355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Леонид Сандалов » Трудные рубежи » Текст книги (страница 3)
Трудные рубежи
  • Текст добавлен: 22 сентября 2016, 03:17

Текст книги "Трудные рубежи"


Автор книги: Леонид Сандалов



сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 8 страниц)

Столь же безрадостное положение для противника создалось и у Даугавпилса. 4-я ударная армия обошла город. Оставалась лишь узкая горловина вдоль Даугавы.

Уходить за Даугаву гитлеровцы не рискнули: там уже находились войска 1-го Прибалтийского фронта.

На лодках и подручных средствах небольшие десанты соседей уже переправлялись через реку. И все-таки фашисты упорствовали.

От партизан в штаб фронта поступали донесения о том, что они ведут борьбу с командами "факельщиков". Отступая, гитлеровцы на корню уничтожали урожай, взрывали и жгли дома, целые улицы, кварталы. Густой дым тяжело висел над землей, застилая все вокруг. Тучи пепла тянулись до самого горизонта.

* * *

Командование фронта принимало все меры, чтобы как можно скорее освободить Резекне и Даугавпилс. С других участков сюда перебрасывались стрелковые части, артиллерия, танки. Бои, длившиеся весь день, продолжались и ночью. И только в 8 часов 10 минут утра 27 июля 8-я гвардейская стрелковая дивизия, поддержанная с флангов 7-й и 119-й гвардейскими стрелковыми дивизиями, пробилась наконец сквозь многочисленные линии траншей, завалы, противотанковые рвы, частые ряды надолб и на плечах врага ворвалась на центральные улицы Резекне.

Ожесточенные схватки велись почти за каждое здание. Неприятель предпринимал отчаянные попытки отбить утраченные позиции, но все они потерпели не удачу. К вечеру город был полностью очищен от противника. Панфиловцы взяли в плен несколько сот солдат -и офицеров, захватили большие трофеи.

В этот же день 4-я ударная армия штурмом овладела Даугавпилсом. К нашему огорчению, отступивший противник сумел-таки взорвать все мосты через Даугаву. Войска сразу же стали наводить переправы.

Когда на фронтовом командном пункте появился начальник военных сообщений полковник Н. П. Пидоренко, я поинтересовался:

– "Скорпиона", или как там его... удалось захватить?

– Да.

– Где же он?

– На станции Резекне.

– Действительно что-нибудь стоящее?..

– Хотите посмотреть?

Я не возражал. Мы отправились в Резекне. Город сильно пострадал. По его главным магистралям можно было пройти только пешком. Разрушения произвели на меня очень тягостное впечатление. На станции та же картина: сплющенные, обгорелые и опрокинутые вагоны, платформы, паровозы, развороченные пути. Не имея возможности вывезти все это, гитлеровцы сталкивали эшелон с эшелоном.

А вот и пресловутый "скорпион" (в документах его именовали крюком). Он был цел и невредим. Почему так получилось, объяснить никто не мог. Мы осмотрели громоздкое приспособление, сфотографировали. Кто-то из подчиненных Пидоренко сообщил некоторые данные о его "производительности". Оказалось, что "крюк" может разрушать до 6 километров дороги в час.

– По теперешнему положению гитлеровцев не так уж и много, – шутливо заметил я.

Войска продолжали продвигаться на запад. 4-я ударная армия форсировала Даугаву.

Вот когда пригодились нам сведения, добытые разведывательными группами.

После того как территория, на которой они действовали, была освобождена, мой помощник полковник М. С, Маслов снова послал их во вражеский тыл. На некоторое время при штабе были оставлены лишь Чупров, Розенблюм, Вильман и работавшие вместе с ними разведчики. Они накопили много ценных сведений об обороне противника, которые нас очень интересовали. Я и Маслов решили побеседовать с ними лично.

Круглолицый, с веселыми светлыми глазами Павел Чупров подробно рассказал нам об укреплениях на линии Валга – Гулбене – Крустпилс. Вынув небольшую карту, всю испещренную какими-то пометками, он стал водить по ней карандашом.

