Текст книги "КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 57 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

И заместитель резидента сказал ему то, о чем Лялина предупреждали англичане: «Ты такой-сякой, тебе здесь делать нечего, собирай вещи, в двадцать четыре часа мы тебя вернем на родину». Это было как раз то, чего делать нельзя. Даже если человек попадает в беду, даже если он оказывается на крючке, надо отнестись к нему по-человечески. Моя работа показала, что в таких ситуациях нужно больше доверия, это оправдывает себя. А после такого разговора Лялин принял окончательное решение – ах так! И ушел…

Англичане выслали из страны сто пять советских граждан. Лялин выдал всех, и резидентуру пришлось формировать заново. Англичане ввели квоты на советских работников, и направить в Лондон столько же людей, сколько там было, не удалось. Вслед за англичанами выслали большую группу разведчиков французы, а потом и некоторые другие страны.

Вины Крючкова в провале не было. Напротив, эта история открыла ему путь к креслу руководителя разведки. Генерала Сахаровского раньше времени отправили на пенсию. Начальником Первого главного управления назначили Федора Константиновича Мортина, который пришел из аппарата ЦК КПСС, но стало ясно, что это промежуточное решение.

Крючков пробыл заместителем три года – столько ему понадобилось для того, чтобы освоиться и разобраться в новом деле. А история с массовой высылкой из Англии помогла ему понять, какой ущерб его ведомству и ему лично может нанести всего один перебежчик.

ОТКРЫЛ ДИПЛОМАТ ГАЗЕТУ…

Такие массовые высылки случались и позднее. В апреле 1983 года из Франции по обвинению в шпионской деятельности в одночасье были выдворены почти полсотни советских дипломатов. Акцию одобрил тогдашний президент Франции Франсуа Миттеран. Говорят, что он даже сам отобрал сорок семь фамилий из сотни «кандидатур», представленных ему контрразведкой.

От ответной акции Москва воздержалась. Удар был сильным, но портить особые отношения с Францией не хотелось. Когда речь шла о других странах, советские руководители не были столь снисходительны.

В 1976 году, открыв очередной номер популярной тогда «Литературной газеты», молодой пресс-атташе посольства ФРГ в СССР Эберхард Хайкен увидел свое имя. Газета сообщала, что немецкий дипломат – разведчик, укрывшийся за дипломатической неприкосновенностью.

Но Эберхард Хайкен не работал на западногерманскую разведку! И в КГБ об этом знали: ни одно посольство не в состоянии сохранить в секрете, кто настоящий дипломат, а кто замаскированный шпион. Хайкен был принесен в жертву шпионско-дипломатической игре между Москвой и Бонном.

Западногерманское телевидение сняло тогда фильм «Московские шпионы» о советских дипломатах. О его предстоящем показе в Москве знали. Одного известного советского журналиста, германиста по образованию, КГБ попросил съездить в западногерманское посольство и уведомить посла от имени советского руководства, что появление фильма на телеэкранах будет истолковано как враждебный акт. Предупредить, что будут последствия.

Немало удивленный журналист сказал, что для исполнения столь деликатной миссии ему нужно письменное поручение. Он получил из КГБ неподписанный текст, в котором говорилось: «Вам поручается побывать в посольстве ФРГ в Москве и информировать посла…»

Журналист приехал в посольство поздно вечером. Бдительный милиционер у ворот, который в те времена, сверяясь с заранее составленным списком, проверял документы каждого, кто желал войти в посольство, на сей раз, ничего не спрашивая, мгновенно пропустил посетителя, проводив его любопытным взглядом.

Посол, знавший и высоко ценивший журналиста, выслушал его со вниманием. Сказал, что передаст его слова в Бонн. Но министерство иностранных дел ФРГ не властно над телевидением. Фильм был показан. КГБ захотел искупительной жертвы. Пресс-атташе Хайкен был объявлен шпионом.

Злая ирония судьбы состояла в том, что Хайкен почти что дружил с тем самым советским журналистом, которого просили воздействовать на немцев…

Почему выбор пал именно на Эберхарда Хайкена? Почему не назвали шпионом какого-то реального сотрудника Федеральной разведывательной службы, работавшего в то время в Москве?

