Текст книги "КГБ. Председатели органов госбезопасности. Рассекреченные судьбы"

Автор книги: Леонид Млечин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 39 (всего у книги 72 страниц) [доступный отрывок для чтения: 26 страниц]

Профессор Наумов:

– Жуков проявил поразительную наивность. Маршал, уезжая, думал, что он в Москве друга оставил. А Хрущев за его спиной беседует с командующими округами, объясняет им ситуацию. И они все правильно поняли.

Пока Жуков находится за границей, президиум ЦК принимает постановление «Об улучшении партийно-политической работы в Советской Армии и Флоте». По всей стране проходят партийные собрания, где резко критикуется министр обороны. Жуков об этом не подозревает, хотя ему доложили, что связь с Москвой внезапно прервалась. Опытный человек, мог бы сообразить, что это означает…

Рассказы о том, что начальник Главного разведывательного управления Генерального штаба генерал Сергей Матвеевич Штеменко обо всем сообщил министру по своим каналам, за что и пострадал, – это миф. Когда Жуков вернулся в Москву, он не знал, что его ждет. Штеменко уже был бит и учен. И рисковать своей карьерой он бы не стал даже ради маршала Жукова.

В первый раз Штеменко наказали после ареста Берии – сняли с должности и понизили в воинском звании на две ступени с генерала армии до генерал-лейтенанта. Булганин обвинил его в том, чтя Штеменко через Берию передавал Сталину «разные сплетни на некоторых руководящих военных лиц».

После свержения Жукова Штеменко опять сняли с должности, но вскоре вернули в Москву и назначили с повышением, значит Хрущев большой вины за ним не видел…

В аэропорту в Москве Жукова встречали его первый заместитель маршал Иван Степанович Конев и родные.

Дочери написали ему записку о том, что по всей стране идут партийные собрания и его осуждают. В аэропорту Конев сказал Георгию Константиновичу:

– Вас просили сразу ехать на заседание президиума в Кремль, вас ждут.

Но дочери упросили разрешить Жукову заехать домой, попить чаю. Конев вынужден был согласиться. Родные успели что-то рассказать маршалу.

В Кремле на Жукова сразу обрушился поток обвинений.

Профессор Наумов:

– Он какие-то ошибки признал, другие отверг. И говорит: «Мне надо посмотреть на документы, чтобы вам ответить». А ему заявляют, что он уже освобожден от обязанностей министра и в министерство обороны его больше не пустят…

После президиума сразу же собрали пленум ЦК, где на Жукова навалилась уже вся партийная верхушка. Жукова буквально топтали ногами.

Профессор Наумов:

– Они друг друга чуть ли не нецензурной бранью крыли, как на базаре. Хрущев кричал: «Если Жуков головой роль партии не понимает, мы ему через зад объясним!»

Жуков даже не понял, что он противопоставил себя всей партийной власти. Уж очень он был уверен в себе. А они давно сговорились убрать его с политической арены. Жуков проявил благодушие, которое не должен был проявлять. Он недоуменно говорил:

– Три недели назад, когда я уезжал, вы все со мной так душевно прощались, а теперь… Что же произошло за три недели?

Жукова обвинили в том, что он пытается вывести армию из-под контроля ЦК, сократил политорганы, что он все решал сам, что он груб, жесток и вообще готовил военный переворот. Насколько реальны эти обвинения?

Когда шло сокращение армии, Жуков старался сохранить побольше строевых командиров, увольняя тыловиков и политработников. В реформируемой армии нелюбовь к прохлаждающимся политработникам была очевидной. Строевые офицеры целый день в поле на учениях, а политработники в клубе газеты читают, к лекции готовятся… Жуков считал их просто бездельниками.

На пленуме Суслов цитировал слова Жукова:

– Политработники привыкли за сорок лет болтать, потеряли всякий нюх, как старые коты… Им, политработникам, только наклеить рыжие бороды и дать кинжалы – они перерезали бы командиров.