– Это рубеж "Валга",-объяснил Чупров. – Глубина его пять – семь километров. Состоит из нескольких позиций. Перед первой – болотистая низменность...

Чупров обстоятельно докладывал все, что знал. А знал он, надо сказать, немало.

Иосиф Вильман дал детальную характеристику рубежа, протянувшегося от Айнажи до Кокнесе.

– Его именуют "Цесис".

– А вы сами-то его видели? – спросил я разведчиков.

Ответил Чупров:

– Только на отдельных участках. Главным образом между городами и вдали от шоссейных дорог. Один наш товарищ пытался пройти вдоль всей линии, но попался. Сам я тоже чуть не угодил в ловушку под "Цесисом".

Лейтенант Розенблюм со своими ребятами в последнее время был в партизанской бригаде Ратыньша. Ему удалось узнать, что в 10-15 километрах от Риги немцы строят еще одно оборонительное кольцо.

Полученная информация пригодилась нам. Хорошо зная слабые места неприятеля, мы с меньшей затратой сил преодолевали его сопротивление. К исходу 27 июля наши армии вместе с правофланговыми соединениями 1-го Прибалтийского фронта продвинулись на 50-75 километров. В восточной части Латвии – Латгалии остались неосвобожденными всего лишь три района.

В Даугавпилс переехали Центральный Комитет Коммунистической партии Латвии и правительство республики. Они сразу же взялись за восстановление разрушенного оккупантами народного хозяйства.

На освобожденной земле начиналась мирная жизнь. ...Вечером в блиндаже мы включили приемник и услышали голос Левитана. Диктор читал приказ Верховного Главнокомандующего:

– "...В честь побед Второго Прибалтийского фронта, освободившего города Даугавпилс и Резекне, произвести салют из двухсот двадцати орудий..."

Мы замерли, прислушиваясь к потрескиваниям и шороху в эфире. Наконец до нас донесся торжественный гром салюта. Один залп, другой, третий...

Мы сидели, с трудом сдерживая счастливое волнение.

Я и Михаил Степанович Маслов допрашивали пленных. Перед нами стояли двое: один – пожилой ефрейтор в изодранном мундире, с худым, небритым лицом, второй – совсем подросток, голубоглазый и узкоплечий. Тонкая шея его по-цыплячьи выглядывала из слишком свободного ворота мундира.

Старший оказался крестьянином из Восточной Пруссии. Ответив на вопрос полковника Маслова, он неожиданно добавил:

– А вообще... надоело все это... В победу теперь уже мало кто верит. Некоторые говорят об этом вслух, не опасаясь осведомителей гестапо.

– Почему же тогда не прекращаете сопротивления?

Ефрейтор долго молчит, потом роняет:

– Это не так просто сделать...

О том, как в гитлеровских войсках расправлялись с колеблющимися, мы знали. В приказе командующего группой армий "Север", который нам раздобыл разведчик Д. А. Розенблюм, были такие строки:

"Всякий, кто сделает хоть шаг, чтобы без разрешения покинуть занимаемое место, будет расстрелян. Командирам дивизий и полков сейчас, более чем когда-либо, лично следить за тем, чтобы всякая попытка к отходу пресекалась оружием".

Боялись солдаты также и репрессий по отношению к своим семьям.

Юнец больше рассказывал о родных. Его отец работал на военном заводе. За саботаж и связь с группой настроенных против Гитлера был арестован и расстрелян. Мать умерла, а брат находится во французском плену...

– Поверьте мне, герр генерал, – говорил он, – я ненавижу нацистов. В плен сдался добровольно и хочу чем-нибудь помочь вам.

Когда пленные вышли, я позвонил А. П. Пигурнову и предложил ему использовать юношу для выступлений перед микрофоном мощной громкоговорящей установки.

После этого в помещение ввели молодого лейтенанта артиллерии. Он, щелкнув каблуками, представился: "Де Болио".

– Знакомая фамилия, – сказал я Маслову.

– Его отец командовал двадцать третьей пехотной дивизией, которую мы разбили, – напомнил мне Михаил Степанович. – После разгрома его соединения под Лудзой генерал де Болио был отстранен от должности и отдан под суд.

Я с нескрываемым интересом посмотрел на офицера. Ему было года 22-23. Черные, отливающие глянцем волосы разделял безукоризненный пробор. Глаза большие, темные. Он стоял тонкий, элегантный и, казалось, ко всему безразличный. От него исходил легкий запах хороших духов.

– Скажите, – спросил я де Болио через переводчика, – почему вы и ваш отец, французы, служите Гитлеру?

– Мои предки были военными, жили в Эльзасе. Когда произошла французская революция, мой прадед перевелся в немецкую армию. А дед, отец и я продолжаем служить в ней по традиции.

Лейтенант говорил неторопливо, с достоинством, всем своим видом показывая, что никакие обстоятельства не заставят его выйти из привычных рамок комильфо.

– Что же вы, представитель старинного французского рода, защищаете на этих вот полях?

– Нам платят, мсье генерал...

– А вам не кажется, что деньги, которые получаете вы, дурно пахнут?

Пленный выслушал переводчика и пожал плечами, как бы говоря, что столь пустяковая тема не заслуживает разговора.

– Солдату незачем думать о морали. Это – дело философов и писателей...

– Так вас учил фюрер?

Лейтенант промолчал.

Мне хотелось услышать от него не заученные фразы из катехизиса фашистского солдафона, а то, что он думает на самом деле. Поэтому продолжал спрашивать :

– Вам, конечно, известно, что вы помогаете врагам вашего отечества. Или об этом тоже не положено думать солдату?

Француз долго не отвечал, потом наконец произнес:

– Да, да... Это ужасно...

Он достал надушенный платок, провел им по лбу. Затем, словно устыдившись минутной слабости, выпрямился и придал своему лицу выражение вежливого ожидания.

– За что смещен с должности и отдан под суд ваш отец?

– Видимо, ему перестали доверять. После покушения на Гитлера многих снимают или арестовывают.

– А не можете ли вы сказать, как теперь расценивают немецкие офицеры положение Германии и ее армии?

– Большинство предпочитает не говорить об этом. У гестапо длинные уши. Некоторые возлагают надежды на новое сверхмощное оружие, на перелом в войне.

– А каково ваше мнение?

Лейтенант посмотрел куда-то в сторону.

– У меня нет иллюзий... Я не хочу больше драться за мертвое дело. Поэтому вы и видите меня здесь...

– Чувствуете, – обратился ко мне полковник Маслов, когда конвой увел лейтенанта де Болио, – на какие песни пошла мода?

Он подметил верно. Мне вспомнилась осень сорок первого на Брянском фронте. Я допрашивал тогда холеного и очень высокомерного офицера. Как ни пытался выжать из него что-нибудь, он не удостоил меня ни одним словом. А когда его повели, вскинул руку и крикнул: "Хайль Гитлер!"

Такие пленные не встречались уже давно.

6

В полдень из Даугавпилса на командный пункт приехал генерал-лейтенант В. Н. Богаткин. Он сообщил нам, что 1-й Прибалтийский фронт уже занял Шяуляй и успешно развивает наступление на Елгаву и Тукум, обходя Ригу с запада.

– Центральный Комитет Коммунистической партии и правительство Латвии устанавливают тесную связь с командованием Первого Прибалтийского, – сказал Владимир Николаевич. – Некоторые из членов ЦК считают целесообразным сто тридцатый латышский корпус перебросить к Елгаве, чтобы он действовал вместе с войсками Баграмяна.

– Зачем же, – возразил я, – если группа армий "Север" в районе Тукума будет рассечена на две части, то в окружении и уничтожении неприятеля в районе Риги примут участие все Прибалтийские фронты. А кто именно освободит столицу Латвии, мы или соседи, – это уже не столь важно. Огорчения будут разве только у командования...

Да они, собственно, уже и были. Выслушав по телефону доклад командующего фронтом об итогах боев за день. Маршал Советского Союза А. М. Василевский и генерал армии А. И. Антонов снова напомнили о нашем отставании.

