Текст книги "Повесть о Тобольском воеводстве"

Автор книги: Леонид Мартынов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)

Леонид Мартынов
ПОВЕСТЬ О ТОБОЛЬСКОМ ВОЕВОДСТВЕ

I
ЯСТРЕБИНАЯ ОХОТА

1

режде чем говорить о ястребах, поговорим о геральдике. Геральдика достойная наука. Видели вы герб с изображением горностая, бегающего по зеленому полю? Это – герб старой Тары. И напоминает он о том, что тарские урманы когда-то были более богаты драгоценным пушным зверем, чем ныне. Горностай изображен был на тарском гербе в знак обильности и особой доброты оного зверя в округе. Через герб Ишима плыл золотой карась, знаменуя, что в окружностях города находится множество озер, изобилующих сей рыбой, и удостоверяя отменную величину оной. Сосед Ишима Ялуторовск имел на гербе своем серебряное мельничное колесо, ибо именно в этих краях началось сибирское земледелие и были построены московскими мастерами первые русские мельницы в Азии. На гербе Тюмени изображен дощаник с золотой мачтой, потому что Тюмень открыла начало судоходству по рекам Сибири.

О многом рассказывают гербы. Но кое о чем они иногда и забывают. Так случилось с гербом тобольским. На старом гербе этого славного города изображена золотая пирамида с воинскими знаменами, барабанами и алебардами. Позднее Тобольская губерния получила иной герб, изображающий щит Ермака, булаву атаманскую и знамена. Спора нет – щит Ермака весьма к месту на тобольском гербе. И воинские атрибуты старого герба имеют свой глубочайший смысл. Но все же гербу тобольскому не хватало изображения еще двух предметов. О них забыли. А между тем эти предметы всегда играли громаднейшую роль в жизни Тобольска. Этими предметами очень дорожили и великолепно умели пользоваться лучшие люди города на протяжение всех трех веков его существования.

Предметы эти – перо и книга! Золотая книга и серебряное гусиное перо достойны были бы соседствовать на гербе тобольском не только с барабанами и алебардами, но и со славным щитом Ермака…

2

…Данила Чулков прибыл в Сибирь вместе с воеводами Василием Сукиным и Иваном Мясным, отправленными из Москвы поставить острог у реки Туры на развалинах старой татарской Тюмени. Шли воеводы Сукин и Мясной сюда, в Сибирь, по повелению царя и великого князя Федора Ивановича. Так говорилось, но может быть Федор Иоанович и не знал, что они отправились и что сделано это по его повелению. Простоватый и хилый, сын великого Грозного Федор Иоанович, не выказывая способностей к управлению государством, проводил свои дни в богомольи и созерцании забавных выходок придворных шутов. Недалекость царя Федора была очевидна для москвичей, но, пожалуй, никто не пострадал от этого более, чем храбрые участники похода Ермака. После смерти Иоана Грозного, последовавшей в 1584 году, завоеватели сибирского царства оказались забыты, новый царь не послал своевременно помощи покорителям Зауралья. И только несколько времени спустя, когда управление государством перешло от слабоумного царя в руки наиболее энергичных бояр, были приняты должные меры к закреплению русского владычества в Сибири. Особенно заботился об этом старый друг Строгановых, боярин Борис Годунов. Он издавна понимал толк в делах сибирских. Важнейшим из мероприятий и была постройка города на реке Туре, – это закрепляло путь из Москвы в Сибирь и давало возможность распространять русскую власть за Уралом.

Триста воинов русских появились на берегах Туры. Тюменский острог был поставлен в году тысяча пятьсот восемьдесят шестом, или, как считали тогда в России, в семь тысяч девяносто четвертом «от сотворения мира». Чулков отметил эту дату – 7094 – в книге, которую положили в съезжей избе на видное место рядом с греблом, медной осьминной мерой и железною гирей. Эту книгу вел Данила Чулков. Воеводы Сукин и Мясной искусно владели холодным и огнестрельным оружием, а Чулков имел еще и другое мощное оружие – легкое, остро отточенное гусиное перо. Данила Чулков был письменным головою.

Но недолго пробыл Данила в новом городе Тюмени. Пришлось ему отправиться далее, на восток. Об этом событии пишут разно. Одни указывают, что воеводы Сукин и Мясной послали служилого человека Чулкова туда, на Иртыш, к старой Сибири. Другие полагают, что наказ отправиться далее, в глубь Сибири, был получен Данилою не от воевод, а непосредственно из Москвы. Привезли, мол, этот наказ начальники новой рати, прибывшие в Тюмень из-за Камня. Но как бы то ни было, служилый человек письменный голова Данила Чулков принялся за сборы в поход.