У начальника Главного политуправления генерал-полковника Александра Сергеевича Желтова отношения с Жуковым сразу не сложились. Желтов считал, что Жуков недооценивает значение политорганов, слишком амбициозен и не сделал для себя выводов из прошлого. Желтов старался не ходить к министру на доклады, посылал заместителя. И постоянно жаловался на Жукова в ЦК.

Это отношение к политработникам сыграло свою роль при обсуждении на пленуме вопроса о Жукове. Ведь в зале сидели такие же политработники, только в штатском.

Жукову особо поставили в вину то, что в армии тайно формируются специальные диверсионно-штурмовые части и школа диверсантов. Школу предполагалось со временем развернуть в дивизию особого назначения. А зачем Жукову такая дивизия? Чтобы Кремль штурмовать?

Профессор Наумов:

– Во всех округах по стране было семнадцать разведывательных рот. Жуков свел их воедино и стал учить. Вот и все. Жуков на пленуме напомнил Хрущеву: «Я же тебе два раза об этом говорил, обещал потом прислать подробную докладную. И ты согласился…»

Создать армейское училище для подготовки диверсантов незаметно для КГБ и для местной партийной власти было невозможно. Особые отделы, подчиненные ведомству госбезопасности, знали все, что происходило в армии…

Некоторые историки ссылаются на показания генерал-полковника Хаджиомара Мамсурова, известного разведчика, Героя Советского Союза, назначенного начальником этой диверсионной школы, в подтверждение версии о коварных замыслах маршала Жукова. Но в реальности генерал Мамсуров ничего о заговорщических планах Жукова не говорил по причине их отсутствия.

Генерал всего лишь обратился в отдел административных органов ЦК КПСС с резонным вопросом, почему так долго его не утверждают в должности. А не утвердили его, потому что Жуков еще не написал соответствующей записки, а только обговорил с Хрущевым все на словах.

Принимавший генерала Мамсурова сотрудник ЦК ничего о школе диверсантов не знал, обратился с вопросом к своему начальнику, тот переадресовал вопрос дальше, а тут как раз Жукова стали снимать и сказали, что вот все молчали, один генерал Мамсуров проявил бдительность. Генерал был достаточно опытен, чтобы не опровергать эту версию…

Этим эпизодом просто воспользовались для того, чтобы подкрепить приписываемую Жукову идею военного путча: дескать, Жуков уже готовил и части специального назначения для того, чтобы с вершить военный переворот.

А может быть, все-таки Жуков хотел стать первым человеком в стране?

Профессор Наумов:

– Хрущев понимал, что Жукова могут выдвинуть. Он пользовался в стране авторитетом. Но нет фактов, свидетельствующих о том, что Жуков готовил путч!..

Дочери Жукова рассказывали, что маршалу действительно звонили какие-то люди, уговаривали взять в стране власть и навести порядок. А все его разговоры КГБ подслушивал. Так что эти звонки были либо сознательной провокацией, либо желанием выяснить: а как он отреагирует на такие слова?

Хрущев конечно же рассматривал Жукова как вероятного политического соперника. Жесткий характер маршала, его полнейшая самоуверенность пугали Никиту Сергеевича. Но неверно представлять себе происшедшее личным столкновением Хрущева и Жукова. Главным было другое. Жуков напугал членов ЦК еще на предыдущем пленуме, когда заговорил о репрессиях и о том, что в них виновны все лидеры партии.

Когда Жуков выступал против Молотова, Маленкова, Кагановича, он напомнил об их ответственности за репрессии:

– Мы верили этим людям, говорил Жуков, носили их портреты, а с их рук капает кровь. Если бы люди знали правду, они бы их камнями закидали.

То есть Жуков прямо сказал, что все члены высшего партийного руководства, включая Хрущева, виновны. Каганович возразил Жукову: это политическое дело. А раз политическое, значит, они неподсудны. Жуков резко ответил: нет, это уголовное преступление!