29 июля у меня состоялся разговор с заместителем начальника Генерального штаба. Я записал его. Антонов сказал тогда:

– Ставка перенацелила Первый Прибалтийский фронт. Главный удар он будет наносить не на каунасском, а на рижском направлении. Но сил у него маловато. У вас высвобождается четвертая гвардейская армия. Готовьте ее для переброски на западный берег Даугавы. Она, видимо, перейдет в подчинение Баграмяна.

– А может быть, на участок от Даугавы до города Бауски передвинуть основные силы фронта?-спросил я Антонова. – Тогда нам не пришлось бы прорывать укрепленные вражеские линии с востока, а можно было бы миновать их и двигаться на Ригу с юга, из района юго-восточнее Елгавы. Первый же Прибалтийский развивал бы наступление из района юго-западнее Елгавы на Тукум или Кемери, в обход рижской группировки противника с запада.

– Не вы первый делаете такое предложение, – ответил Антонов. – Но Верховный не согласен. Он считает, что, во-первых, при таком решении сила удара по рижской группировке будет ослаблена. Во-вторых, переброску сейчас делать поздно. А кроме того... – Антонов сделал небольшую паузу, как бы подбирая нужные слова, – надо учесть еще и то, что лыжню-то к Риге проделал Первый Прибалтийский...

После этих слов продолжать разговор уже не имело смысла. И мы на этом его закончили.

Итак, наши задачи оставались прежними. Перво-наперво нам предстояло пробиться через лесисто-болотистую Лубанскую низменность, самую большую в Латвии. К ней примыкало озеро Лубана, окруженное множеством мелких водоемов. Здесь было царство лесов, топей, камышей. Даже летом в этих местах передвигаться очень трудно. Ни одной приличной дороги. Лишь изредка встречались гати да полусгнившие мостки. Стоило свернуть с дороги – и сразу трясина. С юга и с юго-востока в озеро стекается несколько речушек: Лысина, Малмута, Малта, Резекне. Отсюда же берет начало Айвиексте, впадающая около города Плявиняс в Даугаву. Все эти водные артерии и капилляры являлись для нас дополнительными препятствиями. Оборону в Лубанской низменности держала сначала только 19-я латышская дивизия СС. Затем немецкое командование бросило сюда еще два соединения, усиленные саперными частями. Они настроили укреплений. Мосты и гати взорвали, а дороги, просеки, броды и межозерные дефиле завалили деревьями, заминировали. В наиболее опасных местах соорудили дзоты.

Вот на такой местности на правом фланге предстояло действовать нашей 10-й гвардейской армии.

К югу от нее в направлении на Марциену выдвигалась новая, 42-я армия под командованием генерал-лейтенанта Владимира Петровича Свиридова, прибывшая из Резерва Ставки. Она была дана нам взамен 4-й ударной, которая перешла в состав 1-го Прибалтийского фронта. Разграничительная линия между нами и соседом слева проходила по реке Даугава.

Левофланговой теперь у нас стала 22-я армия. А впереди нее находился 5-й танковый корпус.

Используя кратковременную паузу, войска приводили себя в порядок, подтягивали тылы, готовились к новым тяжелым боям.

Политическое управление провело большую работу, мобилизуя людей на успешное выполнение операции. В частях и подразделениях состоялись собрания, митинги, беседы. Пропагандисты и агитаторы призывали солдат беспощадно бить гитлеровцев, которые только в Резекне замучили и расстреляли свыше 7 тысяч жителей.

В дивизионных, армейских и фронтовой газетах с обращениями к воинам выступили многие члены Центрального Комитета Коммунистической партии Латвии. В их числе были Ян Калнберзин и Вилис Лацис.

У всех нас в эти дни настроение было одно: скорее освободить прибалтийскую землю от фашистской нечисти.

На рассвете 28 июля 41-я танковая бригада корпуса генерала Сахно смяла арьергардные части противника и устремилась к Крустпилсу.

Вдоль правого берега Даугавы повела наступление 22-я армия. Развернули активные боевые действия и остальные наши войска. Но темп продвижения был невысок. Пока мы копошились в болотах, 1-й Прибалтийский фронт отбил города Бауска и Елгава. В обход Риги с запада И. X. Баграмян двинул 3-й гвардейский механизированный корпус генерал-лейтенанта В. Т. Обухова. 1 августа он вышел к Рижскому заливу.

На фоне таких блестящих успехов соседа мы выглядели очень невыгодно. Лишь 20 августа 10-я гвардейская армия пробилась к озеру Лубана, а 3-я ударная освободила город Варакляны. С этими новостями я направился к Еременко. Он сидел в своей землянке за столом из некрашеных досок.

– На левом фланге наступление застопорилось,– доложил я. – Вчера двадцать вторая армия с ходу овладела городом Ливаны, но сегодня к полудню вместе с третьей ударной застряла в низине перед рекой Нерета.

Еременко ничего на это не ответил, а стал перечислять, какие распоряжения отдать от его имени.

К нам подошел член Военного совета Богаткин. Он принес весть о разрыве дипломатических отношений Турции с Германией.

Начался разговор о перспективах войны.

Прервал его Еременко:

– Давайте спустимся с небес на грешную землю. Отстаем мы от наших соседей. Войска Первого Прибалтийского фронта уже в каких-нибудь пятнадцати– двадцати километрах от Риги.

– Не будем сыпать соль на наши раны, – отозвался я.

– Почему же, – возразил Андрей Иванович. – Да, мы движемся медленнее. Но это объяснимо. Наши левые соседи наступают по районам, где у противника не были готовы оборонительные рубежи. Их мехкорпус вырвался к Рижскому заливу, почти не встретив сопротивления. Видимо, немцы не ожидали удара с той стороны. – Еременко помолчал, кося глазом на лежавшую перед ним карту и какие-то бумаги, потом продолжал:-Но в районе Риги у противника немало сил. Так что громить их нам придется вместе. Главное – не останавливаться, бить, гнать врага к Риге, не давать ему возможности снимать части с нашего фронта и использовать их против Первого Прибалтийского...

* * *

Вечером от командующего 22-й армией поступило радостное сообщение: 130-й латышский стрелковый корпус прорвал вражескую оборону и перерезал железную дорогу Резекне-Крустпилс близ станции Межаре. 125-й гвардейский полк, преодолев, казалось, непроходимые топи, вышел неприятелю в тыл. Услышав позади себя выстрелы, фашисты спешно отступили. В значительной степени успех полка обеспечила рота капитана Михаила Орлова. Несколько позже я узнал подробности этих боев.

125-й гвардейский стрелковый полк несколько раз пытался переправиться через медлительную реку Аташе. Но едва на ее спокойной глади показывались плоты и лодки с солдатами, как противоположный берег, заросший серебристыми кустами ивы и ольхи, начинал изрыгать огонь. Перед бойцами взметались высокие фонтаны, осколки и пули пенили воду. Аташе словно закипела. Натыкаясь на стену огня, переправлявшиеся несли большие потери и возвращались ни с чем.

К командиру полка А. Юревицу обратился капитан Михаил Орлов, уроженец Латгалии:

– Разрешите доложить некоторые соображения?

Полковник Юревиц пригласил офицера присесть.

– Слушаю вас...

Орлов достал из планшетки карту, развернул. Ткнув пальцем в небольшой лес, вплотную подступающий к Аташе, он спросил:

– Что, если я со своей ротой вот отсюда попробую? Место глухое, заболоченное, немцам и в голову не придет...

Командир полка склонился над двухкилометровкой.

– Переправляться тут очень трудно. Орлов согласно кивнул головой:

– Да. Ну а где теперь пытаемся, разве легче? Зато уж если переберемся на другой берег, то черта с два нас оттуда выкурят!

Юревиц поколебался, потом согласился:

– Ладно, рискнем.

На рассвете, когда над рекой еще плотными пластами ходил туман, рота капитана Орлова начала форсировать реку. Сначала продирались сквозь густой камыш. Временами плоты и лодки застревали и их приходилось проталкивать. Те, кто решили добраться на ту сторону вплавь, путались в подводных растениях, вязли в тине. Двигаться старались бесшумно, грести без всплесков. Замирали, когда из зарослей с тревожным криком поднимались дикие утки. Минут через двадцать пошла чистая вода. Сквозь туман проступил приближающийся берег. Наконец рота высадилась на какой-то косе. Выслав вперед разведку, двинулись в лес. Когда достигли опушки, стало совсем светло. За лугом виднелся хутор. Разведчики доложили, что в нем немцы. По словам крестьянина, у которого бойцы побывали в доме, их было человек тридцать. Орлов приказал окружить селение. Быстро разгромив вражеский гарнизон, рота часам к семи утра вышла к железной дороге близ станции Межаре. Неподалеку от полотна стали окапываться. Вскоре на шоссе, ведущем к переезду, показались танки. За ними следовало пехотное подразделение.

Капитан Орлов передал по цепи:

– Бронебойщикам подпустить танки до поворота дороги... Бить по гусеницам и бортам. Автоматчикам отсечь пехоту.

Когда передняя машина начала поворачивать, по ней ударили противотанковые ружья. Танк загорелся.

Заговорили пулеметы и автоматы, их огонь заставил неприятельских солдат залечь и отползти за насыпь. Немного опомнившись, гитлеровцы пошли в атаку. Рота Орлова отбила ее.

Оборонявшиеся у реки вражеские части, услышав за спиной шум боя, начали отходить: видимо, решили, что в тыл к ним прорвались крупные силы. Атаку за атакой отражали Орлов и его подчиненные. Тем временем наш 125-й стрелковый полк переправился через Аташе. Когда он подошел к железной дороге, от роты Орлова осталась лишь горстка людей. Большинство солдат вместе с командиром погибли. Капитану Михаилу Орлову было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Похоронили его близ станции Межаре.

Наши войска продвигались всего на 5-6 километров в сутки. И это при том, что нам большую помощь оказывали партизаны. Они по одним им ведомым тропинкам выводили подразделения в тыл врага, показывали подходы к его опорным пунктам. Так, 31 июля отряд А. К. Рашкевица помог нам скрытно обойти Лиепны и разгромить оборонявшийся там гарнизон.

Вечером 4 августа войска, наступавшие на Мадону, прорвались к реке Айвиексте. Но форсировать ее с ходу не удалось: западный берег был сильно укреплен. Артиллерия противника вела непрерывный огонь. Командующий 10-й гвардейской армией приказал преодолеть эту водную преграду ночью. Ширина Айвиексте была не более 40-60 метров, но глубина местами достигала 3 метров.

Когда наступила темнота, дивизия генерал-майора А. Т. Стученко начала переправу. Гитлеровцы заметили это. Завязался бой. Воспользовавшись тем, что внимание противника отвлечено, 93-й гвардейский стрелковый полк, находившийся несколько южнее основных сил, форсировал реку и атаковал немцев с фланга. Так был захвачен небольшой плацдарм. К рассвету здесь навели мост, по которому переправилась артиллерия.

Командовал 93-м гвардейским стрелковым полком И. М. Третьяк, хорошо зарекомендовавший себя в боях под Опочкой и ставший уже подполковником. Худенький, невысокий, далеко не бравого вида, он, однако, отличался большой личной храбростью.

Левее соединения генерала А. Т. Стученко переправлялась 8-я гвардейская стрелковая дивизия генерал-майора А. Д. Кулешова. Перед этим ее 19-й гвардейский стрелковый полк под командованием Ивана Даниловича Курганского уничтожил колонну противника, отходившую на Мадону.

Головной батальон майора Андрея Егоровича Черникова, сбив арьергард врага, вырвался к Айвиексте, В разгоревшемся здесь бою он уничтожил свыше 100 фашистов, захватил 18 орудий и 28 пулеметов. Утром 5 августа на плечах неприятеля батальон форсировал реку и захватил небольшой прибрежный участок. Особенно смело и решительно в этот раз действовали отделения гвардейцев под командованием старших сержантов Акрама Искандровича Валиева и Осипа Андреевича Денисова. По глубокому болоту они раньше других пробрались к Айвиексте и уничтожили вражеских солдат, которые обслуживали переправочные средства. На захваченных плотах и лодках автоматчики переплыли на противоположный берег. За ними последовали другие подразделения батальона.

Майор А. Е. Черников, старшие сержанты А. И. Валиев и О. А. Денисов стали Героями Советского Союза.

Во время схватки у Айвиексте погиб полковник И. Д. Курганский. Посмертно ему также было присвоено высокое звание Героя.

Всю первую неделю августа войска фронта вели тяжелые бои в Лубанской низменности и в низине перед Крустпилсом. Особенные трудности выпали на долю бойцов 10-й гвардейской армии, и в частности 19-го гвардейского стрелкового корпуса, сформированного из добровольцев-сибиряков. В газете "Боевое знамя" так рассказывалось об этом.

"Они шли, очищая пути от мин, прорубая леса, разбирая завалы, выстилая дороги, строя мосты и переходы. Часто по пояс увязали в вязкой и вонючей тине. Шли не налегке, а тащили на себе кроме снаряжения станковые пулеметы, минометы и нередко– небольшие орудия. Усталые, мокрые, грязные, сквозь чащи и топи шли и шли вперед отважные гвардейцы, пядь за пядью освобождая родную землю. Гитлеровцы израсходовали десятки тонн тола, тысячи снарядов и мин, миллионы пуль, чтобы преградить им путь, зажигали лес – огонь плескался в сумерках урочищ, люди задыхались в дыму. Но они были неутомимы в своем стремлении громить врага. Обходили его опорные пункты с флангов, проникали в его тылы. Внезапность, стремительность, дерзость, бесстрашие – вот что характерно для действий гвардейцев... В этих боях они еще раз доказали, что русская воинская доблесть – неиссякаемая сила, способная свершать любые чудеса".

В ночь на 7 августа одно из подразделений 22-й гвардейской стрелковой дивизии пробралось лесными тропами в тыл гитлеровцам, оборонявшим город Лубана. Разгромив вражеский заслон, наши бойцы закрепились на высотке, господствующей над местностью. Потеря этой позиции грозила гитлеровцам большими неприятностями. Поэтому они решили во что бы то ни стало вернуть ее. Гвардейцы отбивались героически. По вот у них кончились патроны и гранаты. Фашисты ворвались в окопы и добили всех, кто еще был жив. Не довольствуясь этим, они начали глумиться над мертвыми – вырезали на их телах пятиконечные звезды, ломали кости, дробили прикладами зубы, выдавливали глаза.

Обо всем этом нам стало известно после освобождения Лубаны. Весть о зверстве гитлеровцев из 126-й немецкой пехотной дивизии генерал-майора Фишера возмутила нас всех. Во втором эшелоне были проведены митинги. Газеты поместили фотографии обезображенных трупов.

На похоронах погибших товарищей гвардейцы поклялись бить фашистов еще злее.

Корпус сибиряков без передышки повел наступление на Цесвайне. А утром 7 августа к реке Айвиексте вышли и войска, наступавшие на Марциену. 22 я армия правым флангом уперлась в Айвиексте, восточнее станции Яункалснава, левым достигла устья Нереты. Она готовилась к боям с частями 10-го армейского корпуса противника, оборонявшими район Крустпилса. На поддержку 22-й армии Еременко переключил всю фронтовую авиацию. Главная роль в этой операции отводилась 130-му латышскому корпусу под командованием Д. К. Бранткална. Его усилили стрелковой дивизией, танковой бригадой, саперными частями, армейской артиллерией. Вместе с ним должен был действовать также 5-й танковый корпус.

Из района 20-25 километров северо-восточнее Крустпилса 13-я гвардейская латышская дивизия с соединением Сахно нацелилась на железнодорожный мост через Даугаву, а 308-я с приданной 118-й танковой бригадой – на станцию Крустпилс.

Перед наступлением в латышских дивизиях побывали представители командования армии и фронта, руководите II Компартии и правительства Латвии.