Такова частая практика. Вопреки распространенному мнению, контрразведка редко обращается в МИД с просьбой выслать выявленного разведчика. Куда практичнее следить за ним, определять его методы работы, связи, пытаться с ним играть. Если уж принято решение устроить небольшой публичный скандал, то на роль жертвы подбирают человека, не имеющего отношения к разведке.

Эберхард Хайкен в любом случае должен был вернуться в Бонн, потому что истек четырехлетний срок его командировки в Москву. Дата его отъезда была известна заранее. Вот его и выбрали в жертву. КГБ и МИД СССР даже не стали торопить немецкого пресс атташе. А раз так, то у немцев не было оснований делать ответный шаг, высылать советского дипломата. Обмен ударами состоялся.

Но каково было самому Хайкену, по которому катком проехался мстительный КГБ?

Он хотел навсегда забыть о России, заняться чем-то другим. И все же заставил себя считать эту печальную историю несчастным случаем на производстве. Хайкен провел четыре года в немецком посольстве в Вашингтоне. И все-таки вернулся к российским делам. В 1989 году он вновь приехал работать в Москву. Его назначили полномочным министром немецкого посольства в Москве – это второй после посла человек. Визу ему дали сразу. О той истории никто и никогда не заикался. Впрочем, извиниться тоже желающих не нашлось.

Работа в Советском Союзе была привлекательной для немецкого дипломата даже в 70-х, рассказывал мне Хайкен, вспоминая первую командировку.

Хайкен одолевал правдинские передовицы и все выступления генерального секретаря ЦК КПСС, учась известному только советским гражданам искусству чтения между строк.

Дипломаты понимали, что им приходится судить о жизни огромной страны лишь по немногим доступным им фрагментам. Это было время расцвета кремленологии, науки полезной, по словам Эберхарда Хайкена, в качестве подсобного инструмента, но не дающей точного ответа, оставляющей постоянное ощущение неуверенности.

Избранное общество советских германистов собиралось в старом здании посольства на Большой Грузинской – привилегия которой очень дорожили. И не только потому, что в посольстве славно угощали. Несколько часов можно было побыть в ином нормальном мире. О традициях посольства свидетельствует памятник графу Фридриху Вернеру фон Шуленбургу, который, как гласит надпись, «отдал жизнь за честь немецкого народа». Последний предвоенный посол в Москве участвовал в заговоре против Гитлера и был казнен.

Хайкен никогда не знал, насколько откровенны его собеседники. Выполняют ли они чье-то поручение – донести до него определенные сведения – или же по собственной инициативе пытаются помочь ему понять, что же происходит на самом деле?

Пресс-атташе и будущий полномочный министр не подозревал, что некоторым посетителям посольства очень хотелось откровенно поговорить с немцами, только они боялись, что их подслушают. На приемах советские германисты с подозрением смотрели не на иностранцев, а на своих: кто из коллег настучит завтра о слишком долгой и откровенной беседе с дипломатом? Более сведущие гости боялись аппаратуры КГБ, установленной в посольских помещениях…

А ГДЕ ЗАМЕСТИТЕЛЬ ГЕНЕРАЛЬНОГО СЕКРЕТАРЯ?

В последний день марта 1978 года в здание представительства СССР при Организации Объединенных Наций приехал заместитель генерального секретаря ООН Аркадий Николаевич Шевченко. Его пригласил к себе советский представитель Олег Александрович Трояновский и передал ему шифротелеграмму из Москвы. Шевченко срочно вызывали на родину.

Эта телеграмма повергла Шевченко в панику. Он вернулся к себе в здание ООН и позвонил своему связному – офицеру Центрального разведывательного управления Соединенных Штатов. Шевченко ничего не сказал жене – оставил ей записку, которую она увидит утром. Он положил в портфель снимок дочери, фотографию своей жены вместе с женой министра иностранных дел Громыко и большое групповое фото с Брежневым.

Потом спустился по пожарной лестнице, перешел через улицу и сел в ожидавшую его машину. Его спрятали в доме, принадлежавшем ЦРУ.

Советский посол в Соединенных Штатах Анатолий Добрынин и представитель в ООН Олег Трояновский потребовали от американцев устроить встречу с Шевченко. Они хотели убедиться, что он действительно попросил у американцев убежища, а не похищен спецслужбами. Но это был бесполезный разговор. Два посла уговаривали его передумать, а Шевченко повторял, что он решил остаться – и точка.

После побега Шевченко Андрей Громыко раздраженно сказал председателю КГБ Юрию Андропову, что помощников у него было много и он просто не помнит такого человека Шевченко.

Контрразведчики, которые обыскали московскую квартиру Шевченко, принесли Андропову фотографии, на которых министр иностранных дел был запечатлен вместе со своим беглым помощником в домашнем интерьере.

Но это не значит, что Шевченко был близок к министру. Он был близок к сыну министра Анатолию Громыко, будущему директору академического Института Африки.

Шевченко познакомился с младшим Громыко, когда учился в МГИМО. Они вместе написали статью. После чего Шевченко взяли на работу в МИД. Аркадий Шевченко быстро сделал карьеру, в 1969 году стал одним из помощников Громыко-старшего. А до побега в течение пяти лет занимал приятную и почетную должность заместителя генерального секретаря ООН по политическим вопросам.

Шевченко попросил убежища в США за год с лишним до того, как действительно совершил побег. Ему пообещали все организовать, но попросили пока что немного поработать на американское правительство, то есть на ЦРУ.

Что именно Шевченко мог передать американцам?

Инструкции из Москвы насчет того, какую позицию занимать в ООН. Какие-то информационные материалы, которые рассылались по загранпредставительствам. Мог передать разговоры с высокопоставленными гостями из Москвы. Назвать сотрудников резидентур КГБ и военной разведки – всех, кого знал.

К главным секретам он допущен не был.

Многие годы Аркадий Шевченко прожил в страхе. Работая на ЦРУ, он смертельно боялся, что сотрудники КГБ его заподозрят, силком посадят в самолет, привезут домой и расстреляют. Он был недалек от истины: с ним так бы и поступили, но в Москве к заподозрившему неладное резиденту почему-то не прислушались.

Тогдашний резидент советской внешней разведки в Нью-Йорке генерал Юрий Иванович Дроздов, который затем стал начальником всей нелегальной разведки, уверял позднее, что он сразу почувствовал: в советской колонии в Нью-Йорке есть шпион.

Хотя скорее резидентура обратила внимание на разгульный образ жизни Шевченко. Так советские люди себя не ведут, решили бдительные чекисты.

На первый сигнал резидента из Нью-Йорка новый начальник разведки Владимир Крючков не обратил внимания и не дал санкцию организовать немедленное возвращение Шевченко домой.

После второго послания резидента – генерал Дроздов писал, что Шевченко запил, не общается с людьми, – было все-таки решено отозвать его в Москву. Но текст телеграммы составили так неумело, что заместитель генерального секретаря испугался и ушел к американцам.

Почему Шевченко убежал? Политические мотивы предположить трудно. Не тот он был человек. Скорее ему очень понравился образ жизни заместителя генерального секретаря ООН и связанные с этой должностью почет, привилегии и комфорт. Не хотелось ему опять возвращаться в Москву.

Видимо, что-то разладилось и в его личной жизни. Ему было сорок семь лет. Мужчины после сорока часто переживают своего рода кризис. Американцы нашли ему женщину, профессионалку. Потом она написала мемуары, из которых следовало, что она была потрясена неопытностью советского дипломата. Она поражалась, как это можно было прожить целую жизнь и не подозревать о ее радостях.

Открывшиеся радости жизни помогли Шевченко адаптироваться в США. Но, судя по всему, особенно счастливой его жизнь в Америке назвать трудно…

«Я УБИЛ БЫ ЕГО СВОИМИ РУКАМИ»

Один из советских разведчиков бежал на Запад, можно сказать, у меня на глазах. В феврале 1979 года я, еще будучи студентом МГУ, поступил на работу в журнал «Новое время», а осенью бежал наш собственный корреспондент в Японии Станислав Александрович Левченко, он же майор внешней разведки.

Ходили разные слухи. Одни говорили, что он не поладил со своим начальником – заместителем резидента, который ел его поедом. Другие уверяли, что он после Японии не хотел возвращаться к советской жизни. Сам он уже в Америке написал книгу, изложив в ней сложные религиозные и идеологические мотивы своего побега.

Наше редакционное начальство таскали на Лубянку. Редакторов укоряли за то, что они не уследили, допустили такой прокол, хотя не они подобрали себе корреспондента и не они его посылали за границу. Как всегда в таких случаях, главному редактору позвонили из КГБ и сказали: к вам придет такой-то, оформляйте его корреспондентом в Токио.

Левченко не стал обращаться к японцам, зная, что они никому не дают политического убежища, а связался с американцами. Они его сразу вывезли из Японии. Он дал громкие показания, назвав имена видных японских политиков и ведущих журналистов, работавших на Советский Союз. Они не были шпионами, поскольку не владели государственными секретами. В политике и в прессе они проводили линию, благоприятную для Москвы. Иначе говоря, принадлежали к числу «агентов влияния», о которых потом будет говорить председатель КГБ Владимир Александрович Крючков.

Левченко утверждал, что советская разведка располагала в Японии двумястами агентами. Среди них был бывший член правительства, деятели социалистической партии, несколько членов парламента и специалисты по Китаю: от резидентуры в Токио требовали во что бы то ни стало помешать сближению Японии и Китая.

По словам Левченко, советские разведчики уговорили одного члена парламента организовать депутатскую ассоциацию дружбы с Верховным Советом СССР. Он получал деньги от КГБ на издание ежемесячного журнала. Левченко также заявил, что социалистическая партия Японии субсидируется КГБ. Это делается через «фирмы друзей», которые получали выгодные контракты от советских внешнеторговых организаций, а взамен перечисляли на счете соцпартии 15–20 процентов прибыли.

Заодно Левченко рассказал, что в Японии советские разведчики передавали наличные представителю нелегальной филиппинской компартии в чемодане с двойным дном, как в плохих романах…

После бегства Левченко Крючкову пришлось полностью сменить состав резидентуры в Токио и японского отдела в центральном аппарате. Так происходило после каждого провала.

Я знал молодых разведчиков-японистов, которые благодаря этому смогли поехать в Токио на освободившиеся в резидентуре места. И я встречал опытных сотрудников японского направления советской разведки, которым бегство Левченко сломало карьеру: они лишились возможности ездить за границу, их убрали с оперативной работы, перевели на работу неинтересную. Они считали свою жизнь сломанной. Один бывший начальник Левченко сказал мне:

– Если бы он мне попался, я убил бы его собственными руками.

В 50-е годы, после очередного побега чекиста на Запад, сменявшие друг друга председатели КГБ отдавали приказ уничтожить предателя. Но совершить убийство в другой стране, да еще если человека охраняют, совсем не просто. Потом такие приказы были отменены.

Крючков предпочитал не наказывать тех разведчиков, которые провинились, но исправились. Он очень снисходительно относился к своим людям, если они, перебежав на Запад, потом возвращались. Ему было выгоднее сделать вид, что его разведчика похитили, чем признаваться, что проверенные чекисты могут запросто изменить своему долгу. Сотрудникам разведки говорили, что их не подвергнут наказанию, если они покаются.

Так поступили с сотрудником внешней разведки Виталием Юрченко, который, находясь в командировке в Италии, связался с американцами. Они вывезли его в США. Но видимо, что-то у него не сложилось, потому что самым странным образом он убежал от американцев и явился в советское посольство.

Крючков предпочел сделать из него мужественного героя, выдержавшего все испытания и бежавшего из вражеского плена, хотя разведчикам это не понравилось. Они считали Юрченко предателем и не понимали, как его можно награждать и поощрять…

НАЧАЛЬНИК РАЗВЕДКИ

В последних числах декабря 1974 года Брежнев согласился с предложением Андропова назначить Владимира Александровича Крючкова начальником Первого главного управления и одновременно заместителем председателя КГБ.

Бывший начальник разведки ГДР генерал-полковник Маркус Вольф считает, что назначение Крючкова начальником разведки было логичным, но не очень мудрым.

В разведке помимо Крючкова был еще один первый заместитель – Борис Семенович Иванов, бывший резидент в Нью-Йорке, умелый профессионал, которого коллеги весьма уважали. Но Андропов по понятным причинам предпочел видеть на этом посту своего помощника. Бориса Иванова через несколько лет отправили в Афганистан.

Крючкову не хватало не столько профессионального опыта, сколько глубины понимания происходящего, да и по натуре он не был лидером, считает генерал Маркус Вольф. Крючков был доверенным помощником Андропова. А без указаний своего наставника грамотный и разумный «номер два» терялся.

Когда Маркус Вольф приезжал в Москву, Крючков всегда провожал его в комнату отдыха, наливал большую порцию виски и говорил:

– Ну, рассказывай, что происходит.

Других гостей Крючков угощал чаем или кофе. Но в любом случае он вел разговоры в мягкой форме. Он из тех, кто мягко стелет…

Юрий Михайлович Солоницын семь лет был начальником секретариата Крючкова в разведке. Он рассказывал:

– Мы встречались каждый день, включая субботу, я приезжал к нему на дачу. Он неординарный человек. Умный, начитанный, эрудированный. Многие говорили, что он партаппаратчик, того-сего не знает. Но это ж не оперуполномоченный, это политическая должность. Впрочем, я знаю случаи, когда он мог и сломать человека в вербовочном плане…

Исключительно трудолюбивый человек. К примеру, готовили ему выступление. В разведке мощные аналитические службы. Собрали команду, она подготовила текст. Он прочитал, вроде замечаний нет, потом слушаешь выступление – совсем по-другому говорит. Значит, сам переписал.

Он человек, который думал только о работе. Приезжаешь в дачный поселок разведки. Кто-то в домино играет, кто-то в карты… Он не играл даже в шахматы. Наверное, умел, но не играл никогда.

По характеру, конечно, сложный. Нелегко с ним было работать. Немного капризный, обидчивый. Но не злопамятный. Сухость внешняя, она многих пугала. Может быть, это служба заставила быть излишне сухим, и он таким остался.

Были люди, которые с большим опытом жизненным при нем чувствовали себя неуверенно. В его приемной можно было увидеть генерала, резидента в крупной стране, у которого голос дрожит – боится к нему в кабинет зайти… В нем было что-то такое… сталинское. Не в действиях, а в манере беседовать. Не каждый выдерживал его взгляд. Может быть, работа накладывала свой отпечаток. Я видел его в других ситуациях, когда он был мягок, прост, умел угостить, сам разливал…

Он гордился разведкой, тем более что и Андропов разведку выделял… Кстати, он один из немногих, кто мог возразить Юрию Владимировичу. То есть он имел свое мнение. И высказывал, не боясь, в глаза Андропову! Я уж не говорю – Чебрикову. Андропов обижался. Это мне Владимир Александрович поведал. Вот он сказал Андропову, что такое-то дело делается неправильно. Андропов некоторое время с ним не разговаривает. Потом звонит: Володя, приезжай…

Беспорядка в разведке Крючков не допускал. У него все четко работало – секретари, дежурная служба. Он много читал – газеты, журналы, специальную информацию. Когда читал, все интересное отмечал галочками, закладками. Секретарь потом это перепечатывала. Он картотеку вел по разным проблемам. А то ведь, бывает, прочитаешь что-то интересное, а потом не можешь вспомнить, где ты это видел.

А у него все в картотеке. Выступает, берет эти карточки и начинает шпарить цитаты, цифры. Производит впечатление. Вообще-то, всю информацию, поступающую в разведку, один человек прочитать не в состоянии. Есть информационно-аналитическая служба, туда приходят все телеграммы, в том числе из министерства иностранных дел и Главного разведывательного управления генштаба – военной разведки.

Там сидят аналитики, они все это просматривают и самое интересное, важное, нужное отбирают начальнику разведки. Потом это смотрят помощники и кладут ему на стол. Есть, конечно, оперативные телеграммы, адресованные только ему. Или есть информация, которая, минуя всех, поступает в его адрес.

Дальше уже он решает: это показать председателю КГБ, это разослать членам политбюро, на основании этого сообщения подготовить специальную записку.

– А получал он информацию о состоянии внутри страны?

– Через председателя КГБ, – объяснил Юрий Солоницын. – Каждое управление комитета отправляло информацию на имя председателя, а тот писал резолюцию: «Ознакомить членов коллегии». Или персонально – товарищу Крючкову, еще кому-то…

Окружающих Крючков поражал заботой о собственном здоровье. Он каждое утро вставал без четверти шесть и час делал зарядку на улице в любую погоду, когда бы ни лег. Жил он только на даче в поселке Первого главного управления КГБ, который строили для иностранных гостей КГБ, а использовали как дачи руководства разведки.

Отпуск он брал зимой, поскольку обожал бегать на лыжах. Ходил в парилку, правда, не в русскую баню, а в сауну. Плавал в бассейне. Мало пил, предпочитал виски и пиво, но очень умеренно…

Крючков был завзятым театралом, не пропускал ни одной интересной премьеры. Я сам впервые увидел его в театре в середине 70-х. Мой отец сказал: «Смотри, вот начальник советской разведки». Невысокого роста, невыразительный человек в очках сидел где-то во втором ряду.

В августе 1991 года при обыске в квартире Крючкова искали его записную книжку. Жена сказала, что он обходился без книжки. Он помнил все имена, фамилии, телефонные номера. Ему и компьютер не был нужен.

ГЛАВНЫЙ ПРОТИВНИК

Как и весь КГБ при Андропове, внешняя разведка при Крючкове достигла в определенном смысле расцвета. Резидентуры по всему миру, большие штаты, большие агентурные сети, солидный бюджет, новая оперативная техника и конечно же особое положение разведки внутри КГБ: разведчики ощущали особое расположение Андропова.

В штаб-квартире Первого главного управления КГБ в Ясеневе у Андропова был собственный кабинет. Время от времени он приезжал в разведку и встречался не только с Крючковым, но и с другими генералами. Андропов даже состоял на учете в партийной организации разведки.

Потом, правда, Крючкова станут упрекать за то, что он увлекался большими цифрами. Разведка, как гигантский пылесос, старалась собрать максимум информации по всем странам. Скажем, даже в Зимбабве или в Малайзии крали какие-то военные документы, вербовали местных чиновников. Реальной пользы для страны было немного, но создавалось приятное ощущение полного контроля над миром.

Опытный оперативник исходит из того, что надо иметь не много агентов, но дающих ценную информацию. Крючков требовал от резидентур увеличить темпы вербовки. Брали количеством. В первую очередь по всему миру пытались вербовать американцев. Во всех резидентурах были люди, занимающиеся ГП – главным противником. Сидит наш разведчик, например, в Новой Зеландии, а работает на самом деле против американцев, то есть старается завербовать кого-то из сотрудников американского посольства или корреспондентов.

Вербовали любого американца – хоть повара в посольстве, хоть горничную военного атташе: если они сами ничего рассказать не могут, то хотя бы аппаратуру подслушивания попытаются установить.

Старательнее всего искали возможности завербовать сотрудников местной резидентуры ЦРУ. Это считалось высшим достижением. За вербовку американца давали орден. Правда, вербовка – редкая удача. За всю жизнь можно завербовать одного-двух человек, которые будут работать достаточно долго.

На чем старались зацепить? Не на неурядицах в личной жизни: пьянство и женщины сами по себе не компрометируют, это для советских разведчиков нечто подобное было опасно.

Ловили на ошибках в работе. Например, если удавалось засечь встречу американского разведчика со своим агентом. Сработать могли неудовлетворенные амбиции, обида на начальство, недовольство своей жизнью, материальные факторы. Не только советские граждане связывали с загранкомандировкой определенные материальные надежды. Сотрудникам ЦРУ тоже надо было заработать деньги на образование детей, на покупку дома и так далее…

Вербовочное предложение любому иностранцу делалось с санкции председателя КГБ. Ему подавали докладную записку, очень короткую – меньше страницы, где говорилось, что такой-то американец замечен в том-то и можно сделать ему вербовочное предложение.

Дело в том, что это вопрос еще и политический. Всегда есть опасность, что тот, кому сделано предложение, возмутится, отправится к своему послу, Советскому Союзу будет заявлена нота протеста. Не во всякий момент удобно затевать такой скандал – нельзя это делать, например, накануне встречи в верхах.

Обычно, если центр давал добро, в страну с отлично сработанными документами и безукоризненной легендой приезжал на несколько дней специальный вербовщик. Это стандартная предосторожность. Если американец поднимал скандал, то вербовщик просто уезжал из страны, а местная резидентура не страдала.

В редких случаях, если резидент давал гарантии, что скандала точно не будет, то разрешали первый разговор провести сотруднику резидентуры. Это большая честь. Если американец даст согласие, то сколько бы людей в Москве и на месте ни готовили эту операцию, лавры достанутся тому, кому американец скажет «да».

Как это делалось? Вербовщику помогали официально познакомиться с американцем и вступить с ним в разговор, чтобы он под каким-нибудь предлогом мог назначить встречу в заранее подобранном кафе.

Если американец шел к своему начальству и честно рассказывал, что русские пытаются его вербовать, то ему пожимали руку, благодарили за преданность родине… и немедленно возвращали домой. Больше в командировку его не пошлют: он расшифрован и к оперативной работе не пригоден. Или в лучшем случае новой командировки ему придется ждать несколько лет.

Если вербовка удавалась, в резидентуре устраивался маленький праздник, обычно отмечаемый московской водкой, армянским коньяком или шотландским виски. Не стоит думать, что собравшиеся в недоступном для других, за тремя замками посольском помещении разведчики так уж сильно отличаются от обычных людей.

Соглашались, разумеется, не все. Что происходило в таком случае? Скандал? Драка? Нет, обычно оба разведчика расставались вполне дружелюбно.

Некоторые из вербуемых отвечали уклончиво:

– Мне надо подумать, посоветоваться.

– С кем?

– С женой.

– Не стоит. Давайте все-таки решим сейчас.

– Тогда я не принимаю ваше предложение.

В этом случае оба разведчика вставали и прощались:

– Все это чепуха. Забудем?

– Забудем.

Но никто ничего не забывает.

Отказ работать на советскую разведку американцу в принципе ничем не грозил. Разведка никогда не стала бы его шантажировать, посылать компрометирующие материалы его начальству или предавать их гласности. В этом нет нужды.

Но такого человека уже не выпустят из виду, его личное дело будет постоянно обновляться. Разведка станет ждать: вдруг в его жизни произойдут какие-то изменения? Например, ему позарез понадобятся деньги, а взять неоткуда. Или уйдет идеализм молодости, и человек начнет на многое смотреть иначе. Тогда ему, возможно, вновь сделают предложение…

Начальнику разведки поступало огромное количество информации. Главное, какие выводы он из нее делал.

В своих воспоминаниях Крючков пишет, что «добываемые разведкой материалы говорили о подготовке стран НАТО к войне… К войне готовились и мы, хотя у нас никогда и не было намерения ее начать… Нас втягивали то в один, то в другой дорогостоящий виток гонки вооружений. Порочный круг этого бесконечного марафона все туже затягивался петлей на нашей шее».

Выходит, Крючков действительно верил, что НАТО готовится напасть на Советский Союз? И что страну кто-то насильно втягивал в гонку вооружений, а не само советское руководство, в первую очередь председатель КГБ Андропов и министр обороны Устинов, требовало отдать все силы и ресурсы армии?

При таком скудном уровне осмысления окружающей действительности никакой аппарат разведки не поможет…

Сам Крючков немало гордился одной операцией советской разведки. В августе 1974 года на Кипре произошел военный переворот, который закончился разделом острова, потому что на севере высадились турецкие войска. Президентский дворец в Никосии бомбили, и путчисты передали, что убит и сам президент – архиепископ Макариос.

Но КГБ передал по радио от имени Макариоса, что президент жив и призывает всех к борьбе с заговорщиками. Путч провалился, а Макариос, как потом выяснилось, к удивлению самих советских разведчиков, действительно выжил. Это Крючков называет успешным использованием службы «А» – «активные мероприятия». Обычно ее называют службой дезинформации…

В июне 1978 года Крючков во главе делегации КГБ впервые приехал в Афганистан. Он сыграл активную роль в афганской кампании. Потом, когда пытались установить, кто же принял решение ввести войска в Афганистан, все отказались, и получилось, что это произошло вроде как само собой.

В реальности разведка своими сообщениями из Кабула, своими оценочными материалами и прогнозами способствовала принятию решения о вторжении. Сообщения о том, что американцы намерены проникнуть в Афганистан и превратить его в форпост против Советского Союза, версия о том, что лидер Афганистана Хафизулла Амин в реальности американский шпион, – все это работа разведки.

Однако предугадать подъем народного возмущения против советских войск разведка не смогла. Хотя сам Крючков теперь уже признал, что в апреле 1978 года в Афганистане произошел всего лишь дворцовый переворот, а вовсе не народная революция, выражающая интересы широких масс трудящихся.

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КГБ

После ухода Чебрикова в сентябре 1988 года Крючков был назначен на его место. 1 октября он приступил к исполнению обязанностей председателя Комитета госбезопасности.

Почему Горбачев предпочел именно Крючкова? Ему, скажем, предлагали кандидатуру Филиппа Денисовича Бобкова, бывшего начальника Пятого управления. Можно предположить, что он выбрал человека из разведки, полагая, что тот меньше руководителей внутренних подразделений КГБ станет противодействовать перестройке.