Из его слов следовало, что члены партийного руководства могут быть привлечены не только к политической, но и к уголовной ответственности. Эту угрозу они запомнили. Он и не понял, что противопоставил себя всему партийному аппарату.

Профессор Наумов:

– Жуков не был диссидентом. Он был военным и думал об укреплении армии, а политработники ему мешали. Двоевластие вредит армии. Партийные секретари удивлялись Жукову. Они ему говорили: неужели ты не понимаешь, что армия – это инструмент партии и важнее всего удержать власть? А Жуков считал, что задача армии – защищать государство от внешнего врага.

Всякий раз, когда руководству страны нужно было выбирать, что важнее: лояльность военачальника партии или интересы безопасности страны, выбор делался в пользу первого: верность партийной линии важнее обороноспособности государства.

Маршал Жуков был смещен со всех постов и уволен в отставку. Пленум ЦК принял постановление: «Жуков нарушал ленинские, партийные принципы руководства Вооруженными Силами, проводил линию на свертывание работы партийных организаций, политорганов и военных советов, на ликвидацию руководства и контроля над армией и военно-морским флотом со стороны партии, ее ЦК и правительства».

Между прочим, тогда увольнение Жукова многими в стране, кто не знал, что же произошло в реальности, воспринималось как восстановление ленинских принципов, как отказ от администрирования и диктаторства, от подавления критики…

После пленума в Кремле прошло собрание партийного актива Московского гарнизона и центрального аппарата министерства обороны, участвовал Хрущев. Доклад делал Жуков. Резче других Жукова осуждал Малиновский. Он говорил, что предупреждал ЦК о властолюбии и непредсказуемости Жукова. В фойе организовали выставку – привезли картины, на которых был изображен Жуков. На самой большой из них Жуков был в парадном маршальском мундире, на вздыбленном коне, с обнаженным клинком, а внизу пылал Берлин. Эта картина должна было символизировать властолюбие свергнутого маршала…

«Правда» опубликовала статью первого заместителя министра обороны маршала Конева, который подверг своего недавнего начальника резкой критике, заявив при этом, что Жукову приписываются заслуги, которых он не имел.

Конев рассчитывал стать министром, однако новым министром обороны назначили маршала Родиона Яковлевича Малиновского, который со времен войны многим был обязан Хрущеву. Правда, Малиновский через семь лет первым предаст Хрущева.

На приеме 7 ноября 1964 года, когда Хрущева уже отправили на пенсию, Малиновский, выпив лишнего, сказал главе китайской делегации Чжоу Эньлаю:

– Давайте выпьем за советско-китайскую дружбу. Мы своего дурачка Никиту выгнали, вы сделайте то же самое с Мао Цзэдуном, и дела у нас пойдут наилучшим образом.

Возмущенный Чжоу ушел с приема. «Дурачком» маршал Малиновский назвал человека, который в прямом смысле его спас.

В конце 1942 года Сталин направил Хрущева членом военного совета к Малиновскому, насчет которого у вождя возникли сомнения. Исчез адъютант Малиновского, и считалось, что он убежал к немцам. И застрелился член военного совета. Над Малиновским нависли тучи. Хрущев его спас, благоприятно отозвавшись о нем Сталину. Никита Сергеевич был уверен, что уж Малиновский будет ему предан до гроба…

Жукову обещали дать какую-нибудь работу, однако даже не включили в группу генеральных инспекторов министерства обороны, куда он, как маршал, автоматически попадал…

Но вот поразительный факт. Через несколько лет, незадолго до того, как его свергли, Хрущев, понимая, что теряет опору, вдруг вспомнил об опальном маршале.

Летом 1964 года он вдруг сам позвонил Жукову. Фактически извинился перед маршалом за то, что в 1957-м отправил его в отставку. Хрущев говорил:

– Знаешь, мне тогда трудно было разобраться, что у тебя в голове, но ко мне приходили и говорили: «Жуков – опасный человек, он игнорирует тебя, в любой момент он может сделать все, захочет. Слишком велик его авторитет в армии…»

Жуков с обидой заметил:

– Как же можно было решать судьбу человека на основащ таких домыслов?