Хлопот было немало. Некогда стало даже слушать те новости, которыми делились с воеводами люди, прибывшие вновь из Москвы. А многое рассказывали эти люди. И о дурачествах царя Федора, который только и знает, что звонить в колокола да молиться; и о том, что прибыла из Англии ко двору баба-лекарь помогать царице Ирине родить, да все равно не поможет… И о том, что зреют заговоры, – Шуйские наущают чернь московскую побить камнями Годунова, но сила Годунова растет не по дням, а по часам и только и дожидается Борис смерти царя Федора, чтоб самому воцариться. Вот о чем толковали москвичи в те дни, когда Данила Чулков готовился к походу, не имея времени слушать. Впрочем, в присутствии Данилы шептуны все равно замолкали, делая вид, что разговоры вовсе не про царя и не про боярина Годунова. Ибо всем было известно, что письменный голова Данила Чулков – ставленник именно этого боярина Бориса, всесильного царского шурина.

Данила Чулков все равно догадывался, о чем толкуют. Важные дела творились в Москве, нет слов! Но не менее важные вершились и здесь, на берегах Туры, где сооружался флот. Строились ладьи, большие прекрасные ладьи. Их корпуса и мачты сверкали на солнце, как золотые. Такой древесине, крепкой, свежей и ароматной, позавидовали бы все корабельщики, все иноземные гости, имеющие торговые дела с Россией. Данила Чулков не мог здесь, в Сибири, не вспоминать об этих заморских гостях. Они стремились и за Камень. Им хотелось сюда еще со времен Иоана Грозного. Да и не так давно, семь лет назад, два храбреца, Пэт и Джексон, пытались проникнуть к берегам Сибири Северным морем, но не вышло. Семь лет назад! За год до похода Ермака. Однако, волжский атаман обогнал сих шкиперов. Путешествовал сюда, за Урал, и некий Брюнель, голландец, строгановский служащий, да не он, а Ермак Тимофеевич подарил царю Грозному эти земли. Нет! Иноземцам не ехать туда, куда поедет теперь он, Данила. Пусть иноземцы довольствуются тем лесом, который им предлагают в Архангельске. Данила знал, что и им нужен лес русский также для постройки кораблей.

Ладьи Данилы Чулкова были спущены на воду приблизительно в те самые дни, когда англичане спускали на воду свои новые корабли, выстроенные из русского леса. Англичане готовили флот, чтобы встретить непобедимую Армаду – военный флот испанского короля Филиппа. Мощный флот англичане строили из русского леса. Чулковская флотилия была гораздо скромней.

Пятьсот ратных людей погрузились в ладьи. Флотилия двинулась на восток, к тобольскому устью. Чулков вышел в этот поход ровно через два года после гибели Ермака Тимофеевича и через пять лет после завоевания Сибири. За эти пять лет произошло здесь, за Уралом, немало важных событий. После падения сибирского царства и бегства Кучума на юг борьба отнюдь не кончилась. Некоторые северные князьки решили, что русские, избавив их от власти Кучума, сделали свое дело и могут теперь уйти обратно. Уйти домой, предоставив им, князькам, право безраздельно властвовать над народами. С другой стороны, далеко не все русские люди следовали заветам Ермака Тимофеевича. Ермак завещал милостиво и порядочно обращаться с местными жителями, а на деле выходило по-иному. Сражения не прекращались. И этим, естественно, воспользовались кучумовичи. После того, как Ермак погиб, заманенный в ловушку на Вагае, после того, как дружинники, не получив должной помощи из России, не имея продовольствия, страдая цынгой, отступили из Искера, старая столица Кучума была снова занята татарами. Ею завладел сын Кучума царевич Алей, вернувшийся с верховьев Иртыша.

И вот теперь письменный голова Данила Чулков плыл на Иртыш, туда, к старой ставке ханов сибирских, к Искеру, чтоб «извести» татарских владык, вернувшихся в эти края. Царевича Алея к тому времени вытеснил из Искера сын убитого в свое время Кучумом хана Бекбулата Сеид-Ахмат или, как звали его местные татары, Сейдяк.

3

Татары были прекрасно осведомлены о приближении чулковской флотилии. Слух о ней, опережая ладьи, несся от юрт к юртам по берегам Тобола. Русские плыли на восток, не трогая мирных татарских деревень. Хан Сеид-Ахмат через своих разведчиков знал и о том, кто командует русской ратью. Не в пример прошлому, ведет войско не атаман казачий, не воевода, но просто служилый человек, письменный голова. Много берет на себя человек, привыкший строчить пером по бумаге!

Татарские воины бесстрастно наблюдали приближение ладей к тобольскому устью. Затем татары увидели, что ладьи пересекли Иртыш и пристали к правому берегу возле высокой горы. Эта гора, на русский счет, находилась верстах в восемнадцати от Искера. Русские вышли на берег, осмотрели гору и затем вытащили ладьи на прибрежный песок. И вслед за этим произошло для татар нечто непонятное. Русские, отложив боевое оружье, взялись за топоры. Русские начали рубить свои корабли. Взламывали днища, отдирали плахи обшивки, рушили из гнезд стройные мачты. Начальник – письменный голова Чулков – не только не пресек, но всячески поощрял безумные и загадочные действия своих подчиненных. Он только зачем-то указывал на высокую гору. Он с товарищами обошел эту гору, скрылся из виду и затем появился на ее вершине. И тогда, разломав свои корабли, ратные люди схватили плахи и бревна. Толпа воинов двинулась туда, на гору, где стояли начальники. Люди поднимались не по крутому обрыву, а в обход, с луговой стороны, и тащили туда ладийный лес. Издали это напоминало суету муравьев, которые тащат соломинки к своему муравейнику.

Над крутым обрывом иртышского берега, на высокой горе, возникал частокол. Теперь все стало ясным и для татар. Русские не намеревались напасть на столицу хана Сеида. Но здесь, на горе, вблизи от Искера – старой ставки татарских владык, русские ставили свою крепость. Письменный голова Данила Чулков сооружал из судового ладийного леса новый город.

Так сооружали города в древности славяне и варяги. Это был испытанный способ – быстро и крепко!

Имя новому городу Чулков нарек Тобольск. Это название звучало бы для татар как «город многолетних трав с розоватыми, желтоватыми и белыми цветами». Река Тобол получила свое название от тюркского (башкирского) слова «тобол», означающего траву, которую мы зовем таволгой. Таволга росла, да и ныне также буйно растет по Тоболу. Но город возник на высокой, голой, открытой для всех ветров возвышенности, с юга огражденной глубоким ущельем, а с запада круто обрывающейся в Иртыш. Этот двадцатипятисаженный обрыв был почти неприступен из-за зыбучих песков. Сзади, с луга, вела к городу довольно крутая дорога. В эту сторону и смотрели городские ворота. Вокруг города, вдоль тына, насыпали вал. Такое укрепление достаточно охраняло городские постройки, которых по началу было и не весьма много – дом воеводский, где поселился Чулков, склад, амбар, да землянки, крытые дерном, – жилища для ратных людей. В тот же год приступили и к постройке храма – из того же ладийного леса на скорую руку сколотили церковь «живоначальной Троицы». Потому и гора, на которой вырос город, впоследствии получила название Троицкой. По преданию, в новую церковь были принесены иконы, принадлежащие когда-то походной часовне Ермака. И достоверно известно, что царь Федор срочно прислал из Москвы две иконы – образ Спасителя и божьей матери Одигатрии, чтоб эти иконы даровали новому русскому городу победу над опасным соседом – Искером.

Но на бога надейся, а сам не плошай! Эту старую истину лучше, чем кто-нибудь, помнил мудрый письменный голова Данила Чулков. Царь бьет себе в колокола да дарит иконы. А вот тут что делать дальше, как быть?

Кое-какие соображения на этот счет у Чулкова имелись. И когда воеводы Сукин и Мясной, приехав в Тобольск, спросили, не думает ли Данила, что надо пойти на Искер, Чулков возразил – он, де, предполагает, наоборот, пригласить в гости хана Сейдяка. Пир надо устроить, веселую задушевную беседу. Зачем война, кровь? Таков, мол, и наказ царя, переданный через боярина Годунова. Годунов, де, кое-что говорил об этом.

Воеводы согласились, что можно и так, особенно если таков наказ боярина Годунова. Пир да мир – дело хорошее.

Однако, Чулков не торопился и с этим. Известно, мол, что ожидается к Сейдяку в гости казахский султан с юга. Когда приедет, пригласим обоих! А пока что письменный голова затевал дружбу с татарами, с простым народом, чтоб не пугался он русских, приучался доверять. Не раз приглашали тобольские люди татар в город, часто выезжали в юрты и сами. Но все же нередко мир нарушался татарами. Нет-нет да и нападали они на русских, покинувших город. И горе было тогда зазевавшемуся казаку, ратному человеку. Как ястреба налетали враги и уносили добычу. И всплывало потом на Иртыше мертвое, голое, изуродованное тело. А некоторое время спустя опять мир, улыбки, оправдания, что, мол, не мы, мирные соседи, устроили набег, а какие-то чужие, нездешние люди. Что ж! Казакам приходилось делать вид, что они этому верят…

4

Но вот летом семь тысяч девяносто шестого года узнали тоболяне, что султан казахской орды Уразмухамед явился в Искер к хану Сеиду. Хан пышно встретил султана. Два владетеля не виделись уже давно и, по-видимому, решили встретиться, чтоб обсудить на досуге много важных дел. В частности, они решили совместно осмотреть новый русский город Тобольск. Осмотреть хотя бы со стороны, но внимательно, по-деловому. А осуществить этот план хан Сеид задумал под видом большой ястребиной охоты на берегу Иртыша и на лугах возле нового города. Эта затея давала повод появиться у самых стен Тобольска. Будто заехали сюда невзначай, гонясь за добычей. Пятьсот татарских и казахских всадников выехали из Искера по направлению к тобольскому устью. Среди этой напоминающей войско свиты находились хан Сеид, казахский султан Уразмухамед и мудрый татарский мурза Карача, – тот самый, что предательски заманил когда-то в засаду и убил Ивана Кольцо, соратника Ермака Тимофеевича. Кавалькада, следуя по берегу Иртыша, появилась близ Тобольска. Вскоре татары выехали на луг, что меж Чувашами и Троицкой горой.

Данила Чулков, наблюдая со стены городской за действиями татар, разъяснил тоболянам сущность татарской ястребиной охоты. Ястребов они приручают просто. Нахлобучивают на глаза ястребу колпачок. Снимают с ястреба колпачок лишь тогда, когда птицу кормят или пускают за добычей. Принес добычу, получил награду – и снова под колпачок, во тьму. Так, мол, к Кучум да и этот хан Сейдяк поступают и со своими воинами. Держат, яко во тьме, под колпачком неведения, чтоб не знали, что такое мощь российского государства. «Русские де, мол, нам не страшны!» – говорят; темным татарам ханы. Колпачок с глаз снимают они воинам лишь во время охоты – войны. «Айда, в бой, за добычей!» И летит воин-ястреб, хватает случайную добычу. Налетает орда на русские села. Победа! Не знают темные татары, что эта победа призрачная, что все равно не побороться им с Русью, что новые и новые русские отряды придут на смену прежним. И смеялся Чулков, указывая на татар, на их головные уборы: «Ишь, колпачки-то на глаза нахлобучены! Видите, казаки? Не охотничьих ястребов, а их хозяев – вот кого надо опасаться».

«Князь Сейдяк владелец бе, и салтан царевич казачьи орды, и думный кучумов пущаше за птицами ястребов. И воевода послаше послов к Сейдяку, чтоб жить им в мире и приехал бы к нему во град, любезно да советуют и живут по-братски заедино». Так повествует тобольский летописец[1]1
  С. Ремезов. См. о нем главу V.


[Закрыть]. Осталась и картина, изображающая это событие. Слева – Троицкая гора, на которой стоит город Тобольск, окруженный деревянной стеною с башнями; внизу – Иртыш, корабли; справа – луг, получивший позднее название Княжьего в память этой самой ястребиной охоты князя Сейдяка. Из города на луг спускаются послы Данилы Чулкова. А в верхнем правом углу картины изображены Сеид, Уразмухамед и мурза Карача в сопровождении копьеносной рати. Над ними кружатся ястреба.

Сеид не сразу принял заманчивое предложение побывать в Тобольске. Звали на пир, на мирную беседу, но владетель старой Сибири вовсе не питал миролюбивых чувств к русским. Он только и мечтал о том, как бы уничтожить этот новый русский город на горе. Вен охота, как сказано, была замаскированной разведкой. Сейдяк вовсе не намеревался жить с Чулковым «по братски и заедино». Он колебался дать согласие. Задумались и татары.

Знал ли он, что таким же волнением, такими же сомнениями охвачены и русские люди там, в Тобольске? А вдруг татары, заехав в город, начнут погром? А те, кто остались, – окружат город. Так думали многие из тоболян. Но Данила позаботился обо всем. По условию, сопровождать Сеида в город должны были только сто человек.

Сейдяк тем временем советовался со своими приближенными и с гостем. Казахский султан, по-видимому, человек очень любопытный, был не прочь посмотреть, город изнутри. И среди татар нашлись люди, полагающие, что русские не смогут ничего плохого сделать.

Сейдяк принял решение.

Сто три азиатца, озираясь, въехали в ворота Тобольска, в ворота города, который рано или поздно они рассчитывали взять. Четыреста всадников расположились у городской стены.

Силы у обеих сторон были равные – пятьсот тех и пятьсот других. И если русские имели, как преимущество, огнестрельное оружье, то татары находились в более выгодном положении – в случае надобности, они могли, обложив Тобольск, собрать тем временем любое количество людей для штурма города.

Хан, султан и мурза проследовали в дом воеводский к пиршественному столу. Сеид сел рядом с людьми, которых рано или поздно он решил уничтожить. Но эти русские люди встретили его, хана, чрезвычайно почтительно. И надо полагать, Сеид не сразу мог догадаться, что эта почтительность была слегка иронической. Хан Сеид не бывал при дворе покойного Иоана IV, а эти воеводы бывали. Хан Сеид не видывал, как царь Иоан Грозный принимал там, в Москве, подозреваемых в измене бояр, как вкрадчиво и даже ласково встречал он своих недругов, прежде чем вывести их на свежую воду. А эти русские воеводы Сукин, Мясной и Чулков были выучениками Иоана. Они все трое были людьми не особенно знатных фамилий, не принадлежали к родовой знати. Они были питомцами царя, который беспощадно расправлялся со спесивой родовой знатью. И в лице хана Сеида и султана Уразмухамеда они видели теперь азиатскую знать, которую едва ли особенно чтили. Во всяком случае, в вежливости воевод и Чулкова было нечто такое, что заставляло казаков улыбаться.

Итак, гости сидели за столом. Хозяева потчевали. О чем говорили они сначала? Должно предполагать, что прежде всего разговор зашел о здоровьи и благополучии присутствующих. «Здоровы ли скот и души ваши?» – обычная формула азиатской вежливости. Говорили о здоровья царя Федора и царицы Ирины. Возможно, что зашла речь и о пресловутой бабе-лекаре, что прибыла из Англии для помощи царице Ирине при родах. Роды царицы! Вопросы русского придворного быта не могли не интересовать хана и султана. Весьма вероятно, что вспомнили и про Ермака Тимофеевича, про славные битвы татар с русскими здесь, в окрестностях старой Сибири. Ведь это было недавно, всего восемь лет назад. И уж наверняка речь зашла о дальнейших планах татар. Что, мол, думает хан Сеид о будущем? Зачем пришли с войском под самый город? Только ли на охоту?

И тут-то, как повествует летописец, хан Сеид и опустил глаза «глаголя оману в слове». Он стал говорить что-то невнятное, «седоша за столом и бояшеся». И заметили русские, что Сеид вдруг задумался, не пьет и не ест.

Задумался.

Тогда Чулков и спросил Сеида:

– Что на нас мыслиша зло?

Данила взял чашу и поднес ее хану. Сказал всем троим гостям:

– Если не мыслите на нас зла, выпейте чашу сию за здравие!

Сейдяк взял чашу. Он поднес ее к губам. Но, как повествует летописец, вдруг «поперхну в гортани его». И воевода и воины заволновались, услышав этот неприличный кашель Сейдяка. Как повествует летописец, «обличе бо их зломыслие бог!» И тогда поднялся со своего места Данила Чулков, переглянулся с товарищами и, «с тихостью махнув рукой казакам», подал долгожданную команду. «И нача бити поганых».

Сеид понял. Ястребиная охота кончилась неудачей. «Видев же Сейдяк убийство своих, кинулся в окно, за ним салтан и Карача».

Но не тут-то было. Все «пойманы быша и связаны быша».

Вот что произошло в избе воеводской. Что же сделали те, кто был за ее стенами и за стенами города? Кинулись ли они на помощь своему хану? Нет! Поведение татар еще и еще раз показало, что сибирскому царству пришел конец. «Стоящие вне града, слыша яко побежден Сейдяк и еси с ними, от великого страха побегоша и во град свой Сибирь не внидоша, но мимо». Татары, убегая от Тобольска, пробежали даже мимо своей столицы Искера. Они побежали прочь, увлекай за собой даже тех, кто оставался в Искере. «Прочие ж, слыша во граде и побегоша и устремишася». Куда? На Вагай, до Кучума.

Хан, султан и мурза сидели под караулом. Чулков и воеводы весело заканчивали пир. Они смеялись над обманутой азиатской знатью. Сам покойный царь Иоан Грозный одобрил бы воевод за такую хитрость. Он не порицал подобные способы действия. Разве не мудро поступил Данила, протянув кубок? «Аще не мыслите на нас зла, выпейте чашу сию во здравие!» Кто велел Сейдяку поперхнуться. И разве поганые не поступили еще более коварно с Ермаком Тимофеевичем, прямым обманом заманив Ермака в засаду на Вагае? А кто погубил атамана Кольцо? И грозили они Караче повторяя: «Око за око!».

5

Три пленника недолго оставались в Тобольске. «Лета 7097 сентября в 10 день посла воевода Данила Чулков Сейдяка, Султана и Карачу к государю в Москве». Федор Иоанович радовался как ребенок этим трем пленникам, но он не знал еще, что с ними делать, – казнить или миловать, – и предоставил решить этот вопрос тому человеку, который фактически вершил дела государевы. Дородный и разумный шурин и правитель, слуга и конюший боярин, дворовый воевода и содержатель великих государств – царств казанского и астраханского – Борис Федорович Годунов, вот кто встретил в Москве трех пленников тобольских. Годунов торжественно принял пленников, милостиво беседовал с ними о делах сибирских, утешил и сказал царю, как поступить с ними должно. «И повеле их государь крестити и указал им корм и вотчины на прожив».

Земли, которые были пожалованы пленникам здесь, в России, оказались не хуже сибирских. Они обеспечили всем трем безбедное существование. Потомки их благополучно жили в Москве. «Есть же род тот и днесь», – отметил через сто лет историк Сибири Ремезов. Так владетели старой Сибири превратились в зажиточных москвичей. А тем временем Данила Чулков с товарищами продолжали свою нелегкую работу по укреплению нового города Тобольска, города, выстроенного из ладийного судового леса.

Разнообразна судьба флотилий, построенных из русского доброго леса. Английская флотилия, построенная из этого леса, разбила в 1588 году непобедимую Армаду испанского короля Филиппа, положив конец могуществу Испании в Атлантическом океане. А маленькая русская флотилия Чулкова перестала существовать, дойдя до тобольского устья. Нехитрые речные ладьи пошли на постройку изб, церкви и тына тобольских. Но можно поспорить о том, судьба которой флотилии наиболее значительна и славна. Выстроенный из ладийного теса городок Тобольск стал стольным городом Сибири. И кто как не храбрые жители этого нового русского города сумели утвердить мощь России во всей северной Азии, сумели в течение полстолетия присоединить к России огромные пространства от берегов Ледовитого океана до берегов Амура, от Чукотского полуострова до туркестанских пустынь.

Старики, участвовавшие в постройке Тобольска, дожили до того времени, когда их внуки вышли на берега Великого или Тихого океана.

Письменный голова Данила Чулков едва ли мечтал о таком славном будущем этого маленького города. Он тогда знал наверняка лишь одно: покончено с Искером, покончено с так называемым царством сибирским. И покончено по-божески, без тяжелых потерь, без кровопролития. Хан с султаном и мурза обласканы в Москве боярами. Простой народ татарский, отставая от Кучума и его сыновей, возвращается мало-помалу в свои деревни. Сохранены многие сотни человеческих жизней – русских и татарских. И как сохранены? Силою слова! Данила Чулков, грамотей, письменный голова, знал силу и мощь этого магического оружия, имя которому – слово. Он хорошо помнил слова евангелиста о том, что некогда «бог бе слово и слово бе бог». И не раз повторял это Данила Чулков храбрым своим товарищам, тоболянам. Поистине, он действовал не как заурядный воевода, но как передовой политик своего времени, этот письменный голова, ставленник шурина царского, мудрого боярина Годунова.