Текст книги "КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 59 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Помощник президента Валерий Болдин писал потом, что с особо важными документами к Горбачеву Крючков приезжал сам. Иногда почта шла Горбачеву в закрытых конвертах, которые он вскрывал лично и лишь иногда просил это сделать секретарей.

К Горбачеву шла по каналам КГБ определенная информация. Записи разговоров, в том числе телефонных, назывались «материалами технического контроля». Прослушивали всех, кто был на виду.

После провала ГКЧП новый руководитель президентского аппарата Григорий Иванович Ревенко расскажет помощникам Горбачева, что КГБ прослушивал всех, начиная с самого Горбачева, что весь Кремль утыкан «жучками» и потребуется месяц, чтобы их все извлечь.

От Горбачева в течение всего года перед путчем требовали ввести чрезвычайное положение, а он сопротивлялся, не хотел, потому что интуитивно понимал, чем это кончится. В случае успеха это перечеркнуло бы перестройку. А в случае неуспеха… Все пришло бы к тому, чем закончился путч в августе 1991 года.

Бывший министр иностранных дел России Андрей Владимирович Козырев вспоминал, как во время визита Горбачева в Японию в 1991-м писатель Валентин Григорьевич Распутин стал говорить, что «пора употребить не только власть, но и силу для того, чтобы остановить зарвавшихся демократов, заткнуть им рот». Все ждали, что ответит Горбачев. Взгляд его стал мрачным, и он сказал хриплым голосом:

– Нет, что хотите, но крови не будет. Пока я президент, крови в стране не будет. Конечно, порядок наводить надо, и мы будем это делать, но без насилия…

Горбачев говорил о том, что в истории России слишком много было насилия, и опыт доказывает, что даже миллионы погубленных жизней не дают стабильности и порядка.

АВГУСТ БЕЗ ПРЕЗИДЕНТА

Если бы власть Горбачева не ослабела, Крючков ни на что бы не решился. И до него начальники госбезопасности понимали, что все руководство страны, в том числе человек номер один, фактически в их руках, потому что личная охрана, все, кто обслуживал первого человека, подчинялись председателю КГБ, получали зарплату в КГБ, служили в КГБ.

Председатель КГБ был ближе других к Горбачеву, они разговаривали каждый день, даже если президент уезжал отдыхать. Когда человек так сильно приближается к первому лицу в государстве, снабжает его информацией, предлагает варианты решений, у него создается обманчивое ощущение, что он и сам мог бы справиться со всеми этими делами, тем более раз первое лицо – такой слабак.

Крючков сохранил людей, которых привел с собой в КГБ и выдвинул Андропов. Начальник Девятого управления генерал-лейтенант Юрий Сергеевич Плеханов, сыгравший ключевую роль в блокировании Горбачева в Форосе, начинал у Андропова в ЦК КПСС дежурным секретарем в приемной.

Когда политбюро утратило свою власть, роль Крючкова стала еще значительнее. Теперь уже над ним не было никого, кроме Горбачева, в то время как его предшественники вынуждены были считаться с влиятельными членами политбюро. Андропов боялся и Суслова, и Кириленко, вынужден был ладить со всем политбюро. Над Крючковым был только один Горбачев.

А в руках Владимира Александровича еще вполне исправный механизм. Численность КГБ составляла почти полмиллиона человек, из них 220 тысяч пограничников, 60 тысяч – войска правительственной связи.

Шифротелеграммой 3 января 1990 года Генеральный штаб передал из подчинения Воздушно-десантных войск и главного командования Сухопутных войск в подчинение КГБ: 103-ю воздушно-десантную дивизию, 75-ю мотострелковую дивизию, 48-ю мотострелковую дивизию специального назначения, 27-й отдельный батальон специального назначения. Это была серьезная военная сила.

Возможно, последней каплей стал разговор президента России Ельцина и президента Казахстана Нурсултана Абишевича Назарбаева с Горбачевым 31 июля 1991 года.

Перед отъездом Горбачева на отдых в Форос они втроем договорились снять Крючкова, а заодно и министра обороны Дмитрия Тимофеевича Язова. Считается, что эта информация стала известна Крючкову и подтолкнула его к решительным действиям.

Дальнейшее известно. В Москве был создан Государственный комитет по чрезвычайному положению в СССР. Крючков, в руках которого находились реальные инструменты власти, играл в нем решающую роль. Но ничего у него не получилось.

Следственная бригада под руководством Генерального прокурора России потом установила, что 6 августа Крючков поручил своим сотрудникам просчитать последствия введения чрезвычайного положения в стране. 14 августа он сказал своим помощникам, что Горбачев не в состоянии адекватно оценить обстановку, у него психическое расстройство и будет вводиться чрезвычайное положение.

Крючков распорядился прослушивать все разговоры Ельцина, главы российского правительства Ивана Силаева и государственного секретаря Геннадия Бурбулиса.

Путч начался 17 августа 1991 года, когда у Крючкова на секретном объекте КГБ на юго-западе Москвы, где есть сауна, бассейн, комнаты отдыха и хорошая кухня, собрались будущие члены ГКЧП. Они говорили о том, что введение чрезвычайного положения необходимо и нужно заставить Горбачева согласиться с этой идеей. Если не захочет, пусть откажется от своих полномочий.

Горбачев не согласился. Но он – и в этом его вина – не остановил заговорщиков. Он должен был приказать начальнику своей охраны арестовать их и попытаться немедленно вылететь в Москву. Но он, надо полагать, чисто по-человечески испугался за свою жизнь и жизнь своей семьи, да и, наверное, не верил, что его охрана выполнит такой приказ.

Горбачева изолировали в Крыму, отключили все телефоны и увезли в Москву начальника его личной охраны генерал-майора КГБ Владимира Тимофеевича Медведева.

Судьба личного охранника похожа на судьбу спортсмена, мечтающего об олимпийской медали. Он, выжимая майку, мокрую от пота, тренируется годами, чтобы в решающую минуту показать, на что он способен.

Такая минута настала для генерала 18 августа, когда члены ГКЧП явились на крымскую дачу Горбачева. Но генерал Медведев упустил свою олимпийскую медаль.

Всю жизнь его готовили к одному: в нужную минуту умереть за президента. Впрочем, умирать и не требовалось. Надо было остаться вместе со своим президентом, которому, вероятно, впервые грозила настоящая опасность. Но генерал Медведев, охотно повинуясь приказу своего начальника по девятому управлению КГБ генералу Юрию Плеханову, собрал вещички и исчез с президентской дачи.

Все его подчиненные из охраны Горбачева предпочли остаться и сохранили свою офицерскую честь…

В тот же день поздно вечером в Москве вице-президент Геннадий Иванович Янаев, премьер-министр Валентин Сергеевич Павлов и заместитель председателя Совета обороны Олег Дмитриевич Бакланов подписали печально знаменитое «Заявление Советского руководства». Там говорилось, что Горбачев по состоянию здоровья не может исполнять свои обязанности и передает их Янаеву, что в отдельных местностях СССР вводится чрезвычайное положение и для управления страной создается Государственный комитет по чрезвычайному положению.

19 августа люди проснулись в стране, над которой нависла уже тень ГКЧП.

Помощник Горбачева Анатолий Сергеевич Черняев, который был вместе с президентом в Форосе, пишет, что продуманного заговора как такового не было, было намерение и расчет на то, что Горбачева можно будет втянуть в это дело. И как только Горбачев «дал отлуп», все посыпалось. ГКЧП по природе своей, по своему составу изначально не способен был «сыграть в Пиночета»!

Крючков втянул в эту авантюру министра внутренних дел Бориса Карловича Пуго, который 18 августа вернулся в Москву из отпуска. Он приехал на служебную дачу в поселке Усово. Тут его и застиг роковой звонок.

Невестка предложила взять трубку и сказать, что Бориса Карловича нет. Пуго улыбнулся и, к своему несчастью, отказался от очень разумного предложения. Звонил Крючков. Пуго, поговорив с ним, соврал семье:

– Крючков говорит, что началась гражданская война в Нагорном Карабахе. Я должен ехать.

Пуго отправился к Язову в министерство обороны, куда приехал и Крючков. Они ввели Пуго в курс дела. Тот сразу сказал: «Я с вами».

Когда все рухнет, Пуго скажет:

– Какой я дурак, что поверил Крючкову и послушал его.

На одном из заседаний ГКЧП Янаев огорченно сказал, что их никто не поддерживает. Крючков тут же ему возразил: не все так плохо.

Янаев с удивлением посмотрел на председателя КГБ:

– Мне докладывают так, как есть.

Крючков улыбнулся:

– Вот и неправильно делают. Надо докладывать то, что надо, а не то, что есть…

Но умелец он был только по части докладов начальству.

Главная проблема ГКЧП состояла в полной бездарности его организации. Штаб заговорщиков действовал чисто по-советски, то есть из рук вон плохо. И Крючков в критической ситуации оказался никуда не годным руководителем.

Я спросил бывшего начальника управления КГБ по охране конституционного строя генерала Воротникова, что он думает о своем бывшем председателе?

– Владимир Александрович – человек прежней эпохи. Тут надо говорить о проблеме отцов и детей. То, что делалось в оперативном обеспечении ГКЧП, он передоверил людям, которые недостаточно хорошо представляли себе ситуацию, обстановку и планировали меры, не адекватные этой ситуации.

Да, мы ставили вопрос о введении чрезвычайного положения. Но ввести такое положение на всей территории страны, как это сделал ГКЧП, у нас такой идеи не было. Это мог сделать только человек, не имеющий представления о том, что такое ЧП. А я работал в условиях чрезвычайного положения в Армении и знаю, что это такое.

Ереван – небольшой город, но сколько понадобилось сил, чтобы ввести там чрезвычайное положение! И все равно этот режим был достаточно дырявым. А вводить чрезвычайное положение на территории всей страны – это архиглупость. Мы бы даже не осилили введение чрезвычайного положения по всем Прибалтийским республикам. Только по одному городу, если бы этого потребовала обстановка, – в Вильнюсе или Таллине.

«Горько и обидно, – говорил генерал Воротников, – что к разработке этих планов не было подключено наше управление, которое более всего владело политической информацией и ситуацией на местах, да и в Москве тоже. Я думаю, что, если бы эти мероприятия разрабатывали мы, удалось бы избежать многих ошибок. Более того, ГКЧП в таком виде, как он был создан, просто бы не существовал…»

Председатель КГБ РСФСР Виктор Иваненко:

– Ему мешали верность догматической идее, нежелание воспринимать необходимость перемен и канцелярский стиль мышления. У нас с ним бывали разговоры, я пытался подтолкнуть его к союзу с Ельциным. Но он, видимо, больше меня знал и понимал, что Ельцин с ним на союз не пойдет…

– А какое мнение о Крючкове у бывшего члена политбюро Егора Кузьмича Лигачева?

– Я уважаю Владимира Александровича за его интеллект. За аналитический ум. Он умел анализировать. Единственный его недостаток – не было решительности.

– То есть он слишком мягок, с вашей точки зрения?

– Да, как ни странно. Может быть, не слишком мягкий, но ему не хватало воли и характера.

– Он привык жить за спиной Андропова, и ему не хватало самостоятельности. Вы это имели в виду?

– Да, эти качества – воля, характер, самостоятельность – приобретаются на самостоятельной работе. Когда есть возможность проявить себя…

СЕРАЯ МЫШЬ НА ПОЛЕ БОЯ

Крючкова всегда считали бледной тенью своего начальника и покровителя Юрия Андропова.

Серая мышь, исполнительный помощник, гений канцелярии, в особой атмосфере тайной полиции Крючков чувствовал себя как рыба в воде. Умение выполнять приказы сделало Крючкова необходимым сначала Андропову, затем его преемникам.

В Крючкове видели незаметного и неамбициозного исполнителя, готового выполнить любой приказ. Мастера на все руки. Таким он и был. Приказали убить афганского лидера Хафизуллу Амина – выполнил. Приказали обеспечить вывод советских войск из Афганистана – он с той же энергией взялся за новое задание на пару с тогдашним министром иностранных дел Эдуардом Шеварднадзе, который высоко оценил служебное рвение председателя КГБ.

Сидя на своих досье, как Скупой рыцарь на мешках с золотом, Крючков начал мнить себя самостоятельным политиком, одним из вождей. Наступил момент, когда Владимиру Крючкову надоела роль безмолвного исполнителя. Феноменальная память и фантастическая осведомленность о том, что происходит в стране, только подогревали тщательно скрываемое честолюбие.

Как выразился глава российского правительства Иван Степанович Силаев, быстрый взлет вскружил Крючкову голову.

Горбачев пребывал в блаженной уверенности, что вознесенный на высокий пост председатель КГБ будет вечно хранить ему верность. А Крючков считал, что его заставили слишком долго ждать и что он достоин большей роли.

С ним произошло то, что случается со слугой, который днем разнашивает туфли для господина, а ночью тайно их примеряет. Изо дня в день он докладывал Горбачеву секреты своих досье и постепенно исполнялся презрения к хозяину: тот все заглатывал, но ничего не предпринимал. Значит, Горбачев слаб. Почему бы таком случае не заменить его?

«Крючков, – сказано в одной из книг Ельцина, – как бы шел на польский вариант. Он исходил из прецедентов, созданных в социалистических странах. Условно говоря, однажды он посмотрел на себя в зеркало и сказал: да, я гожусь на роль Ярузельского, который стал на многие годы главой государства. Пожилой военный, в очках, с тихим голосом, который спокойно и твердо вывел страну из тупика».

Крючков считал себя сильной личностью и решил проверить свои способности на деле. И с треском провалился в августе 1991-го. Серая мышь не может стать львом. Гений канцелярии ни на что не годится на поле боя…

На обратном пути из Фороса председатель КГБ был арестован. Генерал КГБ Александр Николаевич Стерлигов, в тот момент работавший в российском правительстве, в интервью «Известиям» рассказал, что в самолете он специально сел рядом с Крючковым.

Председатель КГБ делал вид, что хочет задремать. Когда самолет сел во Внукове, все стали выходить. Крючкову выйти не разрешили. Его обыскали и вывели по запасному трапу. Генеральный прокурор России Валентин Георгиевич Степанков объявил председателю КГБ, что он арестован. Крючков обреченно сказал:

– Теперь комитету конец.

В определенном смысле он был прав. Если бы он не устроил эту авантюру, возможно, и СССР бы не распался, и КГБ сохранился бы как единый организм.

22 августа, сразу после ареста, Крючков написал Горбачеву письмо. Это послание сильно отличается от тех интервью, которые Крючков потом станет давать оппозиционной печати, от его многочисленных статей и двухтомника воспоминаний. Это первое письмо, пожалуй, было искренним:

«Лично!

Президенту СССР товарищу М. С. Горбачеву

Уважаемый Михаил Сергеевич!

Пока числюсь в задержанных по подозрению в измене Родине, выразившейся в заговоре с целью захвата власти и осуществлении его. Завтра может быть арест и тюремное задержание и далее по логике.

Очень надеялся на обещанный Вами разговор, но он не состоялся. А сказать есть чего!

Какой позор – измена Родине! Не буду сейчас писать Вам более подробное письмо, в нем ведь не скажешь, что надо. Прошу разговора краткого, но важного, поверьте.

Уважаемый Михаил Сергеевич! Надо ли нас держать в тюрьме? Одним под семьдесят, у других со здоровьем. Нужен ли такой масштабный процесс? Кстати, можно было бы подумать об иной мере пресечения. Например, строгий домашний арест. Вообще-то мне очень стыдно!

Вчера послушал часть (удалось) Вашего интервью о нас. Заслужили или нет (по совокупности), но убивает. К сожалению, заслужили!

По-прежнему с глубоким человеческим уважением.

В. Крючков».

Это был единственный случай, когда ошеломленный полным провалом своей идеи и арестом Крючков признал, что ему стыдно, что он уважает Горбачева и что он заслужил те оценки, которые ему дали.

25 августа 1991 года из следственного изолятора «Матросская Тишина» Крючков написал еще одно письмо Горбачеву:

«Уважаемый Михаил Сергеевич!

Огромное чувство стыда – тяжелого, давящего, неотступного – терзает постоянно. Позвольте объяснить Вам буквально несколько моментов.

Когда Вы были вне связи, я думал, как тяжело Вам, Раисе Максимовне, семье, и сам от этого приходил в ужас, в отчаяние. Какая все-таки жестокая штука эта политика! Будь она неладна…

Короткие сообщения о Вашем пребывании в Крыму, переживаниях за страну, Вашей выдержке (а чего это стоило Вам!) высвечивали Ваш образ. Я будто ощущал Ваш взгляд. Тяжело вспоминать об этом.

За эти боль и страдания в чисто человеческом плане прощу прощения… Понимаю реальности, в частности мое положение заключенного, и на встречу питаю весьма слабую надежду. Но прошу Вас подумать о встрече и разговоре со мной Вашего личного представителя.

С глубоким уважением и надеждами…»

Днем раньше Крючков написал письмо Бакатину:

«Уважаемый Вадим Викторович!

Обращаясь к Вам как к председателю Комитета госбезопасности СССР и через Вас, если сочтете возможным довести до сведения, к коллективу КГБ со словами глубокого раскаяния и безмерного переживания по поводу трагических августовских событий в нашей стране и той роли, которую я сыграл. Какими бы намерениями ни руководствовались организаторы государственного переворота, они совершили преступление…

Осознаю, что своими преступными действиями нанес огромный ущерб своей Отчизне… Комитет госбезопасности ввергнут по моей вине в сложнейшую и тяжелую ситуацию… Очевидно, что необходимые по глубине и масштабам перемены в работе органов госбезопасности по существу и по форме еще впереди…»

Потом и Крючков, и другие участники путча придут в себя, Увидят, что им ничего не угрожает, и будут говорить, что они ничего, собственно, не сделали. Но в реальности действия ГКЧП были вполне серьезными.

Они отстранили от власти законного президента, ввели цензуру средств массовой информации и объявили в Москве комендантский час. Увидев, что в Москве у них ничего не получается, они просто не решились на военную акцию. Но надо помнить, что накануне путча в Вильнюсе и Риге в ход пошло оружие, когда КГБ и спецчасти армии пытались навести порядок. Но Крючков оказался недостаточно уверенным в себе и самостоятельным человеком, он своих целей не добился.

Генерал Валерий Воротников рассказывал:

– В дни ГКЧП одна из первых задач, поставленных передо мной, состояла в том, чтобы направить оперативные группы в страны Прибалтики. Правда, задачу поставили достаточно аморфно, цель мне разъяснили, но мы не очень-то и задавали вопросы. Местные комитеты госбезопасности уже тогда были поражены национализмом, информации оттуда шло мало, и мы смотрели на нее сквозь призму ситуации в самих республиках.

Мы отправили туда группы, сказав им, чтобы они взаимодействовали с военной контрразведкой и сообщали нам, что происходит. Группы я сформировал очень легко, отправил девяносто человек. Ни один не отказался, хотя могли бы найти какие-то причины: положение не военное. Но все выполнили свой долг, хотя это уже было небезопасно.

Что касается ГКЧП, то оперативный состав, хотя и не понимал каких-то действий, предпринимаемых сверху, все конкретные у зания выполнял. Потом, когда меня уже допрашивали по всякил уголовным делам в связи с ГКЧП и ребят допрашивали, которых послал, все они приходили ко мне и говорили, что они ни в чем раскаиваются и готовы выполнить любое указание руководства которое не расходится с их пониманием справедливости и долга. Наши люди до последнего момента были готовы выполнить многие задачи. И это не красивые слова…

Попытка путча радикально изменила настроения людей. Даже те, кто еще сомневался, решительно встали на сторону Бориса Ельцина, новой российской власти, увидев в политике Белого дома надежду на нормальную жизнь. А союзные республики побежали из Советского Союза, испугавшись, что такой путч не последний. Августовские события были одной из причин распада СССР, хотя никто из путчистов этого не признает.

В «Матросской Тишине» Крючков изменился, похудел и сразу постарел. Он тяжело болел. Следствие и подготовка к суду шли долго.

В январе 1993 года заместитель председателя Военной коллегии Верховного суда генерал-майор юстиции Алексей Уколов изменил меру пресечения обвиняемым по делу ГКЧП на подписку о невыезде, и все отправились домой.

Правда, в мае Генеральная прокуратура обратилась в Верховный суд с просьбой заключить под стражу Крючкова, Лукьянова и Янаева, которые были освобождены из-под стражи по состоянию здоровья, но «начали активно заниматься политической деятельностью, дестабилизируя обстановку в обществе… Последняя из демонстраций с их участием прошла в Москве 1 мая и закончилась массовыми беспорядками».

Однако все остались на свободе.

В апреле 1993 года начался процесс по делу ГКЧП.

Но суд все никак не получался. Председатель суда генерал Уколов решил, что Генеральный прокурор Валентин Георгиевич Степанков и его заместитель Евгений Кузьмич Лисов грубо нарушили закон, поэтому попросил Верховный Совет назначить независимых государственных обвинителей. Верховный Совет отказался это сделать. Процесс возобновился.

Крючкова обвиняли по статье 64 (измена Родине) и статье 260 (злоупотребление властью) Уголовного кодекса РСФСР. Крючков доказывал, что в августе 1991 года он выполнял свой долг как руководитель КГБ СССР, оберегая территориальную целостность и безопасность Родины. Тем более, что Комитет госбезопасности получал достоверную информацию о том, что из-за рубежа готовится развал Советского Союза.

23 февраля 1994 года новая Государственная дума приняла закон об амнистии. Крючков, как и другие обвиняемые по делу ГКЧП, вернулся домой. Формально, согласившись на амнистию, он признал свою вину. На самом деле виноватым он себя не чувствовал. Напротив, чем дальше, тем более Крючков считал себя героем.

Михаил Сергеевич Горбачев высказался по этому поводу в интервью газете «Труд»:

«Я помню, какие покаянные письма они мне писали в первые дни после ареста в августе 1991-го. Никогда не забуду и то, что они говорили с тем же вдохновением и искренней патетикой некоторое время спустя в зале суда. Прямо противоположное. Это, знаете, какая-то абсолютная бессовестность, этакая этическая стерилизованность. Хотя я-то знал, как никто другой, почему эта трусливая публика отважилась пойти на путч. На Родину им было абсолютно наплевать. Их волновало другое: с подписанием союзного договора они могли реально потерять гигантскую, практически никем не контролируемую власть. Вам теперь даже трудно себе представить, какие силы находились под командованием министра обороны Язова. А знаете ли вы, что годовой бюджет КГБ СССР, который возглавлял тогда Крючков, составлял три с половиной миллиарда рублей? И это были практически безотчетные деньги. Вот с чем им пришлось бы проститься. Они-то это прекрасно понимали. Но при этом говорили высокие слова о родине, об экономической катастрофе, об угрозе национальной безопасности…»

Первое время после выхода на свободу Владимир Александрович Крючков сосредоточился на борьбе с бывшим товарищем по политбюро академиком Александром Николаевичем Яковлевым.

Для Крючкова Яковлев просто олицетворение мирового зла. Крючков стал рассказывать, что в свое время получил неопровержимые данные о том, будто Яковлева давно завербовали американцы. Российская прокуратура проверяла это заявление, допрашивались Горбачев, Бакатин, Чебриков, сотрудники внешней разведки, были истребованы материалы из архивов. Коллеги-чекисты не подтвердили слова Крючкова, и документов никаких не оказалось.

Владимир Александрович так долго-рассказывал о том, как завербовали Яковлева, что, наверное, даже сам в это поверил. Но верит только он сам. Даже бывшие коллеги по КГБ над этим смеются. Не зная, как еще уязвить академика, Крючков написал: «Я ни разу не слышал от Яковлева теплого слова о родине, не замечал, чтобы он чем-то гордился, к примеру нашей победой в Великой Отечественной войне».

Он, видимо, не отдавал себе отчета в том, что писал. Сам Крючков войну удачно провел на комсомольской работе в тылу. Александр Николаевич Яковлев пошел на фронт добровольцем, стал морским десантником, воевал на передовой, в бою был тяжело ранен и на всю жизнь остался инвалидом.

Крючков с помощью бывших коллег выпустил двухтомник воспоминаний под названием «Личное дело» – очень скучный, каким, вероятно, является и сам автор.