– Сейчас я крепко занят, – сказал ему Хрущев. – Вернусь из отдыха – встретимся и по-дружески поговорим.

И его помощник записал: после отпуска в Пицунде запланировать встречу Никиты Сергеевича с Георгием Константиновичем. Речь шла о восстановлении отношений и о новой работе. Хрущев таким образом упрочил бы свой авторитет в армии. Но из отпуска Никита Сергеевич вернулся пенсионером.

Можно точно сказать: если бы Жуков оставался министром обороны, армия в свержении Хрущева участия бы не приняла.

Почему Жукова не восстановили после падения Хрущева? Потому, что руководство армии и политорганов было настроено проти него. Жуков возражал против отхода от антисталинского курса, считал, что нельзя не говорить о причинах катастрофы 1941 года, а Главпур и ЦК категорически возражали против этого. Генералы брали курс на восстановление культа личности Сталина. Жуков им мешал. Поэтому маршалы жаловались в ЦК, что он по-прежнему выступает против партии.

Сохранилась непроизнесенная речь маршала Жукова о Сталине. Он подготовил ее к пленуму ЦК, который в 1956 году на волне XX съезда должен был осудить культ личности Сталина.

Речь Жукова – это обвинительный акт Сталину. Он считал, что неподготовленность к войне «явилась одной из решающих причин тех крупных военных поражений и огромных жертв, которые понесла наша Родина в первый период войны…».

«Никакой внезапности нападения гитлеровских войск не было, – писал Жуков. – О готовящемся нападении было известно, а внезапность была придумана Сталиным, чтобы оправдать свои просчеты…

С первых минут войны в верховном руководстве страной в лице Сталина проявилась полная растерянность в управлении обороной страны, использовав которую противник прочно захватил инициативу…

У нас не было полноценного Верховного командования. Генеральный штаб, Наркомат обороны с самого начала были дезорганизованы Сталиным… Он, не зная в деталях положения на фронтах и будучи недостаточно грамотным в оперативных вопросах, давал неквалифицированные указания…

Сталин принуждал представителей Ставки Верховного Главнокомандования и командующих фронтами без всякой к тому необходимости проводить наспех организованные операции, без достаточного материального и технического их обеспечения, что приводило к чрезмерно большим потерям… Можно привести еще немало отрицательных фактов из оперативного творчества Сталина, чтобы оценить, чего стоят на самом деле его полководческие качества и „военный гений“…»

Пленум, на котором Жуков собирался произнести речь, не состоялся.

После увольнения Жукова Хрущев распорядился возобновить оперативное наблюдение за Жуковым и сам знакомился с материалами слежки. Впоследствии КГБ докладывал о настроениях и разговорах Жукова лично Брежневу.

В 1959 году умер генерал Крюков. На поминки пришли маршалы Жуков и Буденный, а также осведомители КГБ.

После чего председатель КГБ Александр Николаевич Шелепин отправил в ЦК КПСС записку о нездоровых, политически вредных разговорах, которые вел на поминках Жуков.

Была создана комиссия под руководством Брежнева, которая побеседовала с Буденным и Жуковым. Буденный сказал, что ничего плохого не говорил и не слышал. Он комиссию и не интересовал. Им нужен был Жуков. Жукова вызывали в ЦК КПСС и воспитывали.

На судьбе вдовы Крюкова Руслановой это отношение к Жукову тоже отразилось. Петь ей, конечно, не мешали. Но она жаловалась, что власть ее недолюбливает. Лидия Андреевна Русланова так и осталась всего лишь заслуженной артисткой. Это звание присвоили ей еще в 1942 году.

На даче маршала Жукова была установлена аппаратура прослушивания, записывались даже его разговоры с женой в спальне. Он был лишен всех постов, исключен из политической жизни, а КГБ держал маршала под постоянным контролем. Его все еще боялись и завидовали его славе и всенародной любви.

В 1963 году председатель КГБ Владимир Семичастный докладывал Хрущеву: «В беседах с бывшими сослуживцами Жуков во всех подробностях рассказывает о том, как готовилось и проводилось заседание Президиума ЦК КПСС, на котором он был отстранен от должности министра обороны, и допускает резкие выпады по адресу отдельных членов Президиума ЦК…»

7 июня сообщение КГБ рассматривалось на заседании президиума ЦК. Решили: «Вызвать в ЦК Жукова и предупредить. Если не поймет, тогда исключить из партии и арестовать».

Жукова в 1957 году, по существу, обвинили в преступной антигосударственной деятельности, в попытке совершить военный переворот. Его, к счастью, не судили, однако эти обвинения с него так и не сняты. Фактически Жуков до сих пор не реабилитирован.

С ЛУБЯНКИ В «АКВАРИУМ»

Жукова и Серова не назовешь близкими друзьями. Они были скорее соратниками. В столкновении Хрущева и Жукова Серов благоразумно принял сторону первого секретаря. Но, помня дружбу двух генералов, Хрущев вскоре и Серова убрал с ключевой должности.

8 декабря 1958 года Серов был освобожден от обязанностей председателя КГБ и через день назначен начальником Главного разведывательного управления Генерального штаба Вооруженных сил СССР и заместителем начальника Генштаба по разведке.

Филипп Денисович Бобков считает, что Серова сбросили со всех постов, потому что против него были настроены в отделе административных органов ЦК.

Серова не любил его бывший подчиненный Николай Романович Миронов, который стал заведовать отделом административных органов. Миронов был из Днепродзержинска. В 1941-м он ушел на фронт, после войны вернулся на партийную работу, стал на Украине секретарем обкома. В 1951-м, при Игнатьеве, его взяли в министерство госбезопасности заместителем начальника Главного управления военной контрразведки. Берия в марте 1953 года отправил его в Киев. После ареста Берии его вернули на прежнее место. Потом Миронов возглавил управление госбезопасности в Ленинграде. В 1959-м возглавил отдел административных органов ЦК.

До Миронова отдел курировал еще медицину и спорт. И ему приходилось разбираться во взаимоотношениях между футбольными командами. Миронов добился, чтобы ему оставили только силовые структуры. Он представил Хрущеву записку об упрощении структуры и о сокращении штатов центрального аппарата и периферийных органов КГБ, что не встретило понимания у Серова.

По мнению историка Никиты Петрова, причинами этого были «ведомственный патриотизм» Серова и нежелание идти на серьезное сокращение аппарата КГБ.

Генерал-лейтенант Вадим Кирпиченко пишет, что об уходе Серова из КГБ никто не сожалел:

«Люди, одинаково виноватые в организации массовых репрессий, разделились на две неравные категории. Те, кто оказались на вершине власти, расправились с теми, кто был в их подчинении, свалив на них всю ответственность за беззакония и репрессии. А Серов к тому же был известен в стране как главный исполнитель приказов о депортации народов.

Дальше все пошло по известной схеме: начал падать – будешь падать до самого конца, и тебя будут все время раздевать, снимут звезды, лампасы, вышлют из Москвы, исключат из энциклопедических словарей твое имя и похоронят голеньким…

Трагедия Серова вызывает жалость и чувство протеста. Свой позор и падение ему пришлось пережить при жизни. В основном же у нас все-таки разоблачают людей уже после их смерти, впрочем, равно как и реабилитируют тоже после…»

Вопрос о личной ответственности Серова за то, что творили органы госбезопасности, возник после XX съезда. Академик Борис Черток вспоминает, как в закрытом НИИ-88, где создавались советские ракеты, состоялся партийно-хозяйственный актив. Доклад по поручению ЦК делал генерал Серов.