7 августа после мощной авиационной и артиллерийской подготовки войска 22-й армии двинулись на неприятельские позиции. Их атака была настолько стремительной, что на некоторых участках противник не успел выйти из укрытий. Ворвавшиеся в окопы латышские бойцы расстреливали гитлеровцев в упор. Бой длился всего час. Затем стрелки, разместившись на танках, устремились в глубь вражеской обороны. Бросая боевую технику, фашисты побежали. 123-й стрелковый полк захватил 75-миллиметровую артиллерийскую батарею с полным комплектом боеприпасов. Из нее был открыт огонь по противнику. Наступление продолжалось и в ночь на 8 августа. В 3 часа утра 308-я латышская стрелковая дивизия перерезала железную дорогу Крустпилс – Рига. В 8 часов утра она вышла к Даугаве, но мост уже был взорван. Несмотря на это, примерно час спустя 308-я латышская стрелковая дивизия под командованием генерал-майора В, Ф. Дамберга, поддержанная танковой бригадой полковника Л. К. Брегвадзе, ворвалась в город Крустпилс.

Генералу армии А. И. Еременко в это время принесли перехваченную радиограмму командира 10-го армейского корпуса Кехлинга. Он сообщал в высший штаб: "Русские атаковали во фланг, больше часа без подкрепления не продержусь".

Мы немедленно передали текст этого послания в 22-ю армию. В полдень к Даугаве помимо латышского пробились также 44-й стрелковый корпус и соседняя с ним дивизия. Однако окружить противника в районе Крустпилса не удалось. Остатки его успели переправиться через реку и занять позиции на вновь подготовленном рубеже в районе Екабпилса.

Так закончилась операция 22-й армии в районе Крустлилса. Меньше чем за сутки ее соединения прошли с боями около 25 километров, уничтожили свыше 2 тысяч гитлеровцев, захватили много пленных и трофеев.

Авиация фронта сбила 24 вражеских самолета.

В полосе 10-й гвардейской армии неприятель оказывал упорное сопротивление. Особенно тяжелые бои северо-восточнее Мадоны вела дивизия генерала А. Т. Стучснко. Немцы прилагали отчаянные усилия, чтобы вытолкнуть ее к реке Куя. Но из этого ничего не вышло. Отразив контратаки, гвардейцы предприняли обходный маневр.

13 августа дивизия генерал-майора И. В. Грибова штурмом взяла Мабану.

По словам пленных, за сдачу Мадоны генерал Век, руководивший обороной города, был снят с должности и отозван в резерв.

По радио мы услышали сообщение Совинформбюро. В нем говорилось, что 2-й Прибалтийский фронт за время наступательных операций с 10 июля по 10 августа прошел с боями 220 километров, из них 150 по территории Латвии. Противнику нанесены потери: свыше 60 тысяч убито и около 10 тысяч солдат и офицеров пленено, уничтожено 167 самолетов, 226 танков, 1820 орудий, около 2500 автомашин.

Таков был краткий итог нашего месячного наступления.

Глава вторая. Выходим к "Сигулде"

1

Капризно августовское небо в Прибалтике. С утра наползут со стороны моря мрачноватые, низкие тучи, а к вечеру, глядишь, прояснится, вполнеба расплескается чистый закат, и кажется, что погода будет ясной, устойчивой. Но нет, назавтра опять сыплет нудный дождь, и не видно ему ни конца ни края. Одежда не просыхает. Под ногами чавкающая грязь.

По разбитым лесным дорогам, утопая в вязкой жиже, тащатся колонны пехоты, артиллерия. Замаскированные свежесрубленными ветками, орудия и тягачи походят на движущиеся кусты. Дергаясь и подпрыгивая на ухабах, машины иногда прочно садятся в какую-нибудь заполненную водой яму. Тогда в них упирается с десяток рук и раздается молодецкое: "Взяли! Еще раз..." Колеса бешено крутятся, из-под них летят черные брызги, какие-то ошметки. Натужно ревет мотор, стреляя сизым дымком. Когда машина наконец выбирается на твердь, солдаты быстро залезают в кузов.

Войска фронта идут на запад. Идут медленно, трудно о. Иссякли боевые запасы, поредели ряды бойцов. Как воздух нужны пополнения.

Звоним в Москву, шлем телеграммы. Но нам отвечают :

– Ничем помочь не можем. Сейчас все внимание Украинским и Белорусским фронтам. Вас будем пополнять в сентябре.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю