Денисов.

Антон закончил протокол, дал понятым подписать.

– Спасибо, все свободны.

Опознание Голея, казалось, должно было вызвать новые вопросы, потребовать уточнений. Пятых приготовилась отвечать, поправила пилотку. Однако спрашивать было не о чем...

– А вообще в вагоне было все в порядке?

– Не поняла...

– Шум, скандал?

– Нет!

– Как со светом?

– Отъехали от Москвы – пробки полетели. Сбегала за электромехаником поправил...

– В одиннадцатом еще горел свет?

– Везде горел.

– Билет... – он едва не упустил. – На двадцать третье место.

Пятых достала "кассу".

Билет Голея оказался старого образца со штампом "Комиссионный сбор 50 коп.", купленный в кассе, не подключенной к системе "Экспресс". Таких касс на дороге оставалось немало.

6

– Вы спросили, какое впечатление произвел Голей, – Вохмянин остановился в проеме двери. – Трудный вопрос. Вроде того: имеет ли электрон собственную массу или масса его поля и есть собственная... – Он достал взглядом до столика, где лежали телеграммы, и снова посмотрел на Денисова. – Не помешал?

– Нисколько, – хотя заведующий лабораторией появился не вовремя.

– "Мы" – в большей мере то, что нас окружает. Друзья, близкие, наше прошлое. Масса нашего поля. Она и есть наша собственная масса. В последнее время меня это все больше интересует. – Он по-прежнему не расставался с незажженной холодной трубкой.

– Теория поля? – спросил Антон.

– Психология, состояние личности.

– Смотря что в данном случае считать массой, – Сабодаш приготовился возражать.

На столике лежали знаменитые картофелины из Иконоковки, их принесла Суркова.

– ...Реальность поведения... – Вохмянин затянулся воображаемым дымом из трубки. – Голей показался мне личностью. – Он ограничился общей постановкой вопроса.

Спор утих, не успев разгореться. Вохмянин обратил внимание на полиэтиленовый пакет с телеграфным бланком, лежавший на столике. Бланк не отослали, потому что осматривавший купе эксперт обнаружил лишь мазки, непригодные для идентификации.

– Кто, по-вашему, мог принести бланк в купе? – Денисов показал на пакет. – Вы видели его раньше?

– У Николая Алексеевича.

– Вкупе?

– У касс... – Вохмянин отвечал неуверенно. Он по-прежнему держался своей версии о том, что прилетел в Москву не двадцать третьего, а двадцать четвертого. – И в купе. Когда сидели...

Денисов повернул бланк, показал написанные карандашом цифры: 342.

– Это, наверное, рука Голея?

Вохмянин сжал холодную трубку:

– Не знаю... Между прочим! Может вас заинтересовать: сквозь сон я отчетливо слышал, как Ратц разговаривал...

– Вкупе?

– Причем довольно долго.

– О чем?

– Не знаю. Вот я что думаю: в себе ли он?

– Может, кто-то входил в купе... – Антон недоговорил.

В окно ударил вихрь пыли. Совсем рядом замелькали тамбурные площадки встречного поезда. По голубым поручням Денисов узнал фирменный "Саратов" "Голубое на зеленом". Оба локомотива на несколько секунд словно удвоили мощности. Стучали колеса. Наконец раздался последний стук – дополнительный будто выскочил из тоннеля. Скорость его сразу упала.

Бохмянин поднялся.

– Откуда ваша фамилия? – поинтересовался Сабодаш. – "Вохмянин".

– Вохма, – завлабораторией сунул трубку в карман. – Река есть, берет начало в Северных Увалах.

– А я с Алтая, – Антон помахал газетой, как веером. – Там у нас какие реки? Катунь, Бухтарма, Бия да Чуя. Озер много... – Он достал папиросу. Как отпуск, на Алтае меня уже ждут. Что ни старик там, то личность.

– Вы не в том плане...

– Шучу.

С Денисовым Вохмянин простился дружески.

– Экспресс, инспектор с отпускным удостоверением. Труп в купе, – он сжал холодную трубку. – История известна. В конце пути инспектор должен указать убийцу.

– Голей испробовал все, чтобы скрыться от преследователей. Купил билеты в разные вагоны, сел в тринадцатый, незаметно перебрался в одиннадцатый... – Антон закрыл дверь, сбросил рубашку. Кобуру с пистолетом сунул в китель.

Вблизи его мускулатура гиревика выглядела внушительно, особенно плечевой пояс. Говорили, у себя, на Алтае, Антон попал в сборную в течение пяти минут: пришел на соревнования зрителем, ушел – призером.

– ...Обратил внимание? Пока он находился в тринадцатом, там начались неполадки со светом.

– Обратил.

Денисов помолчал. Как-то он играл в турнире против кандидата в мастера, известного в управлении шахматиста. Кандидат не принимал Денисова всерьез, болтал с болельщиками. Сделав очередной ход, он схватился за голову:

– Поздравляю, сержант, – Денисов тогда ходил в сержантах, – твоя победа.

Денисов наскоро оценил позицию. В случае размена противник сдваивал пешки. В эндшпиле для игроков определенного класса это значило многое. Выходит, кандидат ценил Денисова не так низко! Вокруг бросили игру, сгрудились за их доской. Тянуть с ходом было неудобно – Денисов пошел на размен.

– Эх! – не выдержал кто-то. – Ты же мат ставил!

Народ отхлынул. Партию Денисов быстро проиграл.

В тот день, возвращаясь после игры, он поклялся никогда не делать ничего, чтобы представить себя легким, схватывающим на лету, – не таким, какой есть на деле.

– Электрическое хозяйство здесь ни к черту, Антон! – Денисов вспомнил запылившуюся стенку группового щита, плохо прилегающие контакты.

– А я что говорю?

– И все можно на это списать. Кроме одного! – Он представил металлическую пластину, ловко наброшенную на клеммы группового щита. Треск, наверное, был громоподобный!

Антон снял с полки потемневшую от пота рубашку.

– Но Суркова не слышала!

– Он, вероятно, и ждал, когда ее не будет в служебке! Здесь не все ясно.

– Голей бежал в одиннадцатый, значит, был уверен в попутчиках, Антон выставил рубашку в окно, встречного потока едва хватило, чтобы лениво покружить рукава. – Ну и скорость.

– Однако не забудь! Убит он был именно в одиннадцатом!

Антон кивнул.

– Вообще-то мне симпатичнее другая версия. Голей вез большие деньги, боялся всех – людей, собак. Я обратил внимание: "По нескольку дней голодал, поэтому, дескать, сохранил жизнь..." Трус, хотя и неудобно о мертвом. Забивался в угол...

За окном показался поселок, дополнительный пошел совсем тихо. У самых шпал снова махали руками дети. Антон помахал тоже.

– В поезде линия Голея пересеклась с линией преступника, который разгадал Голея. – Он надел рубашку, проверил, застегнуты ли карманы. Умысел на убийство возник случайно.

– А переход Голея из одного вагона в другой?

– С убийцей не связан. Как бы это объяснить?

Денисов внимательно слушал.

– Больной человек попал под машину, которая скрылась с места происшествия... – Антон встал, разминая ноги. – Тебе поручено найти виновных. Изучая историю его заболевания, ты хочешь сделать вывод о машине. – Описав полную окружность, мысль Антона возвратилась к исходной точке. – Убийство Голея заранее не готовилось.

– Кефир? Печенье? – На пороге появился уже знакомый официант-разносчик. – Кухня откроется только перед Аткарском.

– Перерыв на обед? – спросил Антон.

– Вроде, – Феликс украдкой взглянул на торчащую из кителя кобуру.

– Кефир съедобный?

– Свежайший.

– Бутылку кефира, – Антон отсчитал мелочь. – И две пачки "Беломора".

Феликс передал кефир и папиросы, сдачу положил на край стола. Было заметно, как он колеблется, не решаясь спросить.

– Садитесь, – Денисов показал на полку.

– Насчет того пассажира... – Феликс замялся, раскручивая на весу корзину с продуктами. – Необходимость не отпала?

– Насчет пассажира?

– Того, что стоял с потерпевшим...

– Вы видели его?

– Он едет в тринадцатом вагоне. Вафли сейчас взял. Три пачки.

Это звучало неправдоподобно.

Антон уже пристегивал галстук-регату.

– Пошли.

Пока Денисов запирал купе, Сабодаш и Феликс были уже в тамбуре. Денисов догнал их в тринадцатом. Несколько пассажиров выглядывало из-за дверей. Молодая пара в конце коридора, забавляясь, писала что-то на пыльных окнах. Хрипел транзистор.

– Жена с ним, трое детей, – Феликс показал на дверь.

Антон решительно ступил в купе.

– Разрешите?

Детей оказалось не трое – четверо. Младший мальчик спал на верхней полке, братья и сестры у окна хрустели вафлями. Сухая остроносая женщина, которую Денисов заметил утром в ресторане, и ее смазливый, похожий на цыгана муж ссорились.

– ...Очень ей надо, – ворчал мужчина, когда Денисов и Сабодаш вошли, – только и дел у сестры, чтобы нас судить...

Денисов привычно смоделировал предыдущую реплику:

"Твоя же сестра осудит", – должно быть, сказала женщина.

Так антрополог восстанавливает скелет по одной-единственной кости.

– Симпатичный малыш! – Денисов показал на спящего. – Сколько ему?

Взрослые молчали.

Ответил кто-то из братьев:

– Четыре!

– Я думал, в школу ходит! Смотри, Антон!

– Ест хорошо! – До Антона дошло. – Как я!

Попытки наладить контакт со взрослыми некоторое время ни к чему не приводили.

– Про амидопирин забыл? – Женщина была недовольна. – Со своим днем рождения ты ни о чем не помнишь!

Антон присел и оказался как бы на одном этаже с супругами.

– Болеет малыш?

– Хронический тонзиллит, – женщина все же сдалась.

– Море поможет!

– Наши химкинские врачи тоже надеются...

Антон обрадовался:

– Вы из Химок? Два года там квартиру снимал. В Южных Химках. – Он представился: – Сабодаш Антон, капитан милиции.

– Прудников Федор, – мужчина отер пот.

Шаткий мир в купе мог быть каждую минуту разрушен, тишина напоминала о спокойствии дремлющего вулкана.

– Вы приходили ночью в одиннадцатый вагон... – Денисов воспользовался моментом.

Прудников поморщился. Возможно, этот ночной вояж и был предметом супружеского разбирательства.

– Просто шел по составу.

– Знакомы с пострадавшим... – Денисов наполовину утверждал.

– Какое знакомство? Знали друг друга в лицо.

Денисов сразу взвинтил темп:

– Но вы говорили с ним! О чем?

– Ни о чем... Вот и она тоже! – Он кивнул на жену.

– Он к вам подошел или вы к нему?

– Я.

– Первая фраза?

Мужчина снова отер пот, вытащил из кармана потемневший влажный платок.

– Ресторан закрыт...

– Тебя, Прудников, не остановишь! Неважно, что все закрыто... Женщина потянулась к сумке. – Возьми чистый носовик.

Почувствовав разрядку, дети затеяли возню.

– Ты же знаешь, – сказал Прудников. – И потом день рождения!

– Слыхали. Кем интересуется милиция? – спросила жена.

– Ну, тем... – Он не хотел травмировать детей.

– Что брал с нами билет?

– Вы вместе покупали билеты? – спросил Денисов.

Разговор был похож на беспорядочный обмен ударами в третьем раунде боксерских поединков.

– В агентстве.

– Много людей было у кассы?

– Никого. Мы и он.

– Кто получил первый?

– Он.

Денисов спросил:

– Заметили вы, какими купюрами он расплачивался за билеты?

– Сторублевой, – Прудникова что-то поправила на столе. – Хорошо помню. Сдачу давали со сторублевки. Четыре билета...

– Купе? Целиком?

Антон неудачно вмешался:

– Растут Химки...

Прудников получил передышку.

– Строятся, – он незаметно перевел дух. – Южные вовсе не узнать.

– Там работаете?

– Сварщиком, жена контролером в цеху.

– В какой вагон были билеты? – Денисов прервал воспоминания.

– В одиннадцатый.

– В тринадцатый!

– В тринадцатый у нас. В одиннадцатые – сказала женщина. – Точно помню.

Они, несомненно, путали.

– Пострадавший знал, что вы едете в одном поезде?

– В одном? – Прудникова подняла брови. – Нет! Его поезд должен отправляться из Москвы сегодня...

– Я удивился, увидев!.. – Прудников адресовал реплику жене. Говорит: "Изменились обстоятельства!.."

– Уточним, – Денисов снова вмешался. – В момент, когда вы разговаривали с Голеем...

– Его фамилия Голей?

– Да. Свет в одиннадцатом горел?

– Было светло.

– Где стоял пострадавший?

– У служебки, напротив купе проводницы.

О своем пребывании в одиннадцатом Прудников говорил неохотно, каждое слово приходилось словно вытаскивать из него клещами.

– Были еще люди в коридоре?

– Мужчина и женщина.

– Кто еще?

– Официант. Он тоже останавливался, разговаривал.

Прудникова хотела о чем-то спросить, Денисов опередил ее:

– С пострадавшим? Когда?

– Сразу же. Потом заходил к нему в купе. – Прудников запутался.

– Откуда вы знаете? Вы шли за официантом? – Денисов спешил, будто до гонга остались считанные секунды.

– Я хотел спросить про вагон-ресторан. Заговорил с пострадавшим.

– О чем же все-таки? – вмешалась Прудникова.

– Насчет ресторана. А он, по-моему, спросил о собаке...

– Знаешь, Прудников! – сказала жена.

– Серьезно. Не видел ли я собаки в поезде...

Словно догадавшись о чем-то, дети прекратили возню. В купе стало тихо.

– У потерпевшего был пунктик – собаки, – констатировал Сабодаш.

– ...Венгерские секции оборудованы генераторами постоянного тока. Это вам, должно быть, ясно...

Когда Денисов пожелал ближе познакомиться с электрическим хозяйством, Шалимов, ни о чем не спрашивая, вызвал электромеханика. Вчетвером четвертым был Сабодаш – собрались в служебке Сурковой.

Электрик также не выказал ни удивления, ни заинтересованности. Убийство Голея находилось вне сферы его любопытства, знакомство с инспекторами не щекотало самолюбия – Денисов понял это, наблюдая прямую как доска, заносчивую спину электрика.

– Клеммы и монтажные провода положено осматривать не реже раза в месяц...

– С задней стороны щита? – спросил Антон.

– Да. Проверить, соответствуют ли плавкие вставки току нагрузки, держался он подчеркнуто небрежно, но дело знал. – В служебном отделении вагона на трех щитах – групповом, силовом и дополнительном – смонтированы пусковая защитная аппаратура и измерительные приборы...

За Вертуновской дополнительный шел медленно, пока совсем не остановился. Волна нагретого воздуха ворвалась в служебку.

– Выходить будете? – спросил Шалимов.

Вокруг был луг, звеневший тысячами цикад.

– Нет, – Денисов взглянул в окно.

Никого из пассажиров он не увидел, только против вагона-ресторана официантка рвала для букета мелкие мучнисто-белые цветы. Откуда-то появился дог Судебского, сделал несколько прыжков, каждый раз чуточку зависая в воздухе. Сильный хвост со свистом рубил траву.

– Гу-ляй, Дарби! – прохрипел невидимый Денисову Судебский.

– ...Таким образом, электрооборудование включает генератор постоянного тока, аппаратуру стабилизации напряжения, кислотную и аккумуляторную батареи, силовые и осветительные приборы.

Вряд ли электромеханик понимал, что от него требуется, но в том не было его вины – Денисов не смог сформулировать вопрос.

– Повторите... – попросил Антон.

Неумолчное отрывистое стрекотание цикад не затихало ни на секунду, пока дополнительный снова не двинулся в путь.

Денисов остался у окна.

Голей придавал отъезду из Москвы особое значение: билеты в агентстве были взяты заранее. Тем не менее он воспользовался другими, неожиданно ускорил день выезда.

"Собирался ли Голей ехать вчетвером или с самого начала решил остаться в купе один? Кто выедет из Москвы по купленным в агентстве билетам?"

...Дальше, в поезде, было все проще, взаимообъяснимо. Голей пронес в тринадцатый вагон мятый, похожий на спущенный мяч портфель, посидел в купе ровно столько, чтобы Пятых и кто-то другой, кого он опасался, ничего не заподозрили, перешел с баулом в одиннадцатый. Он знал, что в купе тринадцатого вагона до Ожерелья никто не появится, поэтому и закупил все места.

"Но зачем? Собирался ли он вернуться за портфелем, за бронницкими ювелирными изделиями?"

В окне служебки снова мелькали дворы, поезд не снизил скорости, тяжело загудел, начиная очередную кривую. Маленькие населенные пункты отворачивали лицо от дороги, окружали себя заборами, выставляли для обозрения пожарные лестницы, огороды, собачьи будки. Сами не ведая, они давали возможность заглянуть в повседневность, увидеть, что тщательно скрывали.

"...Голей перешел в одиннадцатый и сразу начал иную – обычную вагонную жизнь. Ни от кого не таился, выставил шампанское, "Марсалу". У него нашлась еще бутылка боржоми. Трапезничал, вспоминал, как голодал, как умение обходиться без пищи спасло в свое время жизнь. Видимо, теперь, в одиннадцатом, у него были основания считать, что все идет хорошо.

Что? Что "все"? Что шло хорошо?"

– ...Значит, оставить вагон без света можно было и иными способами? уразумел Антон.

– Безусловно.

– Но если был бы отключен только генератор...

– Проводница подключила бы аккумуляторные батареи.

– Вывод из строя щита наглухо лишал вагон света! И от генератора, и от батареи!

Электромеханик собрал чемоданчик, готовясь уйти.

– А что случилось вчера в тринадцатом вагоне? – спросил Денисов. – У Пятых?

– Элементарно, – он пожал плечами. – Пробки перегорели.

– Когда вы возвращались оттуда, в одиннадцатом свет горел?

– Не помню. Кажется, был ажур, – он посмотрел на Шалимова. – Надо идти, бригадир. У нас не курсы электриков.

– С гонорком, – заметил Антон, когда электромеханик ушел.

Шалимов махнул рукой:

– Будешь с гонорком, второй год в институт сдает – попасть не может.

Антона клонило в сон. Он поднялся, пошел к себе.

Едва заметный ветерок начал пробивать сквозь толщу неподвижного зноя. Жар балластной призмы, оснований контактных мачт – всего массивного, что оснащало дорогу, обещал долгую постепенную теплоотдачу.

Денисов вернулся в купе, лег, положив руки под голову. Над ним было окно. Проплывавшие крестовины электростолбов уродливыми граблями бороздили небо.

"...Трапезничали недолго. Голей почти не пил. Настроение было хорошее. Поцеловал руку Марине, произвел впечатление на Вохмянина. И все-таки он нервничал. "Все время шевелил пальцами..." Поссорился с Ратцем. Что он успел перед гибелью? Разговаривал с официантом, с Прудниковым. Снова вспомнил о собаках..."

Ландшафт за окном до самого горизонта был изрезан, овраги подходили к самой насыпи. Но едва Денисов успел их рассмотреть, овраги исчезли и вместе с ними исчезла насыпь, а сама линия скоро оказалась зажатой отвесными склонами, как в ущелье. Где-то, над астраханским, по краю ущелья тянул тепловоз. Состав стал выползать наверх, показались горы антрацита, дополнительные пути...

Приближалась большая станция.

"...А в это время – в три девятнадцать – в районе станции Домодедово, когда народу в коридоре стало меньше, со стороны туалетной комнаты кто-то отвинтил винты, вырубил групповой щит. Вагон погрузился в темноту..."

Голосом Шалимова заговорило радио:

– Наш поезд прибывает на станцию Ртищево...

"...А в три сорок шесть Ратц разбудил Суркову: "В купе труп..."

– Антон!..

– Не сплю.

Набежавший железнодорожный узел напомнил родную станцию разбросанный парк прибытия, голубоватое марево над горловиной, длинный, на десятки метров, призыв вдоль брандмауэров: "Не курить!" Издали бросалась в глаза тельферная установка для погрузки почтовых контейнеров – с крышей вверху, без стен, похожая на поднятое над землей африканское жилище.

Соскучившееся по прохладе население вагона поползло на платформу казалось, ему не будет конца. Впереди Денисов увидел Ратца – старик был из тех, кто не упустит своего права быть первым, чтобы через минуту здесь же, у подножки, все-таки пропустить всех. Он задержал Антона. Когда Денисов последним оказался на платформе, фуражка Сабодаша маячила довольно близко.

"Ничего, стоянка большая..." – подумал Денисов.

Мимо ремонтирующейся – в строительных лесах – части вокзала прогуливалась Марина, два свежеиспеченных лейтенанта из десятого вагона конвоировали ее с обеих сторон. Там же стояли Прудниковы с детьми. Денисов направился к ним.

Навстречу, никого не замечая, шествовали Судебский и дог Дарби. Все следили за ними.

– А мы видели Дарби еще на посадке! – сказала Денисову Прудникова.

У нее заметно поднялось настроение. Муж был прощен, рассеянно смотрел по сторонам. Ему, наверное, было жаль свой скомканный накануне день рождения.

– В Москве? – спросил Денисов. – На вокзале?

– Да, – ей хотелось казаться оживленной. – Лялечка первая увидела.

Денисов посмотрел на дочь – точный слепок маленькой остроносой матери.

– ...Дарби был на четвертой платформе. Мы долго следили. Особенно дети.

Денисов хорошо знал вокзал:

– Выходит, они садились в поезд с нерабочей стороны?

– Не знаю. В Москве их было трое, – Прудникова безошибочно определила, чем его можно увлечь. – Еще высокий интересный мужчина. С сумкой.

Денисов действительно заинтересовался.

– Как он был одет?

– В сером.

– Описать можете?

– Вьющиеся волосы, очки...

– Возраст?

– Лет тридцати семи.

Денисов подумал.

– Я не видел его в поезде.

– Так ведь он остался в Москве! – Прудников, прислушивавшийся к разговору, засмеялся.

– Остался?!

Наверное, у Денисова был растерянный вид, Прудникова взяла его за руку.

– Вы думали...

Все, что он видел и слышал, примерялось и отрабатывалось им лишь как инструмент для раскрытия убийства.

Прудникова поняла его огорчение.

– Когда поезд отправился, он стоял на перроне. Без сумки. Видно, кого-то провожал... Может, хозяина Дарби?

– Бог с ним, – Денисов взял себя в руки. – Тем более если без сумки.

Простившись с Прудниковыми, он повернул по платформе назад.

Сновали носильщики в непривычных глазу мини-фартучках, едва прикрывавших подбрюшье. В павильонах торговали варенцом.

Против вагона в ожидании посыльных курил Антон.

– Товарищ капитан, – появившийся одновременно с Денисовым инспектор линотделения был невысок, юрок, с утолщенным по-боксерски переносьем. В руке он держал пакет. Почта следовала во всевозрастающем объеме.

– Спасибо. А это – от нас, – Антон передал подготовленные Денисовым сообщения и запросы.

7

Поезд еще стоял.

Денисов и Антон вернулись в купе, вскрыли пакет.

«Заключение судебно-химической экспертизы соскоб обнаруженного тамбуре вещества содержит кроме этилового спирта органические кислоты дубильные красящие экстрактные минеральные вещества...»

– Действительно, в тамбуре разлили вино... – Антон не стал дальше читать.

«Бригадир поезда Шалимов уроженец Хову-Аксы работал течение многих лет проводником ревизором саратовского резерва на бригаду составлен акт за провоз безбилетных пассажиров в целом характеризуется положительно материально обеспечен в Хову-Аксы имеет собственный дом в Астрахани квартиру член добровольной народной дружины...»

«...дополнительным осмотром перегона Вельяминово – Привалово обнаружен кошелек 38x36 мм без содержимого внутренняя поверхность свежими пятнами бурого цвета...»

Антон полез в карман за «Беломором».

– Это же кошелек Голея!

– Здесь еще о потерпевшем, – сказал Денисов.

«...начиная с 20 августа по день отъезда проживал гостинице Южная Ленинский проспект 87 номере 342...»

– Любопытно, – Антон прикурил. – В «Южной» жила и Марина...

Денисов кивнул.

Последняя телеграмма была ответом на его, Денисова, запрос по телефону, она касалась обстоятельств ночной посадки на дополнительный астраханский:

«...младший инспектор Апай-Саар время посадки дополнительный записал пассажира который поставил сумку окно нерабочей стороны состава...»

В скупых строчках было напоминание о душной ночи, мирном войске, двинувшемся с четвертой платформы на пятую; невозмутимый Апай-Саар, «Козленок», читающий мораль нарушителю правил посадки.

«...приметы пассажира на вид 35 лет сером костюме без головного убора по паспорту значится Карунас Петр Игнатович...»

Фамилию, записанную младшим инспектором, Денисов слышал впервые. Антон проявил интерес.

– Карунас... Он имеет отношение?

– Не знаю. На всякий случай следует объявить по поездному радио.

Перед Аткарском снова осмотрели "кассы" всех проводников.

Билеты с теми же литерами, что Голей сдал в тринадцатом вагоне, в поезде отсутствовали. Где приобрел их потерпевший – в состоянии ответить была только Пассажирская служба отделения дороги.

В купе вернулись молча.

– Пассажир поезда Карунас Петр Игнатович, – дважды объявило радио. Вас просят зайти к бригадиру поезда... Карунас Петр Игнатович...

Потом радио смолкло.

Денисов достал записную книжку, Антон еще немного постоял у столика, вышел в коридор.

Записная книжка Денисова была сводом ориентировок. Кроме того, Денисов вписывал в нее все, что требовалось запомнить или объяснить.

"Признаки направления выстрела в тонкой преграде..."

"Виды завязки узлов: "тройной галунный", "рифовый плоский"..."

"Цифра пробы в золотниковой системе означает, что на 96 единиц веса сплава в нем содержится столько-то таких же единиц драгоценного металла..."

И рядом:

"Своя карма, своя роль в мире, порожденная нашей собственной природой. Лучше своя карма, выполненная с недостатком, чем чужая..."

"Модус условно-категорического силлогизма..."

Денисов обратился к заметкам, сделанным в поезде:

"Кровь на руке Шалимова".

"Винное пятно в тамбуре". Он искал решения, а находил новые вопросы.

"Шляпа из нутрии".

Записи были неодинаковой значимости и ориентации.

"Скандал на багажном дворе: "Собрались бы эти люди, если бы хулиган пнул не собаку, а вас или меня? Или оскорбил бы женщину?"

"Освобождение себя от труда есть преступление. Д. Писарев". Денисов заимствовал ее из блокнота потерпевшего.

Он вернулся к первым страницам.

"Приметы неизвестного, похитившего месячного львенка в Хабаровском аэропорту... Приметы похищенной картины Горюшкина-Сорокина "Зимний пейзаж села Ивановки" 47,5x25,3 см...

Больные со сдвигом в прошлое адекватно не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом, действуют, разговаривают в соответствии с этой ложной ситуацией..."

Денисов захлопнул книжку. Ни одна из заметок ничем пока не могла помочь.

"Fichet Bayche" – мелькнуло на обложке.

На Международной выставке криминалистической техники в Москве представитель французской фирмы, выпускающей несгораемые шкафы, презентовал записную книжку любознательному экскурсанту – "инспектёр де инструксьон криминель Денисову". К сувениру прилагался объемистый доклад "Развитие средств взлома сейфов во Франции за последние пятьдесят лет".

– Аткарск! – Антон выглянул за дверь.

– Я буду в купе.

– Давай.

Денисов взял записную книжку. Она раскрылась на той же странице, на какой Денисов ее захлопнул.

"Больные... не воспринимают реальной ситуации, а живут в далеком прошлом, действуют... в соответствии с этой ложной ситуацией..."

"О чем это?!" Он так и не вспомнил.

Антон вернулся быстро. Поезд уже двигался.

– Ничего нет. Надежда теперь на Саратов.

– А что насчет Карунаса?

– К бригадиру никто не приходил.

"На вид тридцать пять лет, в сером костюме... – подумал Денисов. – Не его ли видела Прудникова рядом с Судебским и догом?"

За Аткарском снова тянулись поля, повторялось пройденное. Но дали не были больше высвечены беспощадным солнцем. Краски стали тише. Неожиданно задул ветер.

Они вышли в коридор.

Денисов вспомнил:

"Не видели ли вы собаки в поезде?" – спрашивал Голей у попутчиков. Так морской бродяга из книжки, поселившись на берегу, интересовался, нет ли поблизости моряка на одной ноге.

Пассажиры набились в коридор. В нескольких шагах от Денисова и Антона стоял Вохмянин, во рту завлабораторией сжимал трубку.

"Каков Вохмянин в жизни?" Денисов попытался представить завлабораторией коллегой – инспектором вокзального уголовного розыска. Прием был испытанный.

"В хорошей физической форме. Настроение ровное. Пониженное... больше, пожалуй, он ничего не мог сказать, аттестуя. – Кумир милицейских дам – следователей, участковых инспекторов по делам несовершеннолетних. Находится под их опекой... – Денисов вступил в область чистой фантазии... – Личная жизнь окутана тайной, двое детей, старший неродной..."

Он заметил, что ушел от чего-то реального, что следовало положить в основу характеристики.

"Что именно?.."

Из десятого вагона прошел Ратц, на минуту отвлек Денисова от наблюдений.

"Незажженная холодная трубка! – Денисов внезапно понял. – Она деталь другого образа. Часть чужой биографии..."

Мысль заработала в указанном ей направлении: он вспомнил цитату из записной книжки – о карме – роли, порожденной нашей собственной природой.

"Завлабораторией пытается прожить чужую карму, не задумываясь, подходит ли она для него... Это ведь только кажется легким: примерить, как шляпу, чужую судьбу! – Денисову не раз приходилось думать об этом. Человек, не знающий себя до конца!.. Какое зло может он принести себе и тем, кого он вольно или невольно вводит в заблуждение..."

Почему Вохмянин скрыл, что провел в Москве лишние сутки? Как странно посмотрел в глаза, когда сказал: "В конце пути инспектор обязан указать убийцу!"

За окном мелькнуло что-то похожее на маневровый паровозик – не "кукушка", значительно старше – трехосное, с классическим фонарем под керосин, словно снятым с вокзального портала.

"Танк-паровоз?! – Денисов пожалел, что не мог рассмотреть. – Тендер определенно отсутствовал..."

Вохмянин ушел в купе.

Людей в коридоре заметно прибавилось. Где-то на половине пути между Аткарском и Татищевом остывший солнечный диск закатился. Кучевые облака хорошей погоды нарисовали вполнеба картину средневекового замка – с зубцами крепостных стен, косыми линиями подвесных мостов.

– Потрясающий закат, – сказал кто-то.

Картина замка просуществовала недолго. Ее смазали другие облака высоко-кучевые, похожие на дымы.

Кто-то у другого окна тоже успел заметить:

– Здесь потрясающие закаты!

В конце коридора было шумно: лейтенанты из десятого вагона увивались вокруг Марины. Теперь они пародировали популярные персонажи эстрады Маврикиевну и Авдотью Никитичну, лепетали дурными голосами, прикрывшись платочками.

– Потрясающий закат, – услышал Денисов опять.

"Потрясающие закаты" порхали по коридору.

– Ты представляешь гостиницу "Южную", Антон? – спросил Денисов.