Выступление Серова о сталинских преступлениях подействовало на аудиторию угнетающе. Когда он закончил, в зале раздался срывающийся женский голос:

– Иван Александрович! Объясните, вы-то где были? Вы кем были, что делали? Наверное, громче всех кричали: «Слава Сталину!» Какое право вы имеете говорить о злодействе Берии, если были его заместителем?

Это говорила пожилая работница листоштампового цеха. Серов долго молчал. Потом встал и сказал:

– Я во многом виноват. Но виноваты и все, все здесь сидящие. Вы разве не славили Сталина на всех своих собраниях? А сколько раз каждый из вас вставал и до устали аплодировал, когда упоминали имя Сталина на ваших конференциях и собраниях? Всем нам трудно, не будем предъявлять счета друг другу.

Но Серову счет был предъявлен.

Профессор Наумов:

– Когда Серова назначали председателем КГБ, возражал весь президиум ЦК. Есть запись заведующего общим отделом ЦК Малина, который присутствовал на всех заседаниях президиума и составлял краткий протокол. Но Хрущев тогда настоял и не промахнулся. Но потом переправил его в ГРУ, что было сильным понижением. Конечно, его участие в репрессиях тоже играло роль, но дело не только в этом. Должно быть, Хрущев беспокоился, что у Серова есть контакты с Жуковым.

В аппарате эти настроения быстро уловили.

Начальник следственного управления КГБ Михаил Петрович Маляров обратился непосредственно к Хрущеву с жалобой на своего начальника. Он не решился бы на это, если бы не чувствовал, что позиции председателя КГБ ослабли.

«В некоторых архивных материалах, хранящихся в КГБ при СМ СССР – сообщал Маляров, – были прямые указания на то, что в практике т. Жукова имеются диктаторские тенденции, что он чрезмерно честолюбив и переоценивает свою роль в Отечественной войне (в этих же материалах указывается на наличие таких же пороков и у т. Серова), однако т. Серов в 1956 году приказал тушью вымарать фамилии Жукова и Серова и все, что говорилось о них в этих документах…

Я не провожу никакой аналогии между практикой т. Жукова и практикой т. Серова, однако полагаю, что грубость к подчиненным, администрирование, нетерпимость к критике, игнорирование принципов коллективного руководства, стремление сохранить в кадрах КГБ явных нарушителей социалистической законности, повысить их в должностях и наградить, а также чрезмерное честолюбие т. Серова, являются достаточными основаниями к тому, чтобы обратить внимание на его поведение и потребовать от него изжития этих недостатков.

Докладывая о вышеизложенном, прошу ЦК КПСС принять соответствущие меры и восстановить справедливость».

Но были, видимо, и другие причины, предопределившие падение Серова. Должность у него была такая, что не предполагала друзей. Напротив, товарищи по партийному руководству его недолюбливали и побаивались, потому что он знал все и обо всех.

В начале 1958 года в правительственном аэропорту новый секретарь ЦК Нуритдин Мухитдинов участвовал во встрече очередного иностранного гостя. Пока ждали самолет, к нему подошел председатель КГБ Серов, сказал:

– Ты ухаживаешь за хозяйкой своего особняка.

Мухитдинов вспоминает, что был ошеломлен словами председателя КГБ:

– Ты откуда это взял?

– Она сама заявила.

– Врешь! Это ложь!

– Хочешь, допрошу и ее запротоколирую?

– Наверняка уже сделал это, а протокол у тебя в кармане.

– Я хотел просто предостеречь тебя.

– Не предостеречь, а прибрать таким образом к рукам. Ты сам организовал эту провокацию, принудил эту бедную женщину дать ложные показания. Не стыдно тебе?

Вернувшись к себе в кабинет, Мухитдинов позвонил Хрущеву и попросил принять его.

Никита Сергеевич спросил:

– Очень срочно?

– Да.

Мухитдинов пришел к Хрущеву. Тот спросит:

– Что случилось?

Мухитдинов пересказал беседу с Серовым. Хрущев слушал внимательно, не перебивая, и, что удивило Мухитдинова, спокойно. Пз этого можно было сделать вывод, что Серов его уже информировал А может быть, и вовсе выполнял поручение Хрущева.

Никита Сергеевич рассудительно сказал:

– Многие работники обслуживающего персонала избалованы, так как купились в роскоши. Сейчас обновляем их состав, приучаем действовать в пределах утвержденных смет расхода средств, продуктов. Вот они и проявляют недовольство. Поэтому будьте с ними поосторожнее, отношения пусть будут ровные, официальные. Я и сам иногда побаиваюсь, но что же делать? Такова жизнь.

Мухитдинов сказал:

– Никита Сергеевич, разрешите мне вернуться в Узбекистан. На любую должность!

– Почему? В связи с чем?

– Если уже сейчас, буквально через несколько месяцев после переезда в Москву, со мной так поступают, что же будет дальше?

– Отношение к вам сложилось хорошее, так в обиду вас не дадим. Разговор с Серовым близко к сердцу не принимайте, не горячитесь. Но то, что я сказал, надо учесть.

Хозяйку особняка от Мухитдинова забрали. Мухитдинову объяснили, что ее перевели на другую работу из-за инфекционного заболевания.

Но в январе 1961 года, когда Мухитдинов ехал к себе в особняк, рядом с новым зданием Московского университета, самосвал ударил его «Чайку». Не пострадали ни жена Мухитдинова, ни дети. Мухитдинову диагностировали ушиб головы, прописали постельный режим и отправили в кремлевскую больницу, оттуда перевели в санаторий «Барвиха». Мухитдинов жаловался на сильные головные боли, головокружения, светобоязнь… На работу он вышел только через два месяца.

Его водителя задержали, выясняя обстоятельства аварии. Потом отпустили. Мухитдинов полагает, что эта авария была делом рук Серова, хотя в 1961 году тот уже не возглавлял КГБ. И сравнивает с аварией, в которой погиб белорусский первый секретарь Петр Миронович Машеров. Но смерть Машерова, что бы ни говорили, была трагической случайностью. Такой же случайностью, надо полагать, был наезд самосвала на «Чайку» Мухитдинова.

Но история с Мухитдиновым свидетельствует о том, как складывались отношения председателя КГБ с высшим партийным руководством.

Судя по всему, генерал Серов стал еще и жертвой ловкой аппаратной интриги.

Анастас Иванович Микоян вспоминает, что, когда речь заходила об участии Серова в репрессиях, Хрущев защищал его, говоря, что тот «не усердствовал, действовал умеренно». У Микояна иное объяснение: «Скорее всего, поскольку Хрущеву самому приходилось санкционировать аресты многих людей, он склонен был не поднимать шума о прошлом Серова. Это возможно, хотя точно сказать не могу».

Председатель Комитета партийного контроля Николай Михайлович Шверник представил Хрущеву документы о том, что Серов вывез из Германии огромное количество имущества. Но Хрущев склонен был ему все прощать:

– Нельзя устраивать шум. Ведь многие генералы были в этом грешны во время войны.

Но Серов, судя по рассказу Микояна, совершил одну непростительную ошибку. Он сблизился с секретарем ЦК Николаем Григорьевичем Игнатовым. Ныне совершенно забытая фигура, он в свое время играл очень заметную роль, а претендовал на большее.

Игнатов никогда и ничему не учился. После революции попал в Первую конную армию, потом сражался с басмачами в Средней Азии. В 1930 году его сделали секретарем партийной организации полномочного представительства ОГПУ в Средней Азии. Потом отозвали на двухгодичные курсы марксизма-ленинизма при ЦК, а потом отправили на партийную работу в Ленинград. Там после убийства Кирова и массовых арестов появилось множество вакансий. Игнатова сделали секретарем райкома. С тех пор он упрямо карабкался по карьерной лестнице.

В октябре 1952 года Сталин сделал его секретарем ЦК. Но после смерти вождя его отправили назад в Ленинград, и пришлось все начинать заново. Когда Хрущева попытались свергнуть, Игнатов, вовремя сориентировавшись, бросился на его защиту. В благодарность за это в декабре 1957-го Хрущев вновь сделал его секретарем ЦК.

Игнатов жаждал дружбы с председателем КГБ, потому что рассчитывал на большую карьеру. Но тем самым он настроил против себя второго секретаря ЦК Алексея Илларионовича Кириченко, который бдительно оберегал свои владения и ходу Игнатову не давал.

Кириченко, пишет Микоян, и обратил внимание на то, что Серов постоянно приезжает к Игнатову на Старую площадь, хотя по работе ему это не нужно, потому что председатель КГБ выходит непосредственно на Хрущева.

– Конечно, это не криминал, – заметил Кириченко. – Просто как-то непонятно. Несколько раз искал Серова и находил его у Игнатова.

Игнатов стал яростно оправдываться, утверждал, что ничего подобного не было, он с Серовым не общается.

В другой раз опытный Кириченко завел разговор об этом в присутствии Хрущева. Это был безошибочный ход.

– Как же ты говоришь, что не общаешься с Серовым? – спросил Кириченко Игнатова. – Я его сегодня искал, ответили, что он в ЦК. Стали искать в отделе административных органов – не нашли. В конечном итоге оказалось, что он опять сидит у тебя в кабинете.

Игнатов стал возражать:

– Нет, он у меня не был!

Хрущев ничего не сказал, но искоса посмотрел на Игнатова. Дело было сделано.

Хрущеву не понравилось, что председатель КГБ за его спиной ищет поддержки у кого-то из секретарей ЦК. Пострадали оба – и Серов, которого переместили в ГРУ, и Игнатов, которого Хрущев вскоре убрал из ЦК.

Сначала он назначил Игнатова заместителем председателя Совета министров и председателем госкомитета заготовок. Но и на этой должности он не удержался. В декабре 1962 года его сделали председателем президиума Верховного Совета РСФСР. Это уже была совсем незавидная должность. Вот поэтому он принял активное участие в заговоре против Хрущева, но вожделенного повышения не подучил. Товарищи по партийному руководству его не любили…

Перевод в Главное разведывательное управление был оформлен самым благоприятным для Серова образом. Хотя бы на словах Хрущев не хотел его обижать. В бумагах президиума ЦК говорилось о необходимости «укрепить руководство» военной разведки, о сохранении за Серовым «материального содержания, получаемого по прежней работе». Это касалось не столько зарплаты, сколько известных благ, предоставлявшихся номенклатуре: снабжения продуктами, медицинского обслуживания…

Своему зятю, Эдуарду Хруцкому, Серов потом говорил, что был счастлив, получив назначение в ГРУ.

– Как же так? – удивился Хруцкий. – Вы перестали быть членом ЦК, депутатом.

– Зато я вернулся в армию, – ответил Серов.

В военной разведке Серов прослужил четыре с небольшим года. Он оставался еще членом ЦК, но коллеги в военной разведке видели, что Серов уже не тот.

8 января 1960 года Хрущеву написал письмо генерал-майор Большаков, секретарь парткома ГРУ. Он жаловался на Серова, фактически это был опасный для Ивана Александровича политический донос:

«Никакого участия в работе партийного комитета т. Серов И. А. не принимает. Баллотироваться в состав парткома отказался. Вместо опоры на партийную организацию проявляет администрирование. На пленумах парткома не бывает. За шесть месяцев существования партийного комитета не дал ему ни одного направляющего указания или совета. Своих заместителей упрекает в том, что они идут на поводу у парткома…

Все это не содействует повышению делового и политического авторитета т. Серова среди зрелого партийного коллектива, а также создает большие трудности в работе партийной организации и партийного комитета…»

Хрущев 23 января расписал бумагу секретарям ЦК Суслову, Игнатову и Брежневу: «Надо побеседовать с т. Серовым в участием т. Большакова».

10 марта 1960 года Серов написал Суслову объяснительную